Есть ли книга направления Вестерн пизже, чем эта? Для двачера, конечно же, а не для нормибыдла.
Аноним 24/06/24 Пнд 01:44:55 #1 №979889
Есть ли книга направления Вестерн пизже, чем эта? Для двачера, конечно же, а не для нормибыдла.
>книга
>вестерн
Уровень говноедства даже озадачивает немного
>вестерн
Уровень говноедства даже озадачивает немного
Нормичмо-пердиксоид, осиль меридиан для начала, а потом пизди.
А что там осиливать, нормис? Книга простая и для нормисов. Даже детектор можно сказать нормиса.
Синтаксис не усложненный, история курам на смех. Персонажи - картон. Библейские отсыл_очки? Так они везде есть.
Залетыш, уебывай к своим нормисам обратно.
Лол, хуесоска с тик-тока, ты признался, что не осилил. Пиздуй на пикабу и обтекай.
Вестерн в принципе душная хуета с говнодиалогами, меридиан на фоне обычных вестернов выделяется ультранасилием, судьей-сверхчеловеком, намеками на цп, персонажами а-ля двачерами (literally me).
Разумеется есть.
Спасибо, анончик
Трешовая хуйня говна, которую дикари пендосодауны восхвалили из-за отсутствия у них нормальной литературы
опущенный нитакусик, прочитай название треда. Я просил сеймы ИМЕННО в жанре вестерн. Всем похуй на твою художку задроченную. Как же полыхает у дауна.
>рвоньк
Нормис-залетыш, спокойно.
Нормис-залетыш, а ты чего нервный такой? Ну понравилась тебе хуйня, это совершенно нормально для нормиса с маленьким культурным багажом. Не рвись.
Тут так не принято общаться. Палишься.
Для поиска книг пиздуй в реквест тред
что не хуйня, художкобог?
вестерн это и есть художка, днище на уровне фэнтези примерно, так что не визжи
> что не хуйня
Пчёлы.
Как по мне, эта книга раз в 5 пизже Меридиана, в разы увлекательней и бодрее читается.
Как книга-то называется?
Кровавый меридиан
Жаль Абдулов умер, судью с него спиздили
Почитай "Стрелок" у Кинга. Прочитал ее сильно до меридиана. Мне дико зашла.
3 правила похуиста:
1. Всё хуйня
2. Всё хуйня, кроме пчёл.
3. Если задуматься, то и пчелы хуйня
Если только по картинке судить. В романе Судья был жирный лысый амбал.
Ты весь цикл прочитал или только стрелка?
О начал читать недавно, сейчас где-то половину прочёл, пока что всё нравится.
>Ты весь цикл прочитал или только стрелка?
Прочитал первые 3 книги. Задушился уже на второй. Стрелок слишком отличается от других книг, так что мои ожидания меня погубили.
На мой взгляд Стрелок и как самостоятельное произведение может существовать.
Не читал ни одного хорошего вестерна. Фильмы да. Спагетти вестены и тд. Хороших книг не видел. Даже Спиллейн козалось бы с его Майком Хаммером уходит в какието сельскохозяйчтвенные ебеня.
Вру. У Кинга в Стрелке первый рассказ неплох. Но потом все опять же уходит в неведомые сатанисткие ебеня.
Мммм...
А есть ли книга истерн?
Ау!
Гайдар, Шолохов и так далее. У нас про гражданскую войну тонны книг. И по качеству они гораздо выше, чем про великую отечественную, по многим причинам.
это на абдуловеру отсылка
Не пойдёт. Местные типа-индейцы - это про Ермака, потом остроги (как Красноярский), с чукчами стычки и тп.
"Сердце Пармы", пожалуй.
И "Богатство" Пикуля.
Самые известные истерны - "Белое солнце пустыни", "Неуловимые мстители", "Свой среди чужих...". Это чистый Гайдар.
Всадник без головы?
Я в детстве читал Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна. Это считается за вестерн?_
Нит.
Формально это не на западе, а на Миссисипи. Но эпоха та же, люди те же. Чуть комфортнее живут, не на фронтире.
Очевидный "Джан" Платонова.
Что за книга то?
Кровавый Биборан
потому что много лет прошло между книгами
земля санникова может?
Он никогда не спит. Он говорит, что никогда не умрет. Он танцует и на свету, и в тени, и все его любят. Он никогда не спит, этот Судья. Он танцует и танцует. И говорит, что никогда не умрет.
Есть чёткий обьективный критерий. Эту книжонку хвалил колясик шариков. Значит эта книжонка хуета для пидорасов.
Ты питух, а Николай Жаринов БАЗА. Он Рахинтрона Мистри советовал, Пола Линча: топовейшие авторы. А ты сосёшь пинус.
Колясик, жиденок, ты нахуя из шариков треда выполз? Жопу зашили после поездки в гейропу?
Осилил чуть больше трети книжки и автор невероятно заёб своими гиперболизированными гротескными описаниями пейзажей, мне уже начинает казаться что это такой троллинг, постирония, но нет, этот пидарас действительно наслаждается выписывая пейзажи таким способом, там уже повторы про тени ебучего отряда, про грозы в горах, темноту и т,д, дядя ну хватит уже, пощади, а он не щадит нихуя, графоман поганый.
По сюжету не знаю что и сказать, ну, тупой мясной слешерок про дегенератов и бандитов, Судья дегенерат с трехзначным айкью, остальные с двузначным, изменения в героях пока не замечено, Малой как был картонным никем так и остался. Это вот такие у англосаксов "гениальные классики", подобным из людей другой культуры разве что хохол восхищаться будет, 3/10 хуета
По сюжету не знаю что и сказать, ну, тупой мясной слешерок про дегенератов и бандитов, Судья дегенерат с трехзначным айкью, остальные с двузначным, изменения в героях пока не замечено, Малой как был картонным никем так и остался. Это вот такие у англосаксов "гениальные классики", подобным из людей другой культуры разве что хохол восхищаться будет, 3/10 хуета
Соглашусь. У Маккарти есть неплохие книги, но это действительно душный кал ни о чём.
>у англосаксов
Слово-детектор тупой пидорашки.
Особенно учитывая, что Кормак Маккарти ирландских кровей.
Это слово постоянно сами англосаксы используют регулярно, даже в обсуждаемом произведении оно попадается, так что спокуху оформи, свиночурка
У Судьи были тонкие кулачки и стопы, насколько я помню.
И наоборот - он не был жирным.
Тут скорее подойдёт тот персонаж из фильма, по которому часто форсили вебм-ку лет пять назад, где в тюрячке альбинос (он даже тоже был альбиносом в том фильме) пытается опустить мужичка, и тот разбивает ему голову то ли гирей, то ли штангой.
В тексте разок упоминается большой живот Судьи, так что он жиробилдер
Ты ещё бы шотландцев англосаксами обозвал, вслед за ирландцем Маккарти. Впрочем, что с пидоранделя взять? Кроме положительных анализов на вич и гепатит, а?
Маленький размер обуви относительно роста у него был. То ли намёк на то, что у него вообще копыта были, то ли...
Эта хуита пишется как сценарий к кинцу, а не как роман, предназначенный именно для чтения. Ничего удивительного, что ты бомбанул, просто незачем читать сценарии, если ты не киношник.
Судя по отзывам, какая-то эджлордская залупа с охуительно глубокомысленными тейками: "мням вар нева чэнджес(", "пук-мням, фси люди чудавища(" и прочим. И эта хуйня про насилие ради насилия в стране бургержоров считается постмодерном, просто потому что там нет положительных героев.
А я лучше наверну какого-нибудь олдового вестерна, где крутой, великодушный и справедливый гигачад-шериф в наипиздатейшей белой шляпе карает жадных и злобных парней в черных. И пусть на самом деле все было не так, я получу намного больше удовольствия, чем от прозрения очередного додика с бэкграундом из комиксов от того, что мир не черно-белый.
Как у Тарантиныча, где просто пришел Брэд Питт с огнеметом и сжег нахуй полоумных отморозков, а красивая тянка осталась жива. И похуй, что в реальности все кончилось гораздо хуже, это и есть магия искусства, ёпт.
А я лучше наверну какого-нибудь олдового вестерна, где крутой, великодушный и справедливый гигачад-шериф в наипиздатейшей белой шляпе карает жадных и злобных парней в черных. И пусть на самом деле все было не так, я получу намного больше удовольствия, чем от прозрения очередного додика с бэкграундом из комиксов от того, что мир не черно-белый.
Как у Тарантиныча, где просто пришел Брэд Питт с огнеметом и сжег нахуй полоумных отморозков, а красивая тянка осталась жива. И похуй, что в реальности все кончилось гораздо хуже, это и есть магия искусства, ёпт.
>Поразительнее всего то, что «Кровавый меридиан» — практически документальная книга. Можно подумать, что автор сознательно преувеличивает и переходит от реализма к абсолютной жести, но множество источников подтверждают, что почти все описываемые события происходили на самом деле. Авантюристы, которые считаются культовыми героями американского фольклора и благородными покорителями фронтира, действительно жестокостью часто превосходили даже самых суровых индейцев. Маккарти облек их скитания в художественную форму и добавил символизм, но в остальном рассказал абсолютно правдивую историю — вплоть до конкретных героев.
>А я лучше наверну какого-нибудь олдового вестерна, где крутой, великодушный и справедливый гигачад-шериф в наипиздатейшей белой шляпе карает жадных и злобных парней в черных. И пусть на самом деле все было не так, я получу намного больше удовольствия, чем от прозрения очередного додика с бэкграундом из комиксов от того, что мир не черно-белый.
А есть вариант вообще не жрать говно?
Есть, но это придется на харкаче не сидеть.
И?
Тебя скоро ждет множество удивительных открытий, малыш.
Таким и представлял читая.
Всё так, всё так. Я читал этот школовысер и подтверждаю каждое твое слово в первом абзаце.
Ну там буквально эпилог про то, как самсин хэз чейнджд и такой хуйни больше не будет, будет другая.
Спермоприемник забыли спросить. По сабжу, меридиан - отличная книга про реальную жизнь и реальных людей, про их тяжелую жизненную философию, а не про вымученные пиздострадания баринов в 19 веке. Конечно, это книга для МУЖЧИН, а не для сельдей и сойджаков.
Как раз таки книга эталонная гримдарковая сойджачина с мэрисьюшным антагонистом и гурятиной ради гурятины, всё что нужно для удовлетворения спроса подростков и инфантилов без жизненного опыта, которым очень хочется казаться "мужчинами".
УУУХХХ СКОЛЬКО ЖЫСТОКАСТИ ЭТО КНИГА НЕ ДЛЯ НОРМИСОВ, КАКОЙ СУДЬЯ НИГИЛИСТ Я ТОЖЕ ТАК ХОЧУ, УУУУ ВСЯ ЖИЗНЬ ВОЙНА КАК ГЛУБАКО ЭТО РЕАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ.
>про их тяжелую жизненную философию
Аааахххххххххахххххахахххххххххххххсукалол!!!!111
Это книга про охуевших от безнаказанности бандюков и об одном из самых позорных периодов американской истории вообще. Не надо страдать СПГС, там всё открытым текстом. Отвратительные люди в отвратительное время творят отвратительную дичь и получают за это деньги. Потом они встречают вообще законченного мерзавца и становятся совсем беспредельщиками, теряя остатки осторожности и сатанея от убийств и изнасилований. После чего закономерно дохнут. Всё. Этой прямотой Маккарти и берёт прежде всего. Можно сказать, что это вообще такой исторический роман ужасов.
Это талантливая, местами гениально написанная гримдарковая сойжатина. И вообще это пост-модерн, по структуре похожий чем-то на Пинчона.
Там нет генерального сюжета, нет генерального смысла, все теории о том, что там реально было, натыкаются друг на друга. Автор не хотел написать цельное произведение с четким смыслом.
То есть кто такой Холден? Демон, Дьявол, живой человек, Демиург? Просто персона, которую автор использовал для передачи своих философских измышлений, которые вовсе не обязательно считал верными и вовсе не обязательно желал, чтобы читатель с ними согласился, а просто "подумал всякое" и вложил в уста героя. Ибо, а хули?
Маккарти было похуй.
Малец ли насиловал и убивал детей, как ранее убил отца и изнасиловал и убил свою сестру - или не убивал их? Или нет? Что случилось в туалете? Малец-Мужчина увидел там девочку, так как ранее у него не встало с карлицей-проституткой, так как она хоть и маленькая, но "не то" и образ Холдена обнял его в смысле того, что Малец изнасиловал и разорвал девочку, уподобившись судье? Или Холден реально был там и изнасиловал и разорвал его?
А какая разница? Автору было похуй, в ломы делать единый непротиворечивый сюжет.
Это просто охуенно написанный роман, который сам автор подал как "я вот написал, а вы читайте, хули, я ж Маккарти".
То есть что плохого в литературном смысле в книге с сюжетом следующего содержания: "шаламовские урки на лошадках и Дьявол"?
Это круто.
Придется теперь купить за 498 целковых, без проблем в буфере обмена андроида и воспроизвести на печально известном по временам компакт-диссков Старфос плеере. Сука, ты.
Вообще, читал у Маккарти Дорогу и Нет страны для старших мужчин. И не допер хайпа. Слог у него и там и там, как у Хемингуэя практически. Даже еще более отупленный. Мысли. Блядь, в первой: "ОТЕЦ БЛЯДЬ, ЭТО ОТЕЦ, СЫН, ЗАПОМНИ СЫН", во второй: "ОЙ, БЛЯДЬ, МОЛОДЫЕ-ШУТЛИВЫЕ, ВОТ ПРИ РУЗВЕЛЬТЕ ТАКОЙ ХУЙНИ НЕ БЫЛО". Буквально это всё. Ну, читается, тупо приятно, читаешь-читаешь, хуяк и конец. В Меридиане что? "ИДИ СЮДА, ПИДР? ЩАС ЕБАТЬ ТЕБЯ БУДЕМ?" Неужели?
>В Меридиане что? "ИДИ СЮДА, ПИДР? ЩАС ЕБАТЬ ТЕБЯ БУДЕМ?" Неужели?
Нет, там наоборот дохуя бобристый слог, сознательно выдроченный так, чтобы читатель заебался. Чтобы он страдал вместе с героями.
>автор невероятно заёб своими гиперболизированными гротескными описаниями пейзажей,
Да пейзажи у него оч кинематографично описаны. Нраица.
Слог Маккарти это такой же толстый вброс, как и слог Платонова. Правда уже давно не смешно, затянулся этот уныленький форс.
Маккарти в том году умер.
Что, просто советуете прочитать? Я так уже пару раз поел говна, прочитав хвалебные треды на букаче.
Угрюм-река. Но я не читал и рецензию оставить не могу, просто на задворках памяти лежит.
Читал, неплохая вещь, но не то чтобы "истерн", скорее сага о семейке ебанутых кабан-кабанычей
>Есть ли книга направления Вестерн пизже, чем эта?
Есть конечно. "Сердца четырех" дают пососать головку "Закатному багрянцу", а Генрих Иванович Штаубе ссыт и срет на судью Холдена.
>"Сердца четырех" дают пососать головку "Закатному багрянцу", а Генрих Иванович Штаубе ссыт и срет на судью Холдена.
На нудный "Кровавый меридиан" у меня ушла где-то неделя, больше пары-тройки глав в день осилить не мог, до того было тягомотное чтиво. "Сердца четырех" проглотил за один вечер и потом всю ночь сны ебанутые снились.
Сорокин жестковат для соевичков читающих Маккарти.
>Генрих Иванович Штаубе ссыт и срет на судью Холдена
Даже пионер Сережа будет покруче Мальца, ведь он непосредственно поучаствовал в убийстве родителей и дал в рот спортсменке Оленьке.
>Сорокин жестковат для соевичков читающих Маккарти.
Сорокин ебет наверняка.
> "Сердца четырех"
> направления Вестерн
А ты не очень умный
Ссу и сру на тебя!
Так это и есть вестерн, только действие происходит в СССР и герои передвигаются не на лошадях.
Обложка кринж
Когда уже выпустят с нормальной
У пиндосов красиво издавали.
О, это же книга чувака который костяной томагавк снял, думал как раз прочесть
Бамп.
Хули ьампаешь? Я вот дочитать не могу твой кадовый мередиван, такая хуйня скучная
Прочитал 25 процентов книги. Первые 10 зацепили, а потом постоянные "кровь-кишки-распидорасило" стали утомлять. Дальше читать есть смысл?
Эта первая книга Маккарти, но я смотрел Дорогу и Стариков. Я так понимаю, что это его общий стиль писать о мире, где людей умирает больше, чем появляется на свет? Там какие-то общечеловеческие ценности будут или только гроб-кладбище-пидор?
Прошу фанатов сохранять спокойствие и по возможности ответить без оскорблений.
Нет никаких "общечеловеческих ценностей" в том мире, который описывает Маккарти. Там цена жизни человека - цена, которую заплатят за его скальп. Тем более, что история банды Глэнтона и геноцида индейцев - подлинная история.
Возможно, Маккарти с годами пришёл к гностицизму, а по гностическим воззрениям тварный мир это бессмысленное зловонное месиво мяса, костей, крови и экскрементов, и дух должен быть освобождён от оков материи.
Во всяком случае, в отдельных штатах Мексики и даже неблагополучных районах Штатов с тех пор принципиально мало что изменилось. Видео очень релейтед. Это и есть в чистом виде "жизнь в стиле вестерн". Показанная Маккарти и в романе "Старикам здесь не место".
>пришёл к гностицизму, а по гностическим воззрениям тварный мир это бессмысленное зловонное месиво
У них была идея, что творец мира - Демиург - злой. Но выше над ним стоит Бог, который превыше всех конечных определений. У Стивена Кинга такое было в романе Оно. Там было Оно, которое существует вместе с миром, даже является частью мира как какой-то сгусток, подобный лангольерам в том смысле, что неизвестно живые они или мертвые, ведь просто сгустки старой материи. Над Оно ещё есть Кто-то незримый.
Можно сказать, ты убедил меня продолжать чтение. Почитал про банду Глэнтона - пиздец какой!
>чтобы познать жизнь - нужно занюхнуть портянку
Здравствуйте, камрад
Жопой читаешь, ей и отвечаешь?
>Там было Оно, которое существует вместе с миром, даже является частью мира
ОНО - пришелец из другого мира и чуждого измерения, это прямым текстом говорится, про четырехугольные треугольники. Залипнув в нашем измерении эта хуита кое-как приспособилась там, поэтому и появились правила по которым можно ее изгнать.
>Над Оно ещё есть Кто-то незримый
КОСМИЧЕСКАЯ ЧЕРЕПАХА
И это уже какие-то чисто индейские мифы пошли. В общем, у Кинга всё другое. А у Маккарти судья Холден - якобы один из гностических архонтов.
>судья Холден - якобы один из гностических архонтов
Какой именно из архонтов?
"Измерения" тонкий лед, стоит написать про них что-то в худлите и сразу окажешься в глазах разбирающихся людей безграмотным опущенцем, что с дырявым королем и произошло
Наконец осилил, ну и хуйня, а ведь быдло неиронично считает шедевром
Какой пиндосский "щедевр" не хуйня? Продукт деятельности пиар-машины, не более.
Роман о позорнейшем периоде американской истории "пиар-машина" постаралась бы по твоей "логике" замолчать и задавить по мере сил. Тут у тебя что-то не то в методичке, лахтаботина.
Нихуя позорный. Индейцов заваливают вэлфером и прочими репарациями, у них по сути есть отдельные индейские штаты с широчайшим самоуправлением и автономией. А ведь до европейцев это были уга буги макаки даже не неолитической эпохи, а каменной! У них не было ни домашних животных, ни металлических орудий, тупа охотники-собиратели. Вайткуки это лучшее, что случилось с индейцам.
С такой логикой и пиратство на Карибском море позорнейший период для англичан, да вот только романы про пиратов штампуются уже лет 300. Так что офнись, омежка впечатлительная. Тебя накормили говном, ты схрумкал и попросил добавки.
Так заваливают вэлфэром именно в качестве компенсации чувства вины.
Назови штуки три таких романа, хорошо? Именно чтоб подревнее, чтобы аутентичнее. И чтобы автор сам желательно был пират. Без подсказки Гугла, ок?
Ну бля, есть признанная всеми годнота и классика, множество хороших писателей разных жанров, а это че за пиздец?
Убийства и жесть ладно, НУ БЫЛО И БЫЛО, а че сказать-то хотел Макарти? Видно что пыжился в философию, а в итоге просто убийство в толчке и мантры про танец Судьи, перед этим его последние речи (главного антагониста и по совместительству фигуры, которая транслирует феласафию автора), совершенно бессвязный кал, мотивация преследования и попыток убить Малого отсутствует. Можно конечно попытаться задефать тем, что Судья не человек, а символ разрушения, воплощение дикого запада и западных ценностей (деньги, сила, юридические уловки, ложь), вот только по началу никакой это не символ, а вполне живой пидорас-педофил про которого было даже интересно читать, но как только Юма убили часть отряда на переправе, и надо сказать правильно сделали, текст свалился в шизу, а история пошла нахуй, короче автор слился и я не понимаю зачем я это прочитал блядь, никаких вывоводов, никакой морали, а первоначальный дроч на документал очку, вот мол какая банда была которая че творила ууууу, задушен претенциозными умствованиями
Короче. Если пресловутые мемуары Чемберлена не являются литературной игрой, розыгрышем самого Маккарти, то судья Холден списан Чемберленом с натуры. Лысый как залупа, знает кучу языков и вообще блестяще образован, неплохой вояка. При всём этом маньяк - извращенец и убийца. Почему собственно судья - непонятно. Но может быть до войны и вправду был судьёй или просто юристом, а потом в голове что-то перемкнуло. И он стал таким, каким стал.
Понятное дело, что Маккарти гиперболизировал его образ, добавив ещё демонизма. Намёк на копыта, отсутствие возраста и прочее.
>И чтобы автор сам желательно был пират.
Пират, пишущий роман? А недурно.
>Назови штуки три таких романа, хорошо?
Зачем? Что тебе это докажет (или опровергнет, если не назвать)?
Судья это ладно, запоминающийся персонаж уже хорошо, сам роман про что блядь? Ты эпилог видел? Ну Макарти, ну гений, жаль мало образованых в наше время! Не все поймут!
Ясно. То есть ты не в теме.
https://en.m.wikipedia.org/wiki/Alexandre_Exquemelin
Не благодари. Правда у него не роман, а мемуаристика и очерки. И вообще в пираты кого только тогда не заносило! Например, морских офицеров с хорошим образованием. Британских, испанских, португальских, французских, немецких, шведских, датских, и так далее. Особенно в корсары, которые пираты вообще официальные, во время войн. Даже у Ивана Грозного была каперская флотилия, которой командовал датчанин Карстен Роде. Так что роман - не роман, но мемуары кто-то вполне мог на склоне лет оставить. Если посчастливилось дожить.
А про что "Моби Дик"? А про что "Корабль мертвецов"?
>"Моби Дик"
Ебать братишка у тебя риторические вопросы, которые нихуя не риторические. Там столько пластов этих про что, что простого ответа на него нет.
Так и в КМ та же история. Только вместо охотников на китов там охотники на людей. И точно так же у них с определённого момента что-то пошло не так. Их охота перестала быть "просто бизнесом, ничего личного" и превратилась в путешествие без возврата. Только всё это на пару порядков грязнее китобойного промысла. Впрочем, вот тут бы ни один кашалот со мной точно бы не согласился! Но если безнадёжный поход Ахава и команды (заразившейся его фанатизмом) против Белого Кита - фантастика, то история банды Глэнтона реальна.
Мобильный Dick как любая хорошая классика несет вполне прозрачные смыслы и морали, Маккарти тут загадочная американская душа в плохом смысле
На роль Судьи подошел бы тот гигант из "Игры престолов", побрить, немного грима и норм
Но судья в книге не то что бы совсем гигант. Здоровенный - да, бледный, одутловатый, волос нет вообще, вплоть до ресниц и бровей, а вот размер обуви маленький. Последнее, возможно, намёк на копыта, но это неточно.
Послушавшись двача начал читать, но быстро дропнул. Как будто школьник пишет обчитавшись Томаса Харриса, Кинга и копропаст. Не рекомендую, Меридиан лучше.
Тайсон Фьюри будет судьей
Танцевать умеет? А наковальню через коня перекинет?
Зря дропнул, там дальше разойдётся.
Тогда его надо полностью обрить!
После "меридиана" бесталанный хуеплет Тургенев кажется ебаным гением, почему так?
В "КМ" нет персонажей, там только юниты и Судья. А Тургенев по персонажам, особенно по девочкам 15-16 лет
полтора центнера весом
В Америке же не меряют вес килограммами.
>Автор не хотел написать цельное произведение с четким смыслом.
А ведь этого хочется в целом от литературы.
>Малец ли насиловал и убивал детей, как ранее убил отца и изнасиловал и убил свою сестру - или не убивал их? Или нет? Что случилось в туалете?
>Малец-Мужчина увидел там девочку, так как ранее у него не встало с карлицей-проституткой
В тексте так много пустопорожнего описания насилия, что за всем этим ты просто не выделяешь какие-то знаковые эпизоды, как например то что Малец насиловал и убивал детей. Или намек на это. Я этого просто даже не заметил в тексте когда читал. В этом большой жирный минус книги. В ней нет цельной мысли, какой-то оформленной арки повествования. Ты просто наблюдаешь за очередным и очередным событием. Слушаешь бредни Холдена. И да это именно бредни. Понять в чем связь между зарисовкой и уничтожением всяких трофеев решительно невозможно. Нарисовать не значит обладать. Это очень странная шизо-мысль и поверить в то что гениальный Холден думает так - неправдоподобно.
>Там нет генерального сюжета, нет генерального смысла, все теории о том, что там реально было, натыкаются друг на друга.
То что непонятно где реальность - это в целом следствие стиля Маккарти, а не того что там нет генерального смысла. Он как бы не возвышается над текстом, не дает интерпретаций, никак не объясняет читателю "что произошло на самом деле". В его случае как будто нет такого понятия как "на самом деле" - есть просто феномены жизни часто противоречивые и несводимые. Все это в целом отдает будоражащим мистическим флером, но конкретно в этой книге из за вороха однообразных событий всего этого не чувствуешь. Ничего не мешало ему сохранить свой стиль и при этом раздать смыслов читателю, как он это сделал в на мой взгляд гораздо более удачной "Кони Кони".
>какой-то оформленной арки повествования
"Арка повествования", my ass! Ты откуда этой хуйни набраться успел, пчел?
Может я читал жопой, конечно, но с чего взяли, что к убийству детей причастен Холден или Малец? И с чего взяли, что Холден изнасиловал и убил Мальца в конце произведения? Я даже намека на это не увидел в книге. Сложилось ощущение, что он мальца просто убил.
А за убийством детей стоит кто-то другой из банды и нам не говорят, кто именно, потому что нет смысла. Этим самым характеризуется весь отряд.
А за убийством детей стоит кто-то другой из банды и нам не говорят, кто именно, потому что нет смысла. Этим самым характеризуется весь отряд.
Я тоже думал, что индейцам нихуево живется, но если покопаться - то их вырождают. Неслучайно теория о тихом геноциде белой расы сильна в США - они и индейцев сначала стравливали между собой, а потом вырезали победителей (как позорный генерал Кастер - он натравливал одно племя на другое, потом подгонял победителям выпивку, и уничтожал пьяных), как общество евгеники было нацелено на эмигрантов-дэго (средиземноморских католиков) и своих цветных. Потом еще эта история с Пелетьером и захватом музея в индейском Бабьем Яру - Вундед-ни, где простые индейцы протестовали против коррумпированных глав резерваций, а на помощь современным "вождям" приехали спецслужбисты и просто перестреляли большинство протестующих, а оставшихся обвинили в том, что это они своих убили.
Резервации - это территория дикой охоты, кормушка для американских коррупционеров. Есть отличный фильм со Спейси - "Казино Джек", где все это показано.
Очевидно, что он как Шива - в танце творит или разрушает мир.
В Википедии пишут, что характеристика реального Холдена в то время означала человека, который бреет усы и бороду, и что он был вроде школьным учителем, который любил травить байки про то, что знал. Не такой уж невозможный тип, если вспомнить Тиртея, хромого учителя из Древней Греции, которого прислали спартанцам в качестве полководца, и как этот калич поднял боевой дух своими песенками, что спартанцы победили врагов.
Холден в книге - это злой дух. Он вроде нигде прямо не творит зла, но его появление и его слова побуждают людей на зло. Он ничего не делает физически, вроде, он только говорит плохое, и его слушают и ему верят. Почему? Наверно, потому что сами герои книги - гнилые людишки, и в них обитает зло (как они сначала внимали пастору, а потом порешили его из-за "ебли малолетки и ебли козы"). Эпична сцена после всего этого:
>Судья, откуда у тебя улики на этого козла?
>Улики? переспросил судья.
>Ты в Форт-Смите когда был?
>Я в жизни не бывал в Форт-Смите. И он там, скорее всего, тоже не бывал.
>Откуда же ты тогда его знаешь?
>Я этого человека в глаза не видел до сего дня. И никогда о нём не слышал.
>Он поднял стакан и выпил.
>Воцарилась странная тишина. Люди походили на изваяния из грязи. Наконец один засмеялся. Потом другой. Вскоре все уже дружно хохотали. Кто-то купил судье выпивку.
Судья не всеведущ, но он знает гнилую людскую натуру, как она показана в этой книге. Он знает, как она убивает и спасается, эпизод с порохом немного мискаст, но его худо-бедно можно обосновать - это не человек, а химия, и эта смертельная химия смерти настолько въелась в человеческую натуру, что люди пользуются ею, даже не зная ее происхождения. Кстати, отлично я это сказал!
Холден - это зеркало, в котором без всякой мишуры предстают их настоящие злые желания, он дает им индульгенцию, и они освобождаются через Холдена. Однако это путь в бездну, потом что потом Холден идет за ними, но т.к. это отражение, то они сами карают себя. Они сами низводятся до животных, как тот чувак на поводке, они убивают друг друга, а финал несколько выбивается из этого - Холден напрямую взаимодействует с Пацаном, и к чему это ведет? А неважно - это не реализм. Либо зло полностью овладевает Пацаном, либо его насилуют - зло побеждает и продолжает править бал.
В том, что в этой книге люди злы изначально, говорит обстоятельство рождения Пацана - он родился когда с неба падали звезды - это даже тупому понятно, что это аллюзия на падших ангелов.
Был ли Пацан педофилом, маньяком - хз. Он - главный герой, за которым следит читатель и переживает, читатель невольно начинает ассоциировать себя с Пацаном, поэтому всякие мутки истории ГГ нужны - это уже читатель должен их толковать, потому что если Холден - это зеркало книжных этих человечков, то Пацан - зеркало читателя.
Холден настоящий мясной дегенерат, а не бесплотный злой дух мира идей, ну может в задумке автора мясное воплощение такого духа, отсюда и сцена с порохом, с пушкой тоже, он просто спасал себя от смерти безумными умениями, ничего никуда не выбивается, лол. А "никогда не умрет" Судья в феласавском смысле, зло ведь не умирает
Если он убивал и ебал, то уж всяко не бесплотный.
>Не такой уж невозможный тип, если вспомнить Тиртея, хромого учителя из Древней Греции
Это афинский анекдот.
Если сравнить "Старикам тут не место" как "упрощенный КМ, который легче снять и получить авторские проценты", то правильно кто-то пояснил за три фигуры:
1. Шериф - традиционное общество. Вера, мораль, семья, закон.
2. Охотник - модерн. Уже некий бунт, риск, "украсть миллион и убежать".
3. Чигур - пост-модерн. Он просто, хм, ну не знаю. А зачем, в конченом счете, например, сейчас все происходит из того, что происходит?
При этом Чигур тут наиболее успешный, он не создает впечатление человека и приносит в книгу, фильм, смотрел только его, элемент магического реализма.
А потому, что это "агент", "программа", воплощение "века грядущего", который уже потому побеждает всех, что неотвратимо наступит. Потому и - неотвратимо наступает.
В КМ та же модель.
Только там сравнивается 19-й век и век 20-й. И именно не в плане логики и морали, как в СТНМ, а именно в плане НАСИЛИЯ.
То есть Холден это воплощение идей 20-го и даже 21-го века.
Он за механистическое, максимально брутальное, научное, абсолютно безжалостное насилие ради власти, ради контроля, с машинами, создающими машины для убийств.
Но есть сочинения Тиртея, я только недавно их читал ("Библиотека всемирной литературы"), поэтому вспомнил его.
Скорее всего, Холден не просто функция, а смесь персонажа "гиперреализма" с воплощенными философскими установками, как у Маркиза де Сада, который призван воплощать идею зла внутри человека - это мы уже видели у Эзопа и баснописцев, но такое переплетение идей, методов в создании персонажей, мы находим только в Новейшее время, в частности, у того же Маккарти, где талант создал всех этих героев и переплел всевозмоджные концепции, поэтому распутать их - это перерубить гордиевый узел авторского гобелена, чрезмерно упростить авторский замысел в попытках познания и придания сюжету и персонажам четкой атрибуции, когда все это в замыслах автора является многозначным.
Если говорить проще - Холден есть творение воображения Маккарти, это изначально фантом, как и другие персонажи, и как сама книга, и эти вантомы живут фантомной жизнью.
Очень интересно, безпезды.
Если не ошибаюсь, то тут уже были посты, где Чигура объявляли выдуманным персонажем, которого выдумывали герои книги, которые на самом деле творили злодеяния, а потом приписывали их гротескному Чигуру.
Чел ты мечешь бисер перед свиньями. Я раза 2 или 3 описывал эту трактовку. Шизам похуй, шизам важен поиск гностических архонтов, философских Максим, платоновского духа и проч. Они как герои романа, сошли с ума не осознавая это и теперь несут насилие потому что это их новая суть.
Ты прям воплощенный мем "жаль далеко не все поймут..."
Книжка просто развлечение, как и её трактовка, зачем так переживать?
А хрен его знает, тоже так думаю, но как увижу, что кто-то в интеренте не согласен со мной аж руки трясутся, как у лакаша, по калвиатуре не попадаю даже.
Нужно просто рил накатить
>При этом Чигур тут наиболее успешный
И при этом в конце попадает под раздачу вообще как бы случайно. Столкновение с тачкой, которой рулили удутые травой мексы, открытый перелом руки - дальше что? Мучительно подыхать? В больницы ему обращаться нельзя, он заземлил кучу народа и успел наследить, так что искать его уже будет не местная полиция, а федералы. Короче - очень относительный "успех". Пиррова победа.
>шизам важен поиск гностических архонтов
Это всего лишь мнение профессора Доэрти, и оно не истина в первой инстанции.
>In his essay "Gravers False and True: Blood Meridian as Gnostic Tragedy", literature professor Leo Daugherty argued that McCarthy's Holden is—or at least embodies—a gnostic archon (a kind of demon). Harold Bloom, who declared Judge Holden to be "the most frightening figure in all of American literature", even came to regard him as immortal. However, unlike Daugherty, Bloom argues that Holden defies identification as being under any "system" such as Gnosticism, citing the passage in the book stating that there was no "system by which to divide [him] back into his origins".
Ну он же супер крутой калхонт, из жопы достанет антибиотики, шину, отлежится в карманном измерении и только здоровее станет
А кто сказал, что «век грядущий» безупречен? Жил от случая - сдох от случая.
Кто? Чигур? Он в отличие от судьи Холдена обычный человек и подан как обычный человек, без демонизма. Ну да, не простой бандит, явно с военной подготовкой, и очень специфической - разведчик и диверсант, например. Ну, крыша чуть подвинута. О его прошлом вообще ничего не говорится, но в прошлом могут быть всякие "covert operations" и локальные войны. Он действует как будто в тылу врага на задании. Но он заигрался. Вся эта возня с монеткой и представление себя орудием судьбы - свидетельство поехавшего чердака. А потом вмешалась реальная судьба. И его везение закончилось.
"Духи рваной земли" пизже раз в 10.
Более традиционное во всех смыслах произведение.
В КМ фишка именно, что главные герои не люди.
Чигур. Просто кекнул немного с имбовости его, параллель с судьей провел. Фильм отличный если не заумничать, плохой парень побеждает, кайф же.
Ну и "судьбу" обойти шанс тоже есть у него, подготовка, вся хуйня
>плохой парень побеждает, кайф же.
Пиррова победа, как уже было сказано выше. Обойти всех, чтобы попасть в аварию и покалечиться - ну, такое.
>Ну и "судьбу" обойти шанс тоже есть у него, подготовка, вся хуйня
Был шанс. Он его использовал. Когда был ранен первый раз. Тогда выручили и подготовка, и слабая чувствительность к боли. А вообще начал "играть с судьбой" он уже тогда, когда дал себя арестовать. Тогда свезло. Сумел вывернуться из положения "руки сзади" в положение "руки впереди" - в наручниках. Этот фокус осуществим, но он очень болезненный, если ты не йог или не ниндзя, кек. Когда Чигур душил копа, то порезал запястья наручниками. И ему опять было почти пох. С дробью в бедре он тоже двигался так, что ему почти пох. Анестезию сделал только перед извлечением дроби и санацией ран. Но это всё были лёгкие ранения. Открытый перелом уже намного жёстче. То есть выживет или не выживет в третий раз - интрига сохраняется. Но в любом случае он выбит из седла, и если выживет, то будет долго зализывать раны. И ещё вопрос - сумеет ли сохранить руку, если выживет. Ибо "золотой час". Обращаться в больницы нельзя. Тут же копы понаедут, а он не в том положении, чтобы отбиться или сбежать. В общем, он попал, и попал очень серьёзно.
Ну, художка - это не документалка, поэтому автор может как угодно извращаться с персонажами. Там, где нужно автору, они выступают как персонажи, а где нужно - выступают как функции, чтобы лучше донести авторский посыл.
В хорошей литературе не может быть однозначного ответа "кем является персонаж" - якобы живым героем, или воплощением авторского замысла, потому что персонаж является и тем и тем. Воплощенный в тексте, он и существует в тексте, а над ним стоит Автор, который вертит персонажами и сюжетом как хочет, потому что художка - не документалка. Иногда зеленые занавески - просто занавески, но уже через страницу они могут воплощать какую-то зловещую природу, если то нужно Автору. Пример - не занавески, но "Желтые обои" Шарлотты Перкинс Гиллман.
Иногда Автор создает создает произведение-зеркало, где изначально нет единой интерпретации, но эта интерпретация зависит от внимающего. Пример - Дэвид Линч, который не дурачит, а просто дает зрителю материал, из которого человек сам строит свое восприятие темы и даже сюжета. Однако, как уже разбиралось в треде Дэвида Линча, в его фильмах есть повторяющиеся образы и персонажи, которых можно объяснить и занести в таблицу - это дает ложную надежду, что произведение-зеркало можно понять разумом, разложить на составляющие и исследовать. Это можно сделать, но только с частью Авторского творения, с той частью, где ради структуры присутствуют мотивы, которые можно выстроить в холодную и логичную структуру, но ощущения и душу нельзя разложить по полочкам, хотя многие и пытались, сравнивая эти последние свойства произведения с нотами, однако это является чистым формализмом, и таким формализмом, который применяется там, где этот формализм не нужен, ибо сколько ощущений, и разных ощущений, дают эти "ноты", воплощающиеся в Авторской симфонии.
Глупо спорить на тему того кто подан как обычный человек а кто как демон. Оба произведения в жанре реализма. То что присутствует некий художественный символизм - это не значит что герой из за него вдруг становится бессмертным.
Вспоминается момент из диалога Кастанеды с Доном Хуаном. Кастанеда допытывает Дона Хуана на тему того что значит что маг неуязвимый, типа если в засаде притаился снайпер он же может застрелить мага. На что Дон Хуан отвечает, что маг просто не придет в то место где снайпер может его снять.
Примерно так это работает. С демоническим персонажем просто не происходят события, которые произошли бы с обычным. По каким причинам? - А хуй знает. Но очевидно нельзя сказать что они какие-то сверхъестественные и пули от них отскакивают.
Я не скажу, что это реализм. Кровь и говно не есть реализм. Буковски писал про мочу и блевотину, но у него явные фантазии, и как поэт (не по букве, а по духу) он выделывал такие кренделя, что просто ООО!
Я считаю, что Маккарти пишет явные романтические фантазии, не совсем романтические, а пограничные, по формуле романтизм-чернуха-готика. Там есть демонические герои, есть чернуха, есть мотивы готики. Эта смесь даже в истории литературы находится близко, как пишет Жаринов. Но это не реализм, это не реальность. Реальность была в мемуарах охотника за скальпами, и там все гораздо прозаичней.
Т.е. маг это неуловимый джо? Меня тоже не снимет снайпер, я ведь никому не всрался меня стрелять
Ну так вся культура, созданная вот этими самыми великими людьми привела к тому, что ты можешь жить в своей пещерке. защищенный таким грузом символов и смыслов, что никакой снайпер к тебе не подберется.
Я аудиокнижку послушал, потом на английском прочитал, понравилось начало как Малец шел своей дорогой, плыл по течению, от кабака до кабака, знакомство с Тодвайном при драке у сортира, вербовка в первый отряд, опиздюливание, потом общее похождения всей этой братвы Глэнтона, зверзость в прерии и угар в городах пока все не пропили, под конец все ебнулись нормально. О чем книга мне похуй в целом, я не ебу, но атмосфера произведения мне очень понравилась, сурово, безысходно, бессмысленно с редким тупым юмором.
>автор невероятно заёб своими гиперболизированными гротескными описаниями пейзажей,
Хуя ты быдло. Там описание пейзажей это единственное, что вообще нормально прописано.
Ты совсем ебобо?
Двачую, разве майн Рид не скучная хуита времени ссср
Почему Судья никогда не умрёт?
>Почему Судья никогда не умрёт?
Потому что он все время танцует!
База.
Потому что он дьявол.
Пруфы?
Решил таки на волне хайпа прочитать кровавый меридиан, и пока остановился на примерно половине.
Всё, чтобы я прочитал до этого — красочная прелюдия. Она меня зацепила, так как она напоминал мне истории моих старших родственников о том, как раньше в жили в русских деревнях: как в голодуху крыс и кошек жрали, а в сытые года на православных поминках обжирались и напивались до блевоты, как оскверняли храмы нечистотами и сектантскими ритуалами, как дети рылись на кладбищах и растаскивали кости скелетов из всплывших на поверхность гробов, как люди сотнями умирали в шахтах "дудках" по добыче железа... и никому до всего этого не было никакого дела, прямо как в "меридиане" никто не обращают на окружающую хтонь.
Конечно, это лишь одна из сторон медали. Есть и другая, которая написана в каком-нибудь "обломове" или "унесённых ветром", где даже рабы живут на расслабоне, а знать заботят всё те же лайтовые личные проблемы, что и нас в современном мире. Но на самом деле просто невозможно написать книгу, которая отражала бы нашу действительность в полной мере, во всём её разнообразии.
Это всё равно что сейчас попытаться отразить в искусстве всю российскую действительность, связав воедино судьбы креакла из москвы, добровольца-головореза на сво, и слесаря васи работающего на заводе за 30 тысяч. Не получится. Поэтому мы получим Пелевина, "шторм Z" и фильмы Быкова по отдельности. И "чернуха" с этой точки зрения чрезвычайна полезна, ибо буквально раскрывает ту часть нашей жизни, о которой никто другой не расскажет.
Я ещё до этого увлекался историей латинской Америки. Экономический базис американских стран 19 века — это экстенсивный способ ведения сельского хозяйства, с использованием рабского труда или кочевого скотоводства. Там менталитет буквально на уровне азиатских кочевников, которые после достижения потолка в освоении ресурсной базы начинают резать друг друга ради своих амбиций. Человеческая жизнь в таких обществах и правда нихуя не стоит.
Так что я поверил Маккарти. Постепенно подхожу к кульминации. На самом деле не факт, что я даже до НГ дочитать успею, т.к. не большой любитель чтения.
>подхожу к кульминации
Вангую ты охуеешь с самой концовки. Ты все что угодно ожидал, но не то что там будет.
Прочитал вчера. Есть у меня привычка резко ускорять скорость чтения книги ближе к её завершению.
Основной посыл книг — что насилие вечно и его не избежать, если встретиться с ним тебе предначертано самой судьбой. И Судья тут объясняет, что дело не в каком-то там материальном детерминизме, а в том, что такова природа воли и духа людей. Это и есть основная отличительная черта "меридиана" от любого другого произведения — в этом мире невозможно добиться "хорошей концовки", хотя возможность вроде бы как и есть.
В конце остаёшься с ощущением, что Судья просто делает то, что и так случилось бы без его вмешательства. Как и судьи в "нашем мире", книжный Судья выносит "свой приговор" постфактум действий других людей.
Кем бы там судья не был — концепцией, демоном или обычным человек — суть в том, что он видел/чувствовал "нити", которые связывали судьбы людей с их смертью.
Прочитал мнения других рецензий.
Не согласен с тем, что Холден это прсото "голос в голове", который подначивает других на совершение какой-нибудь хуйни. Очевидно, что Судья умнее любого другого члена банда, и далеко не все его пассажи будут понятны обычным головорезам (что прямо указывается в диалогах) или тому же читателю. В реально жизни совершению любого злодеяния предшествуют простые обсессивные мысли — это должен знать любой человек, так как они присущи всем нам.
А вот упомяну "Лисьи броды" Анны Старобинец.
С одной стороны очень в себе книжка про послевоенную Маньчжурию, гулаги, отряд-731, лис-оборотней и старообрядцев. С другой - наверное, самое близкое к внутреннему ощущению истерна. После, конечно, художки про гражданку.
За что купил - за то и продаю. Достоверность, сами понимаете, сомнительная, но уж какая есть.
https://www.reddit.com/r/cormacmccarthy/comments/51lq80/who_has_read_samuel_chamberlains_my_confession/
I was able to find this book at my library (copies for sale are hundreds of dollars.) It's the primary source for much of what McCarthy wrote about in Blood Meridian. Most importantly though, it's the only historical reference for judge Holden that I'm aware of. I thought you all'd be interested to read the passage about the judge. It's surprisingly accurate to McCarthy's portrayal, down to the hairlessness, size, and aptitude for music, dancing, and killing children.
"The second in command, now left in charge of the camp, was a man of gigantic size called 'Judge' Holden of Texas. Who or what he was no one knew but a cooler blooded villain never went unhung; he stood six feet six in his moccasins, had a large fleshy frame, a dull tallow colored face destitute of hair and all expression. His desires was blood and women, and terrible stories were circulated in camp of horrid crimes committed by him when bearing another name, in the Cherokee nation and Texas; and before we left Frontreras a little girl of ten years was found in the chapperal, foully violated and murdered. The mark of a huge hand on her little throat pointed him out as the ravisher as no other man had such a hand, but though all suspected, no one charged him with the crime.
"Holden was by far the best educated man in northern Mexico; he conversed with all in their own language, spoke in several Indian lingos, at a fandango would take the Harp or Guitar from the hands of the musicians and charm all with his wonderful performance, and out-waltz any poblana of the ball. He was 'plum centre' with rifle or revolver, a daring horseman, acquainted with the nature of all the strange plants and their botanical names, great in Geology and Mineralogy, in short another Admirable Crichton, and with all an arrant coward. Not but that he possessed enough courage to fight Indians and Mexicans or anyone where he had the advantage in strength, skill and weapons, but where the combat would be equal, he would avoid it if possible. I hated him at first sight, and he knew it, yet nothing could be more gentle and kind than his deportment towards me; he would often seek conversation with me and speak of Massachusetts and to my astonishment I found he knew more about Boston than I did."
I find the judge's disposition towards Chamberlain interesting; it aligns with the kid and the judge's relationship, at least until their falling out. I'm pretty sure the judge didn't do something unspeakably terrible in the jakes to Chamberlain, however, since he survived to write his memoirs.
Later, the judge gives a lecture on geology that Chamberlain says couldn't be true because the judge talked about "millions of years ago..." and everyone knows the earth is only six thousand years old. This is as much as I've seen from him so far—I'm not through the whole book yet—but flipping ahead, I see his name popping up some more. I also see "Ben Tobin", which is fun. I knew Glanton and Sam Chamberlain were real people, but other than that, I assumed McCarthy basically made everyone else up.
https://www.reddit.com/r/cormacmccarthy/comments/51lq80/who_has_read_samuel_chamberlains_my_confession/
I was able to find this book at my library (copies for sale are hundreds of dollars.) It's the primary source for much of what McCarthy wrote about in Blood Meridian. Most importantly though, it's the only historical reference for judge Holden that I'm aware of. I thought you all'd be interested to read the passage about the judge. It's surprisingly accurate to McCarthy's portrayal, down to the hairlessness, size, and aptitude for music, dancing, and killing children.
"The second in command, now left in charge of the camp, was a man of gigantic size called 'Judge' Holden of Texas. Who or what he was no one knew but a cooler blooded villain never went unhung; he stood six feet six in his moccasins, had a large fleshy frame, a dull tallow colored face destitute of hair and all expression. His desires was blood and women, and terrible stories were circulated in camp of horrid crimes committed by him when bearing another name, in the Cherokee nation and Texas; and before we left Frontreras a little girl of ten years was found in the chapperal, foully violated and murdered. The mark of a huge hand on her little throat pointed him out as the ravisher as no other man had such a hand, but though all suspected, no one charged him with the crime.
"Holden was by far the best educated man in northern Mexico; he conversed with all in their own language, spoke in several Indian lingos, at a fandango would take the Harp or Guitar from the hands of the musicians and charm all with his wonderful performance, and out-waltz any poblana of the ball. He was 'plum centre' with rifle or revolver, a daring horseman, acquainted with the nature of all the strange plants and their botanical names, great in Geology and Mineralogy, in short another Admirable Crichton, and with all an arrant coward. Not but that he possessed enough courage to fight Indians and Mexicans or anyone where he had the advantage in strength, skill and weapons, but where the combat would be equal, he would avoid it if possible. I hated him at first sight, and he knew it, yet nothing could be more gentle and kind than his deportment towards me; he would often seek conversation with me and speak of Massachusetts and to my astonishment I found he knew more about Boston than I did."
I find the judge's disposition towards Chamberlain interesting; it aligns with the kid and the judge's relationship, at least until their falling out. I'm pretty sure the judge didn't do something unspeakably terrible in the jakes to Chamberlain, however, since he survived to write his memoirs.
Later, the judge gives a lecture on geology that Chamberlain says couldn't be true because the judge talked about "millions of years ago..." and everyone knows the earth is only six thousand years old. This is as much as I've seen from him so far—I'm not through the whole book yet—but flipping ahead, I see his name popping up some more. I also see "Ben Tobin", which is fun. I knew Glanton and Sam Chamberlain were real people, but other than that, I assumed McCarthy basically made everyone else up.
Gravers False and True:
Blood Meridian as Gnostic Tragedy
Leo Daugherty
I want to argue here that gnostic thought is central to Cormac McCarthy's Blood Meridian. I will go about this by discussing four of its characters—the judge, the kid, the graver and the mysterious man of the epilogue—and the particular sort of world they inhabit. I am aware at the outset of the difficulties involved in establishing a relationship between any two things (in this case Blood Meridian and Gnostic thought) when some readers may have a working knowledge of only one of them (in this case, I hope, the novel). While it is impossible to provide more than an introductory sketch of Gnosticism here, I believe that its dualistic core can be simply and briefly shown, and that it can then be understood well enough to make clear its connections with McCarthy's book.
I. The Gnostics
No one knows exactly how or when Gnosticism originated, but it is generally agreed that it came about as yet another answer to the question, How is it that the world is experienced as so very evil and that so many people's central response to it is alienation? The Gnostic answer took two basic forms, the Syrian-Egyptian and the Iranian, the latter of which probably stemmed from Zoroastrianism and found its principal exponent in Mani (215277 AD). Because Blood Meridian exemplifies the latter, I will use it almost exclusively here. 1
In the beginning, there was a "pleroma," a condition of perfection and thus of literal plenitude, in the divine realm. This realm was made up of God and the lesser divinities, themselves called aeons. Then, somehow, this unity was sundered, either from within or without. In the Iranian version it was riven from without, by some sort of opposing "dark force." (This presupposes, as Hans Jonas has noted, some yet more primal dualism ["Gnosticism" 338].) In the words of one scholar of this (Manichean) version: "All existing things derive from one of these two: the infinite light of spiritual goodness or the bottomless darkness of evil matter, coexistent and totally opposed to each other'' (Greenlees 167). A state of affairs ensued which is termed the "crisis in the pleroma," one result of which was the "falling" or "sinking" of some of the aeons, including (in Mani's system) "primal man." Of these, some became the archons (lords), who took charge of the various lower realms. The characteristics most typically found in them are judgment and jealousy, and their "creative" energies are spent in satisfying their "ambition, vanity, and lust for dominion" (Jonas 338).
One of the archons' works was the creation of the world. A second was the creation of man, who would contain some of the original divine substance. Their motive for making human beings is unclear, but Jonas argues convincingly that it was either simple envy and ambition, or the more calculating "[motive] of entrapping divine substance in their lower world by the lure of a seemingly congenial receptacle [the body] that will then become its most secure bond" (339). As Robert Grant has noted, "The Gnostic, like the Platonist, regarded his body as a tomb" (327). To him, it is this, then, that is the imago Dei of Genesis, and in Manicheanism the imago is that of the original fallen "primal man." Yet the spirit within humans is not from the archons. Rather, it is from the great original god of the pleroma, and it is imprisoned in humans by the archons—in Mani's version through a violent victory of the archons over the real, good god of the pleroma—and the result, on the earth, is obviously a state of affairs in which the good and the light are eternally trapped inside the evil and the dark.
The spirit imprisoned within matter is called pneuma—the "spark of the alien divine," in the familiar Gnostic phrase—and its presence naturally causes some humans to feel alienated, although they are for the most part comatose. The spirit within is, however, capable of learning, and the alienation it feels is its clue that there is indeed something to be learned. In the various Gnostic systems, knowledge is the key to extrication. It is thus a central task of the archons to prevent the human acquisition of liberational knowledge at all costs. To this end, they have established heimarmene—Fate—which is, in Jonas's words, a "tyrannical world rule [which] is morally the law of justice, as exemplified in the Mosaic law" ("Gnosticism" 339).
Humans are comprised of flesh, soul and spirit. Of these, the first two are from the archons and the third is from the original, good god. This god has nothing to do with the world the archons made, and is in fact as alien to it as the spirit of humankind. But he feels something akin to incompleteness, and he is thus moved to "call his spirit home." He does this by means of messengers, who go into the world with the "call of revelation." This revelation is the ''facts of the case—"the knowledge necessary to enable humans to overcome the world and return to their true home with him. God's revelational messenger "penetrates the barriers of the [lower spheres, including the world], outwits the archons, awakens the spirit from its earthly slumber, and imparts to it the saving knowledge from without" (340). These salvational Gnostic envoys—those in possession of gnosis—called (and still call) themselves "pneumatics." Their work necessarily entails assuming "the lot of incarnation and cosmic exile"; moreover, in Mani's system, the revelator is "in a sense identical with those he calls—the once-lost parts of his divine self[thus giving rise] to the moving idea of the 'saved savior' (salvator salvandus)" (340).
Manichean Gnosticism is easily confused with nihilism, as the latter is commonly understood. The reason is that the Gnostic god, being totally not of this world, generates no nomos, no law, for either nature or human activity. The law, instead, is the law of the archons, and justice is theirs as well. And so is vengeancethe "vengeance that is mine." God's only activity with respect to matter is his attempt, via his suffering-servant pneumatic messengers, to rescue the spirit within humans—the truth of them—out of matter. So, while Jonas is right in arguing that Gnostic "acosmism" makes for the worldly appearance of nihilism, the mere fact that the Gnostic god has a rescuing function makes Gnosticism and nihilism differ importantly (Jonas, Gnostic 332). In Gnosticism, because of this difference, there is conflict and drama. Its human drama takes place within and is a microcosm of its larger cosmic drama which pits spirit against matter, light against darkness and the alien god (and the alien pneumatic spirit within sleeping humankind) against the archons. It is precisely a war. For humans, it is a war against the archons' heimarmene, but this is merely part of the larger war in which the fate of the original god is the primal stake. Mani taught that the cosmic drama amounts to "a war with changing fortunes [in which] the divine fate, of which man's fate is a part and the world an unwilled byproduct, is explained in terms of captivity and liberation " (Jonas, "Gnosticism" 341). And in his teachings, the primal man, the ''knightly male figure, the warrior, assumes the role of the exposed and suffering part of divinity" (341).
With respect to this warrior-knight, Wilhelm Bousset, who was perhaps the most esteemed nineteenth-century authority on Gnosticism, held that he represents god in the form of a hero
who makes war on, and is partly vanquished by, darkness. He descends into the darkness of the material world, and in so doing begins the great drama of the world's development. From [god] are derived those portions of light existing and held prisoner in this lower world. And as he has raised himself again out of the material world, or has been set free so shall also the members of the primal man, the portions of light still imprisoned in matter, be set free. (156)
The practicing Gnostics naturally saw themselves as such heroes, as such messengers of god or "primal men." And in this fact, Bousset concludes, is to be found the obvious meaning of the primal man figure in some Gnostic strains, including Mani's; for it provides a simple (and self-serving) answer to the question, "How did the portions of light to be found in the lower world, among which certainly belong the souls of [us] Gnostics, enter into it?" (156).
So, whereas most thoughtful people have looked at the world they lived in and asked, How did evil get into it?, the Gnostics looked at the world and asked, How did good get into it? This was of course a very sensible question, and remains so. After all, the Satan of Roman Catholicism, the Orthodox Church and the Protestant Reformation is a strikingly domesticated, manageable, partitioned-off personification of evil as the Gnostics saw evil. They saw it as something so big that "evil" is not really an applicable term—because it is too small. For them, evil was simply everything that is, with the exception of the bits of spirit emprisoned here. And what they saw is what we see in the world of Blood Meridian.
Blood Meridian as Gnostic Tragedy
Leo Daugherty
I want to argue here that gnostic thought is central to Cormac McCarthy's Blood Meridian. I will go about this by discussing four of its characters—the judge, the kid, the graver and the mysterious man of the epilogue—and the particular sort of world they inhabit. I am aware at the outset of the difficulties involved in establishing a relationship between any two things (in this case Blood Meridian and Gnostic thought) when some readers may have a working knowledge of only one of them (in this case, I hope, the novel). While it is impossible to provide more than an introductory sketch of Gnosticism here, I believe that its dualistic core can be simply and briefly shown, and that it can then be understood well enough to make clear its connections with McCarthy's book.
I. The Gnostics
No one knows exactly how or when Gnosticism originated, but it is generally agreed that it came about as yet another answer to the question, How is it that the world is experienced as so very evil and that so many people's central response to it is alienation? The Gnostic answer took two basic forms, the Syrian-Egyptian and the Iranian, the latter of which probably stemmed from Zoroastrianism and found its principal exponent in Mani (215277 AD). Because Blood Meridian exemplifies the latter, I will use it almost exclusively here. 1
In the beginning, there was a "pleroma," a condition of perfection and thus of literal plenitude, in the divine realm. This realm was made up of God and the lesser divinities, themselves called aeons. Then, somehow, this unity was sundered, either from within or without. In the Iranian version it was riven from without, by some sort of opposing "dark force." (This presupposes, as Hans Jonas has noted, some yet more primal dualism ["Gnosticism" 338].) In the words of one scholar of this (Manichean) version: "All existing things derive from one of these two: the infinite light of spiritual goodness or the bottomless darkness of evil matter, coexistent and totally opposed to each other'' (Greenlees 167). A state of affairs ensued which is termed the "crisis in the pleroma," one result of which was the "falling" or "sinking" of some of the aeons, including (in Mani's system) "primal man." Of these, some became the archons (lords), who took charge of the various lower realms. The characteristics most typically found in them are judgment and jealousy, and their "creative" energies are spent in satisfying their "ambition, vanity, and lust for dominion" (Jonas 338).
One of the archons' works was the creation of the world. A second was the creation of man, who would contain some of the original divine substance. Their motive for making human beings is unclear, but Jonas argues convincingly that it was either simple envy and ambition, or the more calculating "[motive] of entrapping divine substance in their lower world by the lure of a seemingly congenial receptacle [the body] that will then become its most secure bond" (339). As Robert Grant has noted, "The Gnostic, like the Platonist, regarded his body as a tomb" (327). To him, it is this, then, that is the imago Dei of Genesis, and in Manicheanism the imago is that of the original fallen "primal man." Yet the spirit within humans is not from the archons. Rather, it is from the great original god of the pleroma, and it is imprisoned in humans by the archons—in Mani's version through a violent victory of the archons over the real, good god of the pleroma—and the result, on the earth, is obviously a state of affairs in which the good and the light are eternally trapped inside the evil and the dark.
The spirit imprisoned within matter is called pneuma—the "spark of the alien divine," in the familiar Gnostic phrase—and its presence naturally causes some humans to feel alienated, although they are for the most part comatose. The spirit within is, however, capable of learning, and the alienation it feels is its clue that there is indeed something to be learned. In the various Gnostic systems, knowledge is the key to extrication. It is thus a central task of the archons to prevent the human acquisition of liberational knowledge at all costs. To this end, they have established heimarmene—Fate—which is, in Jonas's words, a "tyrannical world rule [which] is morally the law of justice, as exemplified in the Mosaic law" ("Gnosticism" 339).
Humans are comprised of flesh, soul and spirit. Of these, the first two are from the archons and the third is from the original, good god. This god has nothing to do with the world the archons made, and is in fact as alien to it as the spirit of humankind. But he feels something akin to incompleteness, and he is thus moved to "call his spirit home." He does this by means of messengers, who go into the world with the "call of revelation." This revelation is the ''facts of the case—"the knowledge necessary to enable humans to overcome the world and return to their true home with him. God's revelational messenger "penetrates the barriers of the [lower spheres, including the world], outwits the archons, awakens the spirit from its earthly slumber, and imparts to it the saving knowledge from without" (340). These salvational Gnostic envoys—those in possession of gnosis—called (and still call) themselves "pneumatics." Their work necessarily entails assuming "the lot of incarnation and cosmic exile"; moreover, in Mani's system, the revelator is "in a sense identical with those he calls—the once-lost parts of his divine self[thus giving rise] to the moving idea of the 'saved savior' (salvator salvandus)" (340).
Manichean Gnosticism is easily confused with nihilism, as the latter is commonly understood. The reason is that the Gnostic god, being totally not of this world, generates no nomos, no law, for either nature or human activity. The law, instead, is the law of the archons, and justice is theirs as well. And so is vengeancethe "vengeance that is mine." God's only activity with respect to matter is his attempt, via his suffering-servant pneumatic messengers, to rescue the spirit within humans—the truth of them—out of matter. So, while Jonas is right in arguing that Gnostic "acosmism" makes for the worldly appearance of nihilism, the mere fact that the Gnostic god has a rescuing function makes Gnosticism and nihilism differ importantly (Jonas, Gnostic 332). In Gnosticism, because of this difference, there is conflict and drama. Its human drama takes place within and is a microcosm of its larger cosmic drama which pits spirit against matter, light against darkness and the alien god (and the alien pneumatic spirit within sleeping humankind) against the archons. It is precisely a war. For humans, it is a war against the archons' heimarmene, but this is merely part of the larger war in which the fate of the original god is the primal stake. Mani taught that the cosmic drama amounts to "a war with changing fortunes [in which] the divine fate, of which man's fate is a part and the world an unwilled byproduct, is explained in terms of captivity and liberation " (Jonas, "Gnosticism" 341). And in his teachings, the primal man, the ''knightly male figure, the warrior, assumes the role of the exposed and suffering part of divinity" (341).
With respect to this warrior-knight, Wilhelm Bousset, who was perhaps the most esteemed nineteenth-century authority on Gnosticism, held that he represents god in the form of a hero
who makes war on, and is partly vanquished by, darkness. He descends into the darkness of the material world, and in so doing begins the great drama of the world's development. From [god] are derived those portions of light existing and held prisoner in this lower world. And as he has raised himself again out of the material world, or has been set free so shall also the members of the primal man, the portions of light still imprisoned in matter, be set free. (156)
The practicing Gnostics naturally saw themselves as such heroes, as such messengers of god or "primal men." And in this fact, Bousset concludes, is to be found the obvious meaning of the primal man figure in some Gnostic strains, including Mani's; for it provides a simple (and self-serving) answer to the question, "How did the portions of light to be found in the lower world, among which certainly belong the souls of [us] Gnostics, enter into it?" (156).
So, whereas most thoughtful people have looked at the world they lived in and asked, How did evil get into it?, the Gnostics looked at the world and asked, How did good get into it? This was of course a very sensible question, and remains so. After all, the Satan of Roman Catholicism, the Orthodox Church and the Protestant Reformation is a strikingly domesticated, manageable, partitioned-off personification of evil as the Gnostics saw evil. They saw it as something so big that "evil" is not really an applicable term—because it is too small. For them, evil was simply everything that is, with the exception of the bits of spirit emprisoned here. And what they saw is what we see in the world of Blood Meridian.
II. The Archon and His World
Early in Blood Meridian, the reader comes upon this passage: "The survivors slept with their alien hearts beating in the sand like pilgrims exhausted upon the face of the planet Anareta, clutched to a namelessness wheeling in the night" (46). Anareta was believed in the Renaissance to be "the planet which destroys life," and "violent deaths are caused" when the "malifics" have agents in "the anaretic place'' (OED entry, "anareta"). Because McCarthy has not placed a comma after "pilgrims," it is likely that his simile includes the entire remainder of the phrase; yet it is easily possible to read the passage as if a comma were present, thus producing the reading: this is Anareta. Either way, the implication is clearly that our own Earth is Anaretic. And in Blood Meridian, the Earth is the judge's.
Even so, on our own evil planet Judge Holden's power is not yet complete, since his will is not yet fulfilled in its passion for total domination. He is working, as he implies to Toadvine, to become a full "suzerain"one who "rules even where there are other rulers," whose authority "countermands local judgements" (198). Yet this was also necessarily true of the Gnostic archons, just as it was true of the Old Testament Yahweh, whom they saw as evil. And, like those archons, Holden also possesses all the other characteristics of Yahweh as the Gnostics saw him: he is jealous, he is vengeful, he is wrathful, he is powerful and—most centrally—he possesses, and is possessed by, a will. And he is enraged by any existence or any act outside that will. At one point, he places his hands on the ground, looks at Toadvine, and speaks:
This is my claim, he said. And yet everywhere upon it are pockets of autonomous life. Autonomous. In order for it to be mine nothing must be permitted to occur upon it save by my dispensation. (199)
In Holden, the stressed archonic element is of course judgment. Yet, like Yahweh, he judges things simply according to the binary criterion of their being inside or outside his will. In one of the passages most crucial to an adequate understanding of Blood Meridian, he tells David Brown, "Every child knows that play is nobler than work," that "Men are born for games" and that "all games aspire to the condition of war for here that which is wagered swallows up game, player, all" (249). We are reminded here of the novel's epigraph from Jacob Boehme: "It is not to be thought that the life of darkness is sunk in misery and lost as if in sorrowing. There is no sorrowing. For sorrow is a thing that is swallowed up in death, and death and dying are the very life of the darkness." Indeed, war is the ultimate cause of unity, involving as it does the "testing of one's will and the will of another within that larger will [i.e., war itself] which because it binds them is therefore forced to select. War is the ultimate game because war is at last a forcing of the unity of existence. War is god" (249).
And it is the warrior judge's work to achieve dominion—to be the realized territorial archon of this Anaretic planet—through becoming the totalizing victor in all conflicts, real and perceptual, involving his will. The corollary is to show no mercy to those others whose wills have led them to be outside one's own: as Holden tells the kid late in the novel, "There's a flawed place in the fabric of your heart. You alone reserved in your soul some corner of clemency for the heathen" (299). And because the kid has shown them mercy, the judge must not show him any—and does not. Ultimately, a person serves the god of war, as Holden tells Tobin, in order to be "no godserver but a god himself" (250).
III. The Name of the Gun
The Earth is the judge's, and, when he names his gun, the judge makes ironic comment upon the fact that not only is the earth his, but also that it is an anti-pastoral, anti-Arcadian world. The gun's name is Et in Arcadia Ego (125).
This is a familiar late Renaissance proverb, dating back at least to Schidoni (c. 1600). It was a commonplace memorial inscription for tombs and representations of tombs, it was scrawled as graffiti under pictures of skulls, and it was conventionally employed by painters such as Poussin and Reynolds as a verbal/visual icon. It means, "Even in Arcadia there am I [Death]." The more interesting, least sentimentalizing pastoral poets had stressed this all along, of course, and had accordingly positioned death prominently in their Arcadias—Marguerite of Navarre in her Heptameron, as well as Shakespeare in Love's Labors Lost, for example, and most importantly Sidney in the seminal Arcadia.
Blood Meridian centers upon what can be reasonably thought of as a fraternity of male shepherds who kill the sheep entrusted to them. One of the shepherds is the kid, who feels the "spark of the alien divine" within him through the call of what seems to be conscience. He thus "awakens" a bit, attaining in the process a will outside the will of his murdering shepherdic subculture and the archon who runs it. The kid reminds us here of Huckleberry Finn, who, in the crucial act of saving his friend Jim from slaveholder justice, similarly defies the will of a pernicious subculture, but who is judged only by his own cultural conscience, saying to himself at the novel's turning point, "All right, then, I'll go to hell." Both these boys are a little bit awakened by the spark of the divine, and both extend acts of fraternal mercy when they are "not supposed to." In the Mark Twain world, Huck gets away with it; in the McCarthy world, the kid is killed by the judge for it in an outhouse. The kid has "awakened," but he is not progressed sufficiently in wisdom much beyond mere awakening and thus has no chance at survival, much less at the victory of Gnostic liberation.
Even so, it would be a gross understatement to call Blood Meridian a "pastoral tragedy," or even to term it "anti-pastoral." The point of the gun's name is not that because of its appearance in the landscape, or by synechdoche the judge's appearance, death has been introduced into an idyllic Arcadia: the entire novel makes clear (primarily through the judge, who continuously emphasizes the point in his preachments) that the human world is, and has always been, a world of killing. This is surely the point of the book's third epigraph, a quote provided by McCarthy from a 1982 news release: "Clark, who led last year's expedition to the Afar region of northern Ethiopia, and UC Berkeley colleague Tim D. White, also said that a re-examination of a 300,000-year-old fossil skull found in the same region earlier shows evidence of having been scalped." Rather, I would argue that the name suggests the judge's awareness of, and his enthusiastic endorsement of, the reality that the world has been a place of murder ever since the first victorious taking of a human life by another human. The judge's name Et in Arcadia Ego stands not for his gun and not for himself, but rather for murderous humankind on this very real killing planet.
Blood Meridian is a study of power relations within what, to the habituated expectations of our "received culture," ought by all rights to have been a pastoral setting. But McCarthy's long-meditated observations, coupled with his reading of the relevant southwestern history, have led him to other conclusions, and he extrapolates from what he knows of the Glanton gang's exploits to make a narrative about a world-program seemingly set up by something like a gnostic grand demiurge and enjoyed by him as proprietor, with earthly power being that of judgment sprung from will (the judge's judgment, the judge's will, both perhaps signifying the author's as-above-so-below—and vice-versa—notions), untempered by mercy and wisdom: this is Yahweh's programmatic power (as the Gnostics saw it), exercised by his archonic overseer. A good "alien" god exists somewhere, as is always the case in Gnosticism, and he is the god of the epilogue who put the fire in the earth and part of himself in the souls of humans, including the kid—to which we will return. But: with respect to these southwestern doings on this southwestern set, so what?2
Early in Blood Meridian, the reader comes upon this passage: "The survivors slept with their alien hearts beating in the sand like pilgrims exhausted upon the face of the planet Anareta, clutched to a namelessness wheeling in the night" (46). Anareta was believed in the Renaissance to be "the planet which destroys life," and "violent deaths are caused" when the "malifics" have agents in "the anaretic place'' (OED entry, "anareta"). Because McCarthy has not placed a comma after "pilgrims," it is likely that his simile includes the entire remainder of the phrase; yet it is easily possible to read the passage as if a comma were present, thus producing the reading: this is Anareta. Either way, the implication is clearly that our own Earth is Anaretic. And in Blood Meridian, the Earth is the judge's.
Even so, on our own evil planet Judge Holden's power is not yet complete, since his will is not yet fulfilled in its passion for total domination. He is working, as he implies to Toadvine, to become a full "suzerain"one who "rules even where there are other rulers," whose authority "countermands local judgements" (198). Yet this was also necessarily true of the Gnostic archons, just as it was true of the Old Testament Yahweh, whom they saw as evil. And, like those archons, Holden also possesses all the other characteristics of Yahweh as the Gnostics saw him: he is jealous, he is vengeful, he is wrathful, he is powerful and—most centrally—he possesses, and is possessed by, a will. And he is enraged by any existence or any act outside that will. At one point, he places his hands on the ground, looks at Toadvine, and speaks:
This is my claim, he said. And yet everywhere upon it are pockets of autonomous life. Autonomous. In order for it to be mine nothing must be permitted to occur upon it save by my dispensation. (199)
In Holden, the stressed archonic element is of course judgment. Yet, like Yahweh, he judges things simply according to the binary criterion of their being inside or outside his will. In one of the passages most crucial to an adequate understanding of Blood Meridian, he tells David Brown, "Every child knows that play is nobler than work," that "Men are born for games" and that "all games aspire to the condition of war for here that which is wagered swallows up game, player, all" (249). We are reminded here of the novel's epigraph from Jacob Boehme: "It is not to be thought that the life of darkness is sunk in misery and lost as if in sorrowing. There is no sorrowing. For sorrow is a thing that is swallowed up in death, and death and dying are the very life of the darkness." Indeed, war is the ultimate cause of unity, involving as it does the "testing of one's will and the will of another within that larger will [i.e., war itself] which because it binds them is therefore forced to select. War is the ultimate game because war is at last a forcing of the unity of existence. War is god" (249).
And it is the warrior judge's work to achieve dominion—to be the realized territorial archon of this Anaretic planet—through becoming the totalizing victor in all conflicts, real and perceptual, involving his will. The corollary is to show no mercy to those others whose wills have led them to be outside one's own: as Holden tells the kid late in the novel, "There's a flawed place in the fabric of your heart. You alone reserved in your soul some corner of clemency for the heathen" (299). And because the kid has shown them mercy, the judge must not show him any—and does not. Ultimately, a person serves the god of war, as Holden tells Tobin, in order to be "no godserver but a god himself" (250).
III. The Name of the Gun
The Earth is the judge's, and, when he names his gun, the judge makes ironic comment upon the fact that not only is the earth his, but also that it is an anti-pastoral, anti-Arcadian world. The gun's name is Et in Arcadia Ego (125).
This is a familiar late Renaissance proverb, dating back at least to Schidoni (c. 1600). It was a commonplace memorial inscription for tombs and representations of tombs, it was scrawled as graffiti under pictures of skulls, and it was conventionally employed by painters such as Poussin and Reynolds as a verbal/visual icon. It means, "Even in Arcadia there am I [Death]." The more interesting, least sentimentalizing pastoral poets had stressed this all along, of course, and had accordingly positioned death prominently in their Arcadias—Marguerite of Navarre in her Heptameron, as well as Shakespeare in Love's Labors Lost, for example, and most importantly Sidney in the seminal Arcadia.
Blood Meridian centers upon what can be reasonably thought of as a fraternity of male shepherds who kill the sheep entrusted to them. One of the shepherds is the kid, who feels the "spark of the alien divine" within him through the call of what seems to be conscience. He thus "awakens" a bit, attaining in the process a will outside the will of his murdering shepherdic subculture and the archon who runs it. The kid reminds us here of Huckleberry Finn, who, in the crucial act of saving his friend Jim from slaveholder justice, similarly defies the will of a pernicious subculture, but who is judged only by his own cultural conscience, saying to himself at the novel's turning point, "All right, then, I'll go to hell." Both these boys are a little bit awakened by the spark of the divine, and both extend acts of fraternal mercy when they are "not supposed to." In the Mark Twain world, Huck gets away with it; in the McCarthy world, the kid is killed by the judge for it in an outhouse. The kid has "awakened," but he is not progressed sufficiently in wisdom much beyond mere awakening and thus has no chance at survival, much less at the victory of Gnostic liberation.
Even so, it would be a gross understatement to call Blood Meridian a "pastoral tragedy," or even to term it "anti-pastoral." The point of the gun's name is not that because of its appearance in the landscape, or by synechdoche the judge's appearance, death has been introduced into an idyllic Arcadia: the entire novel makes clear (primarily through the judge, who continuously emphasizes the point in his preachments) that the human world is, and has always been, a world of killing. This is surely the point of the book's third epigraph, a quote provided by McCarthy from a 1982 news release: "Clark, who led last year's expedition to the Afar region of northern Ethiopia, and UC Berkeley colleague Tim D. White, also said that a re-examination of a 300,000-year-old fossil skull found in the same region earlier shows evidence of having been scalped." Rather, I would argue that the name suggests the judge's awareness of, and his enthusiastic endorsement of, the reality that the world has been a place of murder ever since the first victorious taking of a human life by another human. The judge's name Et in Arcadia Ego stands not for his gun and not for himself, but rather for murderous humankind on this very real killing planet.
Blood Meridian is a study of power relations within what, to the habituated expectations of our "received culture," ought by all rights to have been a pastoral setting. But McCarthy's long-meditated observations, coupled with his reading of the relevant southwestern history, have led him to other conclusions, and he extrapolates from what he knows of the Glanton gang's exploits to make a narrative about a world-program seemingly set up by something like a gnostic grand demiurge and enjoyed by him as proprietor, with earthly power being that of judgment sprung from will (the judge's judgment, the judge's will, both perhaps signifying the author's as-above-so-below—and vice-versa—notions), untempered by mercy and wisdom: this is Yahweh's programmatic power (as the Gnostics saw it), exercised by his archonic overseer. A good "alien" god exists somewhere, as is always the case in Gnosticism, and he is the god of the epilogue who put the fire in the earth and part of himself in the souls of humans, including the kid—to which we will return. But: with respect to these southwestern doings on this southwestern set, so what?2
IV. The False Graver
Midway through Blood Meridian the kid asks Tobin, the ex-priest, the obvious and paramount question about Judge Holden: "What's he a judge of?" The ex-priest cautions the kid to be quiet: "Hush now. The man will hear ye" (135).
The question goes unanswered for a long time, and when it finally is Answered—in the kid's feverish dream—it comes in a passage which is at once the most difficult in the book and yet absolutely necessary to understanding it adequately:
The judge smiled. The fool was no longer there but another man and this other man he [the kid] could never see in his entirety but he seemed an artisan and a worker in metal. The judge enshadowed him where he crouched at his trade but he was a coldforger who worked with hammer and die, perhaps under some indictment and an exile from men's fires, hammering out like his own conjectural destiny all through the night of his becoming some coinage for a dawn that would not be. It is this false moneyer with his gravers and burins who seeks favor with the judge and he is at contriving from cold slag brute in the crucible a face that will pass, an image that will render this residual specie [the judge, as explained in the previous paragraph] current in the markets where men barter. Of this is the judge judge and the night does not end. (310)
On first reading, the passage seems impenetrably perverse. It is clearly outside the judge's will for the forger to succeed in contriving a face that will pass, an image that will render this residual specie current in the markets where men barter, whereas it appears to us as more likely that this would be the judge's will. And it is clearly outside his will for the night to end, for the dawn to come, and this too has to strike us as odd, since the dawn being spoken of is one in which the engraver's counterfeit coin, which he quite reasonably believes the judge wishes him to succeed at producing, would "pass"—with the judge thereby presumably profiting. But the judge keeps judging its likeness of him inadequate. The reason is that the judge doesn't want a victory based on any currency (even his own counterfeit currency) in any "marketplace." The point is that he is a warrior—one who wants only war and the continuous night of war—in opposition not only to "true coinage" but to any coinage involving him. The "markets where men barter" exist, of course, but the judge believes them derivative, not primary—derivative of the war culture, which is the true culture upon which the markets (themselves only arenas for decadent symbolic war games) depend. (This view is presented in small in the brief picture of the "sutler" presented early in the novel [44]. A sutler is a peddlar to an army, following along behind it, in McCarthy's image, like any debased and predatory camp-follower: a predator upon predators.)
Yet it is to the judge's advantage to foster the delusion that he wishes to create a new civilizational order, because this is a goal toward which he can encourage people to work at their various professions and trades people like this graver. "Of this is the judge judge and the night does not end." Yes: because if he ever judges his own likeness "passable," thus allowing the transformation of war (which for him is god, as we know) into the merely symbolic, "civilized" competition of money-based conflict, he loses, there being little or no blood, and therefore no ultimately unifying victory, in symbolic warfare.
Another way of saying the same thing is that, just as the ascetic Gnostics thought it the wisest course not to "play the game" of the creator and his archons (Jonas, "Gnosticism" 341), so this archon will not play the (to him, "safe") money-changing game of marketplace humans as a means to defeating, dominating and destroying them. For him, all human coinage is counterfeit, and any victories won with it would just be meaningless counterfeit victories—solving, settling and signifying nothing.
It is helpful here to remember an earlier passage in which the judge debates a "Tennessean named Webster." In that passage the judge makes the familiar argument that many people in many cultures intuitively know that accurate portraiture "chain the man to his own likeness," thus weakening him and perhaps killing him. The judge himself obsessively draws likenesses from nature, he says, in order to "expunge them from the memory of man." Webster counters that "no man can put all the world in a book," no matter what his goals for trying to do so might be—"No more than everything drawed in a book is so.'' "My book or some other book," answers the judge: "Whether in my book or not, every man is tabernacled in every other and he in exchange and so on in an endless complexity of being and witness to the uttermost edge of the world" (14041). The word to notice here is exchange. The judge refuses to be tabernacled in any other man. He refuses to be part of the exchange system.
What is the judge judge of? He is judge of all attempts—including those of patronage-seekers—to place him within that system, and he thus judges all attempts inadequate. It is not merely that he positions himself outside all tabernacles filled with "money-changers"; rather, it is that he positions himself outside all temples, period—to stand beyond that "outermost edge of the world" of which he speaks to Webster.3
V. The Man of the Epilogue
In the dawn there is a man progressing over the plain by means of holes which he is making in the ground. He uses an implement with two handles and he chucks it into the hole and he enkindles the stone in the hole with his steel hole by hole striking the fire out of the rock which God has put there. On the plain behind him are the wanderers in search of bones and those who do not search and they move haltingly in the light like mechanisms whose movements are monitored with escapement and pallet so that they appear restrained by a prudence or reflectiveness which has no inner reality and they cross in their progress one by one that track of holes that runs to the rim of the visible ground and which seems less the pursuit of some continuance than the verification of a principle, a validation of a sequence and causality as if each round and perfect hole owed its existence to the one before it there on that prairie upon which are the bones and the gatherers of bones and those who do not gather. He strikes fire in the hole and draws out his steel. Then they all move on again. (337)
When I first read Blood Meridian, I took the walking, digging, fire-striking man of its epilogue as somehow standing for the judge as some manner of (Nietzschean? evil Promethean?) culture-making force, with the mass of humanity blindly following along after him in a linear interpretation which a little "close reading" shortly caused me to abandon. My attempts at reinterpreting itwith the help of others—then led to my first glimpses of what I am arguing here to be the novel's Gnostic, and perhaps even specifically Manichean, features. I now believe that Blood Meridian exemplifies the rare coupling of Gnostic "ideology" with the "affect" of Hellenistic tragedy by means of its depiction of how power works in the making and erasing of culture, and of what the human condition amounts to when a person opposes that power and thence gets introduced to fate.
The epilogue pictures a brutal contrast between a man who is very much alive and a host of other people who are effectively (or perhaps even actually) dead, and the picture it paints is one based directly on the sort of machine of which the watch or clock is the most familiar example. This is what the words "escapement" and "pallet" refer to. And the idea is that the alive digger and the dead wanderers are all moving in the way that such a machine moves. The wanderers move "haltingly" because they are "cogs in the wheel,'' it is suggested, groping forward in tick-tock fashion, just as the digger goes forward in the pursuit of his continuance in tick-tock fashion himself (digging and walking, digging and walking), even though they have no holes to dig or fire to strike. The idea appears to be that the vast majority of people, moving one by one through space (and presumably time), cross this track, this "evidence," of fire struck out of the earth, but that these people go neither backward to try to trace its source nor forward to follow its lead. They just stumble over it—and either fail to notice it at all or experience a dull moment of bemusement or puzzlement because of it. (And, as we are talking about a writer and his book here—and an uncommonly erudite writer at that—it is worth noting that the other prominent use of the escapement device is in the typewriter, where, activated by the struck keys, it controls the horizontal movement of the carriage.)
The natural question to ask is, What is the connection between the man of the epilogue and the main narrative body of Blood Meridian? To this I have two answers. The first is a fairly obvious corrective to my initial feeling that the man somehow represents the judge, while the second is a reflection upon the significance of the first for studies of McCarthy. The first is that the man provides a "structural" element which is absolutely necessary to the novel's Gnostic world-view, but which is nowhere to be found in the characters who figure in its primary story: he is the revealer or "revelator" of the divine, working to free spirit from matter—the pneumatic (albeit corporeal) messenger, in possession of gnosis, who is in service to the good "alien god." This reading is, I think, clearly supported (if not indeed mandated) by the imagery of his striking and freeing bits of fire, imprisoned in the earth, which come from God; by the fact of his solitary, ascetic and superior nature and work (set in clear opposition to other people's nature and work, themselves the "sleepers" of Manichean thought); and by the Gnostic context provided by the novel proper, which not only implies his existence but mandates his eventual appearance. The "continuance" of which the digging man is in "pursuit" is the ongoing work of making his way back to the good, alien god—and of freeing and revealing imprisoned bits of holy fire in the evil world of the archons and all their sleeping inmates as he goes.
My second answer is more provisional. Even so, it will likely strike a good many readers as curious, irrelevant, outright wrong or all of the above. I think McCarthy may be showing us in the epilogue, in parable form, his reading of himself as writer—particularly in opposition to others. I think he goes so far as to make of himself a "presence" at the end—he has always been, after all, something of a Stendhalian editorialist as a narrator—affirming among other things that he is a particular, rare sort of "supply-side" producer of very serious stories: a solitary obsessive who, in his alienation from this Anareta world, this killing planet, and in his fidelity to the real god, has a "can do no other" (because Called) purpose, and who cares not a whit for the "market." ("Selling a book is the job of the publisher,'' the reclusive author said in the mid-1980s, in response to questions about his unwillingness to do the usual interviews and promotional work [Morrow 52].) If there were a "god of this world," such a sense of artistic purpose might be usefully termed mithectic, with the artist doing his part to help his god out—to make the sun come up for the tribe by sitting and facing east every morning, for example, because it has been given to him as his calling to do this as the work of his life. But when there is no "god of this world," the artist-as-solitary obsessive is truly solitary and thus truly obsessive throughout his sentence here.
If this is so, then McCarthy has carried the romantic conception of the artist-as-creator/progenitor (itself derived from strains in the Italian Renaissance, in part Neoplatonist) to a new apotheosis based on an opposing premise. In McCarthy, the idea of the world-creating artist retains much of the romantic one—particularly its notion of the stance of the artist on earth—but everything is changed by virtue of the fact that this artist reflects and serves neither the Old Testament Yahweh nor some other good god of this world. Rather, he is inextricably bound to, and reflective of, the good "alien god" who did not make the world, is not in charge of it and is no part of it—except for the "spark of original divinity" residing in people, waiting to be awakened (by the Call) and then nurtured to the most of those persons' capacities. I think this has been a logical step for artists since Nietzsche—whom McCarthy has certainly read and read well—although Nietzsche, no Gnostic, would not have approved of the theology. And if I am right, it would actually be an understatement to call McCarthy an "elitist" for having taken it, because he has actually gone about as far as Nietzsche himself went while he still had a grip and that was a ways.
All of which is just to say: The man in the epilogue, as he moves over the landscape digging holes and striking his God's free in them, is the exact antithesis of the false "graver" of the kid's dream who seeks the judge's favor through a different sort of line-drawing. And just as the judge (although unbeknownst to the graver) does not want to "pass" in the civilized world, but wants only war, victory and then more war in the unending night of fallen matter, so the man of the epilogue cares nothing for playing and winning in the judge's world (for to win is to lose there just as much as to lose is to lose), but wants only the "pursuit of his continuance" in the service of what he takes to be the good and right way to go. Neither the man nor the judge will enter the exchange system.
Midway through Blood Meridian the kid asks Tobin, the ex-priest, the obvious and paramount question about Judge Holden: "What's he a judge of?" The ex-priest cautions the kid to be quiet: "Hush now. The man will hear ye" (135).
The question goes unanswered for a long time, and when it finally is Answered—in the kid's feverish dream—it comes in a passage which is at once the most difficult in the book and yet absolutely necessary to understanding it adequately:
The judge smiled. The fool was no longer there but another man and this other man he [the kid] could never see in his entirety but he seemed an artisan and a worker in metal. The judge enshadowed him where he crouched at his trade but he was a coldforger who worked with hammer and die, perhaps under some indictment and an exile from men's fires, hammering out like his own conjectural destiny all through the night of his becoming some coinage for a dawn that would not be. It is this false moneyer with his gravers and burins who seeks favor with the judge and he is at contriving from cold slag brute in the crucible a face that will pass, an image that will render this residual specie [the judge, as explained in the previous paragraph] current in the markets where men barter. Of this is the judge judge and the night does not end. (310)
On first reading, the passage seems impenetrably perverse. It is clearly outside the judge's will for the forger to succeed in contriving a face that will pass, an image that will render this residual specie current in the markets where men barter, whereas it appears to us as more likely that this would be the judge's will. And it is clearly outside his will for the night to end, for the dawn to come, and this too has to strike us as odd, since the dawn being spoken of is one in which the engraver's counterfeit coin, which he quite reasonably believes the judge wishes him to succeed at producing, would "pass"—with the judge thereby presumably profiting. But the judge keeps judging its likeness of him inadequate. The reason is that the judge doesn't want a victory based on any currency (even his own counterfeit currency) in any "marketplace." The point is that he is a warrior—one who wants only war and the continuous night of war—in opposition not only to "true coinage" but to any coinage involving him. The "markets where men barter" exist, of course, but the judge believes them derivative, not primary—derivative of the war culture, which is the true culture upon which the markets (themselves only arenas for decadent symbolic war games) depend. (This view is presented in small in the brief picture of the "sutler" presented early in the novel [44]. A sutler is a peddlar to an army, following along behind it, in McCarthy's image, like any debased and predatory camp-follower: a predator upon predators.)
Yet it is to the judge's advantage to foster the delusion that he wishes to create a new civilizational order, because this is a goal toward which he can encourage people to work at their various professions and trades people like this graver. "Of this is the judge judge and the night does not end." Yes: because if he ever judges his own likeness "passable," thus allowing the transformation of war (which for him is god, as we know) into the merely symbolic, "civilized" competition of money-based conflict, he loses, there being little or no blood, and therefore no ultimately unifying victory, in symbolic warfare.
Another way of saying the same thing is that, just as the ascetic Gnostics thought it the wisest course not to "play the game" of the creator and his archons (Jonas, "Gnosticism" 341), so this archon will not play the (to him, "safe") money-changing game of marketplace humans as a means to defeating, dominating and destroying them. For him, all human coinage is counterfeit, and any victories won with it would just be meaningless counterfeit victories—solving, settling and signifying nothing.
It is helpful here to remember an earlier passage in which the judge debates a "Tennessean named Webster." In that passage the judge makes the familiar argument that many people in many cultures intuitively know that accurate portraiture "chain the man to his own likeness," thus weakening him and perhaps killing him. The judge himself obsessively draws likenesses from nature, he says, in order to "expunge them from the memory of man." Webster counters that "no man can put all the world in a book," no matter what his goals for trying to do so might be—"No more than everything drawed in a book is so.'' "My book or some other book," answers the judge: "Whether in my book or not, every man is tabernacled in every other and he in exchange and so on in an endless complexity of being and witness to the uttermost edge of the world" (14041). The word to notice here is exchange. The judge refuses to be tabernacled in any other man. He refuses to be part of the exchange system.
What is the judge judge of? He is judge of all attempts—including those of patronage-seekers—to place him within that system, and he thus judges all attempts inadequate. It is not merely that he positions himself outside all tabernacles filled with "money-changers"; rather, it is that he positions himself outside all temples, period—to stand beyond that "outermost edge of the world" of which he speaks to Webster.3
V. The Man of the Epilogue
In the dawn there is a man progressing over the plain by means of holes which he is making in the ground. He uses an implement with two handles and he chucks it into the hole and he enkindles the stone in the hole with his steel hole by hole striking the fire out of the rock which God has put there. On the plain behind him are the wanderers in search of bones and those who do not search and they move haltingly in the light like mechanisms whose movements are monitored with escapement and pallet so that they appear restrained by a prudence or reflectiveness which has no inner reality and they cross in their progress one by one that track of holes that runs to the rim of the visible ground and which seems less the pursuit of some continuance than the verification of a principle, a validation of a sequence and causality as if each round and perfect hole owed its existence to the one before it there on that prairie upon which are the bones and the gatherers of bones and those who do not gather. He strikes fire in the hole and draws out his steel. Then they all move on again. (337)
When I first read Blood Meridian, I took the walking, digging, fire-striking man of its epilogue as somehow standing for the judge as some manner of (Nietzschean? evil Promethean?) culture-making force, with the mass of humanity blindly following along after him in a linear interpretation which a little "close reading" shortly caused me to abandon. My attempts at reinterpreting itwith the help of others—then led to my first glimpses of what I am arguing here to be the novel's Gnostic, and perhaps even specifically Manichean, features. I now believe that Blood Meridian exemplifies the rare coupling of Gnostic "ideology" with the "affect" of Hellenistic tragedy by means of its depiction of how power works in the making and erasing of culture, and of what the human condition amounts to when a person opposes that power and thence gets introduced to fate.
The epilogue pictures a brutal contrast between a man who is very much alive and a host of other people who are effectively (or perhaps even actually) dead, and the picture it paints is one based directly on the sort of machine of which the watch or clock is the most familiar example. This is what the words "escapement" and "pallet" refer to. And the idea is that the alive digger and the dead wanderers are all moving in the way that such a machine moves. The wanderers move "haltingly" because they are "cogs in the wheel,'' it is suggested, groping forward in tick-tock fashion, just as the digger goes forward in the pursuit of his continuance in tick-tock fashion himself (digging and walking, digging and walking), even though they have no holes to dig or fire to strike. The idea appears to be that the vast majority of people, moving one by one through space (and presumably time), cross this track, this "evidence," of fire struck out of the earth, but that these people go neither backward to try to trace its source nor forward to follow its lead. They just stumble over it—and either fail to notice it at all or experience a dull moment of bemusement or puzzlement because of it. (And, as we are talking about a writer and his book here—and an uncommonly erudite writer at that—it is worth noting that the other prominent use of the escapement device is in the typewriter, where, activated by the struck keys, it controls the horizontal movement of the carriage.)
The natural question to ask is, What is the connection between the man of the epilogue and the main narrative body of Blood Meridian? To this I have two answers. The first is a fairly obvious corrective to my initial feeling that the man somehow represents the judge, while the second is a reflection upon the significance of the first for studies of McCarthy. The first is that the man provides a "structural" element which is absolutely necessary to the novel's Gnostic world-view, but which is nowhere to be found in the characters who figure in its primary story: he is the revealer or "revelator" of the divine, working to free spirit from matter—the pneumatic (albeit corporeal) messenger, in possession of gnosis, who is in service to the good "alien god." This reading is, I think, clearly supported (if not indeed mandated) by the imagery of his striking and freeing bits of fire, imprisoned in the earth, which come from God; by the fact of his solitary, ascetic and superior nature and work (set in clear opposition to other people's nature and work, themselves the "sleepers" of Manichean thought); and by the Gnostic context provided by the novel proper, which not only implies his existence but mandates his eventual appearance. The "continuance" of which the digging man is in "pursuit" is the ongoing work of making his way back to the good, alien god—and of freeing and revealing imprisoned bits of holy fire in the evil world of the archons and all their sleeping inmates as he goes.
My second answer is more provisional. Even so, it will likely strike a good many readers as curious, irrelevant, outright wrong or all of the above. I think McCarthy may be showing us in the epilogue, in parable form, his reading of himself as writer—particularly in opposition to others. I think he goes so far as to make of himself a "presence" at the end—he has always been, after all, something of a Stendhalian editorialist as a narrator—affirming among other things that he is a particular, rare sort of "supply-side" producer of very serious stories: a solitary obsessive who, in his alienation from this Anareta world, this killing planet, and in his fidelity to the real god, has a "can do no other" (because Called) purpose, and who cares not a whit for the "market." ("Selling a book is the job of the publisher,'' the reclusive author said in the mid-1980s, in response to questions about his unwillingness to do the usual interviews and promotional work [Morrow 52].) If there were a "god of this world," such a sense of artistic purpose might be usefully termed mithectic, with the artist doing his part to help his god out—to make the sun come up for the tribe by sitting and facing east every morning, for example, because it has been given to him as his calling to do this as the work of his life. But when there is no "god of this world," the artist-as-solitary obsessive is truly solitary and thus truly obsessive throughout his sentence here.
If this is so, then McCarthy has carried the romantic conception of the artist-as-creator/progenitor (itself derived from strains in the Italian Renaissance, in part Neoplatonist) to a new apotheosis based on an opposing premise. In McCarthy, the idea of the world-creating artist retains much of the romantic one—particularly its notion of the stance of the artist on earth—but everything is changed by virtue of the fact that this artist reflects and serves neither the Old Testament Yahweh nor some other good god of this world. Rather, he is inextricably bound to, and reflective of, the good "alien god" who did not make the world, is not in charge of it and is no part of it—except for the "spark of original divinity" residing in people, waiting to be awakened (by the Call) and then nurtured to the most of those persons' capacities. I think this has been a logical step for artists since Nietzsche—whom McCarthy has certainly read and read well—although Nietzsche, no Gnostic, would not have approved of the theology. And if I am right, it would actually be an understatement to call McCarthy an "elitist" for having taken it, because he has actually gone about as far as Nietzsche himself went while he still had a grip and that was a ways.
All of which is just to say: The man in the epilogue, as he moves over the landscape digging holes and striking his God's free in them, is the exact antithesis of the false "graver" of the kid's dream who seeks the judge's favor through a different sort of line-drawing. And just as the judge (although unbeknownst to the graver) does not want to "pass" in the civilized world, but wants only war, victory and then more war in the unending night of fallen matter, so the man of the epilogue cares nothing for playing and winning in the judge's world (for to win is to lose there just as much as to lose is to lose), but wants only the "pursuit of his continuance" in the service of what he takes to be the good and right way to go. Neither the man nor the judge will enter the exchange system.
VI. Gnostic Tragedy and Enchantment
Finally, how could it be so exhilarating and so obviously good for us to read such an excessive, doom-obsessed, bone-chilling novel of blood? How could such a thing be so oddly exuberant and elicit such a pleasurable response? The answer, I think, directly demonstrates how, on the level of what we used to so unembarrassedly call the "human condition," Gnosticism is not really so far from Hellenism (to which it has often been opposed) after all. I think Blood Meridian elicits the same human responses as Greek tragedy, the reason being that its archon, Holden, plays the same role as the original untamed Fates (in The Oresteia, most notably), who judge and avenge, or who sometimes just do whatever they want. In the Western tradition, they have been steadily domesticated—from Fates to Eumenides to Fortune to Chance to Lady Luck. But if Fates stay Fates, then the just-doing-one's-best, divine-spark protagonist has got to lose, through no fault of his or her own, and it has always been bizarrely energizing, bracing, "cathartic" and joy-producing to feel the delirious pity and fear when the protagonist takes his or her heroic bloodbath at the end—to read it and weep.
Students of Gnosticism agree that its version of Fate (heimarmene) is central to its system, and scholars of literature know that it is not that unusual to find writers working with Gnostic materials. Yet I know of no writers in English save McCarthy who have seen the potential for human tragedy in those materials when Fate is placed front and center—as it must be if Gnosticism is to be Gnosticism—and who have then proceeded to make the tragedy. (This is why Blood Meridian is so much more powerful in its effect than either other Gnostic narratives or mere pastoral tragedies.) And, while it could be argued that the kid is no "tragic hero," it seems clear enough that some tragic heroes do not really fill any formulaic bill, most notably Antigone; all that's needed is a dumb kid possessed of a spark of the divine who's outside the will of some Yahweh or other and meets his or her fate at said nemesis' hands at the end. The peculiar thing, really, is that it strikes us Americans in the 1990s as so outlandishly shocking to find one of our writing countrymen not only refusing to water down the tragic vision, but embracing it with open arms.
McCarthy's greatness lies most centrally and most obviously in the fact that, in "progressing over the plain," he has become our finest living tragedian. And part of genuine tragic enchantment is the unrepressed gaity which both results from and then informs cosmic alienation in the greatest tragedians and their characters. In 1604 London, a long forgotten storyteller known only as "An. Sc., Gentleman," implied that the secret of Hamlet's fineness is that in Shakespeare "the comedian rides when the tragedian stands on tiptoe.'' 4 There are precious few writers of whom one could say this, but one can say it of the writer of Blood Meridian. In major consequence of his mastery of the high tragedian's art, Cormac McCarthy has become the best and most indispensable writer of English-language narrative in the second half of the century.
Notes
I owe many of this essay's insights into Gnosticism, and particularly into the claim that Holden is an "archon," to Lee Graham, who is completing her master's thesis on McCarthy at the University of Washington, and I am also grateful to her for reading the paper through various drafts and giving me suggestions for revision. The essay originated as a series of letters to Edward Abse and Ginnie Daugherty, doctoral students respectively at the University of Virginia (anthropology) and The New School for Social Research (sociology), who had asked for my thoughts on the question "What's the epilogue to Blood Meridian all about?" Some of the essay is unaltered text from those letters. For general and particular inspiration, I also want to thank McCarthy lovers Steven Shaviro of the University of Washington, Tom Maddox of The Evergreen State College, Robert L. Bergman, MD, and—last but not least—David Browne, who in circumstances not to be believed first introduced me to McCarthy.
1. The best short introduction to Gnostic thought is probably Jonas's entry in Encyclopedia of Philosophy: two other useful, accessible starting places are provided by Bousset and Grant. Pagels has stirred renewed interest in Gnosticism during the last decade with her deservedly celebrated work, but Jonas's Gnostic Religion remains the magisterial study—and is uncommonly readable for scholarship in esoteric thought. Giovanni Filoramo's recent A History of Gnosticism (Cambridge, MA: Blackwell, 1990) is indispensable. Greenlees gives a clear, if perhaps too enthusiastic account of Manicheanism in the introduction to his edition of Mani. Excellent recent translations of several of the more important Gnostic gospels are provided by Meyer. Last, I am aware of no previous source which points out that the oldest mention of the Gnostic strain discussed in this essay may be Philolaus (by some classed as "Presocratic"), Fragment 13, for which see Wheelwright.
2. My rhetorical "So what?" could equally be asked by those who would maintain that Gnosticism is, or amounts to, nihilism. The difference is that Gnosticism is strongly redemptionist. And my reading of Blood Meridian—particularly its epilogue—causes me to conclude that it is redemptionist as well, in precisely the same way and for precisely the same reasons, and that those who consider McCarthy a nihilist are off the track, although it is not difficult to see how they got there.
3. McCarthy's fascination with coin-makers and their connection with fate (through the images they fashion) continues. Edwin T. Arnold has been kind enough to point out—and to share with mea passage from an advance copy of All the Pretty Horses in which another young man in his teens, John Grady Cole, has related to him a parable of a coiner in circumstances which make it clear that the parable speaks centrally to both his present situation and his destiny. My inference is that McCarthy sees in coins and their makers compelling symbols of dualism and the difficulties (even the ambivalences) inherent in deriving unity from it: the authentic versus the counterfeit, the image on the slug versus the naked slug itself, the two sides of the coin, and of course—as in Blood Meridian-the symbolic (currency and coinage itself) versus the real (in the judge's sense).
4. An. Sc. was once thought by some to be Anthony Scoloker, but this is just a wild (and unlikely) guess. The quote comes from Daiphantus, or The Passions of Love A2. With further reference to McCarthy's rare gift for combining tragedy with comedy: Bell points out that the author was originally named "Charles" and that his family renamed him "Cormac" for the fifteenth-century Irish king (xii). This king built Blarney Castle (c. 1446), but I have not noticed that anyone else has stumbled onto the fact that the true Blarney Stone there has for centuries had "Cormac McCarthy" inscribed upon it. ''Blarney" supposedly derives from the king's gifts for cheerful, persuasive eloquence, although he was generally reckoned a "wise, melancholy man."
Works Cited
Bell, Vereen M. The Achievement of Cormac McCarthy. Baton Rouge: Louisiana State UP, 1988.
Bousset, Wilhelm. "Gnosticism." Encyclopaedia Britannica. 1911 ed.
Filoramo, Giovanni. A History of Gnosticism. Cambridge, MA: Blackwell, 1990.
Grant, Robert M. "Gnosticism." Dictionary of the History of Ideas. New York: Scribner's, 1973.
Greenlees, Duncan, ed. The Gospel of the Prophet Mani. Madras, India: Adyar, 1956.
Jonas, Hans. The Gnostic Religion: The Message of the Alien God and the Beginnings of Christianity. 2nd ed. Boston: Beacon, 1963.
Jonas, Hans. "Gnosticism." Encyclopedia of Philosophy. London: Macmillan, 1972.
McCarthy, Cormac. Blood Meridian or the Evening Redness in the West. 1985. New York: Ecco, 1986.
Meyer, Marvin W., ed. and trans. The Secret Teachings of Jesus: Four Gnostic Gospels. New York: Random, 1984.
Morrow, Mark. Images of the Southern Writer. Athens: U of Georgia P, 1985.
Pagels, Elaine. The Gnostic Gospels. 1979. New York: Vintage, 1981.
Sc., An. Daiphantus, or The Passions of Love. London: T.C. for William Cotton, 1604.
Wheelwright, Philip, ed. The Presocratics. London: Macmillan, 1966.
—from Perspectives on Cormac McCarthy, Revised Edition, edited by Edwin T. Arnold and Dianne C. Luce, University Press of Mississippi (2000), pp. 159 – 174.
Finally, how could it be so exhilarating and so obviously good for us to read such an excessive, doom-obsessed, bone-chilling novel of blood? How could such a thing be so oddly exuberant and elicit such a pleasurable response? The answer, I think, directly demonstrates how, on the level of what we used to so unembarrassedly call the "human condition," Gnosticism is not really so far from Hellenism (to which it has often been opposed) after all. I think Blood Meridian elicits the same human responses as Greek tragedy, the reason being that its archon, Holden, plays the same role as the original untamed Fates (in The Oresteia, most notably), who judge and avenge, or who sometimes just do whatever they want. In the Western tradition, they have been steadily domesticated—from Fates to Eumenides to Fortune to Chance to Lady Luck. But if Fates stay Fates, then the just-doing-one's-best, divine-spark protagonist has got to lose, through no fault of his or her own, and it has always been bizarrely energizing, bracing, "cathartic" and joy-producing to feel the delirious pity and fear when the protagonist takes his or her heroic bloodbath at the end—to read it and weep.
Students of Gnosticism agree that its version of Fate (heimarmene) is central to its system, and scholars of literature know that it is not that unusual to find writers working with Gnostic materials. Yet I know of no writers in English save McCarthy who have seen the potential for human tragedy in those materials when Fate is placed front and center—as it must be if Gnosticism is to be Gnosticism—and who have then proceeded to make the tragedy. (This is why Blood Meridian is so much more powerful in its effect than either other Gnostic narratives or mere pastoral tragedies.) And, while it could be argued that the kid is no "tragic hero," it seems clear enough that some tragic heroes do not really fill any formulaic bill, most notably Antigone; all that's needed is a dumb kid possessed of a spark of the divine who's outside the will of some Yahweh or other and meets his or her fate at said nemesis' hands at the end. The peculiar thing, really, is that it strikes us Americans in the 1990s as so outlandishly shocking to find one of our writing countrymen not only refusing to water down the tragic vision, but embracing it with open arms.
McCarthy's greatness lies most centrally and most obviously in the fact that, in "progressing over the plain," he has become our finest living tragedian. And part of genuine tragic enchantment is the unrepressed gaity which both results from and then informs cosmic alienation in the greatest tragedians and their characters. In 1604 London, a long forgotten storyteller known only as "An. Sc., Gentleman," implied that the secret of Hamlet's fineness is that in Shakespeare "the comedian rides when the tragedian stands on tiptoe.'' 4 There are precious few writers of whom one could say this, but one can say it of the writer of Blood Meridian. In major consequence of his mastery of the high tragedian's art, Cormac McCarthy has become the best and most indispensable writer of English-language narrative in the second half of the century.
Notes
I owe many of this essay's insights into Gnosticism, and particularly into the claim that Holden is an "archon," to Lee Graham, who is completing her master's thesis on McCarthy at the University of Washington, and I am also grateful to her for reading the paper through various drafts and giving me suggestions for revision. The essay originated as a series of letters to Edward Abse and Ginnie Daugherty, doctoral students respectively at the University of Virginia (anthropology) and The New School for Social Research (sociology), who had asked for my thoughts on the question "What's the epilogue to Blood Meridian all about?" Some of the essay is unaltered text from those letters. For general and particular inspiration, I also want to thank McCarthy lovers Steven Shaviro of the University of Washington, Tom Maddox of The Evergreen State College, Robert L. Bergman, MD, and—last but not least—David Browne, who in circumstances not to be believed first introduced me to McCarthy.
1. The best short introduction to Gnostic thought is probably Jonas's entry in Encyclopedia of Philosophy: two other useful, accessible starting places are provided by Bousset and Grant. Pagels has stirred renewed interest in Gnosticism during the last decade with her deservedly celebrated work, but Jonas's Gnostic Religion remains the magisterial study—and is uncommonly readable for scholarship in esoteric thought. Giovanni Filoramo's recent A History of Gnosticism (Cambridge, MA: Blackwell, 1990) is indispensable. Greenlees gives a clear, if perhaps too enthusiastic account of Manicheanism in the introduction to his edition of Mani. Excellent recent translations of several of the more important Gnostic gospels are provided by Meyer. Last, I am aware of no previous source which points out that the oldest mention of the Gnostic strain discussed in this essay may be Philolaus (by some classed as "Presocratic"), Fragment 13, for which see Wheelwright.
2. My rhetorical "So what?" could equally be asked by those who would maintain that Gnosticism is, or amounts to, nihilism. The difference is that Gnosticism is strongly redemptionist. And my reading of Blood Meridian—particularly its epilogue—causes me to conclude that it is redemptionist as well, in precisely the same way and for precisely the same reasons, and that those who consider McCarthy a nihilist are off the track, although it is not difficult to see how they got there.
3. McCarthy's fascination with coin-makers and their connection with fate (through the images they fashion) continues. Edwin T. Arnold has been kind enough to point out—and to share with mea passage from an advance copy of All the Pretty Horses in which another young man in his teens, John Grady Cole, has related to him a parable of a coiner in circumstances which make it clear that the parable speaks centrally to both his present situation and his destiny. My inference is that McCarthy sees in coins and their makers compelling symbols of dualism and the difficulties (even the ambivalences) inherent in deriving unity from it: the authentic versus the counterfeit, the image on the slug versus the naked slug itself, the two sides of the coin, and of course—as in Blood Meridian-the symbolic (currency and coinage itself) versus the real (in the judge's sense).
4. An. Sc. was once thought by some to be Anthony Scoloker, but this is just a wild (and unlikely) guess. The quote comes from Daiphantus, or The Passions of Love A2. With further reference to McCarthy's rare gift for combining tragedy with comedy: Bell points out that the author was originally named "Charles" and that his family renamed him "Cormac" for the fifteenth-century Irish king (xii). This king built Blarney Castle (c. 1446), but I have not noticed that anyone else has stumbled onto the fact that the true Blarney Stone there has for centuries had "Cormac McCarthy" inscribed upon it. ''Blarney" supposedly derives from the king's gifts for cheerful, persuasive eloquence, although he was generally reckoned a "wise, melancholy man."
Works Cited
Bell, Vereen M. The Achievement of Cormac McCarthy. Baton Rouge: Louisiana State UP, 1988.
Bousset, Wilhelm. "Gnosticism." Encyclopaedia Britannica. 1911 ed.
Filoramo, Giovanni. A History of Gnosticism. Cambridge, MA: Blackwell, 1990.
Grant, Robert M. "Gnosticism." Dictionary of the History of Ideas. New York: Scribner's, 1973.
Greenlees, Duncan, ed. The Gospel of the Prophet Mani. Madras, India: Adyar, 1956.
Jonas, Hans. The Gnostic Religion: The Message of the Alien God and the Beginnings of Christianity. 2nd ed. Boston: Beacon, 1963.
Jonas, Hans. "Gnosticism." Encyclopedia of Philosophy. London: Macmillan, 1972.
McCarthy, Cormac. Blood Meridian or the Evening Redness in the West. 1985. New York: Ecco, 1986.
Meyer, Marvin W., ed. and trans. The Secret Teachings of Jesus: Four Gnostic Gospels. New York: Random, 1984.
Morrow, Mark. Images of the Southern Writer. Athens: U of Georgia P, 1985.
Pagels, Elaine. The Gnostic Gospels. 1979. New York: Vintage, 1981.
Sc., An. Daiphantus, or The Passions of Love. London: T.C. for William Cotton, 1604.
Wheelwright, Philip, ed. The Presocratics. London: Macmillan, 1966.
—from Perspectives on Cormac McCarthy, Revised Edition, edited by Edwin T. Arnold and Dianne C. Luce, University Press of Mississippi (2000), pp. 159 – 174.
Есть много намеков что Холден причастен к насилию над детьми. Мальчик из племени апачей которого совершенно очевидно убил холден, обмен странными взглядами между членами банды когда он берет мальчика с собой из разоренного ими же лагеря.
Я думаю что в конце Холден не убил главного героя, вероятнее всего в туалете ГГ увидел Холдена с пропавшей маленькой девочкой из бара, и Холден смог склонить его к сексуальному насилию над ней, таким образом подведя к логическому завершению свой монолог в баре.
В конце мы видимо как около туалета стоит и отливает мужчина который говорит прохожему лучше не заходить в туалет потому что там »пиздец» вероятнее всего это и есть главный герой который знает что там изуродованное тело девочки.
Собственно, это уже Чемберлен, а не Маккарти: "His desires was blood and women, and terrible stories were circulated in camp of horrid crimes committed by him when bearing another name, in the Cherokee nation and Texas; and before we left Frontreras a little girl of ten years was found in the chapperal, foully violated and murdered. The mark of a huge hand on her little throat pointed him out as the ravisher as no other man had such a hand, but though all suspected, no one charged him with the crime."
Уж если один из участников банды Глэнтона пишет о том, что Холден - реальный Холден! - был маньяком, который насиловал и убивал детей. Гностические сказочки - это одно, а тут-то ведь уже голая реальность, как она есть.
Бампану годной фотожабой
По каким причинам человек может ненавидеть всю эту эстетику дикого запада, начиная с Донкихота отвращение ко всему похожему.
>начиная с Донкихота
Чел, таблетки. Таблетосики, чел!
Надпись выглядит как слишком новая. А так да, неплохо.
Дон Кихот написан испанцем про испанию
В испании пустынно и жарко.
В вестернах тоже пустынно и жарко? Что тебе не понятно в моих сравнениях?
>начиная с Донкихота отвращение ко всему похожему.
Может ты попробуешь посты глазами и мозгом читать, а не горящей сракой? Хотя бы иногда, чисто для разнообразия?
Твои шизоассоциации типа "в огороде бузина потому что в киеве дядька" никому, кроме тебя самого, не являются очевидными. Особенно учитывая, что Сервантеса ты, судя по всему, вообще не читал.
Поэтому 0 экранизаций было за полвека?
Ты к двум разным анонам обратился, что само по себе опровергает твое мяуканье про неочевидность. У тебя просто соображалка туго работает, это тоже является вполне очевидным.
>Поэтому 0 экранизаций было за полвека?
За сорок лет всё же, а не за полвека. Боятся экранизировать, потому как. Хотя такой отморозок как Мел Гибсон - тот, наверное, смог бы снять со всей жестью. Тарантино, может быть... Но ни один продюсер пока что на такое не готов пойти.
Абсолютно поебать, два там шиза, один, или ещё сколько. Обосрался - пойди вымойся и выстирай одежду. Потом приходи.
Пока обсираешься тут только ты, таблеточник.
Ебать-копать, да ты прям не человек, а неопалимая купина. Горишь и никак не можешь сгореть или потухнуть.
Ты все-таки прописанные тебе таблетосики сам принимай, а не ходи по доскам и не раздавай их щедрою рукою всем встречным-поперечным анонам.
Откуда в твоей душе фобия к мед. средствам? Доктора Хауза пересмотрел?
У меня фобия к поехавшим, которые пытаются накормить меня мед. средствами, которые прописали им, а не мне.
Невероятно переоцененный роман, 4 из 10
Поднимаю до 5 из 10
Со временем решил поднять?
Хз, как по мне охренительная книга. Такой сочный, концентрированный гримдарк, смачные описания сцен, базированные колоритные персонажи. Редко когда получаешь такое удовольствие от книги. Бомбят с этого произведения сойджеки-нитакусики с розовыми волосами.
>базированные колоритные персонажи
Охуеть какие! Ночью разбуди - про каждого поименно расскажу
Ну давай коротко о двух любых "колоритных" персонажах, имя и характер, условие, это должны быть не Судья и не Кид
Чел, это был сарказм, в "меридане" все персонажи кроме Судьи это картонки
Судья Холден из нашего таймлайна.
Ну неее, слишком влажно и вонюче пахнет.
Не. Слишком просто его заземлили. Настоящий Судья избежал бы такой участи в любом случае.
Ну и Судья избегал первых ролей, подхрюкивая типа со стороны, дергая невидимые ниточки как кулк...кукл...кук...
Ну тогда Холден из нашего таймлайна это Дустум.
Мне понравилась в целом. Кроме сцены с псом в начале - осуждаю.
Если понравился фильм "Старикам тут не место" стоит ли читать книгу?
Фильм лучше. Книга, как и Кровавый меридиан, написана сплошным потоком текста почти без знаком препинания и без указки на то, кто с кем разговаривает.
Конечно.
Вот именно от того, что есть фильм книга читается хорошо. Потому что образы уже готовые, а не пустые как с уёбищным Меридианом.
Тред прямо наполнен концентрацией нетакусиков с их "картонные персонажи, резня ради резни". Эстетствуют.
Не так давно самой низкоинтеллектуальной дискуссией на доске считалось обсуждение творчества Набокова и попытки свергнуть его с пьедестала (об их успешности судить не берусь). Какой тут "Кровавый меридиан"? Какой Маккарти? Может, превратим букач в букток и будем обсуждать новенькие детективы и бабские фанфики о принцах?
Не хуй выебыатся
Интеллектуалов с претензией наебнул постмодерн и жопу об них вытер, вот и все.
>Упоминание Набоккарти не в ругательном контексте
Этот букКОК буквально описывает резню. Резню хорошего вкуса, резню всего высокого, доброго и человечного, под видом дешового буржуазного эстетства. Эстетства кафешантанов и престарелых размалеванных куриц, в них обитающих.
Хуясе просто. Целая ракета понадобилась. Кто-то из персонажей твоего меридиана ловил ракету в табло? Или максимум маслины из сиксшутера?
Перечитал ещё раз книгу.
Откуда вообще разумисты высосали про то, что Судья не существовал и всё это делал Малец, откуда взялись домыслы, что Малец убил отца и изнасиловал сестру и в целом насиловал маленьких девочек?
В книге вообще ничего такого нет, ни намёков, ни полунамёков.
Что то уровня значения цвета занавесок.
Откуда вообще разумисты высосали про то, что Судья не существовал и всё это делал Малец, откуда взялись домыслы, что Малец убил отца и изнасиловал сестру и в целом насиловал маленьких девочек?
В книге вообще ничего такого нет, ни намёков, ни полунамёков.
Что то уровня значения цвета занавесок.
Наверное единственный непонятный момент это как Судья уговорил Тоудвайна и Брауна отдать ему коней и оружие, не убивая их.
Антон чигур никого не убивал
Начитавшись тут анонов, готовил жепу, думал будет лютая трешатина кровавая.
Короче я уже пол книги прочёл (благо короткая), а жести так и не появилось.
У Масодова порой в одной главе жести больше, чем тут в половине книги всей[/spoiler.]
Возможно дело в очень....оочень примитивном языке, которым всё описывается, из-за чего все эти смерти младенцев (любимый приём автора) не воспринимаются.
Я до этого у Маккарти читал только Дорогу, там тоже по плохому примитивный язык был, но я тогда подумал, может это специально так, ну типо стилистический приём для атмосферы унылости общей.
Не нихуя, он походу по другому не умеет писать. "Я пошел, мы пошли, мы постояли, мы поспали, я встал, я посмотрел, на утро мы двинулись на юг, через три дня мы наткнулись на кого-то там."
Я ещё и читаю это после "Войны конца света ", контраст такой, что как-то неловко.
Короче я уже пол книги прочёл (благо короткая), а жести так и не появилось.
У Масодова порой в одной главе жести больше, чем тут в половине книги всей[/spoiler.]
Возможно дело в очень....оочень примитивном языке, которым всё описывается, из-за чего все эти смерти младенцев (любимый приём автора) не воспринимаются.
Я до этого у Маккарти читал только Дорогу, там тоже по плохому примитивный язык был, но я тогда подумал, может это специально так, ну типо стилистический приём для атмосферы унылости общей.
Не нихуя, он походу по другому не умеет писать. "Я пошел, мы пошли, мы постояли, мы поспали, я встал, я посмотрел, на утро мы двинулись на юг, через три дня мы наткнулись на кого-то там."
Я ещё и читаю это после "Войны конца света ", контраст такой, что как-то неловко.
Ну а как еще можно писать на языке инцестоидных реднеков и негров-наркоманов? Вышло бы подобное в иной стране - забыли б на следующий день, а тут ГЕГЕМОН.
Ну, есть такое ощущение, да.
Дочитал короче.
А лысый судья точно выебал гг? Просто...там же даже не описано ничего. Те два мужика, что в сортир зашли, тоже ничего не описали кроме "боже мой".
Что он с ним сделал то? Может он раздавил его? Просто последнее описание, это как жирнич хватает гг ручищами.
На всякий случай зашёл на английскую вики, но там тоже не написано, чтобы судья насиловал гг.
Короче хз. "Сам додумай".
По мне, довольно слабая книжка. Оно могло бы сработать, если бы повествование не было настолько скупо описанным. Автор описывает природу, но не описывает то, что реально надо детализировать. Персонажи...да их и нет, кроме судьи.
Не знаю. Может в вестерне это нормально, не шарю. Но мне даже фильм Джармуша "Мертвец" больше зашёл.
Блин, да даже Кинговская Темная Башня, будучи графоманской парашей последней категории, и то больше запоминается.
А ты как думаешь, Джокера изнасиловал охранник, или что он с ним сделал? Просто .... там же не показано ничего.
Я думаю нет, Глиссон нормальный мужик, на скрипке играть любит, мечтает великую симфонию написать, врят ли он бы мараться об психа стал.
Возможно, сначала и выебал. Потом... ну, к примеру, разорвал пополам, как жареную курицу. Просто так. Для смеха. А может и наоборот - сначала оторвал голову, а потом в шею выебал. Почему бы и нет?
>Антон чигур никого не убивал
Это прикол ЧБУ
Я лишь могу предположить. Судья - явно представитель потустороннего мира. От момента, как они его встретили, до самого конца книги он не воспринимается человеком в полном смысле слова. Он стоит над всем происходящим, наблюдает, размышляет, смеется. Сам не участвует в бесчинствах, но словно направляет извергов по их пути. Вполне вероятно, что он был олицетворением коллективного греха и проявлением дьявольской сущности, который символически руководил бандой.
Про насилие со стороны Мальца я тоже не совсем понял, ибо в книге не было прямого указания на то, что это делал он. Вообще у автора слог крайне невнятный. Непонятно, сделано это нарочно или он по-другому писать не умел. Лучше всего забыть и взяться за что-нибудь менее постмодерновое.
Сразу видно, что ты городской, голову себе вот этой мудадистикой эзотерической забиваешь и мерещится тебе то, чего нет, потому что дальше бананового рафа жизни не видел. У меня в деревне был тракторист, он с детсва в день по килограмму говядины ел. Вырос считай твой судья, только не лысый и с бородой. Сил был недюженной, мог ось трактора спокойно в руках держать, а это на минуточку под 300 кг. Слух ходил, что он собаку кулаком убил, когда та на него бросилась. И т.к. он был одинок все думали, что он по мужикам. И вот на какой-то свадьбе асенизатор напившись спросил его об этом, на что тот просто сломал ему руку и продолжил есть. Люди обделенные большой силой не склоннны к мелкому блуду.
>Люди обделенные большой силой
Шел бы ты обратно торною дороженькой в свою деревню, друже.
Все? Больше сказать нечего, оно и видно...
Ты даже не понял, в чем дело. Да ты и не деревенский никакой, просто пазерок. Небось, дальше лесопарка не ходил.
Язык длинный, да ум короток, слышал такую пословицу? Это вот про тебя.
Ты какой-то глупый.
Ето стёб.
А кто-то в этом треде до сих пор кто-то серьезно пишет?
А мы больше нигде серьезно не пишем. Времена не те.
А где сидеть тогда ?
В тюрьме.
Так тракторист гей был или че. Я не понял
>У меня в деревне был тракторист, он с детсва в день по килограмму говядины ел. Вырос считай твой судья, только не лысый и с бородой. Сил был недюженной, мог ось трактора спокойно в руках держать, а это на минуточку под 300 кг. Слух ходил, что он собаку кулаком убил, когда та на него бросилась. И т.к. он был одинок все думали, что он по мужикам. И вот на какой-то свадьбе асенизатор напившись спросил его об этом, на что тот просто сломал ему руку и продолжил есть.
>У меня в деревне был тракторист, он с детсва в день по килограмму говядины ел.
Богатые видать хозяева. Кулаки?
Так судья не только силой отличается, он еще ниибацца интеллектуал-фелозавр, про всё знает: и про камни, и про химию.
Только среди совсем отсталого быдла. Мне кажется будучи опытным убийцей/хорошим солдатом знать как приготовить порох — это база
Рассказывай, уже вижу как на передке ефрейтор говорит: "Мужики, план есть, щас я ямку вырою а вы ссыти в нее, мы так пороха намутим", сослуживцы на него как на ебнутого посмотрели бы и поссали только ему в рот.
Он там ещё заявлял, что кроме людей, во вселенной никого нет.
Правда в другой раз он заявляет, что другие существа, о которых он не знает, существуют без его на то разрешения.
И про птиц он говорил, что его бесит что они свободные и поэтому ловит их.
На гностицизм не особо похоже. Он больше похож на какую-то метафору коллективного бессознательного человечества.
Судья буквально это и сделал, что тебе рассказывать, долбоеб? Рецепт пороха? Загугли
Ты обрезаный?
Таки к чему этот вопrос?
Он вроде и про растения там рассказывает, и языки разные знает... Впрочем, могу ошибиться, давно читал. Ну, короче, он умный не только на фоне всей своей братвы, но и на фоне среднего человека того времени точно.
