— Дорогие россияне! — продолжал Президент. — На миру и смерть красна! Это русская народная поговорка ярко и точно характеризует все то, что предстоит вам в ближайшие дни. Я буду краток: 20… года не будет. После моего обращения на всей территории Российской Федерации, включая Крым, начнется Кормление личинок Непредставимого Пхы. Я не буду вдаваться в подробности, скажу лишь, что бежать бесполезно. И я прошу вас принять смерть достойно, подобно тому, как это делали наши предки: Святые благоверные князья-страстотерпцы Борис и Глеб, Иван Сусанин, семья последнего Императора Николая Второго, Александр Матросов и многие другие…
— Чего это он гонит такое? — Владик посмотрел на отца. Александр Павлович, бледный, как смерть, механически теребил себя за запястье. Сына он не слышал.
Президент тем временем, уже заканчивал свою новогоднюю речь. Как и обещал, он был краток.
— Потратьте эти последние часы и дни на общение с родными и близкими, на изучение нашей родной истории, на занятие зимними видами спорта и на посещение Храмов. И помните: вы отдаете вашу жизнь ради великой Цели, что есть подлинное счастье. С праздником.
После последней фразы Президента празднующие по некой внутренней многолетней инерции подняли бокалы, но чокаться все же не стали. Ясности не было. Зато был отчетливый страх.
Президент исчез с экрана. Вместо него на черном фоне начали мелькать какие-то непонятные белые знаки.
«Двенадцать», — отметила Вера Ивановна, глянув на настенные часы. Но вместо ожидаемого боя курантов из телевизора раздался тревожный набатный звон, а за окном раздались первые душераздирающие крики.
— Чего это он гонит такое? — Владик посмотрел на отца. Александр Павлович, бледный, как смерть, механически теребил себя за запястье. Сына он не слышал.
Президент тем временем, уже заканчивал свою новогоднюю речь. Как и обещал, он был краток.
— Потратьте эти последние часы и дни на общение с родными и близкими, на изучение нашей родной истории, на занятие зимними видами спорта и на посещение Храмов. И помните: вы отдаете вашу жизнь ради великой Цели, что есть подлинное счастье. С праздником.
После последней фразы Президента празднующие по некой внутренней многолетней инерции подняли бокалы, но чокаться все же не стали. Ясности не было. Зато был отчетливый страх.
Президент исчез с экрана. Вместо него на черном фоне начали мелькать какие-то непонятные белые знаки.
«Двенадцать», — отметила Вера Ивановна, глянув на настенные часы. Но вместо ожидаемого боя курантов из телевизора раздался тревожный набатный звон, а за окном раздались первые душераздирающие крики.
Как-то неправдоподобно выглядит, сомневаюсь что так будет
Зачинался рассвет.
Степану казалось, что он бежит, но это была иллюзия, которой тешил себя изможденный организм. На самом деле Степан медленно шел, пошатываясь и спотыкаясь.
Заснеженная, но хорошо протоптанная среди леса тропинка уже почти вывела Степана на вокзал. Был это, правда, никакой не вокзал, а небольшй полустанок с ветхим одноэтажным зданием, где продавали билеты на электричку до Города, так в Глухове называли областной центр.
К облегчению Степана, на вокзале горел свет. Это было хорошим знаком. Потому что когда в Глухове началось ЭТО, во всём городке пропало электричество…
Степану казалось, что он бежит, но это была иллюзия, которой тешил себя изможденный организм. На самом деле Степан медленно шел, пошатываясь и спотыкаясь.
Заснеженная, но хорошо протоптанная среди леса тропинка уже почти вывела Степана на вокзал. Был это, правда, никакой не вокзал, а небольшй полустанок с ветхим одноэтажным зданием, где продавали билеты на электричку до Города, так в Глухове называли областной центр.
К облегчению Степана, на вокзале горел свет. Это было хорошим знаком. Потому что когда в Глухове началось ЭТО, во всём городке пропало электричество…
… С новогодней гулянки Степан ушел рано, не было еще и часа — пару месяцев назад он плотно “закодировался”, а пьяные друзья являли собой живое алкогольное искушение. К тому же, странное новогоднее обращение Президента и особенно намеки про какого-то Пхы произвели на Степана, в отличие от поддатых друзей, гнетущее впечатление.
“Ну его нахер, домой потопаю, — думал Степан, — Спать лягу. А утром в гараж, машину ремонтировать надо…”.
Но все пошло совсем не так.
Около двух часов ночи погас свет и прекратились салюты петард. А пьяные крики смолкли, чтобы через несколько мгновений превратиться в вопли ужаса смешанные с совсем не новогодним матом.
— Саня, блядь! Саня! — доносилось с улицы, – Не трогай эту хуйню! Саня, беги сюда, блядь!
Степан с удивлением подошел к окну. В хрущёвке напротив свет тоже не горел, и на ночной улице вроде бы никого не было. В полутьме — уличные фонари через раз — рассмотреть что-либо было трудно. Лишь какая-то гигантская тень исчезла за одним из дальних домов, но это, как решил Степан, ему показалось. “Перебрали пацаны с бухлом, — с неосознаваемой завистью подумал он, — Но со светом-то что за хуйня?”
“Ну его нахер, домой потопаю, — думал Степан, — Спать лягу. А утром в гараж, машину ремонтировать надо…”.
Но все пошло совсем не так.
Около двух часов ночи погас свет и прекратились салюты петард. А пьяные крики смолкли, чтобы через несколько мгновений превратиться в вопли ужаса смешанные с совсем не новогодним матом.
— Саня, блядь! Саня! — доносилось с улицы, – Не трогай эту хуйню! Саня, беги сюда, блядь!
Степан с удивлением подошел к окну. В хрущёвке напротив свет тоже не горел, и на ночной улице вроде бы никого не было. В полутьме — уличные фонари через раз — рассмотреть что-либо было трудно. Лишь какая-то гигантская тень исчезла за одним из дальних домов, но это, как решил Степан, ему показалось. “Перебрали пацаны с бухлом, — с неосознаваемой завистью подумал он, — Но со светом-то что за хуйня?”
“У меня крыша едет?” — Степан схватился за голову, будто надеясь удержать уезжающую "крышу".
— Сука, ружье-то в гараже, — прошептал он и удивился, что вспомнил про старое отцовское ружье. Но, как ни странно, мысль привела в чувство и добавила храбрости.
Степан посмотрел в глазок. На площадке никого…
… Минут пятнадцать Степан бесцельно бродил по темной квартире. За это время выяснил, что ни телефон, ни сотовый, ни интернет не работают.
— Что же делать? — вслух подумал Степан, сидя на кухне и докуривая вторую сигарету. В городе явно происходил какой-то катаклизм. Минут через пять после ухода “электрика” из подъезда донёсся крик, перешедший в истошный визг, и шум какой-то беготни. Степан выходить не стал. Он струхнул не на шутку, и ограничился тем, что посмотрел в глазок, но ничего, кроме пустого темного подъезда, не увидел.
Из-за окна уже в четвертый раз долетел странный ухающий звук, на этот раз откуда-то издалека, видимо, с другого конца города.
“Надо валить, — понял Степан, — надо ехать в Город”.
В областной центр обычно ездили на электричке, которая останавливалась на полустанке за посёлком километрах в десяти от Глухова. До полустанка добирались автобусом. Но сегодня, в новогоднюю ночь, никакие автобусы, конечно, не ходили. А машина была сломана и стояла в гараже на другом конце Глухова. А на улицах Глухова творилась чертовщина…
Размышления прервал звук разбившегося в дальней комнате, где Степан обычно спал, оконного стекла.
— Сука! — Степан вскочил, опрокинув табуретку, но вместо того, чтобы бежать и оценивать ущерб, медленно взял со стола нож, замер и прислушался. В дальней комнате ЧТО-ТО медленной возилось, раздавались какие-то скрипы, щелчки и чавканье. Потом оттуда послышался голос.
— Надо ехать в Город… нахуя так долбиться... утром в гараж… выпить бы… со светом-то что за хуйня...
Это был голос самого Степана. Но равнодушный и пустой. И не человеческий…
*
… Степан не заметил, как оказался на улице. Единственное, что он запомнил, это казавшиеся бесконечными ступеньки, по которым он бежал вниз, прочь из квартиры, прочь из дома.
Оказавшись на улице, Степан обнаружил на себе дубленку и не обнаружил шапку. Никак не оценив эти обстоятельства, он бросился бежать по направлению к загородной дороге, ведущей на полустанок. Бежал дворами, чтобы сэкономить время, или маленькими улочками, избегая больших пространств. Степан ожидал и боялся увидеть трупы, много трупов, но дворы и улицы были абсолютно пусты....
Стояла кромешная темень, но зрение вполне адаптировалось к ней, и основные контуры Степан различал безошибочно. Остановился он только один раз, когда, вбежав в очередной двор, столкнулся с ЧЕМ-ТО.
Остановившись как вкопанный, Степан несколько секунд наблюдал за тем, как на другом конце двора НЕЧТО огромное, напоминающее силуэт гигантской гусеницы на нескольких рядах ног, похожих на уродливые собачьи лапы, огибает пятиэтажку. В холке, если в данном случае можно было так выразиться, существо почти достигало второго этажа. И еще у существа не было морды. Вместо нее Степан разглядел лишь какую-то темную кляксу. Впрочем, тут, скорее всего, виновата была ночная темнота.
Степан завороженно глядел на НЕЧТО, а НЕЧТО, в свою очередь, заметило Степана и не спеша, трусцой и абсолютно бесшумно, направилось к нему. При всей неспешности, НЕЧТО передвигалось довольно проворно. Через несколько секунд ОНО было бы уже возле Степана, но неожиданно окно на четвертом этаже распахнулось, и в темном проеме появился похожий на старого десантника пьяный усач в тельняшке и с ружьем.
“А у него ружье дома было”, — тупо, но в глубине души одобрительно подумал Степан.
— Ну, падла, блядь! — заорал десантник и дважды выстрелил в сторону НЕЧТО. ОНО резко развернулось и безо всяких пауз направилось к дому десантника. Добежав до него, НЕЧТО также проворно полезло по стене вверх.
— Блядина! — крикнул десантник, запустил ружьем в НЕЧТО и захлопнул окно.
Что было дальше, Степан не видел, так как во всю прыть помчался прочь из Глухова…
— Сука, ружье-то в гараже, — прошептал он и удивился, что вспомнил про старое отцовское ружье. Но, как ни странно, мысль привела в чувство и добавила храбрости.
Степан посмотрел в глазок. На площадке никого…
… Минут пятнадцать Степан бесцельно бродил по темной квартире. За это время выяснил, что ни телефон, ни сотовый, ни интернет не работают.
— Что же делать? — вслух подумал Степан, сидя на кухне и докуривая вторую сигарету. В городе явно происходил какой-то катаклизм. Минут через пять после ухода “электрика” из подъезда донёсся крик, перешедший в истошный визг, и шум какой-то беготни. Степан выходить не стал. Он струхнул не на шутку, и ограничился тем, что посмотрел в глазок, но ничего, кроме пустого темного подъезда, не увидел.
Из-за окна уже в четвертый раз долетел странный ухающий звук, на этот раз откуда-то издалека, видимо, с другого конца города.
“Надо валить, — понял Степан, — надо ехать в Город”.
В областной центр обычно ездили на электричке, которая останавливалась на полустанке за посёлком километрах в десяти от Глухова. До полустанка добирались автобусом. Но сегодня, в новогоднюю ночь, никакие автобусы, конечно, не ходили. А машина была сломана и стояла в гараже на другом конце Глухова. А на улицах Глухова творилась чертовщина…
Размышления прервал звук разбившегося в дальней комнате, где Степан обычно спал, оконного стекла.
— Сука! — Степан вскочил, опрокинув табуретку, но вместо того, чтобы бежать и оценивать ущерб, медленно взял со стола нож, замер и прислушался. В дальней комнате ЧТО-ТО медленной возилось, раздавались какие-то скрипы, щелчки и чавканье. Потом оттуда послышался голос.
— Надо ехать в Город… нахуя так долбиться... утром в гараж… выпить бы… со светом-то что за хуйня...
Это был голос самого Степана. Но равнодушный и пустой. И не человеческий…
*
… Степан не заметил, как оказался на улице. Единственное, что он запомнил, это казавшиеся бесконечными ступеньки, по которым он бежал вниз, прочь из квартиры, прочь из дома.
Оказавшись на улице, Степан обнаружил на себе дубленку и не обнаружил шапку. Никак не оценив эти обстоятельства, он бросился бежать по направлению к загородной дороге, ведущей на полустанок. Бежал дворами, чтобы сэкономить время, или маленькими улочками, избегая больших пространств. Степан ожидал и боялся увидеть трупы, много трупов, но дворы и улицы были абсолютно пусты....
Стояла кромешная темень, но зрение вполне адаптировалось к ней, и основные контуры Степан различал безошибочно. Остановился он только один раз, когда, вбежав в очередной двор, столкнулся с ЧЕМ-ТО.
Остановившись как вкопанный, Степан несколько секунд наблюдал за тем, как на другом конце двора НЕЧТО огромное, напоминающее силуэт гигантской гусеницы на нескольких рядах ног, похожих на уродливые собачьи лапы, огибает пятиэтажку. В холке, если в данном случае можно было так выразиться, существо почти достигало второго этажа. И еще у существа не было морды. Вместо нее Степан разглядел лишь какую-то темную кляксу. Впрочем, тут, скорее всего, виновата была ночная темнота.
Степан завороженно глядел на НЕЧТО, а НЕЧТО, в свою очередь, заметило Степана и не спеша, трусцой и абсолютно бесшумно, направилось к нему. При всей неспешности, НЕЧТО передвигалось довольно проворно. Через несколько секунд ОНО было бы уже возле Степана, но неожиданно окно на четвертом этаже распахнулось, и в темном проеме появился похожий на старого десантника пьяный усач в тельняшке и с ружьем.
“А у него ружье дома было”, — тупо, но в глубине души одобрительно подумал Степан.
— Ну, падла, блядь! — заорал десантник и дважды выстрелил в сторону НЕЧТО. ОНО резко развернулось и безо всяких пауз направилось к дому десантника. Добежав до него, НЕЧТО также проворно полезло по стене вверх.
— Блядина! — крикнул десантник, запустил ружьем в НЕЧТО и захлопнул окно.
Что было дальше, Степан не видел, так как во всю прыть помчался прочь из Глухова…
… Жуткий Глухов и лес остались позади.
— Слава богу, слава богу, — шептал Степан, поднимаясь по лесенке полустанка. Ввалившись в зал ожидания, он рухнул в кресло. Маленький зал был пуст, если не считать тетушки-кассира за дымчатым стеклом. Тетушка, судя по всему, пила чаёк и смотрела что-то новогоднее по телевизору.
Эта умиротворяющая картина казалось психологически и физически измотанному Степану чем-то нереальным.
— Скажите, Николай, — донесся из телевизора задорный женский голос, — а как вы будете встречать Пхы?
— По-нашему, по-русски! Так, как только мы, россияне, и умеем! — Степан узнал залихватский баритон Николая Баскова, — Сначала в баньку русскую схожу, потом медком с пасеки намажусь да выйду прямо к гостю дорогому.
— Слава богу, слава богу, — шептал Степан, поднимаясь по лесенке полустанка. Ввалившись в зал ожидания, он рухнул в кресло. Маленький зал был пуст, если не считать тетушки-кассира за дымчатым стеклом. Тетушка, судя по всему, пила чаёк и смотрела что-то новогоднее по телевизору.
Эта умиротворяющая картина казалось психологически и физически измотанному Степану чем-то нереальным.
— Скажите, Николай, — донесся из телевизора задорный женский голос, — а как вы будете встречать Пхы?
— По-нашему, по-русски! Так, как только мы, россияне, и умеем! — Степан узнал залихватский баритон Николая Баскова, — Сначала в баньку русскую схожу, потом медком с пасеки намажусь да выйду прямо к гостю дорогому.
>После моего обращения на всей территории Российской Федерации, включая Крым, начнется Кормление личинок Непредставимого Пхы. Я не буду вдаваться в подробности, скажу лишь, что бежать бесполезно. И я прошу вас
отнестись к этому с пониманием
Переделывай
— Да что вы говорите! — притворно изумилась ведущая, — А как же песня?
— А без песни, дорогая моя, никуда! — ответил Басков.
— Песня про Кормление! — это было сказано уже вдвоём и, адресовалось телезрителю, видимо. После чего раздалась до боли знакомая с детства мелодия:
— Кабы не было бы Пхы в городах и селах,
Никогда б не знали мы этих дней веселых!...
“Совсем они там на телевидении ебанулись. Пичкают народ какой-то ахинеей, — Степан наконец нашел в себе силы встать и подойти к кассе.
— Во сколько ближайший до Города? — спросил Степан, наклонившись к окошечку. И тут же отшатнулся: вместо привычной тетушки на кассирском месте сидел щуплый субъект с неприятным старушечьим лицом и острыми глазками. Одет он был в странный серый балахон, подобные которым Степан видел в недавнем историческом фильме про эпидемию чумы в средневековой Европе.
— Мне бы до Города ближайший, — неуверенно повторил Степан.
— Маршрут отменили, электричек больше не будет, — высоким скрипучим голосом ответил субъект, внимательно рассматривая Степана.
— Как это? – опешил Степан, — Совсем не будет?
Субъект молча смотрел на него, сидел он пугающе неподвижно.
— А вы тогда зачем тут? — нервно спросил Степан, чтобы хоть что-то сказать.
— Смотрю, — безразлично ответил субъект, — чтобы такие как ты не разбежались.
В то же мгновение с улицы послышалось уже знакомое жуткое уханье…
— А без песни, дорогая моя, никуда! — ответил Басков.
— Песня про Кормление! — это было сказано уже вдвоём и, адресовалось телезрителю, видимо. После чего раздалась до боли знакомая с детства мелодия:
— Кабы не было бы Пхы в городах и селах,
Никогда б не знали мы этих дней веселых!...
“Совсем они там на телевидении ебанулись. Пичкают народ какой-то ахинеей, — Степан наконец нашел в себе силы встать и подойти к кассе.
— Во сколько ближайший до Города? — спросил Степан, наклонившись к окошечку. И тут же отшатнулся: вместо привычной тетушки на кассирском месте сидел щуплый субъект с неприятным старушечьим лицом и острыми глазками. Одет он был в странный серый балахон, подобные которым Степан видел в недавнем историческом фильме про эпидемию чумы в средневековой Европе.
— Мне бы до Города ближайший, — неуверенно повторил Степан.
— Маршрут отменили, электричек больше не будет, — высоким скрипучим голосом ответил субъект, внимательно рассматривая Степана.
— Как это? – опешил Степан, — Совсем не будет?
Субъект молча смотрел на него, сидел он пугающе неподвижно.
— А вы тогда зачем тут? — нервно спросил Степан, чтобы хоть что-то сказать.
— Смотрю, — безразлично ответил субъект, — чтобы такие как ты не разбежались.
В то же мгновение с улицы послышалось уже знакомое жуткое уханье…
Ля классик.
- Владька, встань! Президент же! — Вера Ивановна потеребила подростка за футболку, и тот нехотя поднялся.
Президент молчал.
«Волнуется, наверное», — подумал Александр Павлович, муж Веры Ивановны, отец семейства и человек труда.
Шурин Александра Павловича Михаил нетерпеливо посматривал на запотевшую бутылку водочки. Владька со скучающим видом смотрел в экран сотового телефона, его старшая сестра Нинка пыталась справиться с чрезвычайно сильной и громкой икотой, из-за неудачных попыток надолго задержать дыхание она стала красной и запыхавшейся.
Президент молчал и, не мигая, смотрел на празднующих с экрана телевизора.
Александр Павлович нервно кашлянул. Михаил почесал небритую щеку. Нинка как-то особенно громко икнула.
Президент молчал. Александр Павлович не выдержал президентского взгляда и отвел глаза.
«Неужели в отставку подаст? — испуганно подумала Вера Ивановна. — Как Ельцин тогда…». Она даже захотела перекреститься, но в руке был бокал с советским шампанским, и это ее почему-то остановило.
— Ну, чего он тянет-то? — недовольно промямлил Михаил. Ему хотелось водочки, и молчание Президента его начинало раздражать. — Так ничего не успеем…
— Да заткнись ты! — нервно прервал шурина Александр Павлович. — Может, война началась!
От такого своего неожиданного предположения отцу семейства стало совсем жутко. Он поставил бокал на стол — аккурат между сельдью под шубой и оливье — принялся нервно стряхивать с себя несуществующую пыль, стараясь не смотреть Президенту в глаза.
— Косяк какой-то, — хихикнул Владик. — Запись не ту поставили. Надо же так облажаться. Кому-то будет звездец!
Александр Павлович отвесил сыну подзатыльник.
— Звездец — это не мат! — возмутился Владик.
Александр Павлович не ответил.
— А где это он? — Спросила Нинка, кивнув на экран. Только сейчас все заметили, что Президент стоит не на фоне вечернего Кремля, а в каком-то мрачном помещении.
«В бункере снимали? — лихорадочно подумал Александр Павлович. — Точно война будет. Вот ведь жопа…». Воевать Александр Павлович категорически не хотел, а кроме того, боялся за сына.
Президент все так же молчал, и казалось, что ничего говорить он уже не намерен, но неожиданно изображение дернулось, потом на секунду исчезло и появилось вновь. Президент заговорил:
— Дорогие россияне! Дорогие соотечественники! Заканчивается 20… год. Этот год был непростым для вас. Непростое экономическое положение, повышение цен и тарифов, неожиданные финансовые трудности и проблемы, связанные с банковской сферой — все это коснулось почти каждого из вас. Я бы мог сказать, что наступающий 20… год будет лучше, что он принесет нам экономическое улучшение и потерянную стабильность. Но я не буду обманывать ни вас, ни себя…
— Вот сука! — неожиданно возмутился Михаил.