Эта паста подкинула дров в мой очаг.
А за "шкуру" эти мудаки вообще должны прощаться со своей.
А за "шкуру" эти мудаки вообще должны прощаться со своей.
Когда вы уже устроите революцию, шкуры?
По введению подумал, что сказка, которую сейчас прочитаю, ты слушала в детстве перед сном. И проиграл.
Социоблядь ебанная
>Сначала было просто: мальчики играют в игрушки, а девочки и нянечки потом игрушки убирают. Иногда еще расставляют обед по столам и убирают со столов.
Ложь-пиздежь. Игрушки заставляют убирать тех, кто разбросал. Ну, или тех, кого забирают последним. Дежурства тоже для всех. Я ненавидела их точно так же, как автор пасты, но они были для всех, хули тут сделаешь.
Ложь-пиздежь. Игрушки заставляют убирать тех, кто разбросал. Ну, или тех, кого забирают последним. Дежурства тоже для всех. Я ненавидела их точно так же, как автор пасты, но они были для всех, хули тут сделаешь.
Пожалуй, единственная сказка, которую я выучила наизусть, но никогда не стану рассказывать детям — своим, чужим — не важно, да и кому бы то ни было вообще — это сказка про настоящую женщину. Мы все знаем ее, все тыжедевочки до единой, ее знаем. Вот же она, вспомните!
«Когда девочка была совсем маленькой, она вряд ли понимала, что отличает меня её мальчика и почему. Они даже писяли все сидя — сидя на желтых и выцветших красных горшках в детском саду. Она не понимала, например, почему ей должны нравиться лупоглазые вздувшиеся пупсы, и зачем любовно прижимать их к груди. Вот тогда, когда она впервые открыто предпочла тряпичного зайца, кубик или машинку пластиковому гуманоиду, она услышала заветное «ну ты же девочка». Должно быть, она была в ступоре тогда, ведь он не имела совершенно никакого понятия, что же это такое — девочка, и почему оно непременно должно нянчить пупса.
Но с каждым днем теперь она, ребенок, узнавала про девочку все больше и больше. Оказывается, девочки — это маленькие нянечки. Нянечки ходят по группе и убирают пестрый игрушечный бардак, и девочкам надо делать так же. Сначала было просто: мальчики играют в игрушки, а девочки и нянечки потом игрушки убирают. Иногда еще расставляют обед по столам и убирают со столов. Даже проще, чем дважды два.
Впрочем, когда «дважды два» стало равняться четырем, а игрушки остались в садике, стало немного сложнее. Оказывается, девочка — это еще и та, кого мальчики из великого уважения и почтения дергают за косу, и тем лучше, чем больнее. Знаком особого расположения, конечно же, считается задранная юбка. И, кстати, если мальчик не делает так — ну, не дергает и не задирает, — его тоже называют девчонкой. Только он почему-то обижается. Но те, у кого есть косы и юбки, обижаться ни в коем случае не должны — они же девочки. Так же девочки, конечно же, больше любят чтение, литературу и вышивать крестиком на труде, а математика им ни в коем случае не должна даваться – она для мальчиков.
Когда пример 2 × 2 = 4 осложнился сперва иксами, корнями и прочими кружевами, быть девочкой стало как-то слишком уж сложно — особенно сложно по утрам. Ведь утром хочется спать, но этого девочка никак не может себе позволить, потому что теперь она должна быть еще и красивой. Такой красивой, чтобы обязательно нравиться как можно большему количеству мальчиков. Девочки не ленятся, девочки не жалеют времени на красоту. А если ленятся и жалеют, как я сразу уяснила — мальчики имеют полное право расправиться с ними. Как минимум – назвать уродками. Как максимум — сломать пару-другую костей. Они же мальчики. А бьёт — значит любит. Вилка, эндшпиль, пат.
Немногим, буквально годом позже, девочку переименовывают в девушку. Это очень важный этап — девочка буквально проходит крещение в бою, крещение кровью. Отныне и навсегда девочка обязана выдавать себя за эфемерное и бестелесное создание, как бы больно и не комфортно ей ни было. Она должна смеяться вслед за мальчиками над своей болью. Поносить свою боль, а еще лучше — отрицать ее. Ведь признание этого сделает ее грязной и недостойной мальчиков. (Я говорю — боль, но я могу сказать — менструация. Но когда ты «тыжедевушка», то это слово звучит куда более неприлично и мерзко, чем, например, хуй).
Отныне девочки — уже девушки — больше не сёстры, не подруги. Они злейшие врагини друг другу — по крайней мере, так угодно мальчикам — теперь юношам, пацанам, парням. А каждая девочка еще со времен детсадовских горшков и двух полосок на коготках знает, что прав мальчик, что мальчик умный, что мальчику нельзя отказать — тыжедевочка. Теперь девушки вынуждены вставать еще раньше, чтобы быть еще красивее, теперь еще и желаннее. Перед ними стоит теперь куда более трудная задача — им нужно добиться звания «зачетной телки». Не каждой удастся это — всё-таки не у каждой есть ничо такие дойки и отпадный бампер. Да и вдул бы разборчивый онжемальчик далеко не каждой.
А позже, разрываясь между обязанностью быть чистой, невинной, ангелоподобной девственницей до свадьбы и необходимостью быть интересной мальчикам, не быть ханжой, да и вообще не таскать позорную целку, девушка становится женщиной. Конечно же, над ней посмеются мальчики, но они же и похвалят — теперь-то она им угодна, как никогда. Теперь она уже женщина — она прошла все стадии становления, и наконец-то стала пригодна для пользования. Теперь она адаптирована к потребностям мальчиков, имеет до смешного простой интерфейс и невероятно неприхотлива в содержании. Она теперь — онажеженщина, баба, шкура. И вот становится возможным финальный рывок, апгрейд до степени совершенства – для этого и надо-то всего ничего – родить наследника. Тогда она станет настоящей женщиной. Правда, ничего не получится, если после родов она растолстеет или хоть на минуту, хоть во время беременности, утратит интерес и раболепный трепет перед фаллосом, или же покинет пределы кухни — тогда попытка, конечно же, не засчитывается, а реванш вряд ли будет — так и останется бедная бывшая онажедевочка шкурой, а то и бабищей». Это конец. Конец сказки.
Согласитесь, все эти задания и препятствия в разы круче тех, что выпадали на долю сказочных царевичей да Иванов-дураков. Сказка — ложь, да в ней намек. Эту ложь, этот сказочный бред, эту феерическую брехню наизусть знает каждая из нас. Мы видели ее своими глазами. Я чувствовала ее своими костьми, когда не была достаточно красивой. Мальчики, как истинные адресаты и потребители девочковой красоты, считали себя в праве распорядиться и моей. С тех пор я не люблю зеркала, показывающие мое тело, неугодное мальчикам, и, к моему стыду, не угодное с тех пор и мне. Да много чего они сделали со мной. Но, что бы они ни делали, быть девочкой я так и не научилась, — это было слишком больно. И я не хочу, слышите меня, не хочу даже пытаться стать настоящей женщиной. Сказка — ложь.