Пришла весна, разыгралась у зайца кровь. Хоть он силой и плох, да бегать резов и ухватка у него молодецкая. Пошёл он по лесу и вздумал зайтить к лисе.
Подходит к лисицыной избушке, а лиса на ту пору сидела на печке, а детки её под окошком. Увидала она зайца и приказывает лисиняткам:
— Ну, детки! Коли подойдёт косой да станет спрашивать, скажите, что меня дома нету. Ишь его чёрт несёт! Я давно на него, подлеца, сердита; авось теперь как-нибудь его поймаю.
А сама притаилась. Заяц подошёл и постучался.
— Кто там? — спрашивают лисинятки.
— Я, — говорит заяц. — Здраствуйте, милыя лисинятки! Дома ли ваша матка?
— Её дома нету!
— Жалко! Было еть — да дома нет! — сказал косой и побежал в рощу.
Лиса услыхала и говорит:
— Ах он сукин сын, косой черт! Охаверник едакой! Погоди же, я ему задам зорю!
Слезла с печи и стала за дверью караулить, не придёт ли опять заяц.
Глядь — а заяц опять пришёл по старому следу и спрашивает лисинят:
— Здраствуйте, лисинятки! Дома ли ваша матка?
— Её дома нету!
— Жаль, — сказал заяц, — я бы ей напырял по-своему!
Вдруг лиса как выскочит:
— Здраствуй, голубчик!
Зайцу уж не до ёбли, со всех ног пустился бежать, ажно дух в ноздрях захватывает, а из жопы орехи сыплются. А лиса за ним.
— Нет, косой черт, не уйдёшь!
Вот-вот нагонет! Заяц прыгнул и проскочил меж двух берёз, которыя плотно срослись вместе. И лиса тем же следом хотела проскочить, да и завязла: ни туда, ни сюда! Билась-билась, а вылезть не сможет.
Косой оглянулся, видит — дело хорошее, забежал с заду и ну лису еть, а сам приговаривает:
— Вот как по-нашему! Вот как по-нашему!
Отработал её и побежал на дорогу; а тут недалечко была угольная яма — мужик уголья жёг. Заяц поскорей к яме, вывалялся весь в пыли да в саже и сделался настоящий чернец.
Вышел на дорогу, повесил уши и сидит. Тем временем лиса кое-как выбралась на волю и побежала искать зайца; увидала его и приняла за монаха.
— Здравствуй, — говорит, — святый отче! Не видал ли ты где косого зайца?
— Которого? Что тебя давече ёб?
Лиса вспыхнула со стыда и побежала домой:
— Ах он подлец! Уж успел по всем монастырям расславить!
Как лиса ни хитра, а заяц-то её попробовал!
У мужика на дворе сидела куча воробьёв. Один воробей начал перед своими товарищами похваляться:
— Полюбила, — говорит, — меня сивая кобыла, часто на меня посматривает. Хотите ли, отделаю её при всём нашем честном собрании?
— Посмотрим, — говорят товарищи.
Вот воробей подлетел к кобыле и говорит:
— Здравствуй, милая кобылушка!
— Здравствуй, певец! Какую нужду имеешь?
— А какую нужду — хочу попросить у тебя...
Кобыла говорит:
— Это дело хорошее; по нашему деревенскому обычаю, когда парень начинает любить двушку, он в ту пору покупает ей гостинцы: орехи и пряники. А ты меня чем дарить будешь?
— Скажи только, чего хочешь?
— А вот: натаскай-ка мне по одному зерну четверик овса, тогда и любовь у нас начнётся.
Воробей изо всех сил стал хлопотать, долго трудился и натаскал-таки наконец целый четверик овса. Прилетел и говорит:
— Ну, милая кобылушка! Овёс готов!
А у самого сердце не терпит — и рад, и до смерти боится.
— Хорошо, — отвечала кобыла, — откладывать дела нечего, веть истома пуще смерти, да и мне век честною не проходить. По крайней мере, от молодца потерпеть не стыдно! Приноси овёс, да созывай своих товарищей — быль молодцу не укора! А сам садись на мой хвост подле самой жопы да дожидайся, пока я хвост подыму.
Стала кобыла кушать овёс, а воробей сидит на хвосте, товарищи его смотрят, что такое будет. Кобыла ела, ела да и забздела, подняла хвост, а воробей вдруг и вспорхнул в зад. Кобыла прижала его хвостом. Тут ему плохо пришлось, хоть помирай! Вот она ела, ела да как запердела. Воробей оттуда и выскочил, и стал он похваляться перед товарищами:
— Вот как! Небось от нашего брата и кобыла не стерпела, ажно запердела.
Пахала баба в поле; увидал ее медведь и думает себе:
— Что я ни разу не боролся с бабами! Сильнее она мужика или нет? Мужиков довольно-таки поломал, а с бабами не доводилось повозиться.
Вот подошёл он к бабе и говорит:
— Давай-ка поборемся!
— А если ты, Михайло Иваныч, разорвёшь у меня что?
— Ну, если разорву, так улей меду принесу.
— Давай бороться!
Медведь ухватил бабу в лапы, да как ударит ее оземь — она ноги кверху задрала, да схватилась за пизду и говорит ему:
— Что ты наделал? Как теперь мне домой-то показаться, что я мужу-то скажу!
Медведь смотрит, дыра большущая, разорвал! И не знает, что ему делать. Вдруг откуда ни возьмись бежит мимо заяц.
— Постой, косой! — Закричал на него медведь. — Поди сюда!
Заяц подбежал. Медведь схватил бабу за края пизды, натянул их и приказал косому придерживать своими лапками. А сам побежал в лес, надрал лык целый пук — едва тащит. Хочет зашивать бабе дыру. Принёс лыки и бросил оземь, баба испугалась, да как пёрднет, так заяц аршина на два подскочил вверх.
— Ну, Михайло Иваныч, по целому лопнуло!
— Пожалуй, она вся теперь излопается! — Сказал медведь и бросился что есть духу бежать: так и ушёл!
— Что я ни разу не боролся с бабами! Сильнее она мужика или нет? Мужиков довольно-таки поломал, а с бабами не доводилось повозиться.
Вот подошёл он к бабе и говорит:
— Давай-ка поборемся!
— А если ты, Михайло Иваныч, разорвёшь у меня что?
— Ну, если разорву, так улей меду принесу.
— Давай бороться!
Медведь ухватил бабу в лапы, да как ударит ее оземь — она ноги кверху задрала, да схватилась за пизду и говорит ему:
— Что ты наделал? Как теперь мне домой-то показаться, что я мужу-то скажу!
Медведь смотрит, дыра большущая, разорвал! И не знает, что ему делать. Вдруг откуда ни возьмись бежит мимо заяц.
— Постой, косой! — Закричал на него медведь. — Поди сюда!
Заяц подбежал. Медведь схватил бабу за края пизды, натянул их и приказал косому придерживать своими лапками. А сам побежал в лес, надрал лык целый пук — едва тащит. Хочет зашивать бабе дыру. Принёс лыки и бросил оземь, баба испугалась, да как пёрднет, так заяц аршина на два подскочил вверх.
— Ну, Михайло Иваныч, по целому лопнуло!
— Пожалуй, она вся теперь излопается! — Сказал медведь и бросился что есть духу бежать: так и ушёл!
Был мужик, у него была свинья, и привела она двенадцать поросят; запер он её в хлев, а хлев-то был сплетен из хворосту. Вот на другой день пошёл мужик посмотреть поросят, сосчитал — одного нету.
— Кто ворует поросят?
Вот и пошёл старик ночевать в хлев, сел и дожидается, что будет. Прибежал из лесу волк да прямо к хлеву, повернулся к двери жопою, натиснул и просунул в дыру свой хвост, и ну хвостом-то шаркать по хлеву. Почуяли поросята шорох и пошли от свиньи к дверям нюхать около хвоста. Тут волк вытащил хвост, поворотился передом, просунул свою морду, схватил поросенка и драла в лес. Дождался мужик другого вечера, пошел опять в хлев и уселся возле самых дверей. Стало темно, прибежал волк и только засунул свой хвост и начал шаркать им по сторонам, мужик как схватит обеими руками за волчий хвост, упёрся в дверь ногами и во весь голос закричал:
— Тю-тю-тю.
Волк рвался, рвался и зачал срать, и потуда жилился, пока хвост оторвал. Бежит, а сам кровью дрищет; шагов двадцать отбежал, упал и издох. Мужик снял с него кожу и продал на торгу.
— Кто ворует поросят?
Вот и пошёл старик ночевать в хлев, сел и дожидается, что будет. Прибежал из лесу волк да прямо к хлеву, повернулся к двери жопою, натиснул и просунул в дыру свой хвост, и ну хвостом-то шаркать по хлеву. Почуяли поросята шорох и пошли от свиньи к дверям нюхать около хвоста. Тут волк вытащил хвост, поворотился передом, просунул свою морду, схватил поросенка и драла в лес. Дождался мужик другого вечера, пошел опять в хлев и уселся возле самых дверей. Стало темно, прибежал волк и только засунул свой хвост и начал шаркать им по сторонам, мужик как схватит обеими руками за волчий хвост, упёрся в дверь ногами и во весь голос закричал:
— Тю-тю-тю.
Волк рвался, рвался и зачал срать, и потуда жилился, пока хвост оторвал. Бежит, а сам кровью дрищет; шагов двадцать отбежал, упал и издох. Мужик снял с него кожу и продал на торгу.
У меня встал чет
В некотором царстве жил-был дворянин, у него была дочь-красавица. Пошла она как-то погулять, а лакей идет за ней позади да думает:
— Эка ловкая штука! Ничего б, кажись, не желал на свете, только б отработать ее хоть один разок, тогда б и помирать не страшно было!
Думал, думал, не вытерпел и сказал потихоньку:
— Ах, прекрасная барышня, шаркнул бы тебя хоть по-собачьи!
Барышня услыхала эти слова, и как воротилась домой, дождалась ночи и позвала к себе лакея.
— Признавайся, мерзавец, — говорит ему, — что ты говорил, как я гулять ходила?
— Виноват, сударыня! Так-то и так-то говорил.
— Ну, коли хотел, так и делай сейчас по-собачьи, не то всё папеньке расскажу…
Вот барышня заворотила подол, стала посреди горницы раком и говорит лакею:
— Нагибайся да нюхай, как собаки делают!
Холуй нагнулся и понюхал.
— Ну, теперича языком лизни, как собаки лижут!
Лакей лизнул раз, и два, и три раза.
— Ну, теперь бегай вокруг меня!
Начал он кругом барышни бегать: обежал разов десяток, да опять пришлось нюхать и лизать её языком. Что делать? Морщится, да нюхает, плюет, да лижет!
— Ну, теперича на первый раз будет, — сказала барышня, — ступай ложись себе спать, а завтра вечером опять приходи.
На другой день вечером опять барышня позвала к себе лакея:
— Что ж ты, мерзавец, сам не идёшь? Не всякий же день за тобой посылать; сам знай свое дело!
Сейчас заворотила свой подол и стала раком, а лакей стал ей под жопой нюхать и языком в пизде лизать: обежит кругом её разов десять да опять понюхает да полижет. Эдак долгое время угощала его барышня, да потом сжалилась, легла на постель, заворотила подол спереди, дала ему разок поеть и простила всю вину. Лакей отработал да и думает:
— Ну, ничего! Хоть и полизал, да свое взял.
— Эка ловкая штука! Ничего б, кажись, не желал на свете, только б отработать ее хоть один разок, тогда б и помирать не страшно было!
Думал, думал, не вытерпел и сказал потихоньку:
— Ах, прекрасная барышня, шаркнул бы тебя хоть по-собачьи!
Барышня услыхала эти слова, и как воротилась домой, дождалась ночи и позвала к себе лакея.
— Признавайся, мерзавец, — говорит ему, — что ты говорил, как я гулять ходила?
— Виноват, сударыня! Так-то и так-то говорил.
— Ну, коли хотел, так и делай сейчас по-собачьи, не то всё папеньке расскажу…
Вот барышня заворотила подол, стала посреди горницы раком и говорит лакею:
— Нагибайся да нюхай, как собаки делают!
Холуй нагнулся и понюхал.
— Ну, теперича языком лизни, как собаки лижут!
Лакей лизнул раз, и два, и три раза.
— Ну, теперь бегай вокруг меня!
Начал он кругом барышни бегать: обежал разов десяток, да опять пришлось нюхать и лизать её языком. Что делать? Морщится, да нюхает, плюет, да лижет!
— Ну, теперича на первый раз будет, — сказала барышня, — ступай ложись себе спать, а завтра вечером опять приходи.
На другой день вечером опять барышня позвала к себе лакея:
— Что ж ты, мерзавец, сам не идёшь? Не всякий же день за тобой посылать; сам знай свое дело!
Сейчас заворотила свой подол и стала раком, а лакей стал ей под жопой нюхать и языком в пизде лизать: обежит кругом её разов десять да опять понюхает да полижет. Эдак долгое время угощала его барышня, да потом сжалилась, легла на постель, заворотила подол спереди, дала ему разок поеть и простила всю вину. Лакей отработал да и думает:
— Ну, ничего! Хоть и полизал, да свое взял.
Лол. Скачаю-ка я эту книжицу для почитания и проигрывания тихими вечерами.
а я фапаю и проигрываю уже
Какой-то сборник анекдотов на пике. Я аж в голос проиграл.
Что такое подмахивать?
ПЕЕЕЕС
Сколько тебе лет?
РИСУЙТЕ КОМИКС ПО ЭТОМУ ГОВНУ!
…Стала баба ловить дятла и поймала-таки, и посадила под решето. Приехал домой мужик, хозяйка его встречает.
— Ну, жена, — говорит он, — со мной на дороге несчастье случилось.
— Ну, муж, — говорит она, — и со мною несчастье!
Рассказали друг дружке всё как было.
— Где же теперича дятел? Улетел? — спросил мужик.
— Я его поймала и под решето посадила.
— Хорошо же, я с ним разделаюсь, съем его живого!
Открыл решето и только хотел взять дятла в зубы — он порхнул ему прямо в рот живой и проскочил головою прямо в жопу. Высунул из мужиковой жопы голову, закричал:
— Жив, жив!
Видит мужик, что беда, и говорит хозяйке:
— Возьми-ка полено, а я стану раком, как только дятел высунет голову, ты его хорошенько и огрей поленом-то!
Стал раком, жена взяла полено, и только дятел высунул голову — махнула поленом, в дятла не попала, а мужику жопу отшибла. Что делать мужику, никак не выживет из себя дятла, все просунет голову из жопы, да и кричит:
— Жив, жив!
— Возьми-ка, — говорит он жене, — острую косу, а я опять стану раком, и как только высунет дятел голову-ты и отмахни её косою.
Взяла жена острую косу, а мужик стал раком. Только высунула птица голову, хозяйка ударила косою, головы дятлу не отрезала, а жопу мужику отхватила. Дятел улетел, а мужик весь кровью изошёл и помер.
— Ну, жена, — говорит он, — со мной на дороге несчастье случилось.
— Ну, муж, — говорит она, — и со мною несчастье!
Рассказали друг дружке всё как было.
— Где же теперича дятел? Улетел? — спросил мужик.
— Я его поймала и под решето посадила.
— Хорошо же, я с ним разделаюсь, съем его живого!
Открыл решето и только хотел взять дятла в зубы — он порхнул ему прямо в рот живой и проскочил головою прямо в жопу. Высунул из мужиковой жопы голову, закричал:
— Жив, жив!
Видит мужик, что беда, и говорит хозяйке:
— Возьми-ка полено, а я стану раком, как только дятел высунет голову, ты его хорошенько и огрей поленом-то!
Стал раком, жена взяла полено, и только дятел высунул голову — махнула поленом, в дятла не попала, а мужику жопу отшибла. Что делать мужику, никак не выживет из себя дятла, все просунет голову из жопы, да и кричит:
— Жив, жив!
— Возьми-ка, — говорит он жене, — острую косу, а я опять стану раком, и как только высунет дятел голову-ты и отмахни её косою.
Взяла жена острую косу, а мужик стал раком. Только высунула птица голову, хозяйка ударила косою, головы дятлу не отрезала, а жопу мужику отхватила. Дятел улетел, а мужик весь кровью изошёл и помер.
20
Подрастешь-узнаешь
И вправду "Охуенные истории в стиле /б"
Приходит этот этнограф к крестьянам, и говорит: "А расскажите-ка мне историй!"
А двачей еще не было, но троллить уже умели...
А двачей еще не было, но троллить уже умели...
В одно время поспорили меж собой пизда и жопа, и такой подняли шум, что святых выноси! Пизда говорит жопе:
— Ты бы, мерзавка, лучше молчала! Ты знаешь, что ко мне каждую ночь ходит хороший гость, а в ту пору ты только бздишь да коптишь.
— Ах ты, подлая пиздюга! — говорит ей жопа. — Когда тебя ебут, по мне слюни текут — я ведь молчу!
Всё это давно было, ещё в то время, когда ножей не знали, хуем говядину рубили.
...А под этим деревом лежал тот самый медведь, которого мужик пестрил. Медведь испугался: отчего так шибко зашаталось дерево? Глянул вверх, а на дереве сидит слепень. Он и закричал ему:
— Эй, брат! Родня! Слезай, пожалуйста, долой, а то, пожалуй, ведь ты и дерево повалишь.
Слепень послушался и слетел вниз. Медведь посмотрел на него и спрашивает:
— Кто, брат, тебе такую соломину в зад забил?
А слепень посмотрел на медведя и сам спрашивает:
— А тебя, брат, кто изуродовал? Вишь, у тебя где шерсть, а в другом месте и кости видать.
— Ну, брат слепень, это меня мужик обработал.
— Ну, брат медведь, и мне от мужика досталось.
Смотрят они: лиса на трех ногах скачет.
— Кто тебе ногу-то сломал? — спрашивает медведь.
— Ах, куманёк! И сама хорошенько не видала, а некому кроме мужика; он за мной с поленом гнался.
— Братцы, пойдёмте все трое губить мужика!
Тотчас все трое собрались и пошли на поле, где мужик убирал снопы. Вот стали они подходить; мужик увидал, испугался и не знает, что ему делать. Да потом надумался, схватил в охапку свою жену и повалил её на полосу, она кричит, а мужик говорит:
— Молчи!
Да всё своё. Задрал ей сарафан и рубаху и поднял ноги кверху, как можно выше. Медведь увидал, что мужик дерёт какую-то бабу, и говорит:
— Не, лиса, вы со слепнем как хотите, а я ни за что не пойду к мужику!
— Отчего?
— Да оттого, посмотритко, вишь он опять кого-то пежит!
Вот лиса смотрела, смотрела и говорит:
— И точно, твоя правда, в самом деле он кому-то ноги ломает!
А слепень глядел, глядел и себе тоже говорит:
— Совсем не то, — он кому-то соломину в жопу пихает!
Всякий, знать, свою беду понимает; ну, однако, слепень лучше всех отгадал. Медведь с лисой ударились в лес, а мужик остался цел и невредим.
— Эй, брат! Родня! Слезай, пожалуйста, долой, а то, пожалуй, ведь ты и дерево повалишь.
Слепень послушался и слетел вниз. Медведь посмотрел на него и спрашивает:
— Кто, брат, тебе такую соломину в зад забил?
А слепень посмотрел на медведя и сам спрашивает:
— А тебя, брат, кто изуродовал? Вишь, у тебя где шерсть, а в другом месте и кости видать.
— Ну, брат слепень, это меня мужик обработал.
— Ну, брат медведь, и мне от мужика досталось.
Смотрят они: лиса на трех ногах скачет.
— Кто тебе ногу-то сломал? — спрашивает медведь.
— Ах, куманёк! И сама хорошенько не видала, а некому кроме мужика; он за мной с поленом гнался.
— Братцы, пойдёмте все трое губить мужика!
Тотчас все трое собрались и пошли на поле, где мужик убирал снопы. Вот стали они подходить; мужик увидал, испугался и не знает, что ему делать. Да потом надумался, схватил в охапку свою жену и повалил её на полосу, она кричит, а мужик говорит:
— Молчи!
Да всё своё. Задрал ей сарафан и рубаху и поднял ноги кверху, как можно выше. Медведь увидал, что мужик дерёт какую-то бабу, и говорит:
— Не, лиса, вы со слепнем как хотите, а я ни за что не пойду к мужику!
— Отчего?
— Да оттого, посмотритко, вишь он опять кого-то пежит!
Вот лиса смотрела, смотрела и говорит:
— И точно, твоя правда, в самом деле он кому-то ноги ломает!
А слепень глядел, глядел и себе тоже говорит:
— Совсем не то, — он кому-то соломину в жопу пихает!
Всякий, знать, свою беду понимает; ну, однако, слепень лучше всех отгадал. Медведь с лисой ударились в лес, а мужик остался цел и невредим.
В голосину.
Пиздец.
Ну охуеть, даже мораль есть.
Это классика, это знать надо.
Объясните суть, не понял, кто там вдвоем стучался:
Повстречала вошь блоху:
— Ты куда?
— Иду ночевать в бабью пизду.
— Ну, а я залезу к бабе в жопу.
И разошлись. На другой день встретились опять.
— Ну что, каково спалось? — спрашивает вошь.
— Уж не говори! Такого страха набралась: пришёл ко мне какой-то лысый и стал за мной гоняться, уж я прыгала, прыгала, и туда-то и сюда-то, а он всё за мной, да потом как плюнет в меня и ушёл!
— Что ж, кумушка, и ко мне двое стучались, да я притаилась, они постучали себе, постучали, да с тем и прочь пошли.
Повстречала вошь блоху:
— Ты куда?
— Иду ночевать в бабью пизду.
— Ну, а я залезу к бабе в жопу.
И разошлись. На другой день встретились опять.
— Ну что, каково спалось? — спрашивает вошь.
— Уж не говори! Такого страха набралась: пришёл ко мне какой-то лысый и стал за мной гоняться, уж я прыгала, прыгала, и туда-то и сюда-то, а он всё за мной, да потом как плюнет в меня и ушёл!
— Что ж, кумушка, и ко мне двое стучались, да я притаилась, они постучали себе, постучали, да с тем и прочь пошли.
Пошёл парень на работу, увидел на дороге кабак и заехал ночевать. А тот кабак держал жид; и была у него жена.
Вот стемнело и полегли они спать на полу. Показалось жидовке жарко, она спросонок раскидалась и посбросила с себя всё: лежит с открытой пиздой. Взяла мужика охота; он не думал долго, влез на неё и давай валять. Жидовка думает себе, что это муж её качает, говорит:
— Волько, волько!
А парень отвечает:
— Какого ты черта волькаешь? Жид проснётся!
Жидовка схватила его за голову, пощупала — а пейсиков нет!
— Ай вей, волько?
— И так потихонько! — сказал парень, отработал и слез долой.
Вот стемнело и полегли они спать на полу. Показалось жидовке жарко, она спросонок раскидалась и посбросила с себя всё: лежит с открытой пиздой. Взяла мужика охота; он не думал долго, влез на неё и давай валять. Жидовка думает себе, что это муж её качает, говорит:
— Волько, волько!
А парень отвечает:
— Какого ты черта волькаешь? Жид проснётся!
Жидовка схватила его за голову, пощупала — а пейсиков нет!
— Ай вей, волько?
— И так потихонько! — сказал парень, отработал и слез долой.
>СКАЗКИ УРОВНЯ /b/
В Вк есть цп.
С пика в голос.
Это самая несмешная из этих сказок
Яйца
Жили муж да жена. Вот, бывало, как подаст жена мужу обедать, он и начнет её колотить, а сам ещё и приговаривает:
— Мой жопу, мой жопу!
Вот она и начнёт мыть жопу, трёт её и песком, и рогожею, так что кровь пойдёт, — а только что подаст мужу обедать, он начнет её колотить и опять приговаривает:
— Мой жопу, мой жопу!
Вот она и говорит своей тетке:
— Что это, тётушка, когда я подаю мужу обедать, он всегда меня бьет и приговаривает: «Мой жопу, мой жопу!» Кажись, я и так мою, даже до крови растираю!
— Эх ты, дура, дура! Ты мой-та жопу, да не свою, а у чашки.
Как стала мыть жопу у чашки, так и перестал её бить муж.
— Мой жопу, мой жопу!
Вот она и начнёт мыть жопу, трёт её и песком, и рогожею, так что кровь пойдёт, — а только что подаст мужу обедать, он начнет её колотить и опять приговаривает:
— Мой жопу, мой жопу!
Вот она и говорит своей тетке:
— Что это, тётушка, когда я подаю мужу обедать, он всегда меня бьет и приговаривает: «Мой жопу, мой жопу!» Кажись, я и так мою, даже до крови растираю!
— Эх ты, дура, дура! Ты мой-та жопу, да не свою, а у чашки.
Как стала мыть жопу у чашки, так и перестал её бить муж.
Муде
Та, что справа. Алсо, у меня книга его сказок и анекдотов была, только без похабщины, тоже проигрывал знатно.
Стоял солдат у хохла на квартире и свёл знакомство с его хозяйкою. Хохол заметил и перестал ходить на работу; все сидит дома. Солдат поднялся на выдумку, переоделся в другую одежду, приходит вечером к хате и стучится в окно. Хохлушка спрашивает:
— Кто там?
А солдат отвечает:
— Бабе.
— Какой бабе?
— Какой хохлов ебе! Что, хозяин дома?
— На что тебе?
— Да вот последовал указ всех хохлов перееть! Отпирай-ка скорей двери!
Хохол испугался, не знает, куда деваться, схватил кожух, залез под лавку и укрылся тем кожухом. Хохлушка отперла двери и впустила солдата; вошёл он в хату и кричит:
— Где же хозяин?
— Его нема дома.
Солдат начал искать его на печи, на полатях и по всем углам — и наконец напал на хохла под лавкою.
— А это кто?
Хозяйка говорит:
— Это теля.
А хохол услыхал и замычал по-телячьи.
— Ну, коли нет хозяина, так сама ложись!
— Ах, Боже мой! Нельзя ли обождать до другого раза, пока хозяин придёт?
— Тебе хорошо — до другого раза! А мне надо обойтить все избы, а не обойду — так триста палок в спину. Ложись-ка скорее; мне с тобой некогда разговаривать.
Хохлушка легла, а солдат начал её осаживать по-свойски, до того припёр ей, что она аж запердела с натуги. Отвалял солдат и ушёл из хаты; хохол вылез из-под лавки и говорит:
— Ну, спасибо тебе, жинка, что за меня потрудилась![1] У тебя две дыры: в одну прёт, в другую дух идет — и то ты не утерпела да запердела, а я, кажись, совсем усрался бы! Ох, жинка, ты умна, а я еще умней: ты сказала «теля», а я и замычал по-телячьи!
— Кто там?
А солдат отвечает:
— Бабе.
— Какой бабе?
— Какой хохлов ебе! Что, хозяин дома?
— На что тебе?
— Да вот последовал указ всех хохлов перееть! Отпирай-ка скорей двери!
Хохол испугался, не знает, куда деваться, схватил кожух, залез под лавку и укрылся тем кожухом. Хохлушка отперла двери и впустила солдата; вошёл он в хату и кричит:
— Где же хозяин?
— Его нема дома.
Солдат начал искать его на печи, на полатях и по всем углам — и наконец напал на хохла под лавкою.
— А это кто?
Хозяйка говорит:
— Это теля.
А хохол услыхал и замычал по-телячьи.
— Ну, коли нет хозяина, так сама ложись!
— Ах, Боже мой! Нельзя ли обождать до другого раза, пока хозяин придёт?
— Тебе хорошо — до другого раза! А мне надо обойтить все избы, а не обойду — так триста палок в спину. Ложись-ка скорее; мне с тобой некогда разговаривать.
Хохлушка легла, а солдат начал её осаживать по-свойски, до того припёр ей, что она аж запердела с натуги. Отвалял солдат и ушёл из хаты; хохол вылез из-под лавки и говорит:
— Ну, спасибо тебе, жинка, что за меня потрудилась![1] У тебя две дыры: в одну прёт, в другую дух идет — и то ты не утерпела да запердела, а я, кажись, совсем усрался бы! Ох, жинка, ты умна, а я еще умней: ты сказала «теля», а я и замычал по-телячьи!
Говно какое-то.
Как ремешок к попе в гости ходил.
Ехал хохол с жинкою и сыном в город на волах, а кирасир привязал на дороге кобылу к дереву и ебёт её.
— Что ты, москаль, делаешь?[1]
— Да вот казенная лошадь сплечилась, так лечу!
А хохлушка думает: «Верно, у него хуй большой! Ишь кобылу ебёт!» Взяла и села в телеге на грядку; колесо ударилось в канаву, хохлушка упала с телеги и кричит:
— Беги скорей за солдатом, я сплечилась!
Хохол побежал, догнал солдата:
— Москаль! Будь родной отец, помоги, пожалуйста, у меня хозяйка сплечилась.
— Что делать, надо помочь твоему горю!
Воротился солдат, хохлушка лежит на земле да стонет:
— Ай, батиньки, я сплечилась.
— Есть у тебя, — спрашивает солдат хохла,— рядно, чем телегу накрыть?
— Есть.
— Хорошо; давай сюда!
Накрыл телегу и положил туда хохлушку.
— А есть ли у тебя хлеб-соль?
— Есть.
Солдат взял кусочек хлеба и посолил.
— Ну, хохол! Ступай, держи волов, чтобы с места не трогались.
Хохол ухватил их за рога и держит, а солдат влез на телегу и давай еть хохлушку. Сын увидал, что солдат на матери лежит, сказал:
— Тятько, а тятько! Москаль мамку ебёт.
— И то, сынок, кажись, ебёт! Да нет, хлеб-соль его не попустит!
Солдат отработал и вылез из телеги; хохлушка говорит:
— Ну, спасибо, москаль! Вот тебе карбованец.
Хохол достал кошелек, дает ему два карбованца:
— Спасибо, москаль, что жинку вылечил!
— Что ты, москаль, делаешь?[1]
— Да вот казенная лошадь сплечилась, так лечу!
А хохлушка думает: «Верно, у него хуй большой! Ишь кобылу ебёт!» Взяла и села в телеге на грядку; колесо ударилось в канаву, хохлушка упала с телеги и кричит:
— Беги скорей за солдатом, я сплечилась!
Хохол побежал, догнал солдата:
— Москаль! Будь родной отец, помоги, пожалуйста, у меня хозяйка сплечилась.
— Что делать, надо помочь твоему горю!
Воротился солдат, хохлушка лежит на земле да стонет:
— Ай, батиньки, я сплечилась.
— Есть у тебя, — спрашивает солдат хохла,— рядно, чем телегу накрыть?
— Есть.
— Хорошо; давай сюда!
Накрыл телегу и положил туда хохлушку.
— А есть ли у тебя хлеб-соль?
— Есть.
Солдат взял кусочек хлеба и посолил.
— Ну, хохол! Ступай, держи волов, чтобы с места не трогались.
Хохол ухватил их за рога и держит, а солдат влез на телегу и давай еть хохлушку. Сын увидал, что солдат на матери лежит, сказал:
— Тятько, а тятько! Москаль мамку ебёт.
— И то, сынок, кажись, ебёт! Да нет, хлеб-соль его не попустит!
Солдат отработал и вылез из телеги; хохлушка говорит:
— Ну, спасибо, москаль! Вот тебе карбованец.
Хохол достал кошелек, дает ему два карбованца:
— Спасибо, москаль, что жинку вылечил!
Ну охуеть.
Лол, медведя откупорили
Жернова по воде плавают, на них собака сидит, голову согнувши, хвост в жопу воткнувши, повизгивает, лапу полизывает[1].
— Ты ехал мимо архиерейского дома?
— Ехал; там кони поседланы, седоки посожены, в трубы играют, черт знает кого, ебена мать, величают! Говорят: архиерея на соловой кобыле венчают…
— А ростовского медведя видел?
— Видел.
— Каков?
— Серый!
— Какой, ебёна мать, медведь? Пошёл к хую; не бредь! Это волк.
— Хуй те в лоб! У нас волк по лесу побёгивает, ушами подёргивает.
— Это заяц,.
— Кляп ты знаешь! Это трус.
— Говна тебе кус!.
— Ты ехал мимо архиерейского дома?
— Ехал; там кони поседланы, седоки посожены, в трубы играют, черт знает кого, ебена мать, величают! Говорят: архиерея на соловой кобыле венчают…
— А ростовского медведя видел?
— Видел.
— Каков?
— Серый!
— Какой, ебёна мать, медведь? Пошёл к хую; не бредь! Это волк.
— Хуй те в лоб! У нас волк по лесу побёгивает, ушами подёргивает.
— Это заяц,.
— Кляп ты знаешь! Это трус.
— Говна тебе кус!.
А я подумал что это был оче малый пинус
И в чем урок этой сказки?
Дружба народов прям.
Вот тебе сказка про малый пинус:
Жил мужик да баба, у них был сын-дурак. Задумал он, как бы жениться да поспать с женою, и то и дело пристаёт к отцу:
— Жени меня, батюшка!
Отец и говорит ему:
— Погоди, сынок! Ещё рано тебя женить: хуй твой не достаёт еще до жопы; когда достанет до жопы — в ту пору тебя и женю.
Вот сын схватился руками за хуй, натянул его как можно крепче, посмотрел — и точно правда, не достаёт немного до жопы.
— Да, — говорит, — и то рано мне жениться, хуй ещё маленькой, до жопы не хватает! Надо повременить годик-другой.
Время идёт себе да идёт, а дураку только и работы, что вытягивает хуй. И вот-таки добился он толку, стал хуй его доставать не только до жопы — и через хватает, и говорит отцу:
— Ну, батюшка! Теперича пора меня женить: хуй мой через жопу хватает! Не стыдно будет и с женою спать; сам её удовольствую, не пущу в чужие люди!
Отец подумал себе: «Какого ожидать от дурака толку!» И сказал ему:
— Ну, сынок! Когда хуй у тебя такой большой вырос, что через жопу хватает, то и женить тебя не для чего; живи холостой. Сиди дома, да своим хуем еби себя в жопу!
Тем дело и кончилось.
С собаки в голос
>собака сидит
проиграл
Говна тебе кус!
1. Не заниматься самолечением, а обращаться къ лекарю.
2. Солблюдать технику безопасности.
Это что, Герка тред?
Лол.
Это баян
Жил-был барин с барыней. Вот барин ослеп, а барыня загуляла с одним подьячим. Стал барин подумывать: не блядует ли с кем жена, и шагу не даст ей без себя сделать. Что делать? Раз пошла она с мужем в сад, и подьячий туда же пришел. Захотелось ей дать подьячему. Вот муж-то слепой у яблони сидит, а жена своё дело справляет, подьячему поддаёт. А сосед ихний смотрит из своего дома, из окна в сад, увидал, что там строится: подьячий на барыне сидит, — и сказывает свой жене:
— Посмотри-ка, душенька, что у яблони-то делается. Ну, что как теперя откроет Бог слепому глаза, да увидит он — что тогда будет? Ведь он её до смерти убьет.
— И, душенька! Ведь и нашей сестре Бог увёртку даёт!
— А какая тут увёртка?
— Тогда узнаешь.
На тот грех и открыл Господь слепому барину глаза: увидел он, что на его барыне подьячий сидит, и закричал:
— Ах ты, курва! Что ты делаешь, проклятая блядь!
А барыня:
— Ах как я рада, милый мой! Ведь сегодня ночью приснилось мне: сделай-де грех с таким-то подьячим, и Господь за то откроет твоему мужу глаза. Вот оно и есть правда: за мои труды Бог дал тебе очи.
— Посмотри-ка, душенька, что у яблони-то делается. Ну, что как теперя откроет Бог слепому глаза, да увидит он — что тогда будет? Ведь он её до смерти убьет.
— И, душенька! Ведь и нашей сестре Бог увёртку даёт!
— А какая тут увёртка?
— Тогда узнаешь.
На тот грех и открыл Господь слепому барину глаза: увидел он, что на его барыне подьячий сидит, и закричал:
— Ах ты, курва! Что ты делаешь, проклятая блядь!
А барыня:
— Ах как я рада, милый мой! Ведь сегодня ночью приснилось мне: сделай-де грех с таким-то подьячим, и Господь за то откроет твоему мужу глаза. Вот оно и есть правда: за мои труды Бог дал тебе очи.
Господи, я так давно не проигрывал!
Яб лизнул
Трахтенберг интереснее рассказывал
Ты бы и у барыни лизнул
Ты бы и у поддьячего лизнул
Да у тебя же ОРЕХИ ИЗ ЖОПЫ ПОСЫПАЛИСЬ
У меня не встаёт на обычный прон и на пикчи, но с этой истории хуй улетел в небеса. Блжад, похоже что кто-то сейчас сорвёт месячный нофап.
В некотором царстве жил-был дворянин, у него была дочь-красавица. Пошла она как-то погулять, а лакей идет за ней позади да думает:
— Эка ловкая штука! Ничего б, кажись, не желал на свете, только б отработать ее хоть один разок, тогда б и помирать не страшно было!
Думал, думал, не вытерпел и сказал потихоньку:
— Ах, прекрасная барышня, шаркнул бы тебя хоть по-собачьи!
Барышня услыхала эти слова, и как воротилась домой, дождалась ночи и позвала к себе лакея.
— Признавайся, мерзавец, — говорит ему, — что ты говорил, как я гулять ходила?
— Виноват, сударыня! Так-то и так-то говорил.
— Ну, коли хотел, так и делай сейчас по-собачьи, не то всё папеньке расскажу…
Вот барышня заворотила подол, стала посреди горницы раком и говорит лакею:
— Нагибайся да нюхай, как собаки делают!
Холуй нагнулся и понюхал.
— Ну, теперича языком лизни, как собаки лижут!
Лакей лизнул раз, и два, и три раза.
— Ну, теперь бегай вокруг меня!
Начал он кругом барышни бегать: обежал разов десяток, да опять пришлось нюхать и лизать её языком. Что делать? Морщится, да нюхает, плюет, да лижет!
— Ну, теперича на первый раз будет, — сказала барышня, — ступай ложись себе спать, а завтра вечером опять приходи.
На другой день вечером опять барышня позвала к себе лакея:
— Что ж ты, мерзавец, сам не идёшь? Не всякий же день за тобой посылать; сам знай свое дело!
Сейчас заворотила свой подол и стала раком, а лакей стал ей под жопой нюхать и языком в пизде лизать: обежит кругом её разов десять да опять понюхает да полижет. Эдак долгое время угощала его барышня, да потом сжалилась, легла на постель, заворотила подол спереди, дала ему разок поеть и простила всю вину. Лакей отработал да и думает:
— Ну, ничего! Хоть и полизал, да свое взял.
Двигать бедрами на встречу хую во время итьбы.
СМЕ-КА-ЛО-ЧКА
Жил-был старик с женою. Поехал на поле пахать; только прошёл одну борозду — и выпахал котелок с деньгами. Обрадовался мужик, схватил котелок, и только хотел припрятать — подходит солдат, увидал деньги и говорит:
— Послушай, мужик! Это мои деньги. Коли отдашь их мне, то сколько борозд пропашешь нынче, столько и котелков с деньгами найдёшь!
Мужик подумал-подумал и отдал солдату свою находку. Начал опять пахать; прошёл одну борозду — нет денег, прошел другую — тоже нет!
— Видно, соху пущаю мелко, — думает мужик и пустил соху поглубже: едва лошадь тянуть может! А денег всё нету. Приходит к нему хозяйка с обедом и давай его ругать:
— Какой ты хозяин! Бога ты не боишься, поди-кась, как лошадь упарил! Зачем так глубоко пашешь?
— Послушай, жена! — говорит мужик. — Только приехал я на поле да прошел первую борозду, сейчас и вырыл котелок, полный денег. Да принеси на ту пору нечистая сила солдата. Коли ты, говорит, отдашь мне эти деньги, то сколько ни пройдёшь за день борозд, столько и котелков с деньгами найдёшь. Я ему и отдал свою находку. Стал пахать, да вижу, что нет ничего, и подумал себе: видно, соха берет мелко; ну, взял и пустил её поглубже. Пахал-пахал, целый день пахал, а толку нету!
— Экой ты дурак! Попало счастье, не мог сберечь. А в какую сторону пошёл солдат?
— Да прямо вот по этой дороге.
— Пойду-ка его догоню!
И пошла хозяйка со своим сынишкой догонять солдата. Шли-шли и видят: идёт впереди какой-то солдат и несёт в руках котелок. Нагнали.
— Здорово, служивой! Куда Бог несёт?
— Иду в отпуск, голубушка!
— А в какую деревню?
— Да в такую-то.
— Ну и мне туда же, пойдём вместе.
— Пойдём.
Идут вместе и разговаривают:
— Как тебя, голубушка, зовут?
— Ах, служивый, нас с сыном так зовут, что и сказать стыдно.
— Что за стыдно? Украсть — стыдно, а сказать — ничего, всё можно.
— Да видишь, меня-то зовут Насеру, а сына Насрал.
— Ну, что же — это ничего!
Пришли они на постоялый двор и легли ночевать. Только солдат заснул, баба вытащила у него котелок, разбудила сына ушла с ним домой. Солдат проснулся, хватился — а денег нет стал звать:
— Насеру, Насеру!
А хозяин услыхал и говорит:
— Служивый, ступай в нужник срать.
Солдат видит, что баба не откликается, давай звать мальчика:
— Насрал, Насрал!
А хозяин заругался:
— Экой ты, служба! Таки насрал в хате.
Взял солдата и выгнал вон
Жил-был старик с женою. Поехал на поле пахать; только прошёл одну борозду — и выпахал котелок с деньгами. Обрадовался мужик, схватил котелок, и только хотел припрятать — подходит солдат, увидал деньги и говорит:
— Послушай, мужик! Это мои деньги. Коли отдашь их мне, то сколько борозд пропашешь нынче, столько и котелков с деньгами найдёшь!
Мужик подумал-подумал и отдал солдату свою находку. Начал опять пахать; прошёл одну борозду — нет денег, прошел другую — тоже нет!
— Видно, соху пущаю мелко, — думает мужик и пустил соху поглубже: едва лошадь тянуть может! А денег всё нету. Приходит к нему хозяйка с обедом и давай его ругать:
— Какой ты хозяин! Бога ты не боишься, поди-кась, как лошадь упарил! Зачем так глубоко пашешь?
— Послушай, жена! — говорит мужик. — Только приехал я на поле да прошел первую борозду, сейчас и вырыл котелок, полный денег. Да принеси на ту пору нечистая сила солдата. Коли ты, говорит, отдашь мне эти деньги, то сколько ни пройдёшь за день борозд, столько и котелков с деньгами найдёшь. Я ему и отдал свою находку. Стал пахать, да вижу, что нет ничего, и подумал себе: видно, соха берет мелко; ну, взял и пустил её поглубже. Пахал-пахал, целый день пахал, а толку нету!
— Экой ты дурак! Попало счастье, не мог сберечь. А в какую сторону пошёл солдат?
— Да прямо вот по этой дороге.
— Пойду-ка его догоню!
И пошла хозяйка со своим сынишкой догонять солдата. Шли-шли и видят: идёт впереди какой-то солдат и несёт в руках котелок. Нагнали.
— Здорово, служивой! Куда Бог несёт?
— Иду в отпуск, голубушка!
— А в какую деревню?
— Да в такую-то.
— Ну и мне туда же, пойдём вместе.
— Пойдём.
Идут вместе и разговаривают:
— Как тебя, голубушка, зовут?
— Ах, служивый, нас с сыном так зовут, что и сказать стыдно.
— Что за стыдно? Украсть — стыдно, а сказать — ничего, всё можно.
— Да видишь, меня-то зовут Насеру, а сына Насрал.
— Ну, что же — это ничего!
Пришли они на постоялый двор и легли ночевать. Только солдат заснул, баба вытащила у него котелок, разбудила сына ушла с ним домой. Солдат проснулся, хватился — а денег нет стал звать:
— Насеру, Насеру!
А хозяин услыхал и говорит:
— Служивый, ступай в нужник срать.
Солдат видит, что баба не откликается, давай звать мальчика:
— Насрал, Насрал!
А хозяин заругался:
— Экой ты, служба! Таки насрал в хате.
Взял солдата и выгнал вон
Есть мультик, как заяц медведя отработал. Все то же самое.
Реально, сделал бы какой-нибудь художник-кун комиксы по этим стори, было бы 10/10.
Читал.
Охуительная история.
Ты удивлен, почему мужик волка не выеб?
DVA STOOLA EDITION
Жили-были два мужика, вспахали себе землю и поехали сеять рожь. Идет мимо старец, подходит к одному мужику и говорит:
— Здравствуй, мужичок!
— Здравствуй, старичок!
— Что ты сеешь?
— Рожь, дедушка.
— Ну, помоги тебе Бог, зародись твоя рожь высока и зерном полна!
Подходит старец к другому мужику:
— Здравствуй, мужичок. Что ты сеешь?
— На что тебе надо знать? Я сею хуи!
— Ну и зародись тебе хуи!
Старец ушел, а мужики посеяли рожь, заборонили и уехали домой.
Как стала весна, да пошли дожди — у первого мужика взошла рожь и густая, и большая, а у другого мужика взошли все хуи красноголовые, так-таки всю десятину и заняли: и ногой ступить негде, всё хуи! Приехали мужики посмотреть, каково их рожь взошла; у одного дух не нарадуется, глядя на свою полосу, а у другого так сердце и замирает:
— Что,— думает,— буду я теперича делать с эдакими чертями?
Дождались мужики — вот и жнитво пришло, выехали в поле: один начал рожь жать, а другой смотрит — у него на полосе поросли хуи аршина в полтора. Стоят себе красноголовые, словно мак цветет. Вот мужик поглазел, поглазел, покачал головой и поехал назад домой; а приехавши, собрал ножи, наточил повострее, взял с собой ниток и бумаги, и опять воротился на свою десятину, и начал хуи срезывать. Срежет пару, обвернёт в бумагу, завяжет хорошенько ниткою и положит в телегу. Посрезывал все и повез в город продавать.
— Дай-ка,— думает,— повезу, не продам ли какой дуре хошь одну парочку!
Везёт по улице и кричит во всё горло:
— Не надо ли кому хуёв, хуёв, хуёв! У меня славные продажные хуи, хуи, хуи!
Услыхала одна барыня, посылает горничную девушку:
— Поди, поскорее спроси, что продаёт этот мужик? Девка выбежала:
— Послушай, мужичок! Что ты продаёшь?
— Хуи, сударыня!
Приходит она назад в горницу и стыдится барыне сказать:
— Сказывай же, дура! — говорит барыня,— не стыдись! Ну, что он продаёт?
— Да вот что, сударыня, он, подлец, хуи продаёт!
— Эка дура! Беги скорей, догони да поторгуй, что он с меня за пару возьмёт?
Девка воротила мужика и спрашивает:
— Что парочка стоит?
— Да без торгу сто рублей.
Как только сказала девка про то барыне, она сейчас же вынула сто рублей.
— На,— говорит, — поди, да смотри, выбери, какие получше, подлиннее да потолще.
Приносит девка мужику деньги и упрашивает:
— Только, пожалуйста, мужичок, дай каких получше.
— Они у меня все хороши уродились!
Взяла горничная пару добрых хуёв, приносит и подает барыне; та посмотрела и показались ей оченно. Сует себе куда надыть, а они не лезут.
— Что же тебе мужик сказал,— спрашивает она у девушки, — как командовать ими, чтобы действовали?
— Ничего не сказал, сударыня.
— Эка ты дура! Поди сейчас спроси.
Побежала опять к мужику:
— Послушай, мужичок, скажи, как твоим товаром командовать, чтоб мог действовать?
— А мужик говорит:
— Коли дашь ещё сто рублей, так скажу!
Горничная скорей к барыне:
— Так и так, даром не сказывает, сударыня, а просит ещё сто рублей.
— Такую штуку и за двести рублей купить — не дорого!
Взял мужик новую сотню и говорит:
— Коли барыня захочет, пусть только скажет: «Но-но!»
Барыня сейчас легла на кровать, заворотила свой подол и командует: «Но-но!» Как пристали к ней оба хуя, да как зачали её нажаривать, барыня уж и сама не рада, а вытащить их не может. Как от беды избавиться? Посылает она горничную:
— Поди, догоняй этого сукина сына, да спроси у него, что надо сказать, чтоб они отстали!
Бросилась девка со всех ног:
— Скажи, мужичок! Что нужно сказать, чтобы хуи от барыни отстали? А то они барыню совсем замучили!
А мужик:
— Коли даст ещё сто рублей, так скажу!
Прибегает девка домой, а барыня еле жива на кровати лежит.
— Возьми,— говорит,— в комоде последние сто рублей, да неси подлецу поскорей! А то смерть моя приходит!
Взял мужик и третью сотню и говорит:
— Пусть скажет только: «Тпрруй» — и они сейчас отстанут.
Прибежала горничная и видит — барыня уж совсем без памяти и язык высунула,— вот она сама крикнула на них:
— Тпрру!
Оба хуя сейчас выскочили. Полегчало барыне; встала она с кровати, взяла и припрятала хуи, и стала жить в своё удовольствие. Как только захочется, сейчас достанет их, скомандует, и хуи станут её отрабатывать, пока не закричит барыня:
— Тпрру![1]
В одно время случилось барыне поехать в гости в иную деревню, и позабыла она взять эти хуи с собой. Побыла в гостях до вечера и стало ей скучно: собирается домой. Тут зачали её упрашивать, чтоб осталась переночевать.
— Никак невозможно,— говорит барыня, — я позабыла дома одну секретную штуку, без которой мне не заснуть!
— Да коли хотите,— отвечают ей хозяева,— мы пошлём за нею хорошего, надёжного человека, чтоб привез её в целости.
Барыня согласилась. Сейчас нарядили лакея, чтоб оседлал доброго коня, ехал в барынин дом и привез такую-то вещь.
— Спроси,— сказывает барыня, — у моей горничной, уж она знает, где эта штука спрятана.
Вот лакей приехал, горничная вынесла ему два хуя, оба завёрнуты в бумагу, и отдала. Лакей положил их в задний карман, сел верхом и поехал назад. Пришлось ему по дороге выезжать на гору, а лошадь была ленивая, и только что он начал понукать её: «Но-но» — как они вдруг выскочили оба и ну его зажаривать в жопу, холуй ажно испугался!
— Что за чудо такое. Откуда они проклятые взялись?
Пришло холую хоть до слёз, не знает, как и быть! Да стала лошадь с горы спускаться прытко, так он закричал на неё:
— Тпру!,— хуи сейчас из жопы и повыскакивали вон.
Вот он подобрал их, завернул в бумагу, привёз и подаёт барыне.
— Что, благополучно? — спрашивает барыня.
— Да ну их к чёрту,— говорит холуй,— коли б на дороге да не гора, они заебли б меня до двора
Жили-были два мужика, вспахали себе землю и поехали сеять рожь. Идет мимо старец, подходит к одному мужику и говорит:
— Здравствуй, мужичок!
— Здравствуй, старичок!
— Что ты сеешь?
— Рожь, дедушка.
— Ну, помоги тебе Бог, зародись твоя рожь высока и зерном полна!
Подходит старец к другому мужику:
— Здравствуй, мужичок. Что ты сеешь?
— На что тебе надо знать? Я сею хуи!
— Ну и зародись тебе хуи!
Старец ушел, а мужики посеяли рожь, заборонили и уехали домой.
Как стала весна, да пошли дожди — у первого мужика взошла рожь и густая, и большая, а у другого мужика взошли все хуи красноголовые, так-таки всю десятину и заняли: и ногой ступить негде, всё хуи! Приехали мужики посмотреть, каково их рожь взошла; у одного дух не нарадуется, глядя на свою полосу, а у другого так сердце и замирает:
— Что,— думает,— буду я теперича делать с эдакими чертями?
Дождались мужики — вот и жнитво пришло, выехали в поле: один начал рожь жать, а другой смотрит — у него на полосе поросли хуи аршина в полтора. Стоят себе красноголовые, словно мак цветет. Вот мужик поглазел, поглазел, покачал головой и поехал назад домой; а приехавши, собрал ножи, наточил повострее, взял с собой ниток и бумаги, и опять воротился на свою десятину, и начал хуи срезывать. Срежет пару, обвернёт в бумагу, завяжет хорошенько ниткою и положит в телегу. Посрезывал все и повез в город продавать.
— Дай-ка,— думает,— повезу, не продам ли какой дуре хошь одну парочку!
Везёт по улице и кричит во всё горло:
— Не надо ли кому хуёв, хуёв, хуёв! У меня славные продажные хуи, хуи, хуи!
Услыхала одна барыня, посылает горничную девушку:
— Поди, поскорее спроси, что продаёт этот мужик? Девка выбежала:
— Послушай, мужичок! Что ты продаёшь?
— Хуи, сударыня!
Приходит она назад в горницу и стыдится барыне сказать:
— Сказывай же, дура! — говорит барыня,— не стыдись! Ну, что он продаёт?
— Да вот что, сударыня, он, подлец, хуи продаёт!
— Эка дура! Беги скорей, догони да поторгуй, что он с меня за пару возьмёт?
Девка воротила мужика и спрашивает:
— Что парочка стоит?
— Да без торгу сто рублей.
Как только сказала девка про то барыне, она сейчас же вынула сто рублей.
— На,— говорит, — поди, да смотри, выбери, какие получше, подлиннее да потолще.
Приносит девка мужику деньги и упрашивает:
— Только, пожалуйста, мужичок, дай каких получше.
— Они у меня все хороши уродились!
Взяла горничная пару добрых хуёв, приносит и подает барыне; та посмотрела и показались ей оченно. Сует себе куда надыть, а они не лезут.
— Что же тебе мужик сказал,— спрашивает она у девушки, — как командовать ими, чтобы действовали?
— Ничего не сказал, сударыня.
— Эка ты дура! Поди сейчас спроси.
Побежала опять к мужику:
— Послушай, мужичок, скажи, как твоим товаром командовать, чтоб мог действовать?
— А мужик говорит:
— Коли дашь ещё сто рублей, так скажу!
Горничная скорей к барыне:
— Так и так, даром не сказывает, сударыня, а просит ещё сто рублей.
— Такую штуку и за двести рублей купить — не дорого!
Взял мужик новую сотню и говорит:
— Коли барыня захочет, пусть только скажет: «Но-но!»
Барыня сейчас легла на кровать, заворотила свой подол и командует: «Но-но!» Как пристали к ней оба хуя, да как зачали её нажаривать, барыня уж и сама не рада, а вытащить их не может. Как от беды избавиться? Посылает она горничную:
— Поди, догоняй этого сукина сына, да спроси у него, что надо сказать, чтоб они отстали!
Бросилась девка со всех ног:
— Скажи, мужичок! Что нужно сказать, чтобы хуи от барыни отстали? А то они барыню совсем замучили!
А мужик:
— Коли даст ещё сто рублей, так скажу!
Прибегает девка домой, а барыня еле жива на кровати лежит.
— Возьми,— говорит,— в комоде последние сто рублей, да неси подлецу поскорей! А то смерть моя приходит!
Взял мужик и третью сотню и говорит:
— Пусть скажет только: «Тпрруй» — и они сейчас отстанут.
Прибежала горничная и видит — барыня уж совсем без памяти и язык высунула,— вот она сама крикнула на них:
— Тпрру!
Оба хуя сейчас выскочили. Полегчало барыне; встала она с кровати, взяла и припрятала хуи, и стала жить в своё удовольствие. Как только захочется, сейчас достанет их, скомандует, и хуи станут её отрабатывать, пока не закричит барыня:
— Тпрру![1]
В одно время случилось барыне поехать в гости в иную деревню, и позабыла она взять эти хуи с собой. Побыла в гостях до вечера и стало ей скучно: собирается домой. Тут зачали её упрашивать, чтоб осталась переночевать.
— Никак невозможно,— говорит барыня, — я позабыла дома одну секретную штуку, без которой мне не заснуть!
— Да коли хотите,— отвечают ей хозяева,— мы пошлём за нею хорошего, надёжного человека, чтоб привез её в целости.
Барыня согласилась. Сейчас нарядили лакея, чтоб оседлал доброго коня, ехал в барынин дом и привез такую-то вещь.
— Спроси,— сказывает барыня, — у моей горничной, уж она знает, где эта штука спрятана.
Вот лакей приехал, горничная вынесла ему два хуя, оба завёрнуты в бумагу, и отдала. Лакей положил их в задний карман, сел верхом и поехал назад. Пришлось ему по дороге выезжать на гору, а лошадь была ленивая, и только что он начал понукать её: «Но-но» — как они вдруг выскочили оба и ну его зажаривать в жопу, холуй ажно испугался!
— Что за чудо такое. Откуда они проклятые взялись?
Пришло холую хоть до слёз, не знает, как и быть! Да стала лошадь с горы спускаться прытко, так он закричал на неё:
— Тпру!,— хуи сейчас из жопы и повыскакивали вон.
Вот он подобрал их, завернул в бумагу, привёз и подаёт барыне.
— Что, благополучно? — спрашивает барыня.
— Да ну их к чёрту,— говорит холуй,— коли б на дороге да не гора, они заебли б меня до двора
Проиграл.
>с эдакими чертями
Проиграл.
Чушь какая-то, он с таким же успехом мог тогда сказать, что указ вышел хозяйку выебать, хуле.
Жили-были мужик да баба и была у них дочь, девка молодая. Пошла она бороновать огород; бороновала, бороновала, только и позвали её в избу блины есть. Она пошла, а лошадь совсем с бороною оставила в огороде:
— Пущай постоит, пока ворочусь.
Только у ихнего соседа был сын — парень глупой. Давно хотелось ему поддеть эту девку, а как, не придумает. Увидал он лошадь с бороною, перелез через изгороду, выпряг коня и завел его в свой огород. Борону хоть и оставил на старом месте, да оглобли-то просунул сквозь изгороду к себе и запряг опять лошадь-то. Девка пришла и далась диву:
— Что бы это такое — борона на одной стороне забора, а лошадь на другой?
И давай бить кнутом свою клячу да приговаривать!
— Какой чёрт тебя занёс! Умела втесаться, умей и вылезать: ну, ну, выноси!
А парень стоит, смотрит да посмеивается.
— Хочешь, — говорит, — помогу, только ты дай мне…
Девка-то была воровата:
— Пожалуй, — говорит, а у неё на примете была старая щучья голова, на огороде валялась, разинувши пасть. Она подняла ту голову, засунула в рукав и говорит:
— Я к тебе не полезу, да и ты сюда-то не лазь, чтоб не увидал кто, а давай-ка лучше сквозь этот тынок. Скорей просовывай кляп, а я уж тебе наставлю.
Парень вздрочил кляп и просунул его сквозь тын, а девка взяла щучью голову, раззявила её и посадила на плешь. Он как дернет — и ссадил хуй до крови. Ухватился за кляп руками и побежал домой, сел в угол и помалкивает.
— Ах, мать её так, — думает про себя, — да как больно пизда-то у неё кусается! Только бы хуй зажил, а то я сроду ни у какой девки просить не стану!
Вот пришла пора: вздумали женить этого парня, сосватали его на соседской девке и женили. Живут они день и другой и третий, живут и неделю, другую и третью. Парень боится и дотронуться до жены. Вот надо ехать к тёще, поехали. Дорогой молодая-то и говорит мужу:
— Послушай-ка, милый Данилушка! Что же ты женился, а дела со мной не имеешь? Коли не сможешь, на что было чужой век заедать даром?
А Данило ей:
— Нет, теперь ты меня не обманешь! У тебя пизда кусается. Мой кляп с тех пор долго болел, насилу зажил.
— Врёшь, — говорит она, — это я в то время пошутила над тобою, а теперь не бойся. На-ка попробуй хоша дорогою, самому полюбится.
Тут его взяла охота, заворотил ей подол и сказал:
— Постой, Варюха, дайка-ся я тебе ноги привяжу, коли станет кусаться, так я смогу выскочить да уйти.
Отвязал он вожжи и скрутил ей голые ляжки. Струмент у него был порядочный, как надавил он Варюху-та, как она закричит благим матом, а лошадь была молодая, испугалась и начала мыкать (сани то сюда, то туда), вывалила парня, а Варюху так с голыми ляжками и примчала на тёщин двор. Тёща смотрит в окно, видит: лошадь-то зятева, и подумала, верно, это он говядины к празднику привез, пошла встречать, а то её дочка.
— Ах, матушка, — кричит, — развяжи-ка поскорей, покедова никто не видал.
Старуха развязала её, расспросила, что и как.
— А муж-то где?
— Да его лошадь вывалила!
Вот вошли в избу, смотрят в окно — идёт Данилка, подошёл к мальчишкам, что в бабки играли, остановился и загляделся. Тёща послала за ним старшую дочь. Та приходит:
— Здравствуй, Данила Иванович!
— Здорово.
— Иди в избу, только тебя и недостаёт!
— А Варвара у вас?
— У нас.
— А кровь у неё унялась?
Та плюнула и ушла от него. Тёща послала за ним сноху, эта ему угодила.
— Пойдём, пойдём, Данилушка, уж кровь давно унялась.
Привела его в избу, а тёща встречает и говорит:
— Добро пожаловать, любезный затюшка!
— А Варвара у вас?
— У нас.
— А кровь у нее унялась?
— Давно унялась.
Вот он вытащил свой кляп, показывает тёще и говорит.
— Вот, матушка, это шило всё в ней было!
— Ну, ну, садись, пора обедать.
Сели и стали пить и есть. Как подали яичницу, дураку и захотелось всю её одному съесть, вот он и придумал, да и ловко же вытащил кляп, ударил по плеши ложкою и сказал:
— Вот это шило всё в Варюхе было! — да и начал мешать своею ложкою яичницу.
Тут делать нечего, полезли все из-за стола вон, а он приел яичницу один, и стал благодарствовать тёще за хлеб за соль.
— Пущай постоит, пока ворочусь.
Только у ихнего соседа был сын — парень глупой. Давно хотелось ему поддеть эту девку, а как, не придумает. Увидал он лошадь с бороною, перелез через изгороду, выпряг коня и завел его в свой огород. Борону хоть и оставил на старом месте, да оглобли-то просунул сквозь изгороду к себе и запряг опять лошадь-то. Девка пришла и далась диву:
— Что бы это такое — борона на одной стороне забора, а лошадь на другой?
И давай бить кнутом свою клячу да приговаривать!
— Какой чёрт тебя занёс! Умела втесаться, умей и вылезать: ну, ну, выноси!
А парень стоит, смотрит да посмеивается.
— Хочешь, — говорит, — помогу, только ты дай мне…
Девка-то была воровата:
— Пожалуй, — говорит, а у неё на примете была старая щучья голова, на огороде валялась, разинувши пасть. Она подняла ту голову, засунула в рукав и говорит:
— Я к тебе не полезу, да и ты сюда-то не лазь, чтоб не увидал кто, а давай-ка лучше сквозь этот тынок. Скорей просовывай кляп, а я уж тебе наставлю.
Парень вздрочил кляп и просунул его сквозь тын, а девка взяла щучью голову, раззявила её и посадила на плешь. Он как дернет — и ссадил хуй до крови. Ухватился за кляп руками и побежал домой, сел в угол и помалкивает.
— Ах, мать её так, — думает про себя, — да как больно пизда-то у неё кусается! Только бы хуй зажил, а то я сроду ни у какой девки просить не стану!
Вот пришла пора: вздумали женить этого парня, сосватали его на соседской девке и женили. Живут они день и другой и третий, живут и неделю, другую и третью. Парень боится и дотронуться до жены. Вот надо ехать к тёще, поехали. Дорогой молодая-то и говорит мужу:
— Послушай-ка, милый Данилушка! Что же ты женился, а дела со мной не имеешь? Коли не сможешь, на что было чужой век заедать даром?
А Данило ей:
— Нет, теперь ты меня не обманешь! У тебя пизда кусается. Мой кляп с тех пор долго болел, насилу зажил.
— Врёшь, — говорит она, — это я в то время пошутила над тобою, а теперь не бойся. На-ка попробуй хоша дорогою, самому полюбится.
Тут его взяла охота, заворотил ей подол и сказал:
— Постой, Варюха, дайка-ся я тебе ноги привяжу, коли станет кусаться, так я смогу выскочить да уйти.
Отвязал он вожжи и скрутил ей голые ляжки. Струмент у него был порядочный, как надавил он Варюху-та, как она закричит благим матом, а лошадь была молодая, испугалась и начала мыкать (сани то сюда, то туда), вывалила парня, а Варюху так с голыми ляжками и примчала на тёщин двор. Тёща смотрит в окно, видит: лошадь-то зятева, и подумала, верно, это он говядины к празднику привез, пошла встречать, а то её дочка.
— Ах, матушка, — кричит, — развяжи-ка поскорей, покедова никто не видал.
Старуха развязала её, расспросила, что и как.
— А муж-то где?
— Да его лошадь вывалила!
Вот вошли в избу, смотрят в окно — идёт Данилка, подошёл к мальчишкам, что в бабки играли, остановился и загляделся. Тёща послала за ним старшую дочь. Та приходит:
— Здравствуй, Данила Иванович!
— Здорово.
— Иди в избу, только тебя и недостаёт!
— А Варвара у вас?
— У нас.
— А кровь у неё унялась?
Та плюнула и ушла от него. Тёща послала за ним сноху, эта ему угодила.
— Пойдём, пойдём, Данилушка, уж кровь давно унялась.
Привела его в избу, а тёща встречает и говорит:
— Добро пожаловать, любезный затюшка!
— А Варвара у вас?
— У нас.
— А кровь у нее унялась?
— Давно унялась.
Вот он вытащил свой кляп, показывает тёще и говорит.
— Вот, матушка, это шило всё в ней было!
— Ну, ну, садись, пора обедать.
Сели и стали пить и есть. Как подали яичницу, дураку и захотелось всю её одному съесть, вот он и придумал, да и ловко же вытащил кляп, ударил по плеши ложкою и сказал:
— Вот это шило всё в Варюхе было! — да и начал мешать своею ложкою яичницу.
Тут делать нечего, полезли все из-за стола вон, а он приел яичницу один, и стал благодарствовать тёще за хлеб за соль.
Обосрался.
>приняла за монаха
Ну пиздец, лол, как можно зайца за монаха принять
Сел медведь в машину и сгорел.
Что-то туповаты сказки. Народец был неумён.
Доставь.
В голосину!
Жил-был поп; нанял себе работника, привёл его домой:
— Ну, работник, служи хорошенько, я тебя не оставлю.
Пожил работник с неделю, настал сенокос.
— Ну, свет, — говорит поп, — Бог даст, переночуем благополучно, дождёмся утра и пойдём завтра косить сено.
— Хорошо, батюшка!
Дождались они утра, встали рано. Поп и говорит попадье:
— Давай-ка нам, матка, завтракать; мы пойдем на поле, косить сено.
Попадья собрала на стол, сели они вдвоём и позавтракали порядком. Поп говорит работнику:
— Давай, свет, мы и пообедаем за один раз, и будем косить до самого полдня без роздыху.
— Как вам угодно, батюшка. Пожалуй и пообедаем.
— Подавай, матка, на стол обедать! — приказал поп жене.
Она подала им и обед. Они по ложке, по другой хлебнули — и сыты. Поп говорит работнику:
— Давай, свет, за одним столом и пополуднуем и будем косить до самого ужина.
— Как вам угодно, батюшка, полудновать — так полудновать.
Попадья подала на стол полдник. Они опять хлебнули по ложке, по другой — и сыты.
— Всё равно, свет, — говорит поп работнику, — давай заодно и поужинаем, и заночуем в поле — завтра раньше на работу поспеем.
— Давай, батюшка!
Попадья подала им ужинать. Они хлебнули раз-два и встали из-за стола. Работник схватил свой армяк и собирается вон.
— Куда ты, свет? — спрашивает поп.
— Как куда? Сами вы, батюшка, знаете, что после ужина надо спать ложиться.
Пошёл в сарай и проспал до света. С тех пор перестал поп угощать работника зараз завтраком, обедом, полдником и ужином.
мдауш.
Чому все про еблю-то господи, просто в каждой сказке то солдат то разные животные, а сюжет один везде.
даже тут хохлов обоссали
Очевидно, автор извращенец.
Купил старик своей старухе тулуп да под забором всю ночь её ёб. Поутру стала погода мокрая, идёт старушонка, сгорбилась да плачет, а старик вслед за нею да на жену так и скачет. Старуха своему старику говорила:
— Не разорви меня, Гаврила!
А старик был на ухо крепок, тех речей не расслухал да ей в чрево свой хуй вбухал и ёб её до усеру. Не насытится никогда око зрением, жопа бздением, нос табаком, а пизда хорошим елдаком: сколько её не зуди, она всё, гадина, недовольна!
Это присказка, сказка впереди.
Жил-был поп. У попа была дочка, ещё невинная девка. Пришло лето, стал поп нанимать работников косить сено, и нанимает с таким уговором, если дочь его пересикнет через стог сена, что работник накосит, то и заработной платы ему нет. Много нанималось к нему рабочих, да все работали на попа даром: поповна что ни выйдет, так стог и пересикнет. Вот договорился с попом один удалой работник с тем, что будет он косить попу сено, и коли поповна пересикнет, то вся работа пойдёт ни за что. Стал работник косить сено. Накосил и сметал в стог; лёг подле стога, вынул из порток свой хуй и давай его надрачивать. А дочь попова идет к работнику посмотреть на работу, глядит на него да и спрашивает:
— Что это ты, мужичок, делаешь?
— Чесалку поглаживаю.
— Что ж ты этою чесалкою чешешь?
— Давай я тебя почешу! Ложись на сено.
Легла попова дочка, он начал её чесать, да и промахнул её как следует. Встала поповна и говорит:
— Какая славная чесалка!
Потом стала сикать через стог — нет, не берёт; только себя обоссала, словно из решета вылила! Приходит к отцу и сказывает:
— Оченно велик стог — не смогла пересикнуть.
— Ах, дочка! Верно, больно хороший работник! Я его на год найму.
Как только пришёл работник за расплатой, поп пристал к нему:
— Наймись, свет, на год!
— Хорошо, батюшка!
Нанялся он к попу. А поповна так ему рада! Приходит ночью к батраку и говорит:
— Почеши меня!
— Нет, я даром чесать не буду; принеси сто рублей, купи себе чесалку! Поповна принесла ему сто рублей, он и начал чесать её каждую ночь. После того батрак поссорился с попом и говорит ему:
— Рассчитай меня, батька![1]
Рассчитался и ушёл, а дочери на ту пору дома не было; приходит она домой:
— Где работник?
— Он, — говорит поп, — рассчитался и сейчас ушёл на деревню.
— Ах, батюшка! Что вы сделали? Ведь он мою чесалку унёс.
И пустилась бежать за ним в погоню; нагоняет его около речки, батрак засучил портки и стал переходить вброд.
— Отдай мою чесалку! — кричит попова дочь. Батрак поднял камень, бросил в воду.
— Возьми себе! — говорит.
Перешёл на ту сторону и был таков! Поповна подняла подол, полезла в воду и ну искать чесалку: шарит по дну — нет чесалки. Ехал мимо барин и спросил:
— Что ты, голубушка, ищешь?
— Чесалку; я купила её у батрака за сто рублей, а он, уходя, унёс было, да я погналась за ним, так он и бросил её в воду.
Барин вылез из брички, скинул с себя штаны и полез искать чесалку. Искали-искали вдвоём. Вот попова дочь увидала, что у барина висит хуй, как схватит его обеими руками; держит, а сама кричит:
— Ах, барин! Стыдно тебе, вить это моя чесалка; отдай назад![2]
— Что ты делаешь, бесстыдная? Пусти меня! — говорит барин.
— Нет, ты сам бесстыдник! Чужое добро хочешь взять. Отдай мою чесалку! — И потащила барина за хуй к своему отцу.
Поп смотрит в окно: дочка тащит барина за хуй, да всё кричит: — Отдай, подлец, мою чесалку!
А барин жалобно просит:
— Батька, избавь от напрасной смерти! Век тебя не забуду!
Что делать? Поп вынул из порток свой поповский кляп, показывает дочери в окошко и кричит:
— Дочка, а дочка! Вот твоя чесалка!
— И то моя! — говорит дочь — ишь с конца-то красная! А я уж думала, что барин её взял! Сейчас бросила барина и бегом в избу. Барин навострил лыжи — только пятки показывает. А девка вбежала в избу:
— Где моя чесалка, тятинька?
— Ах ты, сякая-такая! — напустился на нее поп. — Гляди, матка, вить у неё честности-то нет!
— Полно, батька, — сказала попадья, — посмотри сам, да получше.
Поп долой портки, и давай свою дочь ети. Как стало попа забирать — он ржёт да кричит:
— Нет, нет, не потеряла дочка честности.
Попадья говорит:
— Батька! Засунь ей честность-то подальше.
— Небось, матка, не выронит; далеча засунул!
А дочь-то ещё молоденька, не умеет поднимать ноги круто.
— Круче, дочка, круче! — кричит попадья. А поп:
— Ах, матка, и так вся в куче!
Так-то и нашла попова дочь чесалку. С тех пор стал поп их обеих чесать, состряпал им по куколке и доселева живёт: дочку с матушкой ебёт!
Вы что, мрази, все сказки в тред перепиливать будете? Ну вы и животные тупорылые, сажи говнотреду
Пиздец лол, вангую этот Сан Николаич просто доебал крестьян своими расспросами и они начали ему откровенную хуйню рассказывать.
Но автор - русский народ. Афанасьев просто собирал фольклор и записывал его.
Тому что это из сборника "Заветные сказки", они у Афанасьева отдельно. Типа эдаулт контент.
Гугли, я не могу серфить со скоростью 8 кбит/с. Алсо, еще мульт был, как медведь охотника выеб, тот постоянно с новым оружием возвращался.
Еще эта облачная проверка, спасибо ддосерам, блять.
Вот эта норм.
Значит, ты зоофил.
HOOYAKOO V PIZDYAKOO
Долго подбирался солдат, как бы уеть хохлушку; вот и выдумал и говорит хохлу:
— Хозяин! у тебя к дому много чертей, спать не дают! А ты каково спал?
— Я, слава Богу, хорошо!
— Ну, я нынче с тобой ляжу!
Хохлушка говорит:
— Пущай с нами ляжет!
Хохол согласился. Вот сам хозяин лёг с краю, хозяйку положил в серёдку к себе передком, а солдат улёгся к стене и ну подталкивать хозяйку через жопу. Хохол протянул тихонько руку и ухватил солдата за хуй.
— А, господа служба, сам спит, а хуяку пустил в чужую пиздяку!
— Что ты, чёртов сын, ухватил меня за хуй? — закричал солдат, — я и жене твоей не позволю — не только тебе!
— А зачем, господа служба, пускаешь хуяку к чужую пиздяку?
— Да разве он лазил туда?
— Ишь какой! Да я его оттуда насилу вытащил!
— Экой блудливой шельма! Ну, намну ж ему бока, не станет он у меня шляться по чужим дырам
Долго подбирался солдат, как бы уеть хохлушку; вот и выдумал и говорит хохлу:
— Хозяин! у тебя к дому много чертей, спать не дают! А ты каково спал?
— Я, слава Богу, хорошо!
— Ну, я нынче с тобой ляжу!
Хохлушка говорит:
— Пущай с нами ляжет!
Хохол согласился. Вот сам хозяин лёг с краю, хозяйку положил в серёдку к себе передком, а солдат улёгся к стене и ну подталкивать хозяйку через жопу. Хохол протянул тихонько руку и ухватил солдата за хуй.
— А, господа служба, сам спит, а хуяку пустил в чужую пиздяку!
— Что ты, чёртов сын, ухватил меня за хуй? — закричал солдат, — я и жене твоей не позволю — не только тебе!
— А зачем, господа служба, пускаешь хуяку к чужую пиздяку?
— Да разве он лазил туда?
— Ишь какой! Да я его оттуда насилу вытащил!
— Экой блудливой шельма! Ну, намну ж ему бока, не станет он у меня шляться по чужим дырам
Мне эти истории напоминают порно-мультики про Хозяйку Корчмы и Девочек с планеты Влагалиана.
Света с Петрозаводска, это ты?
Был-жил мужик, у него была дочь. Говорит она отцу:
— Батюшка, Ванька просил у меня поеть.
— Э, дурная! Зачем давать чужому, мы и сами поебём!
Взял гвоздь, разжёг в печи и прямо ей в пизду и вляпал, так что она три месяца ссать не могла! А Ванька повстречал эту девку да опять начал просить:
— Дай-де мне поеть.
Она и говорит:
— Брешешь, черт Ванька! Меня батюшка поёб, так пизду обжёг, что я три месяца не ссала!
— Не боись, дура! У меня холодный кляп.
— Врёшь, черт Ванька! Дай-ка я пощупаю.
Она взяла его за хуй рукою и закричала:
— Ах ты, черт эдакой! Вишь теплой: макай в воду.
Ванька стал макать в воду, да с натуги и забздел. А она:
— Ишь зашипел! Ведь сказывала, что горяч, так еще обмануть, вор, хочешь!
Так и не дала Ваньке.
>Это присказка, сказка впереди.
Ну еб вашу мать
Давайте вы будете постить только первую половину истории, а я буду конец отгадывать
ETO NE YA
Обосрался.
DA DA TI
ОЛОЛО ДИВАНОН%
>Так и не дала Ваньке.
Блядь, мне батя всегда так говорил, когда я что-то у него спрашивал. И ведь правда, подрос – узнал. Всему учился сам, этот лысый пердун только на велосипеде кататься научил.
С тех пор Ванька оттянул себе хуй ниже колена и стал ебать им себя в жопу да добра наживать
Он тебя ёб а ты и пердел от напруги?
Да)
В жопу жидкие гвозди вводил
Жил-был в одном селе поп, толоконный лоб; у него была дочка, да такая уродилась прекрасная, что любо-дорого посмотреть. Вот и нанял поп себе батрака: детина ухарской! Живёт у попа месяц, и другой, и третий. На ту пору у богатого мужика на деревне родила баба; приехал мужик и зовет попа окрестить младенца:
— Да милости просим, батюшка, пожалуйте вместе с матушкою, не оставьте!
А поповская порода на чужое добро лакома, за чужим угощеньем обосраться рада. Вот поп запряг кобылу и уехал с попадьей на крестины, а батрак остался дома вместе с поповною. Захотелось батраку есть, а в печи-то у попадьи было припасено два жареных поросёнка.
— Послушай, что я скажу, — стал говорить он поповне, — давай съедим этих поросят, вить попа с попадьей дома нету!
— И то, давай!
Он сейчас достал одного поросенка, и съели его вдвоем.
— А другого, — говорит он поповне, — давай я запрячу тебе под подол, чтоб наши не нашли, да после сами и съедим! А когда поп с попадьей спросят про поросят — заодно скажем, что кошка съела!
— Да как же ты под подол спрячешь?
— Уж не твоё дело! Я знаю как.
— Ну, хорошо, спрячь!
Он велел ей нагнуться (стать раком), поднял подол да и давай прятать своего сырого ей в пизду.
— Ах, как хорошо ты прячешь! — говорит поповна. — Да как же я его оттуда выну?
— Ничего, помани только овсом, он и сам выйдет! Таким манером уважил её батрак так славно, что она сразу и сделалась беременною. Стало у ней брюхо расти, стала она поминутно на двор бегать: у ней в брюхе шевелится-то ребёнок, а она думает — поросёнок. Выбежит на крыльцо, поднимет ногу, а сама сыпит на пол овёс да и манит:
— Чух, чух, чух! — авось выйдет.
Раз как-то и увидал это поп и стали с попадьёй думать:
— Ведь непременно дочь-та брюхата; давай-ко спросим у неё, с кем её лукавой стрес?
Призвали дочку:
— Аннушка, подь сюда! Что это с тобой, отчего ты очижелела (отяжелела)?
Она смотрит в оба и молчит: что такое, думает, меня спрашивают.
— Ну, скажи же, отчего ты забрюхатела?
Поповна молчит.
— Да говори же, глупая! Отчего у тебя пузо велико?
— Ах, маменька, ведь у меня в животе поросёночек, мне его батрак засадил!
Тут поп ударил себя в лоб, кинулся за батраком, а того и след давно простыл
— Да милости просим, батюшка, пожалуйте вместе с матушкою, не оставьте!
А поповская порода на чужое добро лакома, за чужим угощеньем обосраться рада. Вот поп запряг кобылу и уехал с попадьей на крестины, а батрак остался дома вместе с поповною. Захотелось батраку есть, а в печи-то у попадьи было припасено два жареных поросёнка.
— Послушай, что я скажу, — стал говорить он поповне, — давай съедим этих поросят, вить попа с попадьей дома нету!
— И то, давай!
Он сейчас достал одного поросенка, и съели его вдвоем.
— А другого, — говорит он поповне, — давай я запрячу тебе под подол, чтоб наши не нашли, да после сами и съедим! А когда поп с попадьей спросят про поросят — заодно скажем, что кошка съела!
— Да как же ты под подол спрячешь?
— Уж не твоё дело! Я знаю как.
— Ну, хорошо, спрячь!
Он велел ей нагнуться (стать раком), поднял подол да и давай прятать своего сырого ей в пизду.
— Ах, как хорошо ты прячешь! — говорит поповна. — Да как же я его оттуда выну?
— Ничего, помани только овсом, он и сам выйдет! Таким манером уважил её батрак так славно, что она сразу и сделалась беременною. Стало у ней брюхо расти, стала она поминутно на двор бегать: у ней в брюхе шевелится-то ребёнок, а она думает — поросёнок. Выбежит на крыльцо, поднимет ногу, а сама сыпит на пол овёс да и манит:
— Чух, чух, чух! — авось выйдет.
Раз как-то и увидал это поп и стали с попадьёй думать:
— Ведь непременно дочь-та брюхата; давай-ко спросим у неё, с кем её лукавой стрес?
Призвали дочку:
— Аннушка, подь сюда! Что это с тобой, отчего ты очижелела (отяжелела)?
Она смотрит в оба и молчит: что такое, думает, меня спрашивают.
— Ну, скажи же, отчего ты забрюхатела?
Поповна молчит.
— Да говори же, глупая! Отчего у тебя пузо велико?
— Ах, маменька, ведь у меня в животе поросёночек, мне его батрак засадил!
Тут поп ударил себя в лоб, кинулся за батраком, а того и след давно простыл
Охуительно.
>Начал он кругом барышни бегать: обежал разов десяток
под сабатон?
NIGHT BITCHES CUM!
Задумал наш дядюшка жениться на сивой кобыле. стали мы своего дядюшку женити в четыре свахи дубовые, пята сваха вязовая. С той радости наш дядюшка усрался, кругом говном обклалася, домой пришёл — не сказался.
А она ему как раз
Жил-был мужик, у него была жена, дочь да два сына — ещё малые ребята. Раз пошла мать с детьми в баню, посбирала чёрное белье и начала стирать его, стоя над корытом, а к мальчикам-то повернулась жопою . Вот они смотрят да смеются:
— Эх, Андрюшка! Посмотри-ка, ведь у матушки две пизды.
— Что ты врёшь! Это одна, да только раздвоилась.
— Ах вы, сопливые черти! — закричала на них мать. — Вишь, что выдумали!
Пришла баба в избу, легла с дочкою на печь, и стали меж собой разговаривать.
— Ну, дочка, — сказывает мать, — скоро тебя замуж пора сдавать, будешь с мужем жить, а не с нами...
— Коли так, я и замуж не хочу!
— Что ты, что ты, глупая. Да чего тебе бояться? Добрые девки ещё тому радуются.
— Да чего радоваться-то?
— Как чего? Переспишь с мужем первую ночь, променяешь тады и отца с матерью на него, понравится тебе слаще меду и сахару.
— Отчего же, матушка, так сладко и где у них эта сладость?
— Ах ты, какая глупая! Вить ты ходила маленькою с отцом в баню-то?
— Ходила, — говорит дочь.
— Ну, видела ты у отца на конце зарубку?
— Видела, матушка.
— Вот это и есть самая сласть.
А дочь говорит:
— Коли бы эдак зарубить зарубок пять, тады б ещё слаще было!
Отец лежал, лежал на полатях, слушал, слушал, не утерпел и закричал:
— Ах вы, разбойницы! Хуй вам в горло! Про что говорят! Мне для вашей сласти не разрубить своего хуя на мелкие части.
Вот тут девушка гадала да гадала: одного-то хуя мало, а два не влезут; лучше их вместе свить да оба вбить.
Мужик мучается сушняком с похмелья, смотрит - стоит аквариум с золотой рыбкой, начал он пить из него, а рыбка говорит человеческим голосом:
- не пей из моего аквариума, три желания выполню твоих!
мужик подумал и говорит:
- хочу большую квадратную голову, как телевизор.
- мужик, ты ебанутый?
- хочу!
и стала у него большая квадратная голова, как телевизор.
- хочу длинный черный клюв, как у пеликана.
- ты точно ебанутый!
- хочу!
и стал у него длинный черный клюв, как у пеликана.
и говорит ему рыбка:
- осталось еще одно желание, не поздно все исправить!
- хочу, чтобы левая моя нога быда одиннадцать метров длиной, а правая - восемь.
вздохнула грустно рыбка, и стала у него левая ного одиннадцать метров, а правая восемь. встал мужик, шагнул, запутались у него ноги, и упал он. лежит и думает: "пиздец, чет хуйню загадал"
- не пей из моего аквариума, три желания выполню твоих!
мужик подумал и говорит:
- хочу большую квадратную голову, как телевизор.
- мужик, ты ебанутый?
- хочу!
и стала у него большая квадратная голова, как телевизор.
- хочу длинный черный клюв, как у пеликана.
- ты точно ебанутый!
- хочу!
и стал у него длинный черный клюв, как у пеликана.
и говорит ему рыбка:
- осталось еще одно желание, не поздно все исправить!
- хочу, чтобы левая моя нога быда одиннадцать метров длиной, а правая - восемь.
вздохнула грустно рыбка, и стала у него левая ного одиннадцать метров, а правая восемь. встал мужик, шагнул, запутались у него ноги, и упал он. лежит и думает: "пиздец, чет хуйню загадал"
ГОСПОДИ, КАК ЖЕ Я ПРОИГРАЛ!
У одного старика был сын, парень взрослый, у другого дочь — девка на поре. И задумали они оженить их.
— Ну, Иванушка! — говорит отец. — Я хочу женить тебя на соседской дочери, сойдись-ка с нею да поговори ладнее да поласковее!
— Ну, Машутка! — говорит другой старик. — Я хочу отдать тебя за соседского сына, сойдись-ка с ним, да ладнее познакомься!
Вот они сошлися на улице, поздоровались.
— Мне отец велел с тобой, Иванушка, ладнее познакомиться, — говорит девка.
— И мне тож наказывал мой батька, — говорит парень.
— Как же быть-то? Ты где, Иванушка, спишь?
— В сенцах.
— А я в амбарушке; приходи ночью ко мне, так мы с тобою и поговорим ладнее…
— Ну что ж!
Вот пришёл Иванушка ночью и лёг с Машуткою. Она и спрашивает;
— Шёл ты мимо гумна?
— Шёл.
— А что, видел кучу говна?
— Видел.
— Это я насрала.
— Ничего — велика!
— Как же нам с тобою поладить? Надо посмотреть, хорош ли у тебя струмент?
— На, посмотри, — сказал он и развязал гашник, — я этим богат!
— Да этакой-то мне велик! Посмотри, какая у меня маленькая!
— Дай-ка я попробую: придётся ли?
И стал пробовать; хуй у него колом стоит; как махнет её — ажно из всех сил она закричала:
— Ох, как больно кусается!
— Не бось! Ему места мало, так он и сердится,
— Ну вот, я ведь сказывала, что место-то для него мало!
— Погоди, будет и просторно.
Как пробрал её всласть, она и говорит: «Ах, душечка! Да твоим богатством можно денежки доставать!»
Покончили и заснули; проснулась она ночью и ну целовать его в жопу — думает в лицо, а он как подпустил сытности — девка и говорит; «Ишь, Ваня, от тебя цингой пахнет!..»
У одного старика был сын, парень взрослый, у другого дочь — девка на поре. И задумали они оженить их.
— Ну, Иванушка! — говорит отец. — Я хочу женить тебя на соседской дочери, сойдись-ка с нею да поговори ладнее да поласковее!
— Ну, Машутка! — говорит другой старик. — Я хочу отдать тебя за соседского сына, сойдись-ка с ним, да ладнее познакомься!
Вот они сошлися на улице, поздоровались.
— Мне отец велел с тобой, Иванушка, ладнее познакомиться, — говорит девка.
— И мне тож наказывал мой батька, — говорит парень.
— Как же быть-то? Ты где, Иванушка, спишь?
— В сенцах.
— А я в амбарушке; приходи ночью ко мне, так мы с тобою и поговорим ладнее…
— Ну что ж!
Вот пришёл Иванушка ночью и лёг с Машуткою. Она и спрашивает;
— Шёл ты мимо гумна?
— Шёл.
— А что, видел кучу говна?
— Видел.
— Это я насрала.
— Ничего — велика!
— Как же нам с тобою поладить? Надо посмотреть, хорош ли у тебя струмент?
— На, посмотри, — сказал он и развязал гашник, — я этим богат!
— Да этакой-то мне велик! Посмотри, какая у меня маленькая!
— Дай-ка я попробую: придётся ли?
И стал пробовать; хуй у него колом стоит; как махнет её — ажно из всех сил она закричала:
— Ох, как больно кусается!
— Не бось! Ему места мало, так он и сердится,
— Ну вот, я ведь сказывала, что место-то для него мало!
— Погоди, будет и просторно.
Как пробрал её всласть, она и говорит: «Ах, душечка! Да твоим богатством можно денежки доставать!»
Покончили и заснули; проснулась она ночью и ну целовать его в жопу — думает в лицо, а он как подпустил сытности — девка и говорит; «Ишь, Ваня, от тебя цингой пахнет!..»
Жил-был мужик; у него было три сына: два умных, а третий дурак. Стал он их спрашивать:
— Дети мои любезные! Чем вы меня под старость будете кормить?
Старшие братья сказали: «Работою».
А дурак по-дурацки и отвечал:
— Чем тебя больше кормить, как не хуем!
На другой день старшой сын взял косу и пошёл косить сено; идёт дорогою, попадается ему навстречу поп.
— Куда идёшь? — спрашивает поп.
— Ищу работы, где бы сена косить.
— Поди ко мне, только с уговором: я дам тебе сто рублей, если моя дочь не пересикнет того, что ты накосишь за день; а коли она пересикнет — не заплачу тебе ни копейки[1].
— Где ей пересикнуть! — думает парень и согласился.
Поп привёл его на полосу:
— Вот здесь коси, работник!
Парень сейчас же начал косить и к вечеру накосил такую кучу, что страшно посмотреть. Но поповна пришла и пересикнула. Пошёл он домой, как не солоно хлебал!
С средним братом случилось то же самое. Ну, пошел и дурак.
— Дай-ко, — говорит, — я пойду, поищу по своему хую работы.
Взял косу и идёт; попадается ему навстречу тот же самой поп и зазвал его к себе работать с таким же уговором. Начал дурак косить; прошел одну линию, скинул портки и стал раком. Тут пришла старшая попова дочь и спрашивает:
— Работник, что же ты не косишь?
— Подожди, дай мне тепла в жопу загнать, чтоб зимою не мёрзнуть.
— Загони и мне тепла, пожалуста, а то мы зимой в гости ездим — всегда зябнем.
— Становись раком; заодно загонять!
Она стала раком, а дурак вздрочил махалку да как хватит ей в пизду и давай загонять тепло: до тех пор загонял, что с ней аж пот градом льет. Как его забрало, он и говорит:
— Ну, будет с тебя! Хватит на одну зиму!
Она побежала домой и сказала двум своим сестрам:
— Ах, душечки-сестрицы! Как славно мне работник тепла в жопу загонял, с него и с меня даже пот лил!
И эти туда ж побежали; дурак и им загнал тепла на зиму. А сена накосил он так, самую малость, только три раза прошёл.
Приходит поп с старшой дочерью и хвастается:
— Ступай, работник, лучше заранее домой; моей дочери этого нетрудно пересикнуть!
— А вот посмотрим!
Поп велел своей дочке сикать: она подняла подол, как сикнет, да прямо себе за чулки.
— Вот видишь, — сказал дурак, — а тоже хвастаешь!
Поп в досаде послал за меньшими дочерьми.
— Коли и эти не пересикнут, — говорит поп, — то я даю тебе с кажной по сту рублей!
— Хорошо.
Но и середняя и меньшая поповны только себя обоссали. Дурак сорвал с попа триста рублей, пришёл к отцу и говорит:
— Вот вам хуева работа! Посмотрите, сколько денег!
— Дети мои любезные! Чем вы меня под старость будете кормить?
Старшие братья сказали: «Работою».
А дурак по-дурацки и отвечал:
— Чем тебя больше кормить, как не хуем!
На другой день старшой сын взял косу и пошёл косить сено; идёт дорогою, попадается ему навстречу поп.
— Куда идёшь? — спрашивает поп.
— Ищу работы, где бы сена косить.
— Поди ко мне, только с уговором: я дам тебе сто рублей, если моя дочь не пересикнет того, что ты накосишь за день; а коли она пересикнет — не заплачу тебе ни копейки[1].
— Где ей пересикнуть! — думает парень и согласился.
Поп привёл его на полосу:
— Вот здесь коси, работник!
Парень сейчас же начал косить и к вечеру накосил такую кучу, что страшно посмотреть. Но поповна пришла и пересикнула. Пошёл он домой, как не солоно хлебал!
С средним братом случилось то же самое. Ну, пошел и дурак.
— Дай-ко, — говорит, — я пойду, поищу по своему хую работы.
Взял косу и идёт; попадается ему навстречу тот же самой поп и зазвал его к себе работать с таким же уговором. Начал дурак косить; прошел одну линию, скинул портки и стал раком. Тут пришла старшая попова дочь и спрашивает:
— Работник, что же ты не косишь?
— Подожди, дай мне тепла в жопу загнать, чтоб зимою не мёрзнуть.
— Загони и мне тепла, пожалуста, а то мы зимой в гости ездим — всегда зябнем.
— Становись раком; заодно загонять!
Она стала раком, а дурак вздрочил махалку да как хватит ей в пизду и давай загонять тепло: до тех пор загонял, что с ней аж пот градом льет. Как его забрало, он и говорит:
— Ну, будет с тебя! Хватит на одну зиму!
Она побежала домой и сказала двум своим сестрам:
— Ах, душечки-сестрицы! Как славно мне работник тепла в жопу загонял, с него и с меня даже пот лил!
И эти туда ж побежали; дурак и им загнал тепла на зиму. А сена накосил он так, самую малость, только три раза прошёл.
Приходит поп с старшой дочерью и хвастается:
— Ступай, работник, лучше заранее домой; моей дочери этого нетрудно пересикнуть!
— А вот посмотрим!
Поп велел своей дочке сикать: она подняла подол, как сикнет, да прямо себе за чулки.
— Вот видишь, — сказал дурак, — а тоже хвастаешь!
Поп в досаде послал за меньшими дочерьми.
— Коли и эти не пересикнут, — говорит поп, — то я даю тебе с кажной по сту рублей!
— Хорошо.
Но и середняя и меньшая поповны только себя обоссали. Дурак сорвал с попа триста рублей, пришёл к отцу и говорит:
— Вот вам хуева работа! Посмотрите, сколько денег!
Жили-были два мужика, вспахали себе землю и поехали сеять рожь. Идет мимо старец, подходит к одному мужику и говорит:
— Здравствуй, мужичок!
— Здравствуй, старичок!
— Что ты сеешь?
— Рожь, дедушка.
— Ну, помоги тебе Бог, зародись твоя рожь высока и зерном полна!
Подходит старец к другому мужику:
— Здравствуй, мужичок. Что ты сеешь?
— На что тебе надо знать? Я сею хуи!
— Ну и зародись тебе хуи!
Старец ушел, а мужики посеяли рожь, заборонили и уехали домой.
Как стала весна, да пошли дожди — у первого мужика взошла рожь и густая, и большая, а у другого мужика взошли все хуи красноголовые, так-таки всю десятину и заняли: и ногой ступить негде, всё хуи! Приехали мужики посмотреть, каково их рожь взошла; у одного дух не нарадуется, глядя на свою полосу, а у другого так сердце и замирает:
— Что,— думает,— буду я теперича делать с эдакими чертями?
Дождались мужики — вот и жнитво пришло, выехали в поле: один начал рожь жать, а другой смотрит — у него на полосе поросли хуи аршина в полтора. Стоят себе красноголовые, словно мак цветет. Вот мужик поглазел, поглазел, покачал головой и поехал назад домой; а приехавши, собрал ножи, наточил повострее, взял с собой ниток и бумаги, и опять воротился на свою десятину, и начал хуи срезывать. Срежет пару, обвернёт в бумагу, завяжет хорошенько ниткою и положит в телегу. Посрезывал все и повез в город продавать.
— Дай-ка,— думает,— повезу, не продам ли какой дуре хошь одну парочку!
Везёт по улице и кричит во всё горло:
— Не надо ли кому хуёв, хуёв, хуёв! У меня славные продажные хуи, хуи, хуи!
Услыхала одна барыня, посылает горничную девушку:
— Поди, поскорее спроси, что продаёт этот мужик? Девка выбежала:
— Послушай, мужичок! Что ты продаёшь?
— Хуи, сударыня!
Приходит она назад в горницу и стыдится барыне сказать:
— Сказывай же, дура! — говорит барыня,— не стыдись! Ну, что он продаёт?
— Да вот что, сударыня, он, подлец, хуи продаёт!
— Эка дура! Беги скорей, догони да поторгуй, что он с меня за пару возьмёт?
Девка воротила мужика и спрашивает:
— Что парочка стоит?
— Да без торгу сто рублей.
Как только сказала девка про то барыне, она сейчас же вынула сто рублей.
— На,— говорит, — поди, да смотри, выбери, какие получше, подлиннее да потолще.
Приносит девка мужику деньги и упрашивает:
— Только, пожалуйста, мужичок, дай каких получше.
— Они у меня все хороши уродились!
Взяла горничная пару добрых хуёв, приносит и подает барыне; та посмотрела и показались ей оченно. Сует себе куда надыть, а они не лезут.
— Что же тебе мужик сказал,— спрашивает она у девушки, — как командовать ими, чтобы действовали?
— Ничего не сказал, сударыня.
— Эка ты дура! Поди сейчас спроси.
Побежала опять к мужику:
— Послушай, мужичок, скажи, как твоим товаром командовать, чтоб мог действовать?
— А мужик говорит:
— Коли дашь ещё сто рублей, так скажу!
Горничная скорей к барыне:
— Так и так, даром не сказывает, сударыня, а просит ещё сто рублей.
— Такую штуку и за двести рублей купить — не дорого!
Взял мужик новую сотню и говорит:
— Коли барыня захочет, пусть только скажет: «Но-но!»
Барыня сейчас легла на кровать, заворотила свой подол и командует: «Но-но!» Как пристали к ней оба хуя, да как зачали её нажаривать, барыня уж и сама не рада, а вытащить их не может. Как от беды избавиться? Посылает она горничную:
— Поди, догоняй этого сукина сына, да спроси у него, что надо сказать, чтоб они отстали!
Бросилась девка со всех ног:
— Скажи, мужичок! Что нужно сказать, чтобы хуи от барыни отстали? А то они барыню совсем замучили!
А мужик:
— Коли даст ещё сто рублей, так скажу!
Прибегает девка домой, а барыня еле жива на кровати лежит.
— Возьми,— говорит,— в комоде последние сто рублей, да неси подлецу поскорей! А то смерть моя приходит!
Взял мужик и третью сотню и говорит:
— Пусть скажет только: «Тпрруй» — и они сейчас отстанут.
Прибежала горничная и видит — барыня уж совсем без памяти и язык высунула,— вот она сама крикнула на них:
— Тпрру!
Оба хуя сейчас выскочили. Полегчало барыне; встала она с кровати, взяла и припрятала хуи, и стала жить в своё удовольствие. Как только захочется, сейчас достанет их, скомандует, и хуи станут её отрабатывать, пока не закричит барыня:
— Тпрру![1]
В одно время случилось барыне поехать в гости в иную деревню, и позабыла она взять эти хуи с собой. Побыла в гостях до вечера и стало ей скучно: собирается домой. Тут зачали её упрашивать, чтоб осталась переночевать.
— Никак невозможно,— говорит барыня, — я позабыла дома одну секретную штуку, без которой мне не заснуть!
— Да коли хотите,— отвечают ей хозяева,— мы пошлём за нею хорошего, надёжного человека, чтоб привез её в целости.
Барыня согласилась. Сейчас нарядили лакея, чтоб оседлал доброго коня, ехал в барынин дом и привез такую-то вещь.
— Спроси,— сказывает барыня, — у моей горничной, уж она знает, где эта штука спрятана.
Вот лакей приехал, горничная вынесла ему два хуя, оба завёрнуты в бумагу, и отдала. Лакей положил их в задний карман, сел верхом и поехал назад. Пришлось ему по дороге выезжать на гору, а лошадь была ленивая, и только что он начал понукать её: «Но-но» — как они вдруг выскочили оба и ну его зажаривать в жопу, холуй ажно испугался!
— Что за чудо такое. Откуда они проклятые взялись?
Пришло холую хоть до слёз, не знает, как и быть! Да стала лошадь с горы спускаться прытко, так он закричал на неё:
— Тпру!,— хуи сейчас из жопы и повыскакивали вон.
Вот он подобрал их, завернул в бумагу, привёз и подаёт барыне.
— Что, благополучно? — спрашивает барыня.
— Да ну их к чёрту,— говорит холуй,— коли б на дороге да не гора, они заебли б меня до двора!
— Здравствуй, мужичок!
— Здравствуй, старичок!
— Что ты сеешь?
— Рожь, дедушка.
— Ну, помоги тебе Бог, зародись твоя рожь высока и зерном полна!
Подходит старец к другому мужику:
— Здравствуй, мужичок. Что ты сеешь?
— На что тебе надо знать? Я сею хуи!
— Ну и зародись тебе хуи!
Старец ушел, а мужики посеяли рожь, заборонили и уехали домой.
Как стала весна, да пошли дожди — у первого мужика взошла рожь и густая, и большая, а у другого мужика взошли все хуи красноголовые, так-таки всю десятину и заняли: и ногой ступить негде, всё хуи! Приехали мужики посмотреть, каково их рожь взошла; у одного дух не нарадуется, глядя на свою полосу, а у другого так сердце и замирает:
— Что,— думает,— буду я теперича делать с эдакими чертями?
Дождались мужики — вот и жнитво пришло, выехали в поле: один начал рожь жать, а другой смотрит — у него на полосе поросли хуи аршина в полтора. Стоят себе красноголовые, словно мак цветет. Вот мужик поглазел, поглазел, покачал головой и поехал назад домой; а приехавши, собрал ножи, наточил повострее, взял с собой ниток и бумаги, и опять воротился на свою десятину, и начал хуи срезывать. Срежет пару, обвернёт в бумагу, завяжет хорошенько ниткою и положит в телегу. Посрезывал все и повез в город продавать.
— Дай-ка,— думает,— повезу, не продам ли какой дуре хошь одну парочку!
Везёт по улице и кричит во всё горло:
— Не надо ли кому хуёв, хуёв, хуёв! У меня славные продажные хуи, хуи, хуи!
Услыхала одна барыня, посылает горничную девушку:
— Поди, поскорее спроси, что продаёт этот мужик? Девка выбежала:
— Послушай, мужичок! Что ты продаёшь?
— Хуи, сударыня!
Приходит она назад в горницу и стыдится барыне сказать:
— Сказывай же, дура! — говорит барыня,— не стыдись! Ну, что он продаёт?
— Да вот что, сударыня, он, подлец, хуи продаёт!
— Эка дура! Беги скорей, догони да поторгуй, что он с меня за пару возьмёт?
Девка воротила мужика и спрашивает:
— Что парочка стоит?
— Да без торгу сто рублей.
Как только сказала девка про то барыне, она сейчас же вынула сто рублей.
— На,— говорит, — поди, да смотри, выбери, какие получше, подлиннее да потолще.
Приносит девка мужику деньги и упрашивает:
— Только, пожалуйста, мужичок, дай каких получше.
— Они у меня все хороши уродились!
Взяла горничная пару добрых хуёв, приносит и подает барыне; та посмотрела и показались ей оченно. Сует себе куда надыть, а они не лезут.
— Что же тебе мужик сказал,— спрашивает она у девушки, — как командовать ими, чтобы действовали?
— Ничего не сказал, сударыня.
— Эка ты дура! Поди сейчас спроси.
Побежала опять к мужику:
— Послушай, мужичок, скажи, как твоим товаром командовать, чтоб мог действовать?
— А мужик говорит:
— Коли дашь ещё сто рублей, так скажу!
Горничная скорей к барыне:
— Так и так, даром не сказывает, сударыня, а просит ещё сто рублей.
— Такую штуку и за двести рублей купить — не дорого!
Взял мужик новую сотню и говорит:
— Коли барыня захочет, пусть только скажет: «Но-но!»
Барыня сейчас легла на кровать, заворотила свой подол и командует: «Но-но!» Как пристали к ней оба хуя, да как зачали её нажаривать, барыня уж и сама не рада, а вытащить их не может. Как от беды избавиться? Посылает она горничную:
— Поди, догоняй этого сукина сына, да спроси у него, что надо сказать, чтоб они отстали!
Бросилась девка со всех ног:
— Скажи, мужичок! Что нужно сказать, чтобы хуи от барыни отстали? А то они барыню совсем замучили!
А мужик:
— Коли даст ещё сто рублей, так скажу!
Прибегает девка домой, а барыня еле жива на кровати лежит.
— Возьми,— говорит,— в комоде последние сто рублей, да неси подлецу поскорей! А то смерть моя приходит!
Взял мужик и третью сотню и говорит:
— Пусть скажет только: «Тпрруй» — и они сейчас отстанут.
Прибежала горничная и видит — барыня уж совсем без памяти и язык высунула,— вот она сама крикнула на них:
— Тпрру!
Оба хуя сейчас выскочили. Полегчало барыне; встала она с кровати, взяла и припрятала хуи, и стала жить в своё удовольствие. Как только захочется, сейчас достанет их, скомандует, и хуи станут её отрабатывать, пока не закричит барыня:
— Тпрру![1]
В одно время случилось барыне поехать в гости в иную деревню, и позабыла она взять эти хуи с собой. Побыла в гостях до вечера и стало ей скучно: собирается домой. Тут зачали её упрашивать, чтоб осталась переночевать.
— Никак невозможно,— говорит барыня, — я позабыла дома одну секретную штуку, без которой мне не заснуть!
— Да коли хотите,— отвечают ей хозяева,— мы пошлём за нею хорошего, надёжного человека, чтоб привез её в целости.
Барыня согласилась. Сейчас нарядили лакея, чтоб оседлал доброго коня, ехал в барынин дом и привез такую-то вещь.
— Спроси,— сказывает барыня, — у моей горничной, уж она знает, где эта штука спрятана.
Вот лакей приехал, горничная вынесла ему два хуя, оба завёрнуты в бумагу, и отдала. Лакей положил их в задний карман, сел верхом и поехал назад. Пришлось ему по дороге выезжать на гору, а лошадь была ленивая, и только что он начал понукать её: «Но-но» — как они вдруг выскочили оба и ну его зажаривать в жопу, холуй ажно испугался!
— Что за чудо такое. Откуда они проклятые взялись?
Пришло холую хоть до слёз, не знает, как и быть! Да стала лошадь с горы спускаться прытко, так он закричал на неё:
— Тпру!,— хуи сейчас из жопы и повыскакивали вон.
Вот он подобрал их, завернул в бумагу, привёз и подаёт барыне.
— Что, благополучно? — спрашивает барыня.
— Да ну их к чёрту,— говорит холуй,— коли б на дороге да не гора, они заебли б меня до двора!
Жил-был портной, у него было такое волшебное кольцо: как наденешь на палец, так хуй и вырастет. Случилось ему работать у одной барыни, а он был такой весельчак да шутник: когда спать ложился, никогда своего хуя не закрывал. Вот это барыня увидала, что у нero хуй оченно велик, позадорилась на эдакую сбрую и позвала к себе[3].
— Послушай, — говорит, — согласись сделать со мной грех, ну хоть один раз.
— Отчего не так, барыня! Только с уговором: чур не пердеть! А если уперднёшься, то с тебя триста рублей!
— Хорошо, — сказала барыня.
Легли они, вот барыня всячески старается, чтобы как можно под портным не усраться, и приказала своей горничной девке приготовить большую луковицу и заткнуть ей жопу и покрепче придерживать обеими руками. Воткнула барыне в жопу луковицу и стала придерживать; а портной как взобрался на неё, как напёр—куда к ебёной матери и луковица вылетела, да прямо в горничную, так её до смерти и убила!
Пропало у барыни триста рублей, взял портной деньги и пошёл домой. Шёл, шёл, долго ли коротко ли, и лёг в поле отдохнуть, надел на палец своё кольцо — у него хуй и протянулся на целую версту, лежал-лежал, да так и заснул. Откудова ни возьмись семь волков, стали хуй глодать, одной плеши не съели — и то сыты наелись. Проснулся портной — будто мухи кляп покусали. Снял с руки кольцо, спрятал в карман и пошёл в путь-дорогу. Шёл-шёл и зашёл ночевать к одному мужику, а у того мужика была жена молодая, до больших хуёв великая охотница. Лёг портной на дворе и выставил хуй наружу. Увидала мужикова жена: как ухитриться? Подошла, заворотила подол и наставила чужой хуй в свою пизду. Портной видит — дело ладно, стал потихоньку кольцо на палец одевать — стал у него хуй больше да больше вырастать, поднял её вверх на целую версту. Пришлось бабе не до ебли, уцепилась за хуй обеими руками. Увидали добрые люди, соседи и знакомые, что баба на хую торчит.
— Давай молебен служить, обое целы будут!
Стал портной помаленьку снимать с руки кольцо, хуй понизился, баба свалилася.
— Ну, ненаёбная пизда! Смерть бы твоя была, коли б хуй-то подрубили.
— Послушай, — говорит, — согласись сделать со мной грех, ну хоть один раз.
— Отчего не так, барыня! Только с уговором: чур не пердеть! А если уперднёшься, то с тебя триста рублей!
— Хорошо, — сказала барыня.
Легли они, вот барыня всячески старается, чтобы как можно под портным не усраться, и приказала своей горничной девке приготовить большую луковицу и заткнуть ей жопу и покрепче придерживать обеими руками. Воткнула барыне в жопу луковицу и стала придерживать; а портной как взобрался на неё, как напёр—куда к ебёной матери и луковица вылетела, да прямо в горничную, так её до смерти и убила!
Пропало у барыни триста рублей, взял портной деньги и пошёл домой. Шёл, шёл, долго ли коротко ли, и лёг в поле отдохнуть, надел на палец своё кольцо — у него хуй и протянулся на целую версту, лежал-лежал, да так и заснул. Откудова ни возьмись семь волков, стали хуй глодать, одной плеши не съели — и то сыты наелись. Проснулся портной — будто мухи кляп покусали. Снял с руки кольцо, спрятал в карман и пошёл в путь-дорогу. Шёл-шёл и зашёл ночевать к одному мужику, а у того мужика была жена молодая, до больших хуёв великая охотница. Лёг портной на дворе и выставил хуй наружу. Увидала мужикова жена: как ухитриться? Подошла, заворотила подол и наставила чужой хуй в свою пизду. Портной видит — дело ладно, стал потихоньку кольцо на палец одевать — стал у него хуй больше да больше вырастать, поднял её вверх на целую версту. Пришлось бабе не до ебли, уцепилась за хуй обеими руками. Увидали добрые люди, соседи и знакомые, что баба на хую торчит.
— Давай молебен служить, обое целы будут!
Стал портной помаленьку снимать с руки кольцо, хуй понизился, баба свалилася.
— Ну, ненаёбная пизда! Смерть бы твоя была, коли б хуй-то подрубили.
>голову согнувши, хвост в жопу воткнувши
Возьму на вооружение, спасибо.
Жил-был мужик и посеял он репу. Приходит время репу рвать, а она не поспела; тут он с досады и сказал:
— Чтоб чёрт тебя побрал!
А сам ушёл с поля. Проходит месяц, жена и говорит:
— Ступай на полосу, может статься, наберёшь репы.
Отправился мужик, пришёл на полосу, видит — репа большая да славная уродилась, давай её рвать. Вдруг бежит старичок и кричит на мужика:
— Зачем воруешь мою репу?
— Какая твоя?
— А как же, разве ты мне её не отдал, когда она ещё не поспела? Я старался, поливал её!
— А я садил.
— Не буду спорить, — сказал чёрт, — ты точно её садил, да я поливал. Давай вот что: приезжай на чем хошь сюда, и я приеду, если ты узнаешь, на чём я приеду — то твоя репа; если я узнаю, на чём ты приедешь — то моя репа.
Мужик согласился. На другой день он взял с собой жену и, подойдя к полосе, поставил ее раком, заворотил подол, воткнул ей в пизду морковь, а волоса на голове растрепал. А чёрт поймал зайца, сел на него, приехал и спрашивает мужика:
— На чём я приехал?
— А что ест? — спросил мужик.
— Осину гложет.
— Так это заяц!
Стал чёрт узнавать: ходил, ходил кругом и говорит:
— Волоса — это хвост, а это голова, а ест морковь!
Тут черт совсем спутался.
— Владей, — говорит, — мужик, репою!
Мужик вырыл репу, продал и стал себе жить да поживать.
В некотором царстве, в некотором государстве, а по правде сказать, в том, где мы живём, был-жил мужик, у него была молодая жена; вот муж-то пошёл на заработки, а жена осталась дома беременная. А попу давно она приглянулась. И хочется ему, как бы умудриться, да мужику в карман насрать. Дождался он, пришла баба к нему на исповедь.
— Здравствуй, Марья, — говорит поп, — где твой муж теперя?
— Пошёл на работу, батюшка!
— Ах он мошенник! Как же он тебя-то оставил? Ведь он заклал тебе ребёнка, да не доделал. Родишь теперь какого-нибудь урода, безрукого или безногого! И пойдёт про тебя худая слава на целый уезд..
Баба была оченно проста.
— Что же мне делать, батюшка? Нельзя ли помочь этому горю?
— Похлопотать-то можно, только разве для тебя, а для твоего мужа ни в жисть бы не согласился!
— Похлопочи, батюшка! — просит его баба со слезами.
— Ну, так и быть, я тебе ребёнка доделаю! Приходи ужо вечером к нам в сарай. Я пойду за кормом скотине, тут тебе и исправлю.
— Спасибо, батюшка!
Пришла баба вечером к попу в сарай.
— Ну, ложись, голубушка, хоть на солому.
Легла баба и ноги растопырила: поп отвалял её разок шесть и говорит:
— Ступай домой с Богом! Теперь всё благополучно.
Баба стала попу кланяться да благодарствовать.
Вот воротился домой мужик, а баба сидит и губы надула — такая сердитая.
— Что ты рыло-то воротишь? — спросил мужик. — Смотри, как бы я тебе не утёр его!
— Поди-кась! Твоё дело только гадить: ишь пошёл из дому, а ребёнка так и оставил недоделанным! Спасибо, поп уж смиловался — доделал, а то родила бы тебе урода!
Видит мужик, что поп насрал ему в карман. Погоди же, думает, я тебе навалю. Пришло время, родила баба мальчишку; поехал мужик звать попа на крестины. Собрался поп, окрестил младенца и сел за стол да стал попивать водочку.
— Эка славная водка! — говорит поп хозяину. — Ты бы послал кого за попадьею, и она б выпила. — Я сам пойду за ней, батюшка!
— Поди, свет!
Пришёл мужик и зовёт попадью.
— Спасибо, что нас не забываешь. Сейчас оденусь, — говорит попадья. Стала убираться да наряжаться, положила на лавку золотые серьги, а сама принялась умываться; только смочила глаза водою — а мужик взял и спрятал к себе серьги. Умылась попадья и давай искать серег — нет нигде.
— Не ты ли, мужичок, взял? — спрашивает она у мужика.
— Как можно, матушка! Я хоть и видел, куда они запропастились, да сказать совестно.
— Ничего, сказывай!
— Ты, матушка, на скамью-то села, а пизда их и съела!
— Нельзя ли как достать их оттудова?
— Пожалуй, для тебя постараюсь!
3аворотил ей подол, запендрячил и начал валять: отделал раз-другой, вытащил свой кляп и повесил ему на плешь одну серёжку.
— Вот, достал, матушка!
Слазил на попадью ещё раза два, достал и другую серьгу.
— Замучился ты, бедной, да уж потрудись ещё: третьего года пропал у нас медный чугун, поищи, нет ли и его там!
Отработал её мужик ещё раза два:
— Нет, матушка, не достанешь чугун-то, он тут, да повернулся дном кверху, зацепить не за что.
Вот, покончивши это дело, пришла попадья к мужику на крестины и говорит:
— А ты, батька, чай, заждался?
— И то заждался! Тебя, — говорит мужику, — только за смертью посылать!
— Что ты, батька! Вить у меня было серьги пропали, я положила их на лавку да сама-то и села, а пизда их и съела; спасибо мужику, уж он мне достал!
Поп услыхал и надулся, сидит как сыч. Вот тебе, невестка, на отместку
— Здравствуй, Марья, — говорит поп, — где твой муж теперя?
— Пошёл на работу, батюшка!
— Ах он мошенник! Как же он тебя-то оставил? Ведь он заклал тебе ребёнка, да не доделал. Родишь теперь какого-нибудь урода, безрукого или безногого! И пойдёт про тебя худая слава на целый уезд..
Баба была оченно проста.
— Что же мне делать, батюшка? Нельзя ли помочь этому горю?
— Похлопотать-то можно, только разве для тебя, а для твоего мужа ни в жисть бы не согласился!
— Похлопочи, батюшка! — просит его баба со слезами.
— Ну, так и быть, я тебе ребёнка доделаю! Приходи ужо вечером к нам в сарай. Я пойду за кормом скотине, тут тебе и исправлю.
— Спасибо, батюшка!
Пришла баба вечером к попу в сарай.
— Ну, ложись, голубушка, хоть на солому.
Легла баба и ноги растопырила: поп отвалял её разок шесть и говорит:
— Ступай домой с Богом! Теперь всё благополучно.
Баба стала попу кланяться да благодарствовать.
Вот воротился домой мужик, а баба сидит и губы надула — такая сердитая.
— Что ты рыло-то воротишь? — спросил мужик. — Смотри, как бы я тебе не утёр его!
— Поди-кась! Твоё дело только гадить: ишь пошёл из дому, а ребёнка так и оставил недоделанным! Спасибо, поп уж смиловался — доделал, а то родила бы тебе урода!
Видит мужик, что поп насрал ему в карман. Погоди же, думает, я тебе навалю. Пришло время, родила баба мальчишку; поехал мужик звать попа на крестины. Собрался поп, окрестил младенца и сел за стол да стал попивать водочку.
— Эка славная водка! — говорит поп хозяину. — Ты бы послал кого за попадьею, и она б выпила. — Я сам пойду за ней, батюшка!
— Поди, свет!
Пришёл мужик и зовёт попадью.
— Спасибо, что нас не забываешь. Сейчас оденусь, — говорит попадья. Стала убираться да наряжаться, положила на лавку золотые серьги, а сама принялась умываться; только смочила глаза водою — а мужик взял и спрятал к себе серьги. Умылась попадья и давай искать серег — нет нигде.
— Не ты ли, мужичок, взял? — спрашивает она у мужика.
— Как можно, матушка! Я хоть и видел, куда они запропастились, да сказать совестно.
— Ничего, сказывай!
— Ты, матушка, на скамью-то села, а пизда их и съела!
— Нельзя ли как достать их оттудова?
— Пожалуй, для тебя постараюсь!
3аворотил ей подол, запендрячил и начал валять: отделал раз-другой, вытащил свой кляп и повесил ему на плешь одну серёжку.
— Вот, достал, матушка!
Слазил на попадью ещё раза два, достал и другую серьгу.
— Замучился ты, бедной, да уж потрудись ещё: третьего года пропал у нас медный чугун, поищи, нет ли и его там!
Отработал её мужик ещё раза два:
— Нет, матушка, не достанешь чугун-то, он тут, да повернулся дном кверху, зацепить не за что.
Вот, покончивши это дело, пришла попадья к мужику на крестины и говорит:
— А ты, батька, чай, заждался?
— И то заждался! Тебя, — говорит мужику, — только за смертью посылать!
— Что ты, батька! Вить у меня было серьги пропали, я положила их на лавку да сама-то и села, а пизда их и съела; спасибо мужику, уж он мне достал!
Поп услыхал и надулся, сидит как сыч. Вот тебе, невестка, на отместку
>сидит как сыч.
Чет перданул в голосяндрий.
Чет перданул в голосяндрий.
Так с этого все и пошло.
Да
мимо
Бля, умный был мужик походу.
В некотором царстве, не в нашем государстве был-жил молодец, и дал ему Господь Бог большой талант: хуй соловьем свистал! Вот однова забрался он в государев сад, сел в кусты и вынул из порток свой кляп. Сам-то он сидит - добра выжидает, а хуй его на весь сад соловьем заливается, и присвистывает и прищелкивает!
А у ихняго царя была дочь-царевна - такая красавица, что ни в сказке сказать, ни пером написать. Заслушалась она соловьиного пения и думает: "Знать, в нашем саду соловейко гнездо себе свил; дай подойду поближе да погляжу".
Подходит она, а в кустах доброй молодец сидит да в руках хуй держит.
__ Здравствуй, царевна!
- Здравствуй, молодец! Что ты в руках держишь?
- Это дорогая заморская птица - соловьем поет
- А ну пусть запоет!
Хуй опять начал прищелкивать и присвистывать. Цаоевна заслушалась того пения пуще всякой музыки - век бы слушала!
- Ах, доброй молодец! - говорит она. - Продай мне своею заморскую птичку.
- Она у меня не продажная, а заветная!
- А какой завет?
- Дай три раза покормить ее семечком с твоего белого тела, иначе она и клевать не станет!
- Да как же это?
- Дело простое, царевна! Ты ложись на траву, заголи свой подол, а я посыплю семечком на твое брюхо да и покормлю ее.
Царевна думала-думала и согласилась. Легла на траву, задрала подол, а доброй молодец посыпал ей на брюхо, да поближе к пизде, разных семечков и давай кормить свою птицу: клевал-клевал да как шаркнет его прямо в дыру.
- Ах! - закричала царевна. - Ведь такого уговора не было: зачем туда свою птичку пустил?
- Да скатилось туда одно зернушко, не пропадать же ему даром, хоть и трудно, а доставать надобно...
На другой день хуй опять в саду высвистывает. Приходит царевна.
- Ну, - говорит, - покорми свою птичку в другой раз.
- Ладно, царевна! Ложись.
Она легла на траву. Доброй молодец давай свою птицу семечком кормить да все хуем возле самой пизды водит. Невтерпеж пришлось царевне - сильно разохотилась.
- Ах, доброй молодец! Кажись, опять зерно в дыру скатилось.
- Нет, - говорит, - все целы.
- Ну хоть все целы, а ты все-таки на дне поищи, может, вчерашнее найдется.
- Что дашь? Поищу.
- Что хочешь бери!
- Давай сто рублей.
Царевна заплатила сто рублей; он взял и принялся искать вчерашнее зернушко. С того времени и день и ночь царевна только и норовит, что в сад погулять да послушать соловьиного пения.
Ни много, ни мало прошло времени - вздулось у ней брюхо.
- Отчего так? - спрашивают ее царь с царицею.
- Ах, государь батюшка с государыней матушкой! Ведь вы моего счастья не ведаете; здесь у меня соловей гнездо свил.
Делать нечего, выдали ее замуж за того доброго молодца. Не родись ни пригож, ни умен, а родись таланлив!
А у ихняго царя была дочь-царевна - такая красавица, что ни в сказке сказать, ни пером написать. Заслушалась она соловьиного пения и думает: "Знать, в нашем саду соловейко гнездо себе свил; дай подойду поближе да погляжу".
Подходит она, а в кустах доброй молодец сидит да в руках хуй держит.
__ Здравствуй, царевна!
- Здравствуй, молодец! Что ты в руках держишь?
- Это дорогая заморская птица - соловьем поет
- А ну пусть запоет!
Хуй опять начал прищелкивать и присвистывать. Цаоевна заслушалась того пения пуще всякой музыки - век бы слушала!
- Ах, доброй молодец! - говорит она. - Продай мне своею заморскую птичку.
- Она у меня не продажная, а заветная!
- А какой завет?
- Дай три раза покормить ее семечком с твоего белого тела, иначе она и клевать не станет!
- Да как же это?
- Дело простое, царевна! Ты ложись на траву, заголи свой подол, а я посыплю семечком на твое брюхо да и покормлю ее.
Царевна думала-думала и согласилась. Легла на траву, задрала подол, а доброй молодец посыпал ей на брюхо, да поближе к пизде, разных семечков и давай кормить свою птицу: клевал-клевал да как шаркнет его прямо в дыру.
- Ах! - закричала царевна. - Ведь такого уговора не было: зачем туда свою птичку пустил?
- Да скатилось туда одно зернушко, не пропадать же ему даром, хоть и трудно, а доставать надобно...
На другой день хуй опять в саду высвистывает. Приходит царевна.
- Ну, - говорит, - покорми свою птичку в другой раз.
- Ладно, царевна! Ложись.
Она легла на траву. Доброй молодец давай свою птицу семечком кормить да все хуем возле самой пизды водит. Невтерпеж пришлось царевне - сильно разохотилась.
- Ах, доброй молодец! Кажись, опять зерно в дыру скатилось.
- Нет, - говорит, - все целы.
- Ну хоть все целы, а ты все-таки на дне поищи, может, вчерашнее найдется.
- Что дашь? Поищу.
- Что хочешь бери!
- Давай сто рублей.
Царевна заплатила сто рублей; он взял и принялся искать вчерашнее зернушко. С того времени и день и ночь царевна только и норовит, что в сад погулять да послушать соловьиного пения.
Ни много, ни мало прошло времени - вздулось у ней брюхо.
- Отчего так? - спрашивают ее царь с царицею.
- Ах, государь батюшка с государыней матушкой! Ведь вы моего счастья не ведаете; здесь у меня соловей гнездо свил.
Делать нечего, выдали ее замуж за того доброго молодца. Не родись ни пригож, ни умен, а родись таланлив!
Лови
Весь Русский Мир в одном треде.
Неужели все пердят во время ебли?
Короче охуенные сказки. Спасибо, ОП, поугарал. Добра тебе.
В одну дыру прет, из другой дух идет!
Долбоёб.
Двачую, ебли хохлов во все времена
Если бы нам такие сказки в детстве рассказывали, может, и омегами не выросли бы. Тут ведь половина сюжетов — завуалированный пикап гайд.
>москаль мамку ебет
Вышел солдат в отставку и пустился на родину; а солдат-то был тот ещё размычь горе: какие были деньжонки, все пустил в разные стороны. Идёт дорогою.
— Дай, — говорит, — я с горя горилки тяпну! Продам последний ранец и развеселю ретивое.
Ладно, ранец побоку — и урезал полштофа начисто. Пошёл путем-дорогою, брякнулся спьяна наземь и стоит на четвереньках, никак не может подняться! Прибежал чёрт:
— Что ты делаешь, служивый?
— Сам видишь — ебу!
— А что ж у тебя хуй торчит наружу?
— Не попаду!
— Да ты кого ебёшь?
— Да кого велишь, того и стану.
Чёрт видит, что солдат — парень ловкий, а им таких и надо, взял его к себе. Солдат теперь живет богато — каждый день пьёт горилку, курит махорку, редькой закусывает.
— Дай, — говорит, — я с горя горилки тяпну! Продам последний ранец и развеселю ретивое.
Ладно, ранец побоку — и урезал полштофа начисто. Пошёл путем-дорогою, брякнулся спьяна наземь и стоит на четвереньках, никак не может подняться! Прибежал чёрт:
— Что ты делаешь, служивый?
— Сам видишь — ебу!
— А что ж у тебя хуй торчит наружу?
— Не попаду!
— Да ты кого ебёшь?
— Да кого велишь, того и стану.
Чёрт видит, что солдат — парень ловкий, а им таких и надо, взял его к себе. Солдат теперь живет богато — каждый день пьёт горилку, курит махорку, редькой закусывает.
Захотелось солдату попадью уеть; как быть?
Нарядился во всю амуницию, взял ружье и пришёл к попу на двор.
— Ну, батька! Вышел такой указ, велено всех попов перееть; подставляй свою сраку!
— Ах, служивый! Нельзя ли меня освободить?
— Вот ещё выдумал! Чтоб мне за тебя досталось? Скидай-ка портки поскорей, да становись раком.
— Смилуйся, служивой! Нельзя ли вместо меня попадью уеть?
— Оно, пожалуй, можно-то можно! Да чтоб не узнали, а то беда будет! А ты, батька, что дашь? Я меньше сотни не возьму.
— Возьми, служивый, только помоги горю.
— Ну, поди, ложись в телегу, а поверх себя положи попадью, я взлезу и будто тебя отъебу!
Поп лёг в телегу, попадья на него, а солдат задрал ей подол и ну валять на все корки. Поп лежал-лежал, и разобрало его; хуй у попа понатужился; просунулся в дыру, сквозь телегу, и торчит, да такой красный! А попова дочь смотрела-смотрела и говорит:
— Ай да служивый! Какой у него хуй здоровенный: матку и батьку насквозь пронизал, да еще конец мотается!
Нарядился во всю амуницию, взял ружье и пришёл к попу на двор.
— Ну, батька! Вышел такой указ, велено всех попов перееть; подставляй свою сраку!
— Ах, служивый! Нельзя ли меня освободить?
— Вот ещё выдумал! Чтоб мне за тебя досталось? Скидай-ка портки поскорей, да становись раком.
— Смилуйся, служивой! Нельзя ли вместо меня попадью уеть?
— Оно, пожалуй, можно-то можно! Да чтоб не узнали, а то беда будет! А ты, батька, что дашь? Я меньше сотни не возьму.
— Возьми, служивый, только помоги горю.
— Ну, поди, ложись в телегу, а поверх себя положи попадью, я взлезу и будто тебя отъебу!
Поп лёг в телегу, попадья на него, а солдат задрал ей подол и ну валять на все корки. Поп лежал-лежал, и разобрало его; хуй у попа понатужился; просунулся в дыру, сквозь телегу, и торчит, да такой красный! А попова дочь смотрела-смотрела и говорит:
— Ай да служивый! Какой у него хуй здоровенный: матку и батьку насквозь пронизал, да еще конец мотается!
Пришёл великий пост: надо мужику итить на исповедь к попу. Завернул он в кулёк берёзовое полено, обвязал его веревкой и пошёл к попу.
— Ну, говори, свет, в чём согрешил? А это у тебя что такое?
— Это, батюшка, белая рыбица, тебе на поклон принёс!
— Ну, это дело хорошее! Чай замёрзла?
— Замёрзла, всё на погребе лежала.
— Ну, когда-нибудь растает!
— Я пришёл, батюшка, покаяться: раз стоял за обеднею да бзднул.
— Что это за грех? Я и сам один раз в алтаре перднул. Это ничего, свет! Ступай с Богом.
Тут начал поп развязывать кулёк, смотрит, а там берёзовое полено.
— Ах, ты, бздун проклятый! Где-же белорыбица-то?
— Хуя не хочешь ли, пердун эдакой?
— Ну, говори, свет, в чём согрешил? А это у тебя что такое?
— Это, батюшка, белая рыбица, тебе на поклон принёс!
— Ну, это дело хорошее! Чай замёрзла?
— Замёрзла, всё на погребе лежала.
— Ну, когда-нибудь растает!
— Я пришёл, батюшка, покаяться: раз стоял за обеднею да бзднул.
— Что это за грех? Я и сам один раз в алтаре перднул. Это ничего, свет! Ступай с Богом.
Тут начал поп развязывать кулёк, смотрит, а там берёзовое полено.
— Ах, ты, бздун проклятый! Где-же белорыбица-то?
— Хуя не хочешь ли, пердун эдакой?
Давай ещё.
В некотором царстве, в некотором государстве, жил-был мужик, такой плутоватый, что Боже упаси! Стибрил где-то сотню рублей и убежал из своей деревни; шёл-шёл и выпросился переночевать у попа.
— Ступай, — говорит поп, — ты у нас места не пролежишь.
Пришёл мужик, разделся, лёг на лавке. Вздумалось ему пересчитать деньги, вынул и давай считать. Поп увидал, что мужик считает деньги — а они на это чутки, и думает:
— Ишь, ходит оборванцем, а дeнег какая пропасть! Дай-ка напою его пьяным да и оберу!
Вот поп, немного погодя, пошёл к мужику и говорит:
— Пойдём, свет, с нами ужинать!
Мужик обрадовался:
— Спасибо, батюшка!
Сели ужинать, поп поставил вино и давай его наливать, так потчует, просто отдыха не даёт. Мужик напился пьян и свалился под пол. Поп сейчас вытащил у него из кармана деньги, припрятал к себе, а мужика уложил на лавку. Наутро проснулся мужик — глядь, а в кармане пусто. Смекнул, в чём дело, да что возьмёшь. Коли просить на попа, так станут спрашивать: откуда деньги взял, да сам отколь пришёл. Ещё беды наживёшь!
Так мужик и ушёл. Таскался кое-где месяц, и другой, и третий — а там и думает себе:
— Чай, поп теперь меня подзабыл. Оденусь-ка так, чтобы не признал меня, да пойду к нему за старое отплатить.
Пришёл к попу в избу, а попа на ту пору дома не случилось, одна попадья сидела.
— Пусти, матушка, переночевать к себе!
— Пожалуй, иди!
Он вошёл в избу и уселся на лавке.
— Как тебя зовут, свет? Откуда идёшь?
— Какофием, матушка, иду издалеча на богомолье.
На столе к попа лежала книга. Вот мужик взял, переворачивает листы да губами бормочет — будто читает. А потом как заплачет. Попадья спрашивает:
— О чём, свет, плачешь?
— Как мне не плакать! В Святом-то Писании писано, что кому за какие грехи будет, а мы грешные столько творим нечестивого, что не ведаю, матушка, как ещё Бог грехам-то терпит?
— А ты, свет, научен грамоте?
—А как же, матушка, насчёт этого дела не обижен от Бога!
— А петь по-дьячковски умеешь?
— Умею, матушка, умею; с малых лет учился, весь церковный устав знаю.
— А у нас, свет, дьячка нету, уехал отца хоронит: не поможешь ли завтра батьке обедню отслужить?
— Хорошо, матушка! Отчего не помочь?
Приехал поп, попадья ему всё рассказала. Поп тому и рад, угостил мужика как можно лучше. Наутро пришёл с мужиком в церковь и начал служить обедню. Только мужик стоит на клиросе и молчит себе. Поп закричит на него:
— Что же ты стоишь молча, не поёшь?
А мужик ему:
— Пожалуй, я и сяду, коли стоять не велишь!
И сел на жопу. Поп опять кричит:
— Что же ты сидишь, не поёшь?
— Пожалуй, я и лягу.
И развалился на полу. Поп подошёл и вытурил его из церкви, а сам остался обедню доканчивать. Мужик пришёл к попу на двор. Попадья спрашивает:
— Что, отслужили обедню?
— Отслужили, матушка!
— А где ж батька?
— Он в церкви остался — надо хоронить покойника, а меня послал к тебе взять новой тулуп, сукном крытой, да бобровую шапку: идти далеко, дак он хочет потеплее одеться!
Попадья пошла за тулупом и шапкою, а мужик зашёл за избу, снял свою шапку, насрал полную и положил её на лавку, а сам взял поповский тулуп с бобровою шапкой и драла. Поп отслужил обедню и приходит домой; попадья увидала, что он в старом тулупе, и спрашивает:
— А где же новой тулуп-то?
— Какой?
Ну, рассказали друг другу про мужика и узнали, что мужик их обманул. Поп сгоряча схватил шапку, что с говном лежала, надел на голову и побежал по деревне искать мужика, а говно из шапки так и плывёт по роже: весь обгадился. Подбежал к одной избе и спрашивает хозяина:
— Не видал ли Какофья?
— Вижу, батюшка, каков ты! Хорош!
Кого ни спросит, все ему одно отвечают.
— Какие дураки! — говорит поп. — Им одно толкуешь, а они тебе другое!
Бегал, бегал, всю деревню обегал, а толку не добрался.
— Ну, — думает, — что с воза упало — то пропало!
Воротился домой, снял шапку, а попадья как посмотрела на него, сейчас завопила:
— Ах, батька, вить у тебя оспа на голове выходит!
— Что ты врёшь! — сказал поп; пощупал свою голову и всю руку в говне вымазал. Тем сказка и кончилась.
>сидит как сыч
Так треды про путешествия в прошлое это вам не шутки!
Попробуй послушать байки всяких работяг и прочих гастарбайтеров/крестьян. Ничего не изменилось.
А откуда мужик то знает команды для хуев?
assge
— Экой ты, сукин сын, наделал добра!
где твой муж теперя?
Хохол порвался из под кровати.
Литературные чтения уровня /б/
Так же и лошадью командуют, тащемта.
Школьничек открыл потайные сказки Афанасьева,ну охуеть теперь!
В некотором царстве, в некотором государстве жил богатый мужик, у него был сын по имени Иван.
— Что ты, сынок, ничём не займёшься? — говорит ему отец.
— Ещё поспею! Дай-ка мне сто рублей денег, да благослови на промысел.
Дал ему отец сто рублей денег. Пошел Иван в город. Идёт мимо господского двора и увидал в саду барыню: очень из себя хороша! Остановился и смотрит, сквозь решетку.
— Что ты, молодец, стоишь? — спросила барыня,
— На тебя, барыня, засмотрелся! Уж больно ты хороша! Коли б ты мне показала свои ноги по щиколотки, — отдал бы тебе сто рублей!
— Отчего не показать! На, смотри, — сказала барыня и приподняла своё платье. Отдал он ей сто рублей и воротился домой.
— Ну, сынок,- спрашивает отец, — каким товаром занялся? Что сделал на сто рублей?
— Купил место, да лесу для лавки. Дай ещё двести рублей, надо заплатить плотникам за работу.
Отец дал ему денег, а сын опять пришёл и стоит у того же сада. Барыня увидала и спрашивает:
— Зачем, молодец, опять пришёл?
— Пусти меня, барыня в сад, да покажи свои коленки, отдам тебе двести рублей.
Она пустила его в сад, приподняла подол и показала свои коленки. Парень ей отдал деньги, поклонился и воротился домой.
— Что, сынок, устроился?
— Устроился, батюшка, дай мне триста рублей, я товару накуплю.
Отец дал ему триста рублей. А сын сейчас отправился к барынину саду. Стоит и глядит сквозь решетку. А отец думает: «Дай-ка схожу, посмотрю на его торговлю».
Пошёл за ним следом и посматривает.
— Зачем, молодец, опять пришёл? — спросила барыня. Парень отвечал ей:
— Не во гнев тебе, барыня, сказать, позволь поводить мне хуем по твоей пизде, я за то дам тебе триста рублей.
— Пожалуй. — Пустила его в сад, взяла деньги и легла на траву; а парень скинул портки и стал её хуем по губам поваживать и так раззадорил, что барыня сама просит:
— Ткни в срединку! Пожалуйста, ткни!
А парень не хочет:
— Я просил только по губам поводить.
— Я отдам тебе назад все твои деньги, — говорит барыня.
— Не надо!
А сам все знай поваживает по губам-то.
— Я у тебя шестьсот взяла, а отдам тысячу двести, только ткни в срединку!
Отец глядел-глядел, не вытерпел и закричал из-за решётки:
— Бери, сынок, копейка на копейку хороший барыш!
Барыня услыхала, да как вырвется и убежала. Остался парень без копейки и заругался на отца:
— Кто просил тебя кричать-то, старый хрен!
Этот нишкольник знает все с рождения, спешите видеть!
Была-жила молодая барыня, много перебывало у неё лакеев, и все казались ей похабными, и она прогоняла их от себя. Вот один молодец и сказал:
— Дай-ка я пойду к ней наймусь!
Пришёл наниматься.
— Смотри, голубчик! — говорит барыня, — я не пожалею денег, только с тем условием, чтобы ты не говорил ничего, похабного!
— Как можно говорить похабное!
В одно время поехала барыня в свою вотчину, стала подъезжать к деревне, смотрит: ходит стадо свиней, и один боров взлез на свинью, и так его с той работы припирало, что изо рта пена клубом валит.
Барыня и спрашивает лакея:
— Послушай!
— Чего изволите, сударыня?
— Что это такое?
Лакей был не промах.
— А это, — говорит, — вот что: под низом, должно быть, какая-нибудь родня — сестра или тётка, а наверху-то брат или племянник; он крепко нездоров, вот она и тащит его домой на себе.
— Да-да, это точно так! — сказала барыня и засмеялась.
Ехали-ехали, ходит другое стадо, и один бык взлез на корову.
— Ну, а это что такое? — спросила барыня.
— А это вот что: у коровы-то сила плохая и прокормиться не сможет, кругом себя корм объела и траву общипала, вот бык попихивает её на свежую травку.
Барыня опять засмеялась:
— Это точно так!
Ехали-ехали, ходит табун лошадей, и один жеребец взлез на кобылу.
— А это что такое?
— А вон, сударыня, изволите видеть, вон за лесом-то дым, должно быть, горит что-нибудь, так жеребец и взлез на кобылу пожар поглядеть.
— Да-да, это правда! — сказала барыня, а сама-то смеётся, так и заливается.
Опять ехали-ехали и приехали к реке. Барыня и вздумала купаться, велела остановиться и начала раздеваться, да и полезла в воду. А лакей стоит да смотрит.
— Если хочешь со мною купаться — раздевайся скорее!
Лакей разделся и полез купаться. Она увидала у него тот струмент, которым делают живых людей, затряслась от радости и стала спрашивать:
— Посмотри, что это у меня?
А сама на дыру показывает.
— Это колодезь, — говорит лакей.
— Да, это правда! А у тебя это что такое висит?
— Это конь называется.
— А что, он у тебя пьёт?
— Пьёт, сударыня; нельзя ли попоить в вашем колодезе?
— Ну, пусти его; да чтоб он сверху напился, а глубоко его не пускай!
Лакей пустил своего коня к барыне и стал её раззадоривать. Стало её разбирать, стала она приказывать:
— Пущай его дальше, пущай его дальше, чтоб хорошенько напился!
Вот тут-то он натешился: насилу оба из воды вылезли.
Как будто ТНН пасты навернул
Жил-был купец, старый хрыч, женился на молоденькой бабёнке, а у него много было приказчиков. Старшего из приказчиков звали Потапом, детина он был видный, зачал к хозяйке подбираться, шутить с нею всякие шуточки, так у них дело и сладилось. Стали люди примечать, стали купцу сказывать. Вот купец и говорит своей жене:
— Послушай, душенька, что люди-то говорят. Будто ты с приказчиком Потапом живешь.
— Что ты, Бог с тобой, соглашусь ли я! Не верь людям, верь своим глазам!
— Говорят, что он к тебе давно подбирался! Нельзя ли как-нибудь испытать его?
— Ну что же, — говорит жена, — послушай меня. Нарядись в моё платье и пойди к нему в сад — знаешь, где он спит, да потихонечку шёпотом и скажи: я-де к тебе от мужа пришла! Вот и посмотришь тогда, каков он есть.
— Ладно, — сказал купец.
А купчиха улучила время и научила приказчика: как придёт муж, хорошенько его поколотить, чтобы он, подлец, долго помнил! Дождался купец ночи, нарядился в женино платье с ног до головы и пошел в сад к приказчику.
— Кто это? — спрашивает приказчик.
Купец отвечает шёпотом:
— Я, душенька!
— Зачем?
— От мужа ушла да к тебе пришла.
— Ах ты, подлая! И то про меня говорят, что я к тебе хожу! А ты, блядь, хочешь, чтоб я совсем опостылел хозяину!
И давай колотить купца по шее, по спине да в поволочку:
— Не ходи, мерзавка! Не срами меня. Я ни за что не соглашусь на такие пакости!
Кое-как купец вырвался, прибежал к жене и говорит:
— Нет, милая, теперь никому в свете не поверю, что ты живешь с приказчиком. Как принялся он меня ругать, срамить да бить — насилу ушёл!
— Вот видишь, а ты всякому веришь! — сказала купчиха и с того времени стала жить с приказчиком без всякого страха.
Жил-был купец, старый хрыч, женился на молоденькой бабёнке, а у него много было приказчиков. Старшего из приказчиков звали Потапом, детина он был видный, зачал к хозяйке подбираться, шутить с нею всякие шуточки, так у них дело и сладилось. Стали люди примечать, стали купцу сказывать. Вот купец и говорит своей жене:
— Послушай, душенька, что люди-то говорят. Будто ты с приказчиком Потапом живешь.
— Что ты, Бог с тобой, соглашусь ли я! Не верь людям, верь своим глазам!
— Говорят, что он к тебе давно подбирался! Нельзя ли как-нибудь испытать его?
— Ну что же, — говорит жена, — послушай меня. Нарядись в моё платье и пойди к нему в сад — знаешь, где он спит, да потихонечку шёпотом и скажи: я-де к тебе от мужа пришла! Вот и посмотришь тогда, каков он есть.
— Ладно, — сказал купец.
А купчиха улучила время и научила приказчика: как придёт муж, хорошенько его поколотить, чтобы он, подлец, долго помнил! Дождался купец ночи, нарядился в женино платье с ног до головы и пошел в сад к приказчику.
— Кто это? — спрашивает приказчик.
Купец отвечает шёпотом:
— Я, душенька!
— Зачем?
— От мужа ушла да к тебе пришла.
— Ах ты, подлая! И то про меня говорят, что я к тебе хожу! А ты, блядь, хочешь, чтоб я совсем опостылел хозяину!
И давай колотить купца по шее, по спине да в поволочку:
— Не ходи, мерзавка! Не срами меня. Я ни за что не соглашусь на такие пакости!
Кое-как купец вырвался, прибежал к жене и говорит:
— Нет, милая, теперь никому в свете не поверю, что ты живешь с приказчиком. Как принялся он меня ругать, срамить да бить — насилу ушёл!
— Вот видишь, а ты всякому веришь! — сказала купчиха и с того времени стала жить с приказчиком без всякого страха.
>потайные
Промтом переводишь, уёбок?
>— Кто просил тебя кричать-то, чёрт лысый!
Займитесь экранизацией! Шишка дымит!
Стоп, так это были конские хуи?
>весь голос закричал:
>— Тю-тю-тю.
Чёт не получается
Я бы и сам такое посмотрел. Этакий пасторальный деревенский прон.
Была свадьба у богатого мужика: женил он сына; и было у него пированье великое. Обвенчали жениха с невестой и спать уложили, а наутро подняли, поздравили с законным браком, потом накрыли молодых белою простынёю и стали решетить (то есть дарить молодых дарами), всякий кладёт денег сколько может! Вот все отрешетили; остался один солдат. Старик видит, что он лежит с похмелья и говорит:
— Что ж, служивый, встань да порешети молодых-то!
Солдат встал.
— Решетить так решетить! — говорит, и идёт без портков, как спал, берётся за решето, и прямо поднял простыню и давай решетить молодую через жопу.
— Служивый! — кричит свекор. — Ты не так решетишь!
А молодая:
— Ничего, батюшка! Пускай хоть так порешетит!
Отвалял её солдат и полез на лавку. Вот свёкру досадно стало, и говорит он девкам:
— Спойте-ка солдату страмную песню!
Девки запели:
— Ах ты, солдат! По белу свету волочился, а решетить не научился!
— Ах вы, курвы! Как умел, так и решетил!
Catch 22.
Пошёл парень на работу, увидел на дороге кабак и заехал ночевать. А тот кабак держал жид; и была у него жена.
Вот стемнело и полегли они спать на полу. Показалось жидовке жарко, она спросонок раскидалась и посбросила с себя всё: лежит с открытой пиздой. Взяла мужика охота; он не думал долго, влез на неё и давай валять. Жидовка думает себе, что это муж её качает, говорит:
— Волько, волько!
А парень отвечает:
— Какого ты черта волькаешь? Жид проснётся!
Жидовка схватила его за голову, пощупала — а пейсиков нет!
— Ай вей, волько?
— И так потихонько! — сказал парень, отработал и слез долой.
Вот стемнело и полегли они спать на полу. Показалось жидовке жарко, она спросонок раскидалась и посбросила с себя всё: лежит с открытой пиздой. Взяла мужика охота; он не думал долго, влез на неё и давай валять. Жидовка думает себе, что это муж её качает, говорит:
— Волько, волько!
А парень отвечает:
— Какого ты черта волькаешь? Жид проснётся!
Жидовка схватила его за голову, пощупала — а пейсиков нет!
— Ай вей, волько?
— И так потихонько! — сказал парень, отработал и слез долой.
>Волько, волько!
Блядь, что это означает? Мне только вольво выдает, лол.
Хорошая сказочка для солдат. Типа сладкая пилюля. Пули турецкие, пули французские палочки и СКАЗОЧКИ русские. Sort of compensation.
Вольф же. Имя еврейское.
Аноны, зацените какую лютую годноту нашел:
https://ru.wikisource.org/wiki/%D0%A0%D1%83%D1%81%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B5_%D0%B7%D0%B0%D0%B2%D0%B5%D1%82%D0%BD%D1%8B%D0%B5_%D1%81%D0%BA%D0%B0%D0%B7%D0%BA%D0%B8_%28%D0%90%D1%84%D0%B0%D0%BD%D0%B0%D1%81%D1%8C%D0%B5%D0%B2%29
Вкратце - книга написана Александром Николаевичем Афанасьевым, выдающимся собирателем русского фольклора 19 века. Прочитал пока что пару сказок, но уже проигрываю как сумасшедший, это натуральные истории уровня /b/ или даже анекдоты уровня /b/. Уникальные речевые обороты, ситуационизм, все на высшем уровне. В качестве примера - пикрелейтед. Буду вбрасывать сюда самую годноту, на которую наткнусь, ищите и вбрасывайте тоже!