Его удары по Достоевскому показательны. Набоков нападает на него с тем остервенением, с каким дефицит мысли нападает на бездну сознания. Он ополчается на то, что от него скрыто. На то, во что он не желает вникать. Скучно всё это, господа, да и утянет ещё, чего доброго, в такие дебри, из которых не выберешься, — где нагрузят сознание, оживят чувство долга, изменят мировоззрение и отнимут покой. Зачем это нам, пламенным энтомологам? Бежать от этого, отстреливаясь залпами бронебойной иронии!
«Всё это изложено достаточно путано и туманно, и нам ни к чему погружаться в этот туман», — так «разоблачается» Достоевский. И как-то неловко становится за разоблачителя, уходящего от серьёзного обсуждения, соря´щего мелочью и упрекающего автора былого столетия за его стиль.
Иногда Набоков даёт понять, что философски подкован, бросаясь словечками типа «гегелевская триада» или упоминая вскользь Фейербаха. Но отчётливо видно, что эта область знаний для него — ненужный, противный своей заумью, своим вечным поиском мир. Он отмахивается от него, прячась за удобную формулу: «Искусство должно не заставлять думать, а заставлять трепетать». И этой мантрой отвращает читательскую паству от мыслящей литературы (по нему — «дребедени»), призывая: не думайте, наслаждайтесь, впадайте в трепет от слов! Он нападает на мысль, которая всегда очаровывала и питала искусство, на ту самую мысль, которой изливается жизнь.
Нападки Набокова на Достоевского — это критика органиста флейтистом. Мощь акустики, масштаб замыслов, очевидный метафизический драйв — вся эта нависшая громада пугает, бесит своей серьёзностью, своим взыванием к сложности, вере и состраданию. Всё это заглушает твой трепетный перелив, вселяя чувство ничтожности. Поэтому Набоков не спорит с сумрачным классиком, а пытается отменить его, «развенчать». Неслучайно рвал его книги перед студентами. Для него философия Достоевского — лишь бред разгорячённого и явно нездорового разума. Его доводы смехотворны. Он лупит по слабым местам Достоевского, которые всем видны и которые ему живой читатель прощает, при этом почти не упоминая о сильных. Просто нет никакого такого явления в литературе, никакого феномена. Нет бездны человеческого сознания, нет великой драмы души. Есть сплав безмерной сентиментальности и детектива, почерпнутых из западной литературы. И всё. И это утверждает интеллектуал. Тянет ответить: иди-ка ты лучше, барин, лови своих бабочек.
Набоков всегда чурался типичности, но оказался типичен. Его взгляд на искусство — это позиция типичного аристократа, которую никакие мировые катаклизмы не способны поколебать. Это надменное ледяное спокойствие, иногда взрываемое воспоминанием о том, что шелестящий рай безвозвратно утерян, изгажен денщиками и коридорными.
В редкие минуты Набоков выходит из равновесия — когда вспоминает о большевиках. Он, конечно, слишком умён, чтобы негодовать от имени класса изгнанных феодалов. Поэтому бьёт другим. Он тонко бросает: вы материальны, вы строите мещанское общество. Это справедливый упрёк, и Набоков в итоге оказался провидцем. Но ведь так было не сразу. Перед тем как расплескаться по карте мещанским болотом, этот ненавистный, осмеянный им режим воссоздал Россию в невиданном доселе величии, сохранил народ и выиграл войну с фашизмом — то есть сделал всё, чтобы Набокова было кому читать.
Хорошо бы об этом помнить всем, даже тем, кто, послал всё к далёкой матери и обрёл своё счастье в искусстве петь.
Сегодня ясно осознаёшь, что именно отсутствие содержания и сделало Набокова Набоковым. Он целиком растворился в изяществе, всю творческую энергию направив на извлечение звуков. Звуком, нотой он в итоге и стал. Если бы содержание было, это был бы другой писатель, возможно, явивший миру что-то абсолютно неслыханное. Но вышло иначе. Вместо подлинной драмы и глубины явлен был симулякр — светлая ностальгия по ушедшей России, запечатлённой детским сознанием, эта чрезвычайно удобная ниша мировоззрения, позволяющая рисовать себя кем-то и не вдаваться в дискуссии. А под занавес к привычному негодованию по поводу русских революционеров прибавился свод торжественных PR-принципов, салютующих новой родине и звучащих, как текст присяги.
Сегодня, читая Набокова, ловишь себя на мысли, что даром теряешь время. Тебя быстро усыпляет журчание его текста, текущего неторопливым потоком и начисто лишённого смысла. Ты вполне понимаешь, что стояло за его коронацией. Набоковым, его высотами стиля и звонкими оплеухами классикам долбали не только по советскому хилиазму. Он оказался идеальной машиной оглупления, крайне важной для нового, постмодернистского общества. Неслучайно постмодернисты смотрят на него, как на бога.
Набоков мечтал увидеть Россию, где издан «Дар». Он не дожил до этого счастья, но нам вполне повезло. Мы увидели страну, где погасли звёзды и просветлённая, обладающая безупречным вкусом элита обнажила клыки. В этой стране восславили всех, кто тащил в культуру Танатос и от кого культура защищалась с помощью советских властей, действующих то мудро, то тупо.
Эта страна отвела своё культурное поле под мусорный полигон. Она увлеклась магазинами, отринула смыслы и исполнилась высокомерной, презрительной, неслыханной пустоты. В пропаганду этой пустоты включилась вся продвинутая тусовка. Целая орава творцов с антисоветской ржачкой, с полными ртами танатальных стихов, с эпатажем и гимнами эстетизму впряглась в процесс и потащила страну, созданную огнём истории, в холод и лёд, в энтропию и гибель.
Они уже почти победили, почти сковали всё льдом, когда что-то произошло. Негромкая, беспафосная мелодия вдруг воскресила память о тех, кто воевал и любил, и живые слова сквозь толщу цинизма и карнавального гама пробились к сердцам из потрёпанных книг. И зашатались хрустальные троны, и повеяло кострами весны.
«Всё это изложено достаточно путано и туманно, и нам ни к чему погружаться в этот туман», — так «разоблачается» Достоевский. И как-то неловко становится за разоблачителя, уходящего от серьёзного обсуждения, соря´щего мелочью и упрекающего автора былого столетия за его стиль.
Иногда Набоков даёт понять, что философски подкован, бросаясь словечками типа «гегелевская триада» или упоминая вскользь Фейербаха. Но отчётливо видно, что эта область знаний для него — ненужный, противный своей заумью, своим вечным поиском мир. Он отмахивается от него, прячась за удобную формулу: «Искусство должно не заставлять думать, а заставлять трепетать». И этой мантрой отвращает читательскую паству от мыслящей литературы (по нему — «дребедени»), призывая: не думайте, наслаждайтесь, впадайте в трепет от слов! Он нападает на мысль, которая всегда очаровывала и питала искусство, на ту самую мысль, которой изливается жизнь.
Нападки Набокова на Достоевского — это критика органиста флейтистом. Мощь акустики, масштаб замыслов, очевидный метафизический драйв — вся эта нависшая громада пугает, бесит своей серьёзностью, своим взыванием к сложности, вере и состраданию. Всё это заглушает твой трепетный перелив, вселяя чувство ничтожности. Поэтому Набоков не спорит с сумрачным классиком, а пытается отменить его, «развенчать». Неслучайно рвал его книги перед студентами. Для него философия Достоевского — лишь бред разгорячённого и явно нездорового разума. Его доводы смехотворны. Он лупит по слабым местам Достоевского, которые всем видны и которые ему живой читатель прощает, при этом почти не упоминая о сильных. Просто нет никакого такого явления в литературе, никакого феномена. Нет бездны человеческого сознания, нет великой драмы души. Есть сплав безмерной сентиментальности и детектива, почерпнутых из западной литературы. И всё. И это утверждает интеллектуал. Тянет ответить: иди-ка ты лучше, барин, лови своих бабочек.
Набоков всегда чурался типичности, но оказался типичен. Его взгляд на искусство — это позиция типичного аристократа, которую никакие мировые катаклизмы не способны поколебать. Это надменное ледяное спокойствие, иногда взрываемое воспоминанием о том, что шелестящий рай безвозвратно утерян, изгажен денщиками и коридорными.
В редкие минуты Набоков выходит из равновесия — когда вспоминает о большевиках. Он, конечно, слишком умён, чтобы негодовать от имени класса изгнанных феодалов. Поэтому бьёт другим. Он тонко бросает: вы материальны, вы строите мещанское общество. Это справедливый упрёк, и Набоков в итоге оказался провидцем. Но ведь так было не сразу. Перед тем как расплескаться по карте мещанским болотом, этот ненавистный, осмеянный им режим воссоздал Россию в невиданном доселе величии, сохранил народ и выиграл войну с фашизмом — то есть сделал всё, чтобы Набокова было кому читать.
Хорошо бы об этом помнить всем, даже тем, кто, послал всё к далёкой матери и обрёл своё счастье в искусстве петь.
Сегодня ясно осознаёшь, что именно отсутствие содержания и сделало Набокова Набоковым. Он целиком растворился в изяществе, всю творческую энергию направив на извлечение звуков. Звуком, нотой он в итоге и стал. Если бы содержание было, это был бы другой писатель, возможно, явивший миру что-то абсолютно неслыханное. Но вышло иначе. Вместо подлинной драмы и глубины явлен был симулякр — светлая ностальгия по ушедшей России, запечатлённой детским сознанием, эта чрезвычайно удобная ниша мировоззрения, позволяющая рисовать себя кем-то и не вдаваться в дискуссии. А под занавес к привычному негодованию по поводу русских революционеров прибавился свод торжественных PR-принципов, салютующих новой родине и звучащих, как текст присяги.
Сегодня, читая Набокова, ловишь себя на мысли, что даром теряешь время. Тебя быстро усыпляет журчание его текста, текущего неторопливым потоком и начисто лишённого смысла. Ты вполне понимаешь, что стояло за его коронацией. Набоковым, его высотами стиля и звонкими оплеухами классикам долбали не только по советскому хилиазму. Он оказался идеальной машиной оглупления, крайне важной для нового, постмодернистского общества. Неслучайно постмодернисты смотрят на него, как на бога.
Набоков мечтал увидеть Россию, где издан «Дар». Он не дожил до этого счастья, но нам вполне повезло. Мы увидели страну, где погасли звёзды и просветлённая, обладающая безупречным вкусом элита обнажила клыки. В этой стране восславили всех, кто тащил в культуру Танатос и от кого культура защищалась с помощью советских властей, действующих то мудро, то тупо.
Эта страна отвела своё культурное поле под мусорный полигон. Она увлеклась магазинами, отринула смыслы и исполнилась высокомерной, презрительной, неслыханной пустоты. В пропаганду этой пустоты включилась вся продвинутая тусовка. Целая орава творцов с антисоветской ржачкой, с полными ртами танатальных стихов, с эпатажем и гимнами эстетизму впряглась в процесс и потащила страну, созданную огнём истории, в холод и лёд, в энтропию и гибель.
Они уже почти победили, почти сковали всё льдом, когда что-то произошло. Негромкая, беспафосная мелодия вдруг воскресила память о тех, кто воевал и любил, и живые слова сквозь толщу цинизма и карнавального гама пробились к сердцам из потрёпанных книг. И зашатались хрустальные троны, и повеяло кострами весны.
Ой. всё
>Набоков сходит со своего трона. Коронованный либеральными обожателями
Дальше не читал.
Про Сартра паста хотя бы смешная была...
>Коронованный
Сега пидорашке с ее уголовными понятиями.
Ебать охуенно блядям из "Литературки" от Владим Владимыча бомбит.
Видел здесь эту пасту почти 2 года назад. Сажи.
Окуд000
Валерий Рокотов / Авторы сайта Православие.Ru
Прочитал пол статьи и не нашел ни одного аргумента. Просмотрел дальше - там какое-то муторное повествование про Дар и Чернышевского. В чем суть статьи?
>В чем суть статьи?
Пидорахе бомбануло.
Устал охуевать от пасты пока читал, но она не то чтобы смешная или там лживая, это просто неудержимый субъективный поток МНЕ НЕ НРАВИТСЯ МНЕ НЕ НРАВИТСЯ МНЕ НЕ НРАВИТСЯ НУ МААААМ МНЕ НЕ НРАВИТСЯ МНЕ НЕ НРАВИТСЯ МНЕ НЕ НРАВИТСЯ МНЕ НЕ НРАВИТСЯ, только лишних слов очень много. Пиздецки много лишних слов и примеров, человек охуительно много обдумывал, обчитывал, как ему не нравится набоков, каким именно движением брови, словом, облизал всего набокова, чтобы высрать такое сложносочиненное ДИСЛАЙК ЕБАНА.
И это ебаный тупик. И тексты набокова, и ситуация вокруг его текстов всегда вызывает у меня ощущение ебаного тупика и безыдейности. Очень много лишних слов. Когда литература доходит до момента, где, чтобы сказать про автора МНЕ НЕ НРАВИТСЯ и поставить точку, нужно расписывать такую охуенную статью - это жесть и ахуй.
И это ебаный тупик. И тексты набокова, и ситуация вокруг его текстов всегда вызывает у меня ощущение ебаного тупика и безыдейности. Очень много лишних слов. Когда литература доходит до момента, где, чтобы сказать про автора МНЕ НЕ НРАВИТСЯ и поставить точку, нужно расписывать такую охуенную статью - это жесть и ахуй.
Хз. А как же всякие кукареки про - НИЗКУЮ МОРАЛЬ, мол, про лолей и сестроебство пишет, вот настолько уже мерзкий этот Набоков. А все от того, что у него стиль! Нахуй стиль, пусть все пишут хуево, как я - зато у меня мораль знаете какая? Охуеете.
ну да, вот именно, что вскукареки про мораль, которые просто невозможно воспринимать серьезно, когда они стоят рядом с прогоном про большевиков, поднявших за тридцать лет российскую империю до небывалых высот, победивших мировое зло и т.д.
Ну это и есть высокая мораль, что Сталин - молодец. Все другое - ага, ты либерашка-сестроеб! Еще лолю тебе подавай! Это пушо ты против сралина, вот и последствия!
Серьезно, нельзя быть и против Сралина и иметь "высокую мораль". Или госдеп с лолями или Сралин без лоль.
Вообще, Литературная газета - это там же такой петух за главного, мерзкий, блядь? Вроде он что-то там писал в 80-х про каких-то козлят в молоке, про микрорайон?
Всегда его почему-то прям выпускал из внимания, но помнил, вот, мол, надо как-нибудь почитать.
Пару лет назад оказалось, что там такая блядина этот вот козел в молоке, что нахуй его читать теперь, и так все понятно.
Поясните, кто его читал, зря? Стоит глянуть?
Поляков, вроде. Если да, то это редкостная блядина, хрестоматийная просто, я не сразу сообразил, что это статья из литгазеты. Не знаю, что тут еще сказать.
А книжки-то его как?
Я его в начале 2000-х помню, ничем особо не отличался, ну кукарекал по газетам, вполне себе спокойно, уважаемый писатель рассуждает о судьбах роиси, все дела. Даже ничего похожего не было на ту блевотину, которую он сейчас вываливает.
Да он скорее просто был никакой, абсолютно по нулям, а в последнее время наполнился тем, чем проще и перспективней. Врать не буду, ни одну его книгу до конца не читал, но у него была пара типа бестселлеров, которыми были заставлены все полки в книжных пару лет назад - гипсовый трубач и еще что-то. Открывал, пролистывал - не запомнилось абсолютно ничего. Она встала, он сказал. Ну а уж после ознакомления с его публичной т.н. риторикой, я думаю, никогда уже не прочту ничего и никому не посоветую.
>после ознакомления с его публичной т.н. риторикой, я думаю, никогда уже не прочту ничего
Да, именно такое чувство было. Но трубач - это что-то вроде новое, "известным писателем" он стал еще в 80-х, (или 70-х?), какие-то язвы вскрывал, видимо.
Быков в своих передачах говорил про него что-нибудь? Он же все это третьеразрядное говно из 80-х назубок знает, сам из таких.
Ну, "известность" его явно второго-третьего-дохуячьего порядка. Как у того же Ерофеева, который Виктор.
Ну, Ерофеев, который Виктор - он, в принципе, неплох.
Его "Русская красавица" - довольно занятное чтение.
Ясно.
Ну нет, Ерофеев довольно известный. В каких-то девяностых был топовым, сейчас больше за границей тусуется, о том и пишет.
Совковым смрадом несёт за километр. Главное не качество написанного, а чтобы посыл соответствовал генеральной линии партии, ага. Когда уже эти выкормыши соцреализма издохнут к хуям?
Мне кажется, что тут не на то смотрят. Статья говно, не потому, что на Набокова наезжает псевдолевак с этических позиций (это как раз вполне логично было бы), а то, что этот уебок серьезно противопоставляет органиста флейтисту. После этой охуенной метафоры не читал.
Да, да, тоже вчера глаз зацепился, но все-таки это уже мелочь на фоне всего остального.
Нет, это концентрированная суть. Но, к слову, то как истерично Набоков хейтил Достоевского всегда неприятно было. Не потому, что я охуенный поклонник Федрмихалыча, со стороны Набокова это было как-то глупо.
Ух, как у эстетствующих пидрил от правды о их предмете дроча бомбануло. Как же хорошо, что таких как вы становиться всё меньше, люди начинают осознавать, что литература - это прежде всего заявление автора, содержание, позиция, политика и т.д. Стиль - только инструмент для убеждения. Ложь постмодернистов, отравлявшая умы многих поколений наконец-то раскрыта прекрасным критиком советской закалки. Вангую, что скоро появиться новое поколение авторов, которые возьмутся продолжать замечательные традиции соцреализма, а следовательно - традиции русской классической литературы. Аминь.
Ну я, будучи т.н. музыканом, уже привык, что даже умные адекватные люди, не игравшие музыку, могут внезапно сморозить какую-то такую ебанистическую чушь, частенько в виде метафоры, да, что, видимо, не очень обращаю на это внимание. Здесь, понятно, у него орган большой, трубок больше=лучше. На фоне, опять же, захода про большевиков, поднявших империю лучше чем была, это просто детский лепет, по-моему.
Обнажил десятивершковый хуй свой, лег на Дающий Холм и проебал три раза подряд родную сибирскую землю с криком и уханьем.
>кок-кок-ко цитатки из сркн
Что? Извините, я не вполне понимаю ваша постмодернистское кукареканье.
Ну, еще бы ты ее понимал, гниль сталинская :)))
>таких как вы становиться всё меньше
>скоро появиться
Я давно подозревал, что набокохейтерство вызывается элементарнейшей безграмотностью. Инбифо пок-пок-пок, мы нинадиктанти!
>Я давно подозревал
Надо говорить "я ВСЕГДА подозревал".
Это было бы ложью.
остров в море цветастой и пустой писанины
На нулевую. Набокобляди всегда должны знать своё место.
Узнал место тебе за щеку. проверяй
>Нападки Набокова на Достоевского
Достоевскобляди неприятно
>литература - это прежде всего заявление автора, содержание, позиция, политика и т.д.
ПОКПОК БЕЗЫДЕЙНОСТЬ ЛИТЕРАТУРА ДОЛЖНА УЧИТЬ И ВОСПИТЫВАТЬ!
Интересно, автор статьи по Мамлееву лил слёзки?
>Его удары по Достоевскому показательны.
>Нападки Набокова на Достоевского
Выскажу свое мнение: чернуха местами похлеще Зеленого слоника про весьма странного молодого человека, теория которого впрочем верна. Точнее не теория, а констатация того факта, что у власти и при больших деньгах как правило оказывается мразь которая ни перед чем не останавливается. Для примера достаточно вспомнить, что братки из 90-х стали теперь респектабельными бизнесменами, а участники кооператива Озеро в полном составе заняли самые высокие руководящие посты в стране. Ну а то, что для многих такое поведение не приемлемо и вызывает муки совести это уже другое дело. В сущности проблема ГГ в том что он думал, что тоже сможет быть подонком, ан нет, совесть замучила.
Одним словом все очень банально и по-моему на гениальность никак не тянет.
Твоё мнение малоценно.
Почему не написал, что Достоевский кал ебаный?
Настолько малоценно, что ты решил об этом написать.
Ну я только "Преступление и наказание" читал. Кроме того этот роман он писал после отсидки и похоже у него появился стокгольмский синдром, а писать про сломленного человека "кал ебаный" мне кажется не очень этично.
Именно. Ты ведь выражаешь своё мнение, думая, что он ценно. Я говорю тебе, что ценности большой оно не имеет, дабы избавить тебя от твоего заблуждения.
Достоевский, депрессивное говно.
Ты всего лишь выражаешь здесь своё мнение, которое малоценно.
Как же меня раздражает слово "гений". Это как клеймо на том, чего люди не понимают, но считают великим, божественным. Вам показывают фокус, вы называете это магией, колдовством. Но это в сторону.
Чехов, конечно, увлекательный ("милый, талантливый") писатель, который может создать очень тонкое и грустное настроение. Все его творчество, позднее, по крайней мере, пронизано им. Также у него весьма искусно получается расставлять детали, выразительнейшие по силе. Его рассказы и пьесы задушевны, но именно как художник он не очень силен. Я не говорю про драматические сцены или про запоминающихся персонажей, - таких у него полно; под писательской силой я понимаю такое творчество, в котором сказался бы автор весь до ноготков, в котором каждый сантиметр прозы выношен годами внутренней работы. Не знаю, как это сказать, да и возможно ли, но у Чехова, на мой взгляд, не достает того, что делает из писателя настоящего художника. Я говорю не о технике и не о темах или мотивах. Чехов недостаточно чуток к людям и природе, его проблемы, темы, описания - порой поражают поверхностностью.
Вот например у Толстого есть замечательный момент, в сцене с балом, когда Болконский наблюдает за Наташей. Не помню точь в точь что там было, но в этой сцене какая-то женщина, возможно, и сама Наташа, ходила из угла в угол. Наблюдая это, Болконский сказал про себя что-то вроде: "если она сделает еще один поворот до угла, то я выйду за Наташу". Вот такого Чехов, увы, никак не написал бы. Хотя вполне возможно, что я просто недостаточно внимательно его читал.
Чехов, конечно, увлекательный ("милый, талантливый") писатель, который может создать очень тонкое и грустное настроение. Все его творчество, позднее, по крайней мере, пронизано им. Также у него весьма искусно получается расставлять детали, выразительнейшие по силе. Его рассказы и пьесы задушевны, но именно как художник он не очень силен. Я не говорю про драматические сцены или про запоминающихся персонажей, - таких у него полно; под писательской силой я понимаю такое творчество, в котором сказался бы автор весь до ноготков, в котором каждый сантиметр прозы выношен годами внутренней работы. Не знаю, как это сказать, да и возможно ли, но у Чехова, на мой взгляд, не достает того, что делает из писателя настоящего художника. Я говорю не о технике и не о темах или мотивах. Чехов недостаточно чуток к людям и природе, его проблемы, темы, описания - порой поражают поверхностностью.
Вот например у Толстого есть замечательный момент, в сцене с балом, когда Болконский наблюдает за Наташей. Не помню точь в точь что там было, но в этой сцене какая-то женщина, возможно, и сама Наташа, ходила из угла в угол. Наблюдая это, Болконский сказал про себя что-то вроде: "если она сделает еще один поворот до угла, то я выйду за Наташу". Вот такого Чехов, увы, никак не написал бы. Хотя вполне возможно, что я просто недостаточно внимательно его читал.
Наконец-то, блядь, хоть кто-то чтит традиции.
Моё мнение имеет высшую ценность.
Достоевский после отсидики написал "Записки из мертвого дома", непосредственно про жизнь на каторге, весьма доставляет. Позитивные моменты есть - история жизни Зосимы в "Братьях Карамазовых", светлые образы Алеши Карамазова, Князя Мышкина, Неточки Незвановой (вот тут все хорошо, но Достоевский просто не успел дописать повесть, не всех умертвить успел). Есть у него и юмор черный, типа рассказа "Бобок", про болтовню мертвецов. А в первую очередь почитай "Записки из подполья", вся сушность битарда как она есть описана,гениальная вещь. Достоевский великий писатель, но читать его лучше после двадцати, ну или как я в 25 лет читать. В школьные годы мне Достоевский тоже показался хуйней
>под писательской силой я понимаю такое творчество, в котором сказался бы автор весь до ноготков, в котором каждый сантиметр прозы выношен годами внутренней работы
Нихера не понял о чём ты. То есть по твоему весь Толстой до ноготков сказался в сцене где, Болконский решает жениться на Наташе, в зависимости от того сколько поворотов до угла она сделает?
>Валерий РОКОТОВ
Ебать, неизвестный хер рассуждает о личности автора что уже фейл через его книги даже не пытаясь вникнуть ни в текст ни в контекст.
Да, Набоков ненавидел пожалуй всё связанное революцией, ЕБАТЬ НОВОСТЬ В 2016 году.
Статья уровня ТНН паст от школьников в бэ.
Бомбальеро. В букаче анон себе такого не позволяет, разве что в порядке толстого и откровенного троллинга. А тут аж статья.
Он и Горького хейтил как поехавший, но Набоков аргументировал. И из размышлений над его вполне стройной позицией, можно было самому вывести что-то хотя бы для себя новое о авторе.
Пиздец ты нахуя столько буков принёс мне их все блять читать штоле?
В натуре, для бука4а мог быть и попроще написать.
Ок.
>Набоков - говно. Я сказал.
Сократил без потери смысла.
Вверх, во имя добра!
Наконец осилил "Колобка". В школе не читал. Просьба к фанатам Афанасьева объяснить почему я должен считать это произведение гениальным.Выскажу свое мнение: чернуха местами похлеще Зеленого слоника про весьма странного молодого колобка, теория которого впрочем верна. Точнее не теория, а констатация того факта, что у власти и при больших зубах как правило оказывается рыжая мразь которая ни перед чем не останавливается. Для примера достаточно вспомнить, что братки из 90-х стали теперь респектабельными бизнесменами, а участники кооператива Озеро в полном составе заняли самые высокие руководящие посты в стране. Ну а то, что для многих такое поведение не приемлемо и вызывает муки совести это уже другое дело. В сущности проблема ГГ в том что он думал, что тоже сможет быть подонком, ан нет, совесть замучила. Одним словом все очень банально и по-моему на гениальность никак не тянет.
пидоррахи ведь - это набоков хейтеры
Вверх
Падажжи, это какой-такой Поляков? Который "Сто дней до приказа"?
Ага, тот самый.
Ты мудак, который Чехова не читал.
Тебе нужно почитать "Современников"
Какой же ты мерзкий. Хочешь сказать, что причина литературы всегда должна находиться вне её? Почитай "Вечный фашизм" Эко, там об этом есть.
>Ага, тот самый.
Вот это охуенно гибкий позвоночник у старика! Может сам себе отсосать, прогнувшись через спину, не говоря уже про мастерство отсоса любым властям. Не стареют душой ветераны, епта!
>Набоков ненавидел пожалуй всё связанное с революцией
Октябрьской.
Ну да, папаша-то у него грудью закрывал не царя или генерала, а Милюкова.
Я сегодня утром в автобусе дочитал Бенд Синистер. Второй раз читал. Не знаю, куда это написать.
Себе на залупе напиши.
Бросил "Дар" на пресловутой главе о Чернышевском, жуткое занудство.
Я сделал точно так же, тот самый Чернышевский. Я начинал с "Лолиты", увлёкся его языком, вычитал немецкую тройку, "Приглашение на казнь", "Машеньку", "Соглядатая" залпом, потом затормозил на Лужине, а на "Даре" бросил и больше не возвращался.
Сам ты залупа.
> люди начинают осознавать, что литература - это прежде всего политика
В печь.
> что литература - это прежде всего политика
Так и есть.
Этот тред никогда не утонет! О-ля-ля!
Ты охуел, это самое годное во всем раннем Набокове.
Буржуазная мразь!
Всплываем
сщву
>возьмутся продолжать замечательные традиции соцреализма, а следовательно - традиции русской классической литературы
Поэт по лире вдохновенной
Рукой рассеянной бряцал.
Он пел — а хладный и надменный
Кругом народ непосвященный
Ему бессмысленно внимал.
И толковала чернь тупая:
«Зачем так звучно он поет?
Напрасно ухо поражая,
К какой он цели нас ведет?
О чем бренчит? чему нас учит?
Зачем сердца волнует, мучит,
Как своенравный чародей?
Как ветер, песнь его свободна,
Зато как ветер и бесплодна:
Какая польза нам от ней?»
Поэт.
Молчи, бессмысленный народ,
Поденщик, раб нужды, забот!
Несносен мне твой ропот дерзкий,
Ты червь земли, не сын небес;
Тебе бы пользы всё — на вес
Кумир ты ценишь Бельведерский.
Ты пользы, пользы в нем не зришь.
Но мрамор сей ведь бог!.. так что же?
Печной горшок тебе дороже:
Ты пищу в нем себе варишь.
Чернь.
Нет, если ты небес избранник,
Свой дар, божественный посланник,
Во благо нам употребляй:
Сердца собратьев исправляй.
Мы малодушны, мы коварны,
Бесстыдны, злы, неблагодарны;
Мы сердцем хладные скопцы,
Клеветники, рабы, глупцы;
Гнездятся клубом в нас пороки.
Ты можешь, ближнего любя,
Давать нам смелые уроки,
А мы послушаем тебя.
Поэт.
Подите прочь — какое дело
Поэту мирному до вас!
В разврате каменейте смело,
Не оживит вас лиры глас!
Душе противны вы, как гробы.
Для вашей глупости и злобы
Имели вы до сей поры
Бичи, темницы, топоры; —
Довольно с вас, рабов безумных!
Во градах ваших с улиц шумных
Сметают сор, — полезный труд! —
Но, позабыв свое служенье,
Алтарь и жертвоприношенье,
Жрецы ль у вас метлу берут?
Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.
Мы не утонем!
Потому что вы говно.
Атомный холокост во имя бобра! во имя бобра! имя бобра! бобра!!!
Чернышевский не специально отказался от выразительности, он банально не сумел завернуть свою наивную левацкую агитку в хороший слог и интересный сюжет.
Бабель сказал о Набокове: "Хороший писатель, только писать ему не о чем".
Именно потому, что Набокову было не о чем писать, в его произведениях в максимальной степени сказались основные черты русского творчества, носящего чисто субъективный характер. Оторванный и от русской истории, и от жизни эмиграции, Набоков стал свободен. Гоголь за границей писал "Мёртвые души". А Тургенев? А Достоевский? Надо было отказаться от МЕШАЮЩЕЙ действительности.
Именно потому, что Набокову было не о чем писать, в его произведениях в максимальной степени сказались основные черты русского творчества, носящего чисто субъективный характер. Оторванный и от русской истории, и от жизни эмиграции, Набоков стал свободен. Гоголь за границей писал "Мёртвые души". А Тургенев? А Достоевский? Надо было отказаться от МЕШАЮЩЕЙ действительности.
Читал "Лолиту", больше из интереса по какому поводу такой хайп. Что могу сказать - слог перевод очень хороший, но такая-то киселевщина про бездуховный Запад, дети поголовно ебутся а я нет, причем в норме отношения не только гетеросексуальные, каждая первая встречная нимфетка только и смотрит шлюховатым взглядом как бы запрыгнуть на хуй, что показывает всей своей невербаликой, ну и далее в таком же роде.
Как раз за слог Владимира Владимировича можно хуярить очень смело. Он кривился от пошлости, но его проза, особенно поздняя, образец пошлости как таковой. Он дал пример понятной домохозяйкам "красивой" прозы, такой же, например, как писанина булгаковского Мастера, так что даже самая тупорылая училка литературы способна показать эти образцы квадратноголовым ученикам. Герои Набокова на самом деле сэлинджеровские герои и проза его такая же сэлинджеровская, нравящаяся подросткам и вызывающая недоумение взрослого читателя, удивляющегося, что он когда-то восхищался этим довольно вычурным, но при этом топорным слогом, похожим на пошлые цветочки и узоры на деревенских наличниках.
)))
Кушайте "Энтерол".
Бамп
Набоков сходит со своего трона. Коронованный либеральными обожателями, поставленный высоко над советской литературой, он тихо отплывает от нашего берега вместе со своим особенным синтаксисом. Он снова становится эмигрантом, и его творчество снова выглядит чем-то бесконечно чужим.
Трагедия открывает глаза. Она возвращает имена тех, с кем мы связаны единством судьбы, и заставляет трезво взглянуть на тех, кто прыгал клопами по иностранным диванам. Ты вдруг видишь, что изысканная литература насквозь лицемерна и таит в себе зло и что чистое искусство, усыпляя души, намного превосходит напалм. Возможно, для этого трагедия и была послана — чтобы никогда больше так по-детски не попадаться, вознося стилистические красоты над смыслами.
Период царства Набокова оставил крайне неприятный осадок, какой всегда оставляет обман.
Тебе был вполне симпатичен рассказчик, тонкий, влюблённый в Пушкина и Гоголя эмигрант с аристократическими корнями. Ты полюбил его слог. Ты видел в нём истинного интеллигента, лишённого суеты, наделённого трудолюбием и имеющего абсолютное представление об этических рамках. Казалось, такой человек никогда не уронит себя — не опустится до жалких приёмов. Надышавшись воздухом чистой литературы, он произнесёт нечто важное. Ведь критика режимов и революций предполагает философскую высоту.
Когда сын Набокова опустошил все коробки со своим законным наследством, выяснилось, что великий писатель, исписав бездну бумаги, умудрился не сказать ничего. Мир, созданный в его книгах, оказался исключительно миром блёсток и карикатур. Набоков минус стиль равнялся нулю. Он оказался голым королём, который ещё и охотно влез в грязь, заявив, что чистое искусство имеет на это право. Оказалось, что его чувство свободы основано на банальнейшей, постыдной идее, роднящей его с де Садом. В его закатном творчестве проявилось очевидное презрение к человеку, которому он высокомерно бросал свои сочинения. И это многое объяснило в его былом творчестве, казалось, шагающем от победы к победе.
Сегодня, скользя взглядом по корешкам набоковских книг, ясно осознаёшь: в этом нет ни единой подлинной ноты. Здесь всё — имитация, здесь всюду — расчёт и угадывание.
Его ранний, исполненный стилистической свежести роман «Король, дама, валет» — вещь показательная. Там кроткий провинциал садится в поезд и катит в Берлин. Музыка слов бесподобна. Не думаю, что кому-либо по силам тягаться с Набоковым в надежде затмить его языковое звучание. Однако книга восхищает ровно до того момента, когда писатель начинает интриговать. С этой страницы ты погружаешься в кропотливое описание заговора и несостоявшегося убийства, постепенно с ужасом осознавая цель автора, завлекающего солидного покупателя романом, изящным и интригующим.
Но ключом к Набокову служит, конечно, «Дар». В этой книге он отражается ясно. Здесь предъявляется символ ненависти, оттачивается метод и предвосхищается путь.
«Дар» отличает прежде всего карикатура на Чернышевского. Глава о нём — остров в море цветастой и пустой писанины. Набоков усердно пытается вызвать отвращение к Чернышевскому. Он лезет в его частную жизнь, как вор в распахнутое окно. Он ищет, чем бы тут поживиться. (Эта страсть перемывать косточки и жевать сплетни — отличительная черта русского зарубежья.) Он смакует забытый дневник, находя в нём массу пикантного, и перечисляет все гадости, о классике сказанные. Мы узнаём массу безумно важного: как Чернышевский сидел в сортире, чем он страдал и как нелепо питался. Точно подсчитаны измены жены. Всё пронумеровано и слито в книгу. Ничего не упущено.
Эпатажная глава так гадка, что сострадание к герою в финале звучит бесконечно фальшиво. Опережая критику, Набоков сочиняет ряд бледных рецензий, в которых ругают автора, но при этом отмечают его остроумие и талант.
Набоков не только самоутверждается в этой мазне. Он хочет раздавить русского разночинца, виновника своих бед. Он издевается над нелепой гражданской нотой и надеждами на то, что чернь способна взлететь. Чернь способна лишь грабить. Восставший народ не торопится окрыляться и созидать рай. Он спешит к семейному сейфу под предводительством лакея-предателя. В этом набоковское понимание революции.
Объективность мало тревожит автора «Дара». Его не волнует то, что Чернышевский демонстративно отказался от литературности, от эффектных приёмов. Этим признанием просто открывается «Что делать?». Его не волнует то, что это фигура трагическая и в утопии Чернышевского криком кричит человечность. Его не волнует то, что столь куцее понимание революции опровергают крестьянские отроки, прущие в размотанных портянках на белые пулемёты, и женщины-агитаторы, расстрелянные в Одессе вежливыми французами.
Набоков трагедию Чернышевского пытается снять, утопии высмеять, а до понимания революции ему вообще дела нет никакого. Ему нужно долбануть, «трахнуть хорошенько» — так чтобы имя его прозвучало, да ещё всей гадине разночинской аукнулось.
Чернышевский для Набокова — это суровый жрец опасной мечты, звонарь, вызванивающий революцию. Он назначен виновным за то, что произошло: за то, что нет больше дома в солнечной Выре, нет прозрачного леса и душки-помещика, живущего по соседству. Почему-то именно Чернышевский, а не Мор, Кампанелла, Руссо, Сен-Симон или Фурье, во всём этом повинен. Именно Чернышевский с его скромной утопией должен отдуваться за всех.
Философ вообще много чем провинился. Он ведь ещё и отъявленный враг чистого искусства, того самого, которому всецело предан Набоков.
Чернышевский в «Даре» — это жалкий, вздорный старик, чьи взгляды убоги. Читателю ничего толком не объясняется. Просто рисуется карикатура, производится изящный плевок.
При таком подходе получается не повесть, не книга в книге. Выходит акт инвентаризации, список уродств, упорно раздуваемых и совершенно неочевидных. И автором этого чудно выписанного и стыдного сочинения ну никак не может оказаться главный герой «Дара», этот робкий романтик. Это варганил зрелый хищник, изголодавшийся по признанию. Точное понимание целей — вот что выдаёт данный сосредоточенно-беспощадный стиль и грязные технологии успеха, которые в итоге вознесут Набокова на вершину мировой славы.
Он будет шагать к своей цели — шагать через стыд, через ясное осознание того, что, испачкавшись, теряешь моральное право на осуждение режимов и революций. Описав в звонких рифмах акт мастурбации, пропев песню о педофиле, увлёкшись «эротиадой», ты заявляешь о себе как о торговце, продающем эстетический эпатаж, и можешь отстаивать лишь одно право — право уподобиться зверю. Ты можешь кричать лишь о том, что всякий режим, не позволяющий тебе обрасти шерстью, ужасен.
Направляясь во двор с рукописью «Лолиты», приговорённой к сожжению, и поворачивая назад, Набоков будет что-то в себе доламывать. Он будет дотаптывать в себе русского интеллигента, глушить его голос, его раздражающее ворчание. Он будет чувствовать на себе тяжёлый взгляд классиков и отстреливаться иронией и издёвкой. Он будет вполне понимать, что содержание в литературе неотменяемо, и будет неустанно заполнять пустоту своих книг облаком блёсток, невыносимой детализацией, и это разовьётся в полноценный невроз.
Есть ингредиент, за вычетом которого нет литературы. И этот ингредиент — глубина. И сколько бы автор ни вливал в свою книгу изысканности, всё равно создаваемый текст остаётся чем-то не вполне достойным человеческого ума.
Отмахиваясь от этого обстоятельства, Набоков примет позу и начнёт нести агрессивную чушь, и чем больше слов он произнесёт, тем очевиднее будет шаткость его позиции.
Его лекции по литературе поверхностны и лукавы. Видно, как он вбивает в юные головы чисто эстетские установки. Видно, как он постоянно оправдывает и утверждает себя.