Полуночный ветер иссушал и нёс горечь.
Корабль Шамали отошёл на ночную стоянку в рейд и теперь едва заметно качался на волнах. Караульные лениво шагали по палубе. Невольники спали в трюме. Во тьме слышны были храп, вскрики и стоны. С рассветом корабль вернётся к причалу, и пленников вновь закуют, но нанижут на разные цепи и разведут по разным домам. К вечеру трюмные клетки будут пусты, а сундуки в каюте капитана - полны золота. Это будет славный день для Гариба, прозванного Шамали: Гариба-северянина. Это будет славный день.
Не поместилось в старт-пост.
Нам что то реквестировать?
Ну, наверное.
Сейчас вы сидите в тёмном трюме, грызёте решётку. Завтра вас продадут: может, тем, кто вчера хватал за яйца, а может, кому-то другому. В любом случае участь ваша незавидна.
Этот тред создан по реквесту из прикреплённого, если что.
А я думал мы за Гариба играть будем. Ну да ладно.
Пытаемся поговорить с кем-нибудь из других пленников и подговорить на совместную попытку побега.
Хорошо. Осматриваем трюм. Сколько людей, в каком они состоянии, есть ли Охрана, что полезного тут есть.
Если предпосылки будут соотвествующие, то будем и готовить побег
Нет, графы реквестировали юношу-варвара со взором горящим.
Хотя можно и за Гариба. Но вести две ветки про разных героев в одной игре - это, наверное, плохая идея.
>Пытаемся поговорить с кем-нибудь из других пленников и подговорить на совместную попытку побега.
Бросай.
Кстати, граф, который изначально реквестировал игру, ты здесь есть?
>Бросай
1d100? 1d100: (71) = 71
Трюм для рабов - это коридор и по четыре клетки с каждого борта, итого восемь клеток.
В каждой клетке сидит человек по десять - где больше, где меньше, - хотя может поместиться до двадцати.
Почти все пленники - мальчишки, которых днём смотрел Альмакши.
В самом коридоре охраны нет, но слышны шаги на верхней палубе: судя по всему, там не менее двух караульных.
На полу клеток валяется солома, тряпьё, мелкие кости.
Каждый пленник за ногу прикован к цепи, которая в свою очередь прикреплена к нижнему горизонтальному пруту клетки.
Эээ, нет.
Ладно, вот паста из прикреплённого:
>Сингл от третьего лица. Если вольются другие аноны, будете рулить коллективно или через ролл на вариант.
>Система: 2d3. Результат действия считается по первому кубу: 1 - вообще не эпично, 2 - не эпично, но и без провала, 3 - эпично. Две 3 на двух кубах - божественный эпик. Всё, больше кубов нет. Бросаем на те действия, где эпик уместен и возможен. Почти словеска, в общем, но ты же этого и хотел?
>В сериях действий (например, в длинной драке) тикает счётчик эпичности: каждый бросок не на 3 добавляет единичку. Пять единичек - автоэпик.
>Играем по дженерик эпик фэнтези Говард-стайл (оригинальный мир не беру, т.к. помню не очень хорошо, а перечитывать всю серию с карандашом лень). Никаких орков, никаких эльфов, никакого гримдарка. Колдунство, монстры, бабы - в наличии.
>По ходу игры можешь графоманить в любую сторону: вот от чего прёт, про то и пиши. Зацепился в моём посте за колдуна - валяй, пиши историю про древний культ, мы её живо в квест превратим. Понравилась тебе идея с пиратами - херачь нерелейтед пост про них, я потом в историю подпихну.
>Требование только одно: у меня нет желания писать весть текст в игре, так что будь добр напрягаться.
>По поводу активности: 24/7 я точно не смогу - работа, дела, то-сё, - но пару постов в день потяну.
>И вот для атмосферы: https://www.youtube.com/watch?v=GaqjS_IvLpg
И давайте немного подождём тех, кто эту игру реквестил, а то немного нечестно получается.
Ребята, отпишитесь по прибытии, пожалуйста..
2d3: (1 + 3) = 4
>мелкие кости
Отлично. Берём несколько из них и зубами пытаемся придать им форму отмычек.
#2d3#
2d3: (1 + 2) = 3
Теперь есть.
Первым делом реквестирую посмотреть и поговорить с сокамерниками. В одиночку с корабля не сбежать, а среди других рабов, тем более таких молодых, должен найтись Иолай для нашего Геракла товарищ, который погибнет первым и станет причиной мести работорговцам. Ну вы поняли.
Сам пографоманю позже.
В трюме темно и душно, всех разморило. Может быть, это качка, жара и долгий день. Может быть, полфляги вина, которые Гариб щедрой рукой плеснул в воду для пленников, чтобы отметить прибытие в порт и удачную сделку.
Но даже если и удасться разбудить кого-то, поговорить с ним не получится: во-первых, пленники рассажены так, чтобы земляки оказались в разных клетках, а во-вторых, Тристанд здесь единственный из своего народа и других наречий не знает (разве что кое-как может объясниться с теми рыжими долговязыми парнями, но их клетка слишком далеко от его).
Кости на полу - всё куриные и рыбьи. Куриную ещё можно разгрызть, чтобы получилось подобие короткого шипа, но что делать с рыбьей головой, непонятно.
Но главная проблема в том, что Тристанд не знает, что такое отмычки: в его родном краю нет обычая брать пленных и запирать дома и сундуки, ибо лучший замок - это меч в руке хозяина.
Уже зареквестили и рольнули, см. выше.
>удасться
*удастся
Нечеловеческим усилием разорвать цепь, которой мы прикованы. Может выпадет (3, 3) и получится, мало ли. 2d3: (1 + 1) = 2
Цепь ржавая и толстая, расчитана на взрослого пленника. Даже несмотря на то, что Тристанд явно сильнее своих сверстников, разорвать её у него не получится: он уже пытался и получил только кровавую рану от кандалов.
Прут, на который насажено последнее звено его цепи, вделан в толстые деревянные брусья, подпирающие палубу. Цепь свободно (если не считать оков других пленников) скользит от одного бруса к другому - всего двенадцать шагов. Таких прутьев в клетке три: вдоль стены, в которой расположена дверь, его нет. Тристанд прикован к пруту напротив двери. Если он распластается на поле вытянется изо всех сил, то кончиками пальцев почти дотянется до противоположной решётки.
>поле
*полу
Спеть охуенную песню. 2d3: (1 + 1) = 2
В порыве бессильной ярости закричать нечеловеческим воплем ненависти к поработителям и обещать свою душу дьяволу или другому его аналогу в культуре горца за то, что бы тот дал ему силы убить всех на корабле.
2d3: (3 + 2) = 5
2d3: (3 + 2) = 5
Про что песня?
Какая-то особенная?
У неё есть место в культуре, из которой пришёл Тристанд?
Что за бог?
Какие у него взаимоотношения с людьми?
Какое место он занимает в пантеоне богов на родине Тристанда и какие у него тёрки с другими богами?
Давайте шевелитесь, у нас тут героика, а не что-нибудь.
Герха - заключённая в подземной темнице, за десятью печатями, древняя богиня первобытной ярости и разрушения.
Новые боги заключили ее и других Первых богов и заняли из место.
С людьми обычно не контактирует.
>Новые боги заключили ее и других Первых богов и заняли из место.
Будет уберкруто, если ты между делом накатаешь этот кусок мифологии, хотя бы вркатце: война там у них была или интрига, сидят боги вместе, или каждый в своей темнице, связаны ли с этим какие-то артефакты или источники могущества и т.п.
>обещать свою душу дьяволу или другому его аналогу в культуре горца за то, что бы тот дал ему силы убить всех на корабле.
>Герха
>С людьми обычно не контактирует.
Я вижу небольшое противоречие, нет?
Поясни этот момент, пожалуйста: как смертный, до которых богине дела нет, может докричаться до неё, и зачем ей его душа.
>Про что песня?
>Какая-то особенная?
>У неё есть место в культуре, из которой пришёл Тристанд?
Пусть это будет песня про героев, ничего особенного, одна из многих. Какое у нее место в культуре, я думаю, понятно. Поем просто чтобы успокоиться и привести мысли в порядок. По содержанию что-то типа такого:
От героев былых времён
Не осталось порой имён.
Те, кто приняли смертный бой,
Стали просто землёй и травой.
Только грозная доблесть их
Поселилась в сердцах живых,
Этот вечный огонь,
Нам завещанный одним,
Мы в груди храним.
Давай попробуем.
Итак:
В древности, когда мир был молод, над ним царствовали Первые Боги. Боги стихий и природных сил. Жестокие, но справедливые - как и сама природа. Герха - богиня ярости и разрушения была частью того, ушедшего, мира в качестве одной из втулок Колеса Бытия. Остальные две Богини - богиня созидания и богиня баланса.
Но времена меняются и в мире появился Человек с его собственными Богами. Новыми Богами. Богами Войны, Любви, Мореходства, Торговли и прочего-прочего.
В начале они жили в относительном мире и старались не замечать присутствия друг-друга, но так долго продолжаться не могло, ведь Человек и Природа противоречили друг-другу; Все это вылилось в Войну. Войну Богов, Человека и Природы.
Результатом этой войны стало воцарение Богов Человечества на Небесах и самого человечества на земле. Старые Боги были либо убиты, либо заточены у Корней Земли, в Тартаре, за десятью печатями, открытие которых приведет ко Второй Войне Богов - Рагнареку.
Герха не любит людей и её мечта - это смерть всего человечества, но из своей темницы она не может сделать ничего для этого, кроме как делясь частичками своей силы с достаточно ненавидящими людьми, которые использовали бы её для несения массовых разрушений и смерти.
Тристан привлек её внимание случайно - его ненависть была настолько чиста и сильна, что Герха не смогла пройти мимо этого и отдала ему частичку силы Первобытной Ярости и Разрушения.
Так пойдет или еще чего добавить?
>Герха - богиня ярости и разрушения была частью того, ушедшего, мира в качестве одной из втулок Колеса Бытия. Остальные две Богини - богиня созидания и богиня баланса.
Триединый червь-пидор, пиздуй в свой тред!
О Тримурте не слышал? Идея стара как мир.
Религия варваров должна быть проста как пять копеек. На что смотрю - о том и говорю. Итак, наш варвар молится дьяволу. Но кто занимает место дьявола у подобных народов? Каким вообще может быть дьявол?
Итак, у него есть несколько подвидов: дьявол страшный, дьявол презираемый и дьявол разрушитель.
Место страшного дьявола займет Герха, окей. Потому что варвару бояться другого мужика - западло, а женщины они непонятные и таинственные.
Итак, Герха у нас олицетворяет ночь, темноту, холод, зиму, смерть, болезни, червей, сколопендр, жуков, змей, стервятников и всякую прочую неприятную хрень которую человек не может превозмочь. Поэтому Герху боятся и задабривают её, чтобы пережить ночь, холодный сезон и болезни. Поклоняются ей всерьез только ведьмы и злодеи. Пускай она будет старшей сестрой среди пантеона.
Да, кстати, практически все боги у народа Тристанда заимствованные, кроме одного. Поэтому более расширенный культ той же Герхи существует у других народов, но и там она называется немного по-другому, Геката например.
Презираемый дьявол, это Локи. У нас пускай будет Фархайм. Хитрец, вор, мародер, трикстер, который вечно строит козни храбрым и положительным богам, но проигрывает. Нужен ли нам такой? На ваше усмотрение. Ассоциируется с сумерками, коротким периодом между закатом и ночью. Младший брат в пантеоне.
И наконец, дьявол-разрушитель. Это могущественный бог войны, его не боятся, но побаиваются, ибо он безумен и вечно жаждет крови. Аналог Ареса. Его будут звать Мордрайк, старший брат в пантеоне. Олицетворяет собой кроваво-красный закат, каждый день заливающий горы да и солнце вообще. Лорхайм, зная бешеный нрав Мордрайка, натравливает его на среднего брата и они сражаются каждый день. Существует в другом народе культ Мордрайка, так называемый культ Горящего Черепа, ибо Мордрайк поджег себе голову во устрашение. Полагаю, Тристанд вознес мольбы именно Мордрайку.
Далее есть бог дня, света и пастухов - Вон'дил и разумеется, бог грозы, молний, воинской доблести, кузнечества и защиты дома - Перстан. Именно последний и воюет с Мордрайком, Фархаймом и Герхой. Перстан - родной бог у народа Тристанда.
И наконец, раз варвары пасут овец и стригут их на шерсть, а из шерсти вяжут и плетут, то у них должна быть богиня связанная с этими образами. Это Сахмаш - богиня рассвета, плодородия, рождения и судьбы. Младшая сестра пантеона.
Итак, у него есть несколько подвидов: дьявол страшный, дьявол презираемый и дьявол разрушитель.
Место страшного дьявола займет Герха, окей. Потому что варвару бояться другого мужика - западло, а женщины они непонятные и таинственные.
Итак, Герха у нас олицетворяет ночь, темноту, холод, зиму, смерть, болезни, червей, сколопендр, жуков, змей, стервятников и всякую прочую неприятную хрень которую человек не может превозмочь. Поэтому Герху боятся и задабривают её, чтобы пережить ночь, холодный сезон и болезни. Поклоняются ей всерьез только ведьмы и злодеи. Пускай она будет старшей сестрой среди пантеона.
Да, кстати, практически все боги у народа Тристанда заимствованные, кроме одного. Поэтому более расширенный культ той же Герхи существует у других народов, но и там она называется немного по-другому, Геката например.
Презираемый дьявол, это Локи. У нас пускай будет Фархайм. Хитрец, вор, мародер, трикстер, который вечно строит козни храбрым и положительным богам, но проигрывает. Нужен ли нам такой? На ваше усмотрение. Ассоциируется с сумерками, коротким периодом между закатом и ночью. Младший брат в пантеоне.
И наконец, дьявол-разрушитель. Это могущественный бог войны, его не боятся, но побаиваются, ибо он безумен и вечно жаждет крови. Аналог Ареса. Его будут звать Мордрайк, старший брат в пантеоне. Олицетворяет собой кроваво-красный закат, каждый день заливающий горы да и солнце вообще. Лорхайм, зная бешеный нрав Мордрайка, натравливает его на среднего брата и они сражаются каждый день. Существует в другом народе культ Мордрайка, так называемый культ Горящего Черепа, ибо Мордрайк поджег себе голову во устрашение. Полагаю, Тристанд вознес мольбы именно Мордрайку.
Далее есть бог дня, света и пастухов - Вон'дил и разумеется, бог грозы, молний, воинской доблести, кузнечества и защиты дома - Перстан. Именно последний и воюет с Мордрайком, Фархаймом и Герхой. Перстан - родной бог у народа Тристанда.
И наконец, раз варвары пасут овец и стригут их на шерсть, а из шерсти вяжут и плетут, то у них должна быть богиня связанная с этими образами. Это Сахмаш - богиня рассвета, плодородия, рождения и судьбы. Младшая сестра пантеона.
Тоже ок.
Давайте у нас будет мифология в динамике: мол, сколько людей/племён/государств, столько и разночтений, поэтому вариантов мифов - куча.
Где-нибудь и когда-нибудь всплывёт каждая версия.
Конкретные детали я буду подгонять под ситуации по своему усмотрению.
Ночь перевалила через середину. Стоял полный штиль. Было слышно, как рыба плещет у борта.
В этой тиши из трюма вдруг донеслось низкое гудение. Караульные на палубе переглянулись, кто-то фыркнул.
Это пел Тристанд. Его песня была тяжёлой и тягучей, как чёрное погребальное вино. Песня о последней битве и о тех, кто не вернётся из неё. Каждую осень, в самый серый день, когда солнце опускается в туман над морем, и никто не знает, вернётся ли оно, как прежде, через три луны, эта песня звучит над холмами его родной земли. В этот день женщины облачаются в белые одежды и поднимаются на прибрежные скалы, чтобы проводить Вон'дила и его небесные стада в тяжёлый и долгий путь.
Горько стало Тристанду, и он не допел до конца. Ведь когда его веки сомкнутся навсегда, Вон'дил не протянет ему руку и не посадит Тристанда на одну из своих белоснежных овец, и не возьмёт с собою в путь. Тристанд умрёт в чужой земле, скованный цепью, с обезьяной, вцепившейся ему в пах. Умрёт, как паршивая сука, а не как свободный человек. Тристанд сжал зубы и зарычал. О, если бы только было у него достаточно сил, чтобы вырваться из этой клетки - он бы голыми руками разорвал тех, кто пленил его, кто посадил его на цепь, кто обращался с ним хуже, чем он сам обращался с бараном. И тогда Тристанд, ослеплённый бессильной ненавистью и болью, воззвал в темноту. И темнота ответила ему двумя голосами: холодным и липким, как рыбья слизь, и обжигающим, словно дикий огонь.
И что теперь?
Теперь нашего поехавшего убили.
Ну зарезали
Как свинью, что-бы не шумел.
И за кого нам теперь играть?
Эм, Оп предлагает отыграть Герху и Мордрайка? Или просто второй пост не подоспел?
Опушка, мы малость несообразительные, так что будь конкретнее. А то я сейчас напишу пост например, а тут ты выкатишь свой. Тем более там на кубах Эпик выпал.
Опушка, мы малость несообразительные, так что будь конкретнее. А то я сейчас напишу пост например, а тут ты выкатишь свой. Тем более там на кубах Эпик выпал.
Зачем играть?
Игра все, варвар пришел к успеху, всем спасибо.
>И что теперь?
Там было два предложения от разных анонов по поводу того, с кем договариваться: с Герхой, которая тлен и смерть, или с Мордрайком, который ярость и война. Я подумал, что надо дать вам выбор. Так что выбирайте, а то потом последствия и всё такое.
>там на кубах Эпик выпал.
Ну, да, эпик: достучались до бога. Разве нет?
>будь конкретнее
Ок, я постараюсь исправиться, а то иногда заносит, да.
Мордрайк, потому-что тян не нужны. ярость и война для варвара куда лучше чем тлен и смерть.
Поддвачну.
Так бы и сказал
Хорошо, значит у нас по сути сейчас этап генерации персонажа и выбор, будем ли мы мрачно рубить головы(типа Коргот) или свирепо рубить головы. Угрюмый варвар или яростный варвар? Будем ли мы находить слабые места противников, использовать их уязвимости, строить планы, использовать любую ситуацию в свою пользу или же будем идти напролом, в боевом безумии прорубываясь топором через 3 слоя брони? Если мы освоим азы магии, то будем ли мы насылать проклятия и мороки или же зачаровывать свою секиру испепеляющим огнем? Будем ли мы собирать сушеные языки\уши или пожирать печень врага, окропляя себя кровью?
1. Герха
2. Мордрайк
1d2: (1) = 1
А я поддвачну Герху, для баланса.
А ты хорош
Если я правильно понимаю, то:
- Мордрайк
- Герха
2:2
Подождём ещё или будем бросать на старшинство?
Нету баланса, нас выебали кубом.
У меня бомбит
За Герху.
Надо же, депрессивный варвар, прямо Джон Константин в меховых штанах.
Совсем как в аниме.
Анон, который реквестил игру, вот зря ты трип не завёл, я бы всё на тебя свалил.
Совсем как в аниме.
Анон, который реквестил игру, вот зря ты трип не завёл, я бы всё на тебя свалил.
Я считаю что оба варианта будут интересны, поэтому куб монетку кинул.
анон который поддержал игру
Ну и Фархайм с вами, будет варвар с биполярным расстройством.
Зачем? Герха же затащила по итогам голосования?
Я конечно бы выбрал Мордрайка но победа есть победа, анончики голосовали, кубы бросали так что пущай будет.
Ну ок.
Я просто думал, будет срач с обвинениями в семёнстве.
Я просто думал, будет срач с обвинениями в семёнстве.
Мы сознательные граждане.
Тристанд не стал себе льстить. Он знал, что никакой ярости ему не хватит, чтобы в одиночку одолеть всех на корабле, тем более, что он даже не знал, сколько их, где они и чем заняты. С тяжёлым сердцем, предчувствуя, что цена будет высока, он ответил на холодный зов Герхи.
И не стало трюма.
Тристанд стоял посреди болота, укрытого туманом. Густая жижа была холоднее льда, а воздух полон ядовитой вони. Вдали из белёсой дымки выступал обрис невысокой горы. Тристанд направился к ней. Он поскользнулся, упал, провалился по пояс. Кочки предательски уходили вниз, не давая никакой опоры. Хватаясь то за одну, то за другую, Тристанд вдруг с ужасом понял, что цепляется за тела. Волосы встали дыбом на его голове. Бээд Маар, Болото Мёртвых, владения безликой Герхи. Здесь нет воинов, павших в битве, или детей и стариков, умерших во сне. Здесь те, чья смерть была полна муки и ужаса - здесь её добыча. Холод, голод, яд, болезни, безумие - много пальцев у Герхи, и после её руки в мешке остаётся лишь несколько зёрен. Сжав зубы и глядя только вперёд, Тристанд брёл по пояс в крови и гное. О, цена за силу твою будет высока, северянин.
Гора не была горой. Это была пирамида, сложенная из огромных плит. Бессчётные слёзы выточили в камне узоры. Бесконечные мольбы зазубрили грани. На вершине, без трона из костей, без пирамиды черепов стояла она. Безликая. Покрытая шкурой, потерявшей цвет. Тристанд ощущал её злобу, различал её ненависть - холодные, без капли ярости или другого чувства. Одолев последнюю ступень, Тристанд стал перед Герхой. Он заставил себя распрямиться.
- Дай мне си...
Она протянула руку и костлявым пальцем коснулась его груди. Сердце Тристанда остановилось.
- Месть, - сказала она.
Словно сбитый ударом молота, Тристанд слетел с пирамиды и бесконечно долго падал вниз, а сердце его все не билось, не билось, не билось...
Он вскочил, рванулся, содрал оковами кожу, задёргался на цепи. Виски ломило от крови, в груди словно была дыра. Тристанд дрожащими руками ощупал своё липкое от холодного пота тело. Кто-то, придавленный им, заворочался и заворчал. Тристанд перекатился на пол, раскинулся и, хватая ртом воздух, пытался надышаться.
Он не знал, сколько времени прошло - достаточно, чтоб мышцы вновь стали ему подчиняться. В предрассветной скрипнул и отворился люк, ведший в трюм. Странно ступая негнущимися ногами, по лестнице спустился человек в одной рубахе. В зеленоватом утреннем свете, падавшем на него сверху, его лицо походило на трупную маску: глаза были плотно закрыты, нижняя челюсть болталась, язык вывалился изо рта. Правой рукой он вёл по стене, в левой, надетые на большое кольцо, дребезжали ключи. Он дошёл до камеры Тристанда, постоял, качаясь, перед ней, а потом захрипел и упал. Лицо его почернело, веки поднялись и обнажили белки закатившихся глаз. Из носа обильно пошла кровь. Ключи, выпавшие из мёртвой руки, пролетели под прутьями решётки. С четвёртого раза Тристанд дотянулся до них.
Дверь клетки заскрипела и нехотя подалась. Тристанд выскользнул в коридор.
И не стало трюма.
Тристанд стоял посреди болота, укрытого туманом. Густая жижа была холоднее льда, а воздух полон ядовитой вони. Вдали из белёсой дымки выступал обрис невысокой горы. Тристанд направился к ней. Он поскользнулся, упал, провалился по пояс. Кочки предательски уходили вниз, не давая никакой опоры. Хватаясь то за одну, то за другую, Тристанд вдруг с ужасом понял, что цепляется за тела. Волосы встали дыбом на его голове. Бээд Маар, Болото Мёртвых, владения безликой Герхи. Здесь нет воинов, павших в битве, или детей и стариков, умерших во сне. Здесь те, чья смерть была полна муки и ужаса - здесь её добыча. Холод, голод, яд, болезни, безумие - много пальцев у Герхи, и после её руки в мешке остаётся лишь несколько зёрен. Сжав зубы и глядя только вперёд, Тристанд брёл по пояс в крови и гное. О, цена за силу твою будет высока, северянин.
Гора не была горой. Это была пирамида, сложенная из огромных плит. Бессчётные слёзы выточили в камне узоры. Бесконечные мольбы зазубрили грани. На вершине, без трона из костей, без пирамиды черепов стояла она. Безликая. Покрытая шкурой, потерявшей цвет. Тристанд ощущал её злобу, различал её ненависть - холодные, без капли ярости или другого чувства. Одолев последнюю ступень, Тристанд стал перед Герхой. Он заставил себя распрямиться.
- Дай мне си...
Она протянула руку и костлявым пальцем коснулась его груди. Сердце Тристанда остановилось.
- Месть, - сказала она.
Словно сбитый ударом молота, Тристанд слетел с пирамиды и бесконечно долго падал вниз, а сердце его все не билось, не билось, не билось...
Он вскочил, рванулся, содрал оковами кожу, задёргался на цепи. Виски ломило от крови, в груди словно была дыра. Тристанд дрожащими руками ощупал своё липкое от холодного пота тело. Кто-то, придавленный им, заворочался и заворчал. Тристанд перекатился на пол, раскинулся и, хватая ртом воздух, пытался надышаться.
Он не знал, сколько времени прошло - достаточно, чтоб мышцы вновь стали ему подчиняться. В предрассветной скрипнул и отворился люк, ведший в трюм. Странно ступая негнущимися ногами, по лестнице спустился человек в одной рубахе. В зеленоватом утреннем свете, падавшем на него сверху, его лицо походило на трупную маску: глаза были плотно закрыты, нижняя челюсть болталась, язык вывалился изо рта. Правой рукой он вёл по стене, в левой, надетые на большое кольцо, дребезжали ключи. Он дошёл до камеры Тристанда, постоял, качаясь, перед ней, а потом захрипел и упал. Лицо его почернело, веки поднялись и обнажили белки закатившихся глаз. Из носа обильно пошла кровь. Ключи, выпавшие из мёртвой руки, пролетели под прутьями решётки. С четвёртого раза Тристанд дотянулся до них.
Дверь клетки заскрипела и нехотя подалась. Тристанд выскользнул в коридор.
Мэх, гнилой у нас вышел варвар в итоге, неправильный.
Герой с украденным сердцем, это же классика. Чувствую мы не пожалеем
Так. Я не понял. Что нам реквестировать? Что вообще произошло? Охрану поразила смертельная болезнь? А с нами что? У нас есть теперь супер силы? Что с пленниками?
Тристанд выбрался из клетки и стоит посреди трюма.
Он ощущает некоторую слабость и холодное сосущее чувство в груди, но в остальном он в порядке.
Перед ним в луже крови лежит труп матроса. Караульных, которые раньше шагали по палубе, не слышно.
Никаких особенных супер-сил Тристанд не ощущает.
Пленники спят тяжёлым сном.
Может, мне вообще на художку забить и вести игру в таком вот телеграфном стиле?
Так даже удобнее.
Нахуй тогда сингл? Один из плюсов сингла - насладиться пастами ОП-а, если он нормальный графоман. А это уж совсем пиздец какой-то, твиттер, блядь.
У тебя весьма годные пасты.
По моему опыту ведения синглов, после пасты можно коротко описать ситуацию под спойлером и предложить вариант/другой.
Но если игроки не въезжают в ситуацию, то грош цена таким пастам.
Интересный вариант, подумаю.
Забрать ключи (если мы еще этого не сделали), поискать у мертвого матроса при себе нож или что-нибудь вроде этого. 2d3: (2 + 2) = 4
Осторожно высунуться из трюма и осмотреться / прислушаться.
>Может, мне вообще на художку забить и вести игру в таком вот телеграфном стиле?
>Так даже удобнее.
>Нахуй тогда сингл? Один из плюсов сингла - насладиться пастами ОП-а, если он нормальный графоман.
Почему бы не попробовать балансировать эти два подхода?
Оп сохраняет интригу. Нам нужно выбраться на палубу и узнать последствия и цену своего контракта. Можно освободить других заключённых.
Не теряя времени, Тристанд обыскал мёртвого матроса. Но, застигнутый силой Герхи посреди сна, он не имел на себе ничего, кроме полотняной рубахи. Не долго думая, Тристанд стащил её с покойника и принялся обшаривать пол трюма. Вскоре его рука натолкнулась на половину ножной оковы, брошенной в угол. Тристанд обернул рубаху вокруг железки и завязал в узел так, чтобы получился тяжёлый шар на недлинной петле. С этим подобием оружия он крадучись двинулся к лестнице на палубу.
Затаив дыхание, Тристанд высунул голову, прикрывая её рукой от внезапного удара. Но никто не напал на него. Когда глаза его привыкли к утреннему свету, он двух караульных, развалившихся на палубе, прямо там, где навалилс на них тяжёлый и странный сон.
Несмотря на то, что Тристанд не увидел ничего, что явно бы ему угрожало, он ощутил внутри сильную тревогу. Слишком уж странным и зловещим было происходящее. Казалось, что сейчас, как и в том жутком сне, он вновь был единственным живым человеком посреди мертвой тишины и бескрайнего болота безмолвных трупов. Это чувство одиночества и безысходности тяготило его. В голову Тристанду закралась неприятная мысль: а что, если с другими заключенными произошло то же самое, что и с остальными на корабле? Что, если Безликая не пощадила и их, и им больше не суждено проснуться? С этими мыслями он спустился обратно в трюм и подошел к клеткам. Он открыл клетки при помощи связки ключей и попытался разбудить пленников. Здесь ролл нужен? 2d3: (1 + 2) = 3
Пленники были живы, но разбудить их не удавалось: им едва хватало сил, чтобы разлепить веки и что-то пробормотать - после они валились на пол и засыпали снова.
Вряд ли.
Мастер, будьте добры доложить уровень перемоги!
1. Далеко ли мы от берега?
2. Ценит ли Герха полные корабли утопленников?
Если ответ на второе - да то пробиваем днище, и уповаем на вагиню. Если ответ на первое да то прибиваем днище и плывем к берегу.
2d3: (2 + 2) = 4
##
Двигаясь плавно и медленно, Тристанд выбрался на палубу корабля. Узлы мышц обозначились на его руках и ногах, выдавая большое напряжение и готовность в один миг броситься на врага или в сторону. Теперь он лучше видел матросов, лежавших на палубе: они дышали, но слабо, их глаза и щёки ввалились, а лбы покрывала мертвенная бледность. Кроме тех двоих, которых он заметил вначале, ещё один привалился к бору у носа, а другой лежал у рукояти руля на корме.
Тристанд огляделся: вдали, в пятом полёте стрелы в данном случае один полёт - это около 200 метров видны были берег и порт. Две скалистые косы полукругом расходились от него и охватывали бухту, камни одной из них были почти рядом - не более, чем в трёх стрелах от корабля.
Край солнца показался над горизонтом, алый свет разлился по небу и воде, и с берега донеслось высокое призывное пение. Тристанд вздрогнул. Надо было торопиться. Он оглянулся на лежавших в беспамятстве людей. Его варварской гордости была противна мысль о том, чтобы умертвить своего врага таким. Но гордость - варварская или нет - редко помогает выжить. Всё ещё сомневаясь, Тристанд прислушался к темноте, которая - он знал - теперь поселилась в его груди. Темнота молчала. Хотела ли она палубы залитой кровью, или желала чего-то ещё, было не понять. Ближайший к Тристанду матрос заворочался и застонал, времени оставалось всё меньше. Наконец решившись, Тристанд бросился назад в трюм. Так быстро, как только мог, он стал отмыкать оковы пленников. Если до замка было не дотянуться, или если он не подавался, Тристанд не тратил лишней минуты: удачи хватит тем, кому её хватит. Покончив с делом, Тристанд выскочил на палубу, и бросился на нос. Там над водой висел большой фонарь, похожий на корзину из железный прутьев, в дыры которой были вставлены кусочки прозрачной слюды. Свесившись с наклонной мачты, Тристанд через дырку в железной раме окунул свой полотняный кистень в масло и поджёг. Бегом, держа в вытянутой руке занявшуюся тряпку, он бросился на корму. Там юный варвар с большой осторожностью приподнял решётчатый люк второго трюма - и бросил свой пылающий груз вниз. Через минуту дым сказал ему, что пенька и солома занялись. Подбежав к борту, Тристанд в последний раз оглядел корабль, а затем, свесившись на руках, скользнул в воду.
---
На этом моменте побег Тристанда закончен.
Далее я скипаю полгода-год и перехожу к следующему приключению.
Для затравки немного метаинформации.
Область, в которой оказался наш герой, называется Шамрамиль. На севере и западе это каменистое плоскогорье с редкими, но шикарными оазисами и россыпью богатых портовых городов. На юго-востоке это откровенная пустыня и полупустыня, по которой кочуют племена бедуинов. Тут же расположено просто зашкаливающее количество руин, как древних, так и очень древних: периодически ветер заметает песком одни и открывает другие.
Как можно догадаться, Тристанд не стал околачиваться в городах, не зная ни языка, ни обычаев, да и конкретно выделяясь внешне. Он прибился к одному из кочевьев.
Предлагаю вам пофантазировать на тему обычаев и образа жизни кочевников, их отношений с прочими жителями страны, а также придумать парочку древних легенд, одна из которых ляжет в основу следующего приключения.
Если вам такой прицнип ведения треда совсем не нравится, дайте знать.
>Если вам такой прицнип ведения треда совсем не нравится, дайте знать.
Все отлично. Особенно радует художественный слог, много интересных оборотов. Такого в издаче даже нечасто встретишь. По поводу формата, рекомендую после художественной в пасте кратко резюмировать ситуацию под спойлером, для туго доходящих. Можешь даже варианты действий предлагать (не надо), все равно креативщики если захотят то свое придумают (чтобы удивить тебя).
Про кочевников и легенды накатаем. От меня завтра, если ты не против. Ах да, в будние дни большинство анонов (я в том числе) работают или учатся, поэтому днем активность вряд ли будет высока.
На юге Шамрамиля, путешествую по пустынным степям народ Руал или как его называют акающие жители портовых городов - Раввал. Руалцы смуглы и черноволосы, но на удивление светлоглазы, по серому пронизывающему взгляду легко определить кочевника. Хищный крючковатый нос также их выделяет, но в этом плане они могут смешаться в толпе заморских торговцев. Они худощавы, однако жилисты и мускулисты, в рядах наемных воинов и следопытов часто можно встретить Руалцев. В их языке много гласных, а песни, исполненные под аккомпанимент струн и флейт, необычно красивы. Бедуины разводят верблюдов, в местах южнее, а те что обитают у северного конца пустоши - разводят густошерстных коз и овец. И те и другие часто промышляют торговлей, а там где это возможно - пекут некое подобие хлеба. Скот они обменивают на пряности, которые очень любят, а также на листья которые используют для отваров (чай). Также нередко они покупают одежду. Вода - дефицит у кочевников и они часто вынуждены покидать глубины пустыни, чтобы набрать воду в оазисах. Кочевники живут кланами и порой между кланами случаются кровопролитные войны. Но в конце-концов, даже самые затяжные войны и споры обычно разрешаются, зачастую при участии их духовенства. Все кланы кочевников верят в единого бога, которого зовут Маарфааль, что значит на их языке "всеприсущий". На севере это имя упростили до Арфал. Нигде нет его изображения, ибо как утверждают кочевники, он есть всем и может выглядеть как угодно, а значит нет смысла его изображать и представлять. На востоке существует святыня Маарфааля, некогда часть огромной черной стены, пересекающей пустыню. Ныне от этой стены осталась лишь башня, верхушкой торчащей из песка. Она исписана именами тех, кто смог до неё добраться. А добраться до неё тяжело, ибо на пути к этой башне нет ни одного оазиса, а иссушающая жара создает в пустыне Красное Марево, иллюзию что погубила не одну группу паломников. Культ Горящего Черепа утверждает что пустыню и марево создал их бог Марадай (Мордрайк), когда единожды сошел на землю, чтобы уничтожить город проклявших его имя.
Другое место, ходящее легендой среди паломников, это Лазурный Оазис, расположенный далеко на севере от пустыни. Вода его, исцеляет любые болезни, однаки сам оазис стережет желтый зверь Аль-ми'раж (небольшой кролик со спирально-закрученным рогом, невероятно смертоносный хищник).
Другое место, ходящее легендой среди паломников, это Лазурный Оазис, расположенный далеко на севере от пустыни. Вода его, исцеляет любые болезни, однаки сам оазис стережет желтый зверь Аль-ми'раж (небольшой кролик со спирально-закрученным рогом, невероятно смертоносный хищник).
Сумерки лежали на каменистой земле северного Шамрамиля. В тишине далеко разносились запахи и звуки, и было слышно, как потрескивает и осыпается раскалившийся за день песок. Бренча жестяными колокольцами, отара овец спускалась с холма к деревне. Обнесённая земляной стеной в два копья высотою одно копьё - 1,5 метра, эта деревня больше походила на маленький город: низкие квадратные дома были увенчаны невысокими куполами, но внутри уходили вниз на два, а иногда и три этажа, улицы были плотно утоптаны и кое-где вымощены камнем, а из сердца поселения поднималась короткая игла минарета.
- Ай-нэ-рэ, ай-нэ-рэ! - крикнул один из пастухов, подбадривая стадо. Овцы заблеяли и побежали быстрее.
- Э, Тристо, куда ты спешишь? - окликнул товарища другой погонщик. - Чем быстрее мы придём, тем дольше будем сидеть голодными.
- Там караван, - ответил Тристанд и посохом указал на точки верблюдов у деревенской стены.
- Э-э, и правда... И как ты его только заметил?
- Я на него посмотрел.
Пастух фыркнул и наподдал ближайшей овце в бок:
- Ай-нэ-рэ, ай-нэ-рэ!
В том, кого погонщик назвал Тристо, с трудом можно было узнать мальчишку Тристанда, который более года назад сбежал с невольничьего корабля Гариба Шамали. Он вытянулся, загорел, коротко обрезал волосы. Его черты заострились, а глаза, казалось, посветлели ещё больше. Он двигался плавно и уверенно, ловко прыгая с камня на камень и управляясь с посохом то как с балансиром, то как с дубиной, то как с копьём.
Подбадриваемая пастухами отара добралась до деревенских ворот раньше, чем южная ночь разлила в небе свою черноту, и как раз вовремя, чтобы Тристанд увидел, как меж верблюдов вырастают палатки пустынных кочевников.
- Кто это? - спросил он у солдата из деревенской стражи, охранявшего ворота.
- Говорят, что Нази'х Баха'р, - лениво ответил тот.
- Его каби'ры уже в деревне? Где они? - не отставал Тристанд.
- Э, мне до этого дело? Тебе до этого дело? Загоняй давай своих баранов...
Тристанд бросил охаживать овец посохом, развернулся и холодно посмотрел увальню в глаза, перехватив посох двумя руками.
- Что ты? Что ты, э? - подобрался солдат. - Ты не смотри на меня так!
Временами бешеный нрав Тристанда был хорошо известен в деревне. И хотя его северная выучка, воспитанная на ярости и силе, не годилась для быстрого сабельного боя, принятого здесь - за одну рану получал три, - палкой он умел наносить страшные удары, дважды и трижды попадая по одному и тому же месту.
- Э, я знаю? Я ничего не знаю! - выставил перед собой руки стражник. - Знаю, что они через мои ворота прошли - всё, больше ничего не знаю.
Тристанд кивнул и вернулся к овцам. Караваны проходили через деревню и раньше, но никогда ещё он не испытывал такого сильного волнения при виде их. Сердце его билось быстро и мощно, и в нём проснулась и зазвучала тонкая, как струна, и холодная, как лёд, жилка - неизбывная метка безликой Герхи.
На всякий случай: можно выяснить, что это за кочевники, что они делают в деревне и куда собираются потом. Ну, или просто попытаться с ними сбежать. Или пасти овец - тоже вариант, но с приключениями может быть туговато. И поскольку это очевидные варианты, давайте придумаем, как именно Тристанд это сделает.
Как вы понимаете, за год могло случиться много всего, так что я не буду пытаться объять необъятное, а выдам интересующую вас информацию по требованию.
- Ай-нэ-рэ, ай-нэ-рэ! - крикнул один из пастухов, подбадривая стадо. Овцы заблеяли и побежали быстрее.
- Э, Тристо, куда ты спешишь? - окликнул товарища другой погонщик. - Чем быстрее мы придём, тем дольше будем сидеть голодными.
- Там караван, - ответил Тристанд и посохом указал на точки верблюдов у деревенской стены.
- Э-э, и правда... И как ты его только заметил?
- Я на него посмотрел.
Пастух фыркнул и наподдал ближайшей овце в бок:
- Ай-нэ-рэ, ай-нэ-рэ!
В том, кого погонщик назвал Тристо, с трудом можно было узнать мальчишку Тристанда, который более года назад сбежал с невольничьего корабля Гариба Шамали. Он вытянулся, загорел, коротко обрезал волосы. Его черты заострились, а глаза, казалось, посветлели ещё больше. Он двигался плавно и уверенно, ловко прыгая с камня на камень и управляясь с посохом то как с балансиром, то как с дубиной, то как с копьём.
Подбадриваемая пастухами отара добралась до деревенских ворот раньше, чем южная ночь разлила в небе свою черноту, и как раз вовремя, чтобы Тристанд увидел, как меж верблюдов вырастают палатки пустынных кочевников.
- Кто это? - спросил он у солдата из деревенской стражи, охранявшего ворота.
- Говорят, что Нази'х Баха'р, - лениво ответил тот.
- Его каби'ры уже в деревне? Где они? - не отставал Тристанд.
- Э, мне до этого дело? Тебе до этого дело? Загоняй давай своих баранов...
Тристанд бросил охаживать овец посохом, развернулся и холодно посмотрел увальню в глаза, перехватив посох двумя руками.
- Что ты? Что ты, э? - подобрался солдат. - Ты не смотри на меня так!
Временами бешеный нрав Тристанда был хорошо известен в деревне. И хотя его северная выучка, воспитанная на ярости и силе, не годилась для быстрого сабельного боя, принятого здесь - за одну рану получал три, - палкой он умел наносить страшные удары, дважды и трижды попадая по одному и тому же месту.
- Э, я знаю? Я ничего не знаю! - выставил перед собой руки стражник. - Знаю, что они через мои ворота прошли - всё, больше ничего не знаю.
Тристанд кивнул и вернулся к овцам. Караваны проходили через деревню и раньше, но никогда ещё он не испытывал такого сильного волнения при виде их. Сердце его билось быстро и мощно, и в нём проснулась и зазвучала тонкая, как струна, и холодная, как лёд, жилка - неизбывная метка безликой Герхи.
На всякий случай: можно выяснить, что это за кочевники, что они делают в деревне и куда собираются потом. Ну, или просто попытаться с ними сбежать. Или пасти овец - тоже вариант, но с приключениями может быть туговато. И поскольку это очевидные варианты, давайте придумаем, как именно Тристанд это сделает.
Как вы понимаете, за год могло случиться много всего, так что я не буду пытаться объять необъятное, а выдам интересующую вас информацию по требованию.
Прежде всего интересно, как Тристанд здесь пристроился и у кого живет, на каком языке говорит, какими знаниями овладел.
Тристанд чувствует что должен уйти с кочевниками, судьба и богиня ему велит. Но те наверняка не возьмут его с собой просто так. Значит нужно им что-то предложить взамен. Например уволочь пару овец и предложить их в качестве платы. Также можно предложить себя в качестве солдата, продемонстрировав навыки владения посохом.
Перед этим желательно узнать у кабиров в деревне, куда направляется их караван, на вопрос "тебе какое дело", можно ответить "мне возможно по-пути, а пересекать пустыню одному опасно".
Живёт на правах наёмного работника на подворье у одного из местных крестьян побогаче. Смотрит за овцами (спасибо опыту, полученному на родине), таскает воду, занимается подворьем. Работает за кров, стол, одежду и пару монет мелочью. Особенно ни с кем не сблизился - так, завёл пару приятелей среди деревенской молодёжи. Местные девушки на него поглядывают с интересом, но т.к. у него вообще ни копейки за душой, шансы его сомнительны. Хотя, несмотря на довольно патриархальные нравы в общине в целом (чего не скажешь про "цивилизованный" северо-запад), при определённом старании он может стать любовником какой-нибудь матроны постарше. но сам об этом не думает.
Говорит на местном диалекте шамрамильского, но с сильным акцентом, похожим на мяуканье и шипенье большой кошки одновременно. Для ориентира, родной край Тристанда на его родном языка называется Ойнизню'ль для любопытных - все имена и названия, которые я даю - это транскрибированные слова из других языков, в данном случае за основу взят корнский (из-за старофранцузского имени героя).
Почти в совершенстве овладел мастерство скотовода по специальности "овцы". Также взял первый левел в верблюдо- и ословодстве. С лошадьми сложнее, т.к. в деревне их особо не разводят, но кое-как верхом передвигается. Все свободные деньги спускает на то, чтобы учиться у местных стражников - которые порасторопнее - бою с саблей и копьём (самое распространённое оружие). Это возможно поотому, что некоторые из них в молодости служили в армиях северо-запада, где богатые рода то и дело сводят счёты. Махать прямым мечом, топором и стрелять из длинного лука он уже умеет (с поправкой на возраст).
Э... опечатки, да.
Тристанд наклонился и нырнул под раскрашенную дерюгу, висевшую в проёме вместо двери.
- Тристо! - тут же заметила его жена хозяина. - Ты рано сегодня, ещё не время ужинать!
Хадия' была не молода, но по-прежнему свежа, её круглое лицо - в отличие от женщин северного Шамрамиля, деревенские жительницы не носили ткани поверх него - оставалось открытым и приветливым.
- Мы пригнали овец, - сказал Тристанд, пропустив мимо ушей слова об ужине. - Там за стеной стоит кочевье - я пойду к ним.
- Нет-нет, ты нужен мне здесь, - замахала руками Хадия. - Хозяин сказал, что сегодня кабиры придут к нам, чтобы говорить о деле - ты должен устроить место во дворе...
Хозяином здесь называли того, кто владел подворьем. Плодородной земли в Шамрамиле было очень мало, и крестьянин держался за свой надел как мог, поэтому, когда старший мужчина в роду не мог больше выходить в поле или умирал, двор переходил к его ближайшему сильному родственнику, и тот терял имя, данное ему при рождении, и становился новым хозяином.
- Хорошо, - ответил, подумав, Тристанд.
Дом хозяина Бихтисарсуфа был выстроен в три этажа, два из которых уходили в глубь земли. Как и прочие жилища в деревне, он имел форму квадрата в пятнадцать шагов длиной по стороне. В центре каждого этажа было устроена круглая дыра в четыре шага между краями, ограждённая высокой - по грудь взрослому человеку - стенкой из толстых и перекрещённых железных прутьев. Через эту дыру солнечные лучи, проходившие в хитро устроенные отверстия купола, освещали весь дом. Тристанд спустился на нижний этаж, где хранились запасы, инструменты и изредка нужные вещи, и, покопавшись, вытащил на середину туго свёрнутый, толстый и длинный ковёр. Этот ковёр доставали и стелили во дворе только по особым случаям. Он был очень крепкий, очень красивый, очень тяжёлый и пережил уже не одного хозяина Бихтисарсуфа. Обмотав ковёр специальной верёвкой, переброшенной через блок под куполом дома, Тристанд поднялся наверх и, зацепившись ногами за прутья ограждения, потянул за другой конец. Шерстяной гигант был почти в два раза тяжелее него.
- Эй, ты уронишь наш ковёр, пробьёшь дыру в земле и придётся копать, чтобы достать его! - крикнула Тристанду в ухо Масарра', младшая дочь хозяина. - Подожди, я позову кого-нибудь ещё!
Тристанд свистнул через стиснутые зубы, повёл головой и продолжил тащить. Масарра была бойкой девушкой примерно его лет, и это она уговорила хозяина взять в дом и выходить чужестранца с диким взглядом и лопнувшей на солнце кожей, когда однажды утром того нашли вцепившимся в ворота деревни - и во всём поселении у Тристанда не было врага более неумолимого и искусного в проказах, чем она. Её злой язычок наградил его в умах прочих девушек конским достоинством - "Раз работает как конь, то и сложен так же," - и бараньей тупостью - "Двух слов связать не может, только смотрит и дерётся". В доме Масарра преследовала Тристанда неотступно, и если бы не долг спасённой жизни, он бы уже сто раз сломал её пополам, не оглядываясь на мелочи вроде неминуемой смерти от руки хозяина.
Тристанд услышал, как Масарра закричала во дворе, призывая работников. Но делать так, как хотела она, он не собирался. Тристанд упёрся ещё сильнее, сжался ещё больше - и почти махом вздёрнул ковёр под самый купол. Тут он закрепил верёвку на специальный крюк, вделанный в пол, раскачал шерстяную колонну, и ровно в тот момент, когда полог откинулся, пропуская двух батраков и Масарру, сдёрнул его с верёвки.
- Берегись! - крикнул он.
Ковёр с сухим гулом пролетел в дверь и вышиб людей обратно во двор. С затаённым злорадством Тристанд тут же выглянул наружу, но под тяжёлым свёртком барахтались только работники - Масарра успела отпрыгнуть в сторону. Она щёлкнула пальцами перед его носом и проскочила в дом. Тристанд ни единым мускулом не выдал разочарования и принялся стаскивать ковёр с пришибленных бедолаг.
Кабиров - старшин кочевого племени - к хозяину Бихтисарсуфу пришло трое. Все они были в средних годах, все невысокие, сухие и жилистые, одетые очень пёстро и без особо умысла. Сабли и копья они по обычаю оставили в своём лагере, но при себе имели широкие кинжалы, заткнутые за пояс. Разговор получился долгий, на небе уже взошла вторая луна, а Тристанд принёс пятый или шестой котелок горячей воды, чтобы разбавить лиственный настой, заваренный кочевниками из своих запасов в знак уважения к собеседнику. Обычно работники не прислуживали гостям - это было дело старшей женщины в доме, - но Тристанд являлся предметом маленькой гордости хозяина Бихтисарсуфа, так как больше ни у кого в деревне не было чужеземного батрака, который бы вдобавок ловко и быстро управлялся с утварью. Тристанду же было мало удовольствия бегать между кухней и двором, но шанс услышать новое и интересное перевешивал гордость и лень.
Разговор шёл о покупке овец. Кабиры хотели сторговать всю отару - которая была самой большой в деревне - разом и давали хорошую цену в серебре. Для хозяина Бихтисарсуфа это было выгодное предложение, подвернувшееся очень вовремя. В последние несколько лет череда невзгод подорвала его дом: сначала старшая дочь, хорошо выданная замуж, умерла в родах, потом муж средней пропал вместе с караваном, и она вернулась в отцовский дом ни с чем, а затем несколько лет подряд в поселении продолжался падёж овец, конца которому нельзя было предсказать. Если этот год окажется удачным, то у хозяин Бихтисарсуф удвоит отару и получит самое большое стадо в деревне, но если ему не повезёт, то всё закончится очень печально. Продать стадо целиком значило обеспечить себя на несколько лет вперёд и, что было ничуть не менее важно, удачно выдать замуж Масарру. Вот уже второй год к ней приглядывался сын деревенского старосты. По установленной традиции, сам староста не имел ни земли, ни скота, но его содержала деревня - и содержала щедро, - поскольку он обладал многими достоинствами, нужными для управления деревней. Пост передавался по наследству, и потому сыновья старосты обязательно учились грамоте, счёту и азам многих ремёсел, а также по нескольку лет служили в армии шаха. Сын нынешнего старосты совсем недавно вернулся с севера и начинал входить в силу, помогая отцу в его делах. Если сторона Масарры будет обеспечена деньгами, на которые можно купить хоть коз, хоть верблюдов, староста наверняка соблазнится, и тогда будущее дочери хозяина Бихтисарсуфа и будущее её детей обеспечено. В противном случае староста вынудит сына жениться на другой, более выгодной невесте.
Всё это было, конечно, интересно, но, на самом деле, мало занимало Тристанда. Гораздо больше его поразило известие о том, что клан Назиха Бахара направлялся к башне Маарфааля. Это загадочное место, затерянное в пустыне, к которому нельзя добраться по звёздам, было сказкой для крестьян и святыней для кочевников. По их верованию, того, кто высечет своё имя на стене башни, заметит сам Маарфааль - и позволит после смерти родиться в том же кочевье под тем же именем. После этого надо только вспомнить свои прошлые жизни (для чего использовались опьяняющих курения) и обрести мудрость веков, благодаря которой можно кочевать сто лет и никогда не знать нужды. Ум Тристанда не особенно соблазняла мысль о бессмертии: в его народе вечная жизнь считалась скорее наказанием, чем милостью. Но образ башни вспыхнул в его мозгу, и холод в сердце сказал: он должен идти к ней.
- Тристо! - тут же заметила его жена хозяина. - Ты рано сегодня, ещё не время ужинать!
Хадия' была не молода, но по-прежнему свежа, её круглое лицо - в отличие от женщин северного Шамрамиля, деревенские жительницы не носили ткани поверх него - оставалось открытым и приветливым.
- Мы пригнали овец, - сказал Тристанд, пропустив мимо ушей слова об ужине. - Там за стеной стоит кочевье - я пойду к ним.
- Нет-нет, ты нужен мне здесь, - замахала руками Хадия. - Хозяин сказал, что сегодня кабиры придут к нам, чтобы говорить о деле - ты должен устроить место во дворе...
Хозяином здесь называли того, кто владел подворьем. Плодородной земли в Шамрамиле было очень мало, и крестьянин держался за свой надел как мог, поэтому, когда старший мужчина в роду не мог больше выходить в поле или умирал, двор переходил к его ближайшему сильному родственнику, и тот терял имя, данное ему при рождении, и становился новым хозяином.
- Хорошо, - ответил, подумав, Тристанд.
Дом хозяина Бихтисарсуфа был выстроен в три этажа, два из которых уходили в глубь земли. Как и прочие жилища в деревне, он имел форму квадрата в пятнадцать шагов длиной по стороне. В центре каждого этажа было устроена круглая дыра в четыре шага между краями, ограждённая высокой - по грудь взрослому человеку - стенкой из толстых и перекрещённых железных прутьев. Через эту дыру солнечные лучи, проходившие в хитро устроенные отверстия купола, освещали весь дом. Тристанд спустился на нижний этаж, где хранились запасы, инструменты и изредка нужные вещи, и, покопавшись, вытащил на середину туго свёрнутый, толстый и длинный ковёр. Этот ковёр доставали и стелили во дворе только по особым случаям. Он был очень крепкий, очень красивый, очень тяжёлый и пережил уже не одного хозяина Бихтисарсуфа. Обмотав ковёр специальной верёвкой, переброшенной через блок под куполом дома, Тристанд поднялся наверх и, зацепившись ногами за прутья ограждения, потянул за другой конец. Шерстяной гигант был почти в два раза тяжелее него.
- Эй, ты уронишь наш ковёр, пробьёшь дыру в земле и придётся копать, чтобы достать его! - крикнула Тристанду в ухо Масарра', младшая дочь хозяина. - Подожди, я позову кого-нибудь ещё!
Тристанд свистнул через стиснутые зубы, повёл головой и продолжил тащить. Масарра была бойкой девушкой примерно его лет, и это она уговорила хозяина взять в дом и выходить чужестранца с диким взглядом и лопнувшей на солнце кожей, когда однажды утром того нашли вцепившимся в ворота деревни - и во всём поселении у Тристанда не было врага более неумолимого и искусного в проказах, чем она. Её злой язычок наградил его в умах прочих девушек конским достоинством - "Раз работает как конь, то и сложен так же," - и бараньей тупостью - "Двух слов связать не может, только смотрит и дерётся". В доме Масарра преследовала Тристанда неотступно, и если бы не долг спасённой жизни, он бы уже сто раз сломал её пополам, не оглядываясь на мелочи вроде неминуемой смерти от руки хозяина.
Тристанд услышал, как Масарра закричала во дворе, призывая работников. Но делать так, как хотела она, он не собирался. Тристанд упёрся ещё сильнее, сжался ещё больше - и почти махом вздёрнул ковёр под самый купол. Тут он закрепил верёвку на специальный крюк, вделанный в пол, раскачал шерстяную колонну, и ровно в тот момент, когда полог откинулся, пропуская двух батраков и Масарру, сдёрнул его с верёвки.
- Берегись! - крикнул он.
Ковёр с сухим гулом пролетел в дверь и вышиб людей обратно во двор. С затаённым злорадством Тристанд тут же выглянул наружу, но под тяжёлым свёртком барахтались только работники - Масарра успела отпрыгнуть в сторону. Она щёлкнула пальцами перед его носом и проскочила в дом. Тристанд ни единым мускулом не выдал разочарования и принялся стаскивать ковёр с пришибленных бедолаг.
Кабиров - старшин кочевого племени - к хозяину Бихтисарсуфу пришло трое. Все они были в средних годах, все невысокие, сухие и жилистые, одетые очень пёстро и без особо умысла. Сабли и копья они по обычаю оставили в своём лагере, но при себе имели широкие кинжалы, заткнутые за пояс. Разговор получился долгий, на небе уже взошла вторая луна, а Тристанд принёс пятый или шестой котелок горячей воды, чтобы разбавить лиственный настой, заваренный кочевниками из своих запасов в знак уважения к собеседнику. Обычно работники не прислуживали гостям - это было дело старшей женщины в доме, - но Тристанд являлся предметом маленькой гордости хозяина Бихтисарсуфа, так как больше ни у кого в деревне не было чужеземного батрака, который бы вдобавок ловко и быстро управлялся с утварью. Тристанду же было мало удовольствия бегать между кухней и двором, но шанс услышать новое и интересное перевешивал гордость и лень.
Разговор шёл о покупке овец. Кабиры хотели сторговать всю отару - которая была самой большой в деревне - разом и давали хорошую цену в серебре. Для хозяина Бихтисарсуфа это было выгодное предложение, подвернувшееся очень вовремя. В последние несколько лет череда невзгод подорвала его дом: сначала старшая дочь, хорошо выданная замуж, умерла в родах, потом муж средней пропал вместе с караваном, и она вернулась в отцовский дом ни с чем, а затем несколько лет подряд в поселении продолжался падёж овец, конца которому нельзя было предсказать. Если этот год окажется удачным, то у хозяин Бихтисарсуф удвоит отару и получит самое большое стадо в деревне, но если ему не повезёт, то всё закончится очень печально. Продать стадо целиком значило обеспечить себя на несколько лет вперёд и, что было ничуть не менее важно, удачно выдать замуж Масарру. Вот уже второй год к ней приглядывался сын деревенского старосты. По установленной традиции, сам староста не имел ни земли, ни скота, но его содержала деревня - и содержала щедро, - поскольку он обладал многими достоинствами, нужными для управления деревней. Пост передавался по наследству, и потому сыновья старосты обязательно учились грамоте, счёту и азам многих ремёсел, а также по нескольку лет служили в армии шаха. Сын нынешнего старосты совсем недавно вернулся с севера и начинал входить в силу, помогая отцу в его делах. Если сторона Масарры будет обеспечена деньгами, на которые можно купить хоть коз, хоть верблюдов, староста наверняка соблазнится, и тогда будущее дочери хозяина Бихтисарсуфа и будущее её детей обеспечено. В противном случае староста вынудит сына жениться на другой, более выгодной невесте.
Всё это было, конечно, интересно, но, на самом деле, мало занимало Тристанда. Гораздо больше его поразило известие о том, что клан Назиха Бахара направлялся к башне Маарфааля. Это загадочное место, затерянное в пустыне, к которому нельзя добраться по звёздам, было сказкой для крестьян и святыней для кочевников. По их верованию, того, кто высечет своё имя на стене башни, заметит сам Маарфааль - и позволит после смерти родиться в том же кочевье под тем же именем. После этого надо только вспомнить свои прошлые жизни (для чего использовались опьяняющих курения) и обрести мудрость веков, благодаря которой можно кочевать сто лет и никогда не знать нужды. Ум Тристанда не особенно соблазняла мысль о бессмертии: в его народе вечная жизнь считалась скорее наказанием, чем милостью. Но образ башни вспыхнул в его мозгу, и холод в сердце сказал: он должен идти к ней.
Когда первый разговор - так в Шамрамиле называют беседу перед обменом - наконец подошёл к концу, и кабиры хлопнули по рукам с хозяином Бихтисарсуфом, Тристанд незаметно отступил и вышел за ворота подворья. Вниз по улице, в глухом месте недалеко от городских ворот он дождался кочевников, возвращавшихся в лагерь. Когда они поравнялись с его укрытием, Тристанд тихо окликнул их. Ответом ему был звук стали, вынимаемой из ножен.
- Возьмите меня с собой, - сказал Тристанд, не делая попытки двинуться с места.
- Куда тебя взять? - после недолгого молчания с насмешкой спросил один из кабиров.
- К башне, - без тени раздражения ответил Тристанд.
- Э-э-э, это долгий и трудный путь, - сказал другой кабир. - А ты даже про пустыню ничего не знаешь.
- Научи меня, - сказал Тристанд. - Я хороший ученик.
Кабиры засмеялись.
- Я бы научил, да у тебя ни коня, ни сабли нет.
- Если я достану, научишь?
Кабиры посовещались между собой на своём наречии.
- Тебе много вещей нужно будет, не только эти. - сказал тот из них, который раньше молчал. - У нас впереди ещё одна деревня, там купишь всё, что надо. Но это стоит денег: с конём и оружием - три меры серебра мера - 0,5 килограмма, без - одну. Мы уходим через два дня. Если достанешь деньги до того времени - приходи в лагерь, будем говорить.
- А если нет, то жизнь себе сохранишь, - добавил другой.
При этих словах они рассмеялись и продолжили свой путь. Тристанд же остался стоять в тени, обдумывая сказанное.
В малом доме слухи разносятся быстро. На следующее утро хозяин Бихтисарсуф против обыкновения наказал не выгонять отару на пастбище, и поэтому, покормив овец, Тристанд отправился бродить по деревне, размышляя, как быть. Он шагал по улицам, пока какой-то мальчонка не дёрнул его за штаны:
- Э, тебя звать Тирсо? - спросил он, пуская слюни по земляному ореху, который пытался разгрызть.
- Ну, - буркнул Тристанд.
- Тебя староста сказал позвать, - улыбнулся мальчишка, показывая дырки на месте передних зубов.
Староста сидел в каменной беседке, устроенной посреди двора. Перед ним на высоком столике лежали пара листов тростниковой бумаги, восковые дощечки и чашки с камешками разного цвета и размера. Староста был мощный старик, полностью седой, с бельмом на одном глазу. Говорили, что в свои годы он служил сотником в коннице и собирался остаться при армии, но по глупой случайности покалечил ногу и был вынужден вернуться в деревню. Он не предложил Тристанду сесть, давая понять, что разговор будет короткий, да и вообще на самом деле никакого разговора не было.
- Вчера во сне ко мне пришёл мой дед и рассказал, где закопаны три меры серебра, - сказал староста. - И ещё он сказал, что откопать их сможет только тот, кто зарежет тридцать овец в одну ночь.
Тристанд молча стоял перед старостой. Тридцать овец - это половина от стада хозяина Бихтисарсуфа и все его овцы. Зарежь их - останутся одни бараны, а с ними отару не поднять. Да и что делать с тридцатью тушами по такой жаре?
- Если хочешь, я расскажу тебе, как найти это место, - продолжил староста.
Тристанд никак не дал понять, соблазнился он предложением или нет.
- Всё, иди, других снов у меня не было, - закончил староста и перевёл взгляд на свои дощечки и камушки. - Если захочешь про этот ещё раз послышать - приходи к цирюльнику после полудня.
Он махнул рукой, словно отгоняя муху.
Выходя из ворот, Тристанд лоб в лоб столкнулся с сыном старосты. Занятый своими мыслями, он заметил тень, двигавшуюся по земле, и остановился, чтобы пропустить её, но не рассчитал, что та повернёт и врежется в него.
- Э, я думал, что знаю все столбы в отцовском дворе! - широко улыбнулся парень, потирая лоб. Он был одного роста с Тристандом и хотя у'же, но круглее в плечах.
Тристанд нехотя улыбнулся в ответ.
- Тебе надо чего? нет? - спросил Джасир и хлопнул Тристанда по руке. - Ну, если нет, то я пошёл.
Потом, словно неожиданно вспомнив, он лёгким прыжком обернулся и сказал вдогонку:
- Скажи Масарре, что сегодня будет хороший день, ясный, как её глаза. Запомнил? Так и скажи! Скажи, так Джасир передал.
Тристанд махнул рукой. "День, ясный, как глаза Масарры," - фыркнул он про себя: глаза у девушки были угольно-чёрными.
- Возьмите меня с собой, - сказал Тристанд, не делая попытки двинуться с места.
- Куда тебя взять? - после недолгого молчания с насмешкой спросил один из кабиров.
- К башне, - без тени раздражения ответил Тристанд.
- Э-э-э, это долгий и трудный путь, - сказал другой кабир. - А ты даже про пустыню ничего не знаешь.
- Научи меня, - сказал Тристанд. - Я хороший ученик.
Кабиры засмеялись.
- Я бы научил, да у тебя ни коня, ни сабли нет.
- Если я достану, научишь?
Кабиры посовещались между собой на своём наречии.
- Тебе много вещей нужно будет, не только эти. - сказал тот из них, который раньше молчал. - У нас впереди ещё одна деревня, там купишь всё, что надо. Но это стоит денег: с конём и оружием - три меры серебра мера - 0,5 килограмма, без - одну. Мы уходим через два дня. Если достанешь деньги до того времени - приходи в лагерь, будем говорить.
- А если нет, то жизнь себе сохранишь, - добавил другой.
При этих словах они рассмеялись и продолжили свой путь. Тристанд же остался стоять в тени, обдумывая сказанное.
В малом доме слухи разносятся быстро. На следующее утро хозяин Бихтисарсуф против обыкновения наказал не выгонять отару на пастбище, и поэтому, покормив овец, Тристанд отправился бродить по деревне, размышляя, как быть. Он шагал по улицам, пока какой-то мальчонка не дёрнул его за штаны:
- Э, тебя звать Тирсо? - спросил он, пуская слюни по земляному ореху, который пытался разгрызть.
- Ну, - буркнул Тристанд.
- Тебя староста сказал позвать, - улыбнулся мальчишка, показывая дырки на месте передних зубов.
Староста сидел в каменной беседке, устроенной посреди двора. Перед ним на высоком столике лежали пара листов тростниковой бумаги, восковые дощечки и чашки с камешками разного цвета и размера. Староста был мощный старик, полностью седой, с бельмом на одном глазу. Говорили, что в свои годы он служил сотником в коннице и собирался остаться при армии, но по глупой случайности покалечил ногу и был вынужден вернуться в деревню. Он не предложил Тристанду сесть, давая понять, что разговор будет короткий, да и вообще на самом деле никакого разговора не было.
- Вчера во сне ко мне пришёл мой дед и рассказал, где закопаны три меры серебра, - сказал староста. - И ещё он сказал, что откопать их сможет только тот, кто зарежет тридцать овец в одну ночь.
Тристанд молча стоял перед старостой. Тридцать овец - это половина от стада хозяина Бихтисарсуфа и все его овцы. Зарежь их - останутся одни бараны, а с ними отару не поднять. Да и что делать с тридцатью тушами по такой жаре?
- Если хочешь, я расскажу тебе, как найти это место, - продолжил староста.
Тристанд никак не дал понять, соблазнился он предложением или нет.
- Всё, иди, других снов у меня не было, - закончил староста и перевёл взгляд на свои дощечки и камушки. - Если захочешь про этот ещё раз послышать - приходи к цирюльнику после полудня.
Он махнул рукой, словно отгоняя муху.
Выходя из ворот, Тристанд лоб в лоб столкнулся с сыном старосты. Занятый своими мыслями, он заметил тень, двигавшуюся по земле, и остановился, чтобы пропустить её, но не рассчитал, что та повернёт и врежется в него.
- Э, я думал, что знаю все столбы в отцовском дворе! - широко улыбнулся парень, потирая лоб. Он был одного роста с Тристандом и хотя у'же, но круглее в плечах.
Тристанд нехотя улыбнулся в ответ.
- Тебе надо чего? нет? - спросил Джасир и хлопнул Тристанда по руке. - Ну, если нет, то я пошёл.
Потом, словно неожиданно вспомнив, он лёгким прыжком обернулся и сказал вдогонку:
- Скажи Масарре, что сегодня будет хороший день, ясный, как её глаза. Запомнил? Так и скажи! Скажи, так Джасир передал.
Тристанд махнул рукой. "День, ясный, как глаза Масарры," - фыркнул он про себя: глаза у девушки были угольно-чёрными.
Да, вот это я разогнался, сам не ожидал.
В общем, ситуация, мне кажется, довольно ясная, почти нелинейная и даже - ууу - с подобием морального выбора.
Дерзайте.
В общем, ситуация, мне кажется, довольно ясная, почти нелинейная и даже - ууу - с подобием морального выбора.
Дерзайте.
Отлично же.
Значит нам дали задачу найти 3 меры серебра и рояль в кустах услужливо подсказал возможное решение. Но нам надо еще раз встретиться со старостой и уточнить, действительно ли надо резать овец? Потому что овец резать ни в коем случае нельзя. Все эти овцы должны живьем отойти кочевникам, чтобы те резали их на пути к башне. Собственно, из-за такого длинного путешествия им и надо столько овец. Нет овец - нет путешествия.
Кроме того, очевидно про сон староста наврал. Никакой мистики здесь нет, он просто не хочет женить своего сына на Массаре, а ему придется, если Бихтисарсуф сможет продать своих овец. С большой вероятностью и сын старосты не хочет жениться на Массаре, потому и уговорил отца что-нибудь придумать. Его фраза по поводу глаз не случайность, а ехидство.
Может быть и наоборот, сын хочет жениться и долго ждал повода, который теперь появился. Но злой отец встал поперек.
Поэтому надо выяснить мотивацию всех персонажей. Хочет ли сын старосты Массару? Нужно поговорить с ним об этом. Возможно мы сможем узнать где клад серебра через этого сына, взяв его квест, взамен квеста старосты.
Чего хочет сам староста? Может быть все гораздо проще и он действительно видел сон, что надо отдать серебро пастуху 80 уровня.
>Тридцать овец - это половина от стада хозяина Бихтисарсуфа и все его овцы. Зарежь их - останутся одни бараны, а с ними отару не поднять.
>Разговор шёл о покупке овец. Кабиры хотели сторговать всю отару
Так и не понятно, я натупил или нет. Им именно овцы нужны, "девочки" в смысле, баранов не будут покупать? В любом случае, мне кажется если половину стада зарезать это подорвет сделку.
>Разговор шёл о покупке овец. Кабиры хотели сторговать всю отару
Так и не понятно, я натупил или нет. Им именно овцы нужны, "девочки" в смысле, баранов не будут покупать? В любом случае, мне кажется если половину стада зарезать это подорвет сделку.
Так, видимо, я снова напустил туману. Ок, давай проясним.
Внутренне чувство говорит Тристанду, что он должен идти к башне Маарфааля.
Кочевники, оказавшиеся в нужном месте в нужное время - это только средство достижения цели, не более.
Хотя, конечно, сейчас в одиночку до башни Тристанд хер доберётся. Но может попытаться.
То есть задача выглядит как "прибиться к кочевникам".
Далее факты.
Слова кабиров: чтобы прибиться к кочевью, надо добыть денег или коня, оружие и денег.
На заметку: кроме кабиров в кочевье есть ещё как минимум глава клана.
Мета: никто не отменял ухищрения вроде контрабанды, преследования и пр.
Староста был предельно ясен в своём сообщении: тридцать мёртвых овец - три меры серебра.
Мета: без лоха жизнь плоха - вся сделка держится на честном слове старосты, как он себя поведёт, неизвестно.
Сын старосты говорил о глазах Масарры без ехидства - по крайней мере, заметного - и с оживлением.
Спойлер: если он второй год за девкой бегает, то это, наверное, неспроста, не так ли?
Прочие хитросплетения отношений расписывать не буду.
Во-первых, это загадочная страна со своими очень сложными обычаями (вспоминаем старосту и его манёвры с якобы приснившимся дедом). Я вот думаю, может, заметки по игровому миру в какую-нибудь вики выложить? Там много занятных деталей, которые в тексте не нужны, но добавляют атмосферы.
Во-вторых, Тристанд - чужак и не слишком социальный тип: желающих доверить ему свою душу не наблюдается.
В-третьих, Тристанд - варвар как-никак, душевные метания и тонкости этикета до него доходят туго.
Ну и в-четвёртых, это суровые времена и загадочные земли: Фархайм их разберёт с их мотивацией. Нет, чтобы как на родине: ляпнул херню - получил топором, красота.
ТАк что вот как написано в посте, так и есть - как желаете, так и понимайте. В любом случае всегда можно рубануть с плеча и бросить куб на мегаэпик.
Резюмируя: то, что описано в посте - это только события, которые наблюдает Тристанд. Возможностей у него гораздо больше, и они не ограничиваются перечисленными вариантами. Это же текстовая игра, здесь можно вообще всё (в рамках сеттинга, конечно), мы ничем не ограничены. Даже я, моделируя эту ситуацию, наверняка пропустил десяток-другой лазеек.
Кабиры хотят купить всё стадо без разбора.
Староста хочет смерти именно овец.
Сделка с хозяином Тристанда, скорее всего, не сорвётся, но пройдёт на куда менее выгодных условиях: недостающих овец кабиры скупят по одной у прочих жителей деревни.
---
И у нас на старте, кажется, было больше игроков.
Ананасы, почему вы не играете, что вас отталкивает?
Черкните пару слов, чтобы я обратил внимание на слабые моменты.
Граф, который реквестил игру, это мы с тобой сейчас играем, или ты растворился в туманной дали?
Отпугивает именно неясность ситуации. Не понятно что происходит.
Ладно, вот реквест.
Идём к Хозяину и говорим ему обо мне старосты, затем идём к главному караванщику и пробуем узнать, нет ли другого способа примкнуть к ним? Может им пастухи не помешают.
Альзо, просим Герху-Мать Ночи о Дарах, Рабу Её. 2d3: (2 + 2) = 4
Эх, я не очень внимателен
Тогда давай так, по крайней мере это вариант от меня.
Идем к сыну старосты и докладываем что его отец хочет сорвать его свадьбу с Массарой (без уточнения как именно) и взамен предлагает 3 меры серебра. Намекаем, что нам столько не нужно, хватит и одной меры, но зато не помешал бы конь и оружие. У сына старосты вероятно должно быть и то и другое, ибо он служил солдатом. По крайней мере пусть подсуетится и достанет. Если он отдаст нам то что мы хотим, то мы просто уйдем вместе с кочевниками и не будем мешать. Если юноша будет в гневе от поступившей информации, можно предложить ему прикончить старого хрыча(это так по варварски...) и тогда сын автоматически станет новым старостой и сможет делать что захочет. В общем, втягиваем в свой квест сынка и возможно своего хозяина Бихтисарсуфа, в конце концов это же его овец хотят зарезать и староста может попытаться это сделать без нашего участия.
2d3: (3 + 3) = 6
>Отпугивает именно неясность ситуации. Не понятно что происходит.
Считай это уникальным стилем этой игры. Надо напрягать фантазию и смекалку, это хорошо.
>2d3: (3 + 3) = 6
Ух, мне даже страшно представить последствия этого броска.
Ух, мне даже страшно представить последствия этого броска.
Ок, ваши реквесты, в принципе, не противоречат друг другу.
Только уточните, когда именно Тристанд идёт к предводителю кочевников: до разговора с сыном старосты или после?
Это был бросок на переговоры с сыном старосты Джасиром, так?
А то у тебя было ещё про хозяина Бихтисарсуфа, но это, по-хорошему, отдельный ролл.
>Ух, мне даже страшно представить последствия этого броска.
Учитывая удачный бросок на "звонок" Герхе, да, это должен быть эпик.
Чёрный эпик.
Посмотрим, что получится.
По поводу обращения к Герхе.
Оригинальный Конан особо к богам не обращался и даже старался держаться от них подальше.
Если Тристанд будет вовсю использовать перк "позвони богу", то это уже не просто варвар, а вариант Избранного получается.
То есть я вижу три варианта развития истории:
1. Герой заключил сделку с божеством и теперь вынужден отдавать долг, имея какие-то пассивные перки, которыми напрямую не управляет.
2. Герой избран божеством и время от времени получает от шефа рояли в кустах, что сильно облегчает ему жизнь. В этом случае повествование из обречённости и ангста переходит в область "Я никогда не просил об этом" или что-то вроде.
3. Герой осознанно несёт волю бога в этот мир и имеет прямой доступ к горней арт-поддержке. Тут мы имеем сюжет о вечном страннике, который вынужден выбирать между чувством и долгом.
Мы в каком направлении будем двигаться?
К начальнику идём до разговора с сыном.
>1. Герой заключил сделку с божеством и теперь вынужден отдавать долг, имея какие-то пассивные перки, которыми напрямую не управляет.
Зис.
Мне нравится вариант, что Герха забрала у Тристанда "нечто важное", отчего он чувствует внутри пустоту. Некое метафизическое сердце. Это создает некий глобальный мета-квест, о блужданиях героя в попытке вернуть свое "сердце".
В это же время, Герха использует Тристанда в своих целях, как инструмент. Не всегда, по большей части он свободен, но порой она хватает его леденящей хваткой, подсказывая и указывая что нужно делать. Это кстати тебе инструмент как мастеру, чтобы ставить сюжет на рельсы когда надо
Так что скорее первый вариант.
И да, если это возможно, то не мы просим Герху, а она сама выходит на связь, когда мы думаем о холоде внутри. Я не думаю что Тристанд настолько долбанутый или отчаянный чтобы дважды просить богиню смерти, учитывая как дорого обошлась предыдущая просьба.
Удваиваю, все в порядке очередности постов.
Тогда придётся отказаться от прямых обращений к Герхе и прочим: прошлый раз был эпичным исключением.
Лучше отказаться, чем оказаться по уши в долгах, вдобавок выставив себя беспомощным слюнтяем. Тристанд - гордый варвар который единожды дал слабину и теперь расплачивается за неё всю жизнь. Нет, можно конечно упороться культом богини смерти и приносить ей дары, но опять таки, надо ждать что она сама снизойдет с ответными поощрениями, а не выпрашивать и вымаливать у неё что-то.
Тогда я отменяю реквест по поводу Герхи из этого поста:
Итого:
1. Идём к Хозяину и говорим ему обо мне старосты,
Давайте-ка бросим тут.
2. Идём к главному караванщику и пробуем узнать, нет ли другого способа примкнуть к ним?
Тоже бросим.
3. Идем к сыну старосты и докладываем что его отец хочет сорвать его свадьбу
Тут у нас две тройки.
Да зачем отменять, пусть просто будет под другим соусом. Совсем без Герхи будет уже не так прикольно. Оставь свой ролл в покое.
Если так надо отдельный ролл для переговоров с Хозяином то вот:
2d3: (2 + 2) = 4
Ролл на разговор с караванщиком 2d3: (3 + 1) = 4
И да, оставь пока Герху, пусть она сама что-то скажет Трисм.
Эпик на эпике эпиком погоняет.
Итого у нас:
Разговор с Хозяином - 2
Разговор с караванщиком - 3
Герха напомнила о себе - 2
Разговор с сыном - божественный эпик
Разговор с Хозяином - 2
Разговор с караванщиком - 3
Герха напомнила о себе - 2
Разговор с сыном - божественный эпик
>Разговор с сыном - божественный эпик
Окажется, что сын старейшины не сын, а дочь??
В той части Севера, откуда Тристанд был родом, хитрость не почиталась за доблесть. Обман и уловки оставались уделом Фархайма - и не было такой песни, в которой бы он не получал по заслугам кузнечным молотом или горящим кулаком. Год жизни в Шамрамиле, где всё было устроено иначе, не особенно изменил Тристанда, поэтому из дома старосты он сразу же направился к хозяину Бихтисарсуфу.
- Староста желает смерти твоих овец, - без всякой подготовки вывалил он новости.
Хозяин подавился пряным настоем, выпучил глаза и закашлял. Испуганная Хадия бросилась к нему. Масарра замерла с открытым ртом и уставилась на Тристанда.
- Обещал три меры серебра, - добавил Тристанд, немного подумав.
Хозяин рукой отослал женщин во двор, потом долго молчал, потом сказал:
- Если тебе посулили деньги, значит, деньги тебе нужны. Зачем тебе столько серебра?
Тристанд не стал запираться:
- Я хочу уйти с кочевьем Бахара.
Хозяин покивал головой, ощипывая бороду.
- Иди к Назиху, поговори с ним. Я дам за тебя слово и пять мер хлеба, - он помедлил. - И сыра дам. Если ты Назиху понравишься, то этого хватит. А если нет, то и серебро тебе не поможет.
Тристанд всмотрелся в хозяина Бихтисарсуфа. Это был грузный, но крепкий мужчина с тёмной кожей и большими натруженными руками. Кустистые брови нависали над глазами, посаженными глубоко, нос походил на сплющенный с боков финик. Он был рассудительными, хотя мог и вспылить, и болезненно-честным, как многие люди, что работают тяжело, но владеют малым.
- Мне пойти сейчас, или есть работа на подворье? - спросил Тристанд.
- Иди, - махнул рукой хозяин, не глядя на него.
Тристанд вышел из дома. Хадия проводила его недоумевающим взглядом, Масарры рядом с ней не было.
Палатки кочевников располагались в одном им известном порядке. Между шатрами двух кибиров росла куча верблюжьего навоза, а в тени под пальмами на рогатках висел истёртый от времени ковёр. Верблюды лежали, как им хотелось, рассёдланные кони бродили тут и там.
После долгих поисков Тристанд, наконец, нашёл палатку Назиха Бахара. Она мало чем отличалась от остальных, разве что по обе стороны от входа, выполняя роль лавок для просителей, лежали верблюды. Тристанд осторожно присел на одно из животных. Верблюд повернул маленькую голову на длинной шее и издал звук, похожий на храп лошади. Тристанд посмотрел на верблюда. Дети, бежавшие за чужаком от самой окраины лагеря, засмеялись.
Назих Бахар был человеком в поздних летах. Белая, аккуратно перехваченная лентами борода доходила ему до пояса, маленькие, сухие, но жилистые руки и ноги прятались в широком одеянии, острые серые глаза смотрели открыто и прямо. Среди кочевников было обычным делом провести молодость на севере, служа солдатом, матросом или просто рабочим, а после, накопив достаточно денег, вернуться в пустыню и устроить своё кочевье. Такова была история и Назиха, прозванного бахаром, или мореходом. Много лет он водил хашд кочевой клан, чьи старейшины связаны кровными узами, делится на несколько кочевьев, или хашдов, много битв повидал, много слёз и крови пролил, а теперь, стоя лицом к закату своей жизни, решил - как прежде его отцы - идти к башне Маарфааля, чтобы высечь своё имя на чёрном камне. Его младший сын был на севере, средний уводил хашд на восток, а старший с двумя десятками добровольцев должен был сопровождать отца в последнем путешествии.
- Зачем тебе идти к башне? - спросил Назих.
- Боги указали мне на неё, - ответил Тристанд, не вдаваясь в подробности. - Я должен её увидеть.
Бахар сидел на высокой подушке в глубине шатра, по обе руки от него расположились кабиры счётом в пять человек, в середине меж ними стоял низкий котелок для курения, от которого тянулись толстые трубки, перехваченные железными колечками. В палатке остро пахло пряностями и лошадьми.
- Оставайся в кочевье с моим сыном, - сказал Назих с ноткой приязни. - Ты молодой, сильный - у тебя буду верблюды и жёны.
- Нет, - покачал головой Тристанд. - Мне нужно к башне.
- Я подарю тебе двух лошадей и палатку, - сказал Бахар.
- Нет, - снова отказался Тристанд.
- Э, - бросил Назих. - А какой от тебя толк в пути?
- Я знаю, как отрезать овце две ноги так, чтобы она могла идти на двух оставшихся, - ответил Тристанд.
Кабиры переглянулись, кто-то улыбнулся, кто-то издал гортанный звук, полный удивления.
- Это... редкое искусство, - сказал Назих, качая головой. - Но оно не заменит умения идти по пустыне без еды и воды, под солнцем и ветром.
- Я пришёл к этой дереве от моря, имея только тряпку вместо штанов, - Тристанд посмотрел Бахару прямо в глаза. - Это было год назад. Я выжил, я стою перед тобой.
Маленькой рукой, на которой не хватало двух пальцев, Назих погладил бороду.
- Сними рубаху, - сказал он.
Тристанд прислонил посох к опоре шатра, распустил пояс и через голову стянул длинную полотняную рубаху. Его грудь, плечи и верх спины были покрыты короткими толстыми шрамами, наросшими в тех местах, где когда-то лопнула под солнцем кожа.
- Хорошо, - после некоторого молчания сказал Назих. - Скоро мы отправимся к другой деревне - это четыре дня пути, - а оттуда мой сын пойдёт на восток. Там и решишь, хочешь ты идти со мной, с ним или вернуться назад.
Тристанд кивнул и набросил рубаху.
- Староста желает смерти твоих овец, - без всякой подготовки вывалил он новости.
Хозяин подавился пряным настоем, выпучил глаза и закашлял. Испуганная Хадия бросилась к нему. Масарра замерла с открытым ртом и уставилась на Тристанда.
- Обещал три меры серебра, - добавил Тристанд, немного подумав.
Хозяин рукой отослал женщин во двор, потом долго молчал, потом сказал:
- Если тебе посулили деньги, значит, деньги тебе нужны. Зачем тебе столько серебра?
Тристанд не стал запираться:
- Я хочу уйти с кочевьем Бахара.
Хозяин покивал головой, ощипывая бороду.
- Иди к Назиху, поговори с ним. Я дам за тебя слово и пять мер хлеба, - он помедлил. - И сыра дам. Если ты Назиху понравишься, то этого хватит. А если нет, то и серебро тебе не поможет.
Тристанд всмотрелся в хозяина Бихтисарсуфа. Это был грузный, но крепкий мужчина с тёмной кожей и большими натруженными руками. Кустистые брови нависали над глазами, посаженными глубоко, нос походил на сплющенный с боков финик. Он был рассудительными, хотя мог и вспылить, и болезненно-честным, как многие люди, что работают тяжело, но владеют малым.
- Мне пойти сейчас, или есть работа на подворье? - спросил Тристанд.
- Иди, - махнул рукой хозяин, не глядя на него.
Тристанд вышел из дома. Хадия проводила его недоумевающим взглядом, Масарры рядом с ней не было.
Палатки кочевников располагались в одном им известном порядке. Между шатрами двух кибиров росла куча верблюжьего навоза, а в тени под пальмами на рогатках висел истёртый от времени ковёр. Верблюды лежали, как им хотелось, рассёдланные кони бродили тут и там.
После долгих поисков Тристанд, наконец, нашёл палатку Назиха Бахара. Она мало чем отличалась от остальных, разве что по обе стороны от входа, выполняя роль лавок для просителей, лежали верблюды. Тристанд осторожно присел на одно из животных. Верблюд повернул маленькую голову на длинной шее и издал звук, похожий на храп лошади. Тристанд посмотрел на верблюда. Дети, бежавшие за чужаком от самой окраины лагеря, засмеялись.
Назих Бахар был человеком в поздних летах. Белая, аккуратно перехваченная лентами борода доходила ему до пояса, маленькие, сухие, но жилистые руки и ноги прятались в широком одеянии, острые серые глаза смотрели открыто и прямо. Среди кочевников было обычным делом провести молодость на севере, служа солдатом, матросом или просто рабочим, а после, накопив достаточно денег, вернуться в пустыню и устроить своё кочевье. Такова была история и Назиха, прозванного бахаром, или мореходом. Много лет он водил хашд кочевой клан, чьи старейшины связаны кровными узами, делится на несколько кочевьев, или хашдов, много битв повидал, много слёз и крови пролил, а теперь, стоя лицом к закату своей жизни, решил - как прежде его отцы - идти к башне Маарфааля, чтобы высечь своё имя на чёрном камне. Его младший сын был на севере, средний уводил хашд на восток, а старший с двумя десятками добровольцев должен был сопровождать отца в последнем путешествии.
- Зачем тебе идти к башне? - спросил Назих.
- Боги указали мне на неё, - ответил Тристанд, не вдаваясь в подробности. - Я должен её увидеть.
Бахар сидел на высокой подушке в глубине шатра, по обе руки от него расположились кабиры счётом в пять человек, в середине меж ними стоял низкий котелок для курения, от которого тянулись толстые трубки, перехваченные железными колечками. В палатке остро пахло пряностями и лошадьми.
- Оставайся в кочевье с моим сыном, - сказал Назих с ноткой приязни. - Ты молодой, сильный - у тебя буду верблюды и жёны.
- Нет, - покачал головой Тристанд. - Мне нужно к башне.
- Я подарю тебе двух лошадей и палатку, - сказал Бахар.
- Нет, - снова отказался Тристанд.
- Э, - бросил Назих. - А какой от тебя толк в пути?
- Я знаю, как отрезать овце две ноги так, чтобы она могла идти на двух оставшихся, - ответил Тристанд.
Кабиры переглянулись, кто-то улыбнулся, кто-то издал гортанный звук, полный удивления.
- Это... редкое искусство, - сказал Назих, качая головой. - Но оно не заменит умения идти по пустыне без еды и воды, под солнцем и ветром.
- Я пришёл к этой дереве от моря, имея только тряпку вместо штанов, - Тристанд посмотрел Бахару прямо в глаза. - Это было год назад. Я выжил, я стою перед тобой.
Маленькой рукой, на которой не хватало двух пальцев, Назих погладил бороду.
- Сними рубаху, - сказал он.
Тристанд прислонил посох к опоре шатра, распустил пояс и через голову стянул длинную полотняную рубаху. Его грудь, плечи и верх спины были покрыты короткими толстыми шрамами, наросшими в тех местах, где когда-то лопнула под солнцем кожа.
- Хорошо, - после некоторого молчания сказал Назих. - Скоро мы отправимся к другой деревне - это четыре дня пути, - а оттуда мой сын пойдёт на восток. Там и решишь, хочешь ты идти со мной, с ним или вернуться назад.
Тристанд кивнул и набросил рубаху.
Он покинул лагерь кочевников в самый жаркий час, когда всякий работник - земледелец или пастух - растягивает грубый полог и прячется под ним, чтобы отобедать и переждать страшный зной. Те, кому посчастливилось остаться дома, спускаются на нижний этаж и дремлют там в слабой прохладе. Улицы деревень пустеют, жизнь как будто замирает.
Подходя ко входу в деревню, Тристанд заметил, что в тени невысокой башни прячутся двое стражников и десятник. Без особого интереса отметив это, он пошагал в ворота и услышал, как его окликнули.
- Эй, Тристо, ты был у кочевников? - подошёл к нему десятник, заслоняясь одной рукою от солнца, а другой придерживая саблю на боку.
Тристанд кивнул. Против сознательной воли, ведомый каким-то звериным чутьём, он отметил, что солдаты, неся копья наперевес, обходят его с двух сторон.
- Расскажи, что у них там? - сказал десятник, подходя ближе. - Правда, что ночью они любят своих жён, а днём - верблюдов?
Он захохотал, самодовольно оглядываясь на солдат. Те закивали. Было видно, что одному из них не по себе. Тристанд, подчиняясь всё тому же инстинкту, незаметно перехватил посох двумя руками.
- А ты сходи да спроси у них, если тебе интересно, - сказал он, глядя мимо десятника, чтобы видеть сразу всех троих. - Может, они и тебе дадут попробовать.
Лицо десятника налилось кровью, он рванул саблю из ножен и на этом взмахе попытался рассечь Тристанда снизу вверх. Тристанд рванулся в сторону, уходя от удара и, схватив посох за один конец, как молот обрушил толстую палку на голову солдата справа от него. Дерево треснуло и разломилось на две части, солдат охнул и повалился в пыль. Смятый кожаный шлем слетел с его головы, на землю потекла кровь. В тот же миг Тристанд отпрыгнул назад и припал к земле, нащупывая рядом с собой хотя бы какой-нибудь камень. Но под пальцы ему попадала только пыль. Десятник отбросил в сторону ножны и, помахивая саблей, обходил Тристанда справа. Он перешагнул через тело стражника, отрезав варвара от копья и медленно наступая на него. Другой солдат, думая, что Тристанд занят десятником, вдруг сделал выпад и попытался насадить его боком на копьё. Но широкая рубаха, которую юноша из-за жары так и не подпоясал, обманула его, и копьё прошло под животом Тристанда. В ту же минуту пастух схватил древко и, используя его как зацеп, рванулся к солдату. Он швырнул в глаза стражнику горсть пыли, а потом прямым ударом в нос, швырнул его на землю. Он почти успел развернуться к десятнику, когда кинжал пробил его бок и вгрызся в кишки. Оглушённый болью, Тристанд рванулся и соскочил со стального жала, но было уже поздно. Оскалившись, в двух шагах от него стоял десятник, и в руке его был окровавленный нож: зачем-то он бросил саблю, хотя мог бы просто зарубить Тристанда сзади. Чувствуя, как против его воли начинает дрожать мелкой дрожью правая нога, Тристанд скорчился и попытался отступить назад, но упёрся спиной в стену. Десятник облизал губы и осклабился ещё больше. Его глаза покрылись маслянистой плёнкой кровавого безумия. Тристанд попытался зажать рану. И в этот миг десятник решил закончить начатое. Он рванулся вперёд, сначала припав на левую ногу, а потом попытавшись ударить справа, но перехитрил сам себя и, потеряв, равновесие, просто налетел на Тристанда, попав ножом в стену. Не заботясь о том, чтобы перехватить клинок, Тристанд с чёрной яростью, поднявшейся в нём, всадил большие пальцы рук в глазницы врага. Его руки покрылись липкой жижей. Десятник высоко заорал, отшатнулся и упал в пыль. Мелко суча ногами, он барахтался и крутился, завывая и брызжа слюной. Тристанд медленно наклонился, подобрал брошенный нож, хромая, подошёл к врагу и, поймав его за волосы, перерезал горло у правого плеча. Кровь хлынула быстрой струёй.
Тристанд оглянулся. Последний оставшийся в живых стражник удирал по улице на карачках, отставив кверху зад. Столб пыли поднимался за ним следом.
Тристанд опёрся руками о колени. Горячая боль билась в правом боку. Рубаха и штаны намокли от крови. Он посмотрел на нож: лезвие было в ладонь длиной и вошло в мясо до конца. Плохо. Тристанд осмотрелся в поисках сабли. Она лежала в паре шагов, присыпанная белым песком. Приволакивая ногу, варвар подошёл к оружию и поднял его за середину клинка. Хорошо. Он размотал навязанный кое-как под рубахой пояс и, сложив его, прижал к ране. Нож, вытерев о штаны, взял в зубы. Медленно, опираясь о стены, Тристанд побрёл по улице к дому хозяина Бихтисарсуфа.
Дома была лишь Хадия. Увидев Тристанда, она всплеснула руками и побледнела. Тристанд, переступив порог, оперся о стену и съехал по ней вниз. Он тяжело дышал и без выражения смотрел на жену хозяина. Озноб уже разлился по его телу - обычный холод близкой смерти. Тристанд улыбнулся: всё-таки он умрёт в бою и не ляжет в чёрную воду Бээд Маар. Эта улыбка на покрытом испариной и кровью лице испугала Хадию ещё больше. Она бросилась к кувшинам и плошкам, налила миску воды и поднесла Тристанду. Он с жадностью выпил. Тогда Хадия убрала его руку от раны и, разорвав рубаху, осмотрела её. Она вскрикнула и отшатнулась. С большим усилием Тристанд повернул голову и посмотрел на свой бок. Вместо узкого разреза, из которого должна была сочиться кровь, он вдруг увидел чёрное пятно в ладонь величиной, от которого под кожей протянулись чёрные жгутики, похожие на сосуды в воспалённом глазу. Дрожащей рукой Тристанд потрогал пятно. Кожа на нём подалась и съехала, обнажая чёрное мясо. Оно было холодным, и это был тот самый холод. Запахло гнилью. Тристанд содрогнулся и понял, что за этим движением не последовало острой боли, как прежде. Он оскалился и хрипло захохотал, забросив голову вверх. О, Герха, Герха, чудны дары твои, безликая старуха. Тристанд снова посмотрел на Хадию.
- Пить, - сказал он. - Жир.
Хадия поспешно закивала. Опираясь на руки, Тристанд отполз подальше от входа и укрылся первой попавшейся ему тряпкой. Саблю он положил радом с собой так, чтобы её не было видно, но чтобы ударить ей не составило труда. Хадия гремела котелками. Дневной жар перевалил через пик и пошёл на убыль. Тристанд закрыл глаза и вслушался в себя. Ему было ясно: сегодня он не умрёт, что бы это ни значило.
Подходя ко входу в деревню, Тристанд заметил, что в тени невысокой башни прячутся двое стражников и десятник. Без особого интереса отметив это, он пошагал в ворота и услышал, как его окликнули.
- Эй, Тристо, ты был у кочевников? - подошёл к нему десятник, заслоняясь одной рукою от солнца, а другой придерживая саблю на боку.
Тристанд кивнул. Против сознательной воли, ведомый каким-то звериным чутьём, он отметил, что солдаты, неся копья наперевес, обходят его с двух сторон.
- Расскажи, что у них там? - сказал десятник, подходя ближе. - Правда, что ночью они любят своих жён, а днём - верблюдов?
Он захохотал, самодовольно оглядываясь на солдат. Те закивали. Было видно, что одному из них не по себе. Тристанд, подчиняясь всё тому же инстинкту, незаметно перехватил посох двумя руками.
- А ты сходи да спроси у них, если тебе интересно, - сказал он, глядя мимо десятника, чтобы видеть сразу всех троих. - Может, они и тебе дадут попробовать.
Лицо десятника налилось кровью, он рванул саблю из ножен и на этом взмахе попытался рассечь Тристанда снизу вверх. Тристанд рванулся в сторону, уходя от удара и, схватив посох за один конец, как молот обрушил толстую палку на голову солдата справа от него. Дерево треснуло и разломилось на две части, солдат охнул и повалился в пыль. Смятый кожаный шлем слетел с его головы, на землю потекла кровь. В тот же миг Тристанд отпрыгнул назад и припал к земле, нащупывая рядом с собой хотя бы какой-нибудь камень. Но под пальцы ему попадала только пыль. Десятник отбросил в сторону ножны и, помахивая саблей, обходил Тристанда справа. Он перешагнул через тело стражника, отрезав варвара от копья и медленно наступая на него. Другой солдат, думая, что Тристанд занят десятником, вдруг сделал выпад и попытался насадить его боком на копьё. Но широкая рубаха, которую юноша из-за жары так и не подпоясал, обманула его, и копьё прошло под животом Тристанда. В ту же минуту пастух схватил древко и, используя его как зацеп, рванулся к солдату. Он швырнул в глаза стражнику горсть пыли, а потом прямым ударом в нос, швырнул его на землю. Он почти успел развернуться к десятнику, когда кинжал пробил его бок и вгрызся в кишки. Оглушённый болью, Тристанд рванулся и соскочил со стального жала, но было уже поздно. Оскалившись, в двух шагах от него стоял десятник, и в руке его был окровавленный нож: зачем-то он бросил саблю, хотя мог бы просто зарубить Тристанда сзади. Чувствуя, как против его воли начинает дрожать мелкой дрожью правая нога, Тристанд скорчился и попытался отступить назад, но упёрся спиной в стену. Десятник облизал губы и осклабился ещё больше. Его глаза покрылись маслянистой плёнкой кровавого безумия. Тристанд попытался зажать рану. И в этот миг десятник решил закончить начатое. Он рванулся вперёд, сначала припав на левую ногу, а потом попытавшись ударить справа, но перехитрил сам себя и, потеряв, равновесие, просто налетел на Тристанда, попав ножом в стену. Не заботясь о том, чтобы перехватить клинок, Тристанд с чёрной яростью, поднявшейся в нём, всадил большие пальцы рук в глазницы врага. Его руки покрылись липкой жижей. Десятник высоко заорал, отшатнулся и упал в пыль. Мелко суча ногами, он барахтался и крутился, завывая и брызжа слюной. Тристанд медленно наклонился, подобрал брошенный нож, хромая, подошёл к врагу и, поймав его за волосы, перерезал горло у правого плеча. Кровь хлынула быстрой струёй.
Тристанд оглянулся. Последний оставшийся в живых стражник удирал по улице на карачках, отставив кверху зад. Столб пыли поднимался за ним следом.
Тристанд опёрся руками о колени. Горячая боль билась в правом боку. Рубаха и штаны намокли от крови. Он посмотрел на нож: лезвие было в ладонь длиной и вошло в мясо до конца. Плохо. Тристанд осмотрелся в поисках сабли. Она лежала в паре шагов, присыпанная белым песком. Приволакивая ногу, варвар подошёл к оружию и поднял его за середину клинка. Хорошо. Он размотал навязанный кое-как под рубахой пояс и, сложив его, прижал к ране. Нож, вытерев о штаны, взял в зубы. Медленно, опираясь о стены, Тристанд побрёл по улице к дому хозяина Бихтисарсуфа.
Дома была лишь Хадия. Увидев Тристанда, она всплеснула руками и побледнела. Тристанд, переступив порог, оперся о стену и съехал по ней вниз. Он тяжело дышал и без выражения смотрел на жену хозяина. Озноб уже разлился по его телу - обычный холод близкой смерти. Тристанд улыбнулся: всё-таки он умрёт в бою и не ляжет в чёрную воду Бээд Маар. Эта улыбка на покрытом испариной и кровью лице испугала Хадию ещё больше. Она бросилась к кувшинам и плошкам, налила миску воды и поднесла Тристанду. Он с жадностью выпил. Тогда Хадия убрала его руку от раны и, разорвав рубаху, осмотрела её. Она вскрикнула и отшатнулась. С большим усилием Тристанд повернул голову и посмотрел на свой бок. Вместо узкого разреза, из которого должна была сочиться кровь, он вдруг увидел чёрное пятно в ладонь величиной, от которого под кожей протянулись чёрные жгутики, похожие на сосуды в воспалённом глазу. Дрожащей рукой Тристанд потрогал пятно. Кожа на нём подалась и съехала, обнажая чёрное мясо. Оно было холодным, и это был тот самый холод. Запахло гнилью. Тристанд содрогнулся и понял, что за этим движением не последовало острой боли, как прежде. Он оскалился и хрипло захохотал, забросив голову вверх. О, Герха, Герха, чудны дары твои, безликая старуха. Тристанд снова посмотрел на Хадию.
- Пить, - сказал он. - Жир.
Хадия поспешно закивала. Опираясь на руки, Тристанд отполз подальше от входа и укрылся первой попавшейся ему тряпкой. Саблю он положил радом с собой так, чтобы её не было видно, но чтобы ударить ей не составило труда. Хадия гремела котелками. Дневной жар перевалил через пик и пошёл на убыль. Тристанд закрыл глаза и вслушался в себя. Ему было ясно: сегодня он не умрёт, что бы это ни значило.
Остаётся сын старосты, но его позже - и так разогнался.
Можете пока пообсуждать что-нибудь, если желание есть.
Можете пока пообсуждать что-нибудь, если желание есть.
Мы - живой мертвец, как я понял? Все раны на нас будут заживать, но при этом ткани останутся мертвыми? Ну... Никто там Короля-Лича не заказывал?
И да, а чего это на нас охранники напали? Староста прознал о том, что мы доложили о его задании Хозяину и решил убрать нас за это?
Тристанд проснулся к вечеру. Низкое солнце заливало дом кроваво-красным. Юноша отбросил тряпу и сел. Боли не было. Он осмотрел бок. Чёрные сгустки и лохмотья гнилой кожи покрывали его. Тристанд обтёрся остатками рубахи и увидле, что чёрное пятно стало серовато-сизым, а рана затянулась и превратилась в неровный шрам. Юноша осторожно потрогал его. Кожа почти ничем не отличалась от нормальной, разве что была холоднее, другого цвета и хуже передавала прикосновения, как будто через толстую ткань.
Тристанд поднялся и осмотрелся. Хадия по прежнему сидела у входа в дом, отстранённо глядя в стену.
- Где хозяин? - спросил Тристанд осипшим голосом.
- Его нет, - ответила Хадия. - Он ушёл ещё утром, сразу после тебя, и до сих пор не вернулся.
- А Масарра?
- Её тоже нет, - безразлично сказала Хадия.
Тристанд различил крики и шум, доносившиеся с улицы.
- Что там случилось? - спросил он.
- Не знаю, - ответила Хадия. - Работники говорят, что кочевники убили двоих стражников.
Тристанд нахмурился.
Он надел чистую рубаху, примотал нож к левой руке под рукавом, а саблю обложил длинными хворостинами - особенно это её не скрывало, но для сумерек годилось.
- Надо разогреть ужин, - сказал он, не глядя на Хадию. - Кто-нибудь может прийти.
Хадия кивнула. Тристанд откинул дерюгу и осторожно скользнул во двор.
На улицах было неспокойно. Крестьяне высыпали из домов и собирались по нескольку человек, оживлённо разговаривая и размахивая руками. У многих были короткие копья, некоторые даже надели кожаные нагрудники. Сына старосты Тристанд отыскал на площади у минарета. Как помощник своего отца, Джасир командовал деревенской стражей. Стоя в окружении толпы людей, он громко отдавал команды и указывал в разные стороны. Тристанд пробился через толпу.
- Что случилось? - спросил он.
Джасир посмотрел на него, как будто не узнавая, потом, отмахнувшись, бросил:
- Кочевники убили моих людей, надо готовиться...
- Я их убил, - сказал Тристанд.
Толпа замерла и замолчала. Джасир минуту вникал в сказанное, потом спросил:
- Зачем?
- Они напали на меня, - ответил Тристанд. Люди вокруг него подались в стороны, освобождая место. Теперь Тристанд и Джасир стояли друг против друга.
- Послушай, Джасир, вчера хозяин Бихтисарсуф хотел продать всех своих овец кочевниками, а сегодня утром староста сказал мне, что тот, кто убьёт тридцать овец, найдёт клад в три меры серебра. Я рассказал об этом хозяину, потом на меня напали стражники, а теперь я не могу найти ни Бахтисарсуфа, ни Масарры, - Тристанд старался говорить как можно проще и короче, зная, что в запале человек мало обращает внимания на длинные слова. - Моя голова плохо думает на жаре, но, может, ты поможешь мне понять, что происходит?
На самом деле Тристанд хорошо представлял себе, что могло произойти. По крайней мере, в одной из легенд про Фархайма, когда тот решил помешать счастью Перстана, произошло именно так.
Черты Джасира заострились, выражение его лица стало хищным.
- Если ты оклеветал моего отца, я сниму с тебя кожу живьём, - процедил он, развернулся на каблуках и, криком призывая своих ближайших людей, быстро зашагал к дому старосты.
Староста встретил их без удивления или испуга. Он даже не стал ничего говорить, когда Джасир влетел в дом и начал заглядывать в комнаты, только положил руки перед собой и стал их разглядывать. В комнатах большого дома никого не было. Джасир, играя желваками, подошёл к Тристанду.
- Что ещё ты мне скажешь? - спросил он с угрозой.
Тристанд посмотрел мимо него на старосту. Тот был занят собой, будто в комнате больше никого не было. На короткий миг Тристанд засомневался в своих подозрениях. Но потом староста бросил быстрый, как бросок кобры, взгляд на него, и варвар понял, что он всё-таки прав.
- Цирюльник, - сказал он Джасиру.
- Цирюльник? - закипая переспросил Джасир, и его рука сомкнулась на рукояти сабли. - А может, сразу всю деревню вверх дном перевернуть, чтобы ты наугад не выбирал?!
Тристанд не шелохнулся.
- Глаза Масарры ясные, как день, - сказал он. - День закончился - она больше тебе не нужна?
Глаза Джасира сузились от бешенства.
Деревенский цирюльник, первый сплетник и большой друг старосты, вжался в стену, едва завидев Джасира.
- Где? - рявкнул тот.
Дрожащей рукой цирюльник указал на люк в полу.
Они и правда были там, в подвале: Масарра, опоенная зельем, которое сделало её глаза мутными безразличными, и хозяин Бахтисарсуф связанный и жестоко побитый. Пока их доставали наверх, в цирюльню набилось толпа народа.
- Ты... - Ноздри Джасира затрепетали от ярости, когда он медленно подошёл к цирюльнику. - Ты!...
- Это он! Это он! - завопил цирюльник, указывая рукой в толпу, где стоял и староста. - Он сказал мне...
Сабля коротко свистнула и с чавканьем врубилсь в шею цирюльника. Он захрипел, забулькал - и упал.
- Не смей обвинять моего отца в своих подлостях, - плюнул Джасир на тело, распростёртое перед ним. - Шакал.
Не глядя ни на кого, он быстрым шагом вышел из комнаты.
- Ты должен уехать сегодня, - сказал Джасир и бросил Тристанду повод своего коня. - Сейчас.
Они стояли за деревенскими воротами. Лагерь кочевников был тёмен и тих, а деревня дрожала в огнях, но Тристанд чуял, что они одинаково полны напряжения и бессонных глаз.
- Его зовут Биcра', - продолжил Джасир. - Хороший конь.
Он похлопал зверя по крупу.
- В су'мах есть еда, вода и одежда. И вот ещё, - он бросил Тристанду небольшой кошель с монетами. - Здесь не много, но всё твоё.
Тристанд взял повод и спрятал кошель.
- Они, - Джасир кивнул на палатки кочевников, - пойдут к Хамиш-Барре, это на юго-восток отсюда, вон туна.
Он указал рукой направление.
- Держись между вон тех двух звёзд.
- Спасибо, - сказал Тристанд. - Продай отару...
- Разберусь, - отрезал Джасир.
Тристанд помолчал, а потом взобрался в седло и пустил коня шагом.
- И никогда не возвращайся, - крикнул Джасир. - Если вернёшься, я убью тебя, понял?
- Да, - крикнул Тристанд через плечо.
- Понял, - добавил он тише. - Зря предупредил.
Ночная пустыня темна и бескрайня. Брошенные щедрой рукой на небо звёзды мерцают вдали, шорох и свист наполняют воздух, тяжёлый жар поднимается от земли к остывшему в одночасье небу. Ровно ступая по каменистой земле, Бисра нёс своего всадника на юго-восток. Тристанд дремал в седле и думал о том, что вот и это место покинул он в спешке, то ли спасая свою жизнь, то ли забрав чужую, и неизвестно, сколько ещё таких стоянок будет у него на пути.
Тристанд поднялся и осмотрелся. Хадия по прежнему сидела у входа в дом, отстранённо глядя в стену.
- Где хозяин? - спросил Тристанд осипшим голосом.
- Его нет, - ответила Хадия. - Он ушёл ещё утром, сразу после тебя, и до сих пор не вернулся.
- А Масарра?
- Её тоже нет, - безразлично сказала Хадия.
Тристанд различил крики и шум, доносившиеся с улицы.
- Что там случилось? - спросил он.
- Не знаю, - ответила Хадия. - Работники говорят, что кочевники убили двоих стражников.
Тристанд нахмурился.
Он надел чистую рубаху, примотал нож к левой руке под рукавом, а саблю обложил длинными хворостинами - особенно это её не скрывало, но для сумерек годилось.
- Надо разогреть ужин, - сказал он, не глядя на Хадию. - Кто-нибудь может прийти.
Хадия кивнула. Тристанд откинул дерюгу и осторожно скользнул во двор.
На улицах было неспокойно. Крестьяне высыпали из домов и собирались по нескольку человек, оживлённо разговаривая и размахивая руками. У многих были короткие копья, некоторые даже надели кожаные нагрудники. Сына старосты Тристанд отыскал на площади у минарета. Как помощник своего отца, Джасир командовал деревенской стражей. Стоя в окружении толпы людей, он громко отдавал команды и указывал в разные стороны. Тристанд пробился через толпу.
- Что случилось? - спросил он.
Джасир посмотрел на него, как будто не узнавая, потом, отмахнувшись, бросил:
- Кочевники убили моих людей, надо готовиться...
- Я их убил, - сказал Тристанд.
Толпа замерла и замолчала. Джасир минуту вникал в сказанное, потом спросил:
- Зачем?
- Они напали на меня, - ответил Тристанд. Люди вокруг него подались в стороны, освобождая место. Теперь Тристанд и Джасир стояли друг против друга.
- Послушай, Джасир, вчера хозяин Бихтисарсуф хотел продать всех своих овец кочевниками, а сегодня утром староста сказал мне, что тот, кто убьёт тридцать овец, найдёт клад в три меры серебра. Я рассказал об этом хозяину, потом на меня напали стражники, а теперь я не могу найти ни Бахтисарсуфа, ни Масарры, - Тристанд старался говорить как можно проще и короче, зная, что в запале человек мало обращает внимания на длинные слова. - Моя голова плохо думает на жаре, но, может, ты поможешь мне понять, что происходит?
На самом деле Тристанд хорошо представлял себе, что могло произойти. По крайней мере, в одной из легенд про Фархайма, когда тот решил помешать счастью Перстана, произошло именно так.
Черты Джасира заострились, выражение его лица стало хищным.
- Если ты оклеветал моего отца, я сниму с тебя кожу живьём, - процедил он, развернулся на каблуках и, криком призывая своих ближайших людей, быстро зашагал к дому старосты.
Староста встретил их без удивления или испуга. Он даже не стал ничего говорить, когда Джасир влетел в дом и начал заглядывать в комнаты, только положил руки перед собой и стал их разглядывать. В комнатах большого дома никого не было. Джасир, играя желваками, подошёл к Тристанду.
- Что ещё ты мне скажешь? - спросил он с угрозой.
Тристанд посмотрел мимо него на старосту. Тот был занят собой, будто в комнате больше никого не было. На короткий миг Тристанд засомневался в своих подозрениях. Но потом староста бросил быстрый, как бросок кобры, взгляд на него, и варвар понял, что он всё-таки прав.
- Цирюльник, - сказал он Джасиру.
- Цирюльник? - закипая переспросил Джасир, и его рука сомкнулась на рукояти сабли. - А может, сразу всю деревню вверх дном перевернуть, чтобы ты наугад не выбирал?!
Тристанд не шелохнулся.
- Глаза Масарры ясные, как день, - сказал он. - День закончился - она больше тебе не нужна?
Глаза Джасира сузились от бешенства.
Деревенский цирюльник, первый сплетник и большой друг старосты, вжался в стену, едва завидев Джасира.
- Где? - рявкнул тот.
Дрожащей рукой цирюльник указал на люк в полу.
Они и правда были там, в подвале: Масарра, опоенная зельем, которое сделало её глаза мутными безразличными, и хозяин Бахтисарсуф связанный и жестоко побитый. Пока их доставали наверх, в цирюльню набилось толпа народа.
- Ты... - Ноздри Джасира затрепетали от ярости, когда он медленно подошёл к цирюльнику. - Ты!...
- Это он! Это он! - завопил цирюльник, указывая рукой в толпу, где стоял и староста. - Он сказал мне...
Сабля коротко свистнула и с чавканьем врубилсь в шею цирюльника. Он захрипел, забулькал - и упал.
- Не смей обвинять моего отца в своих подлостях, - плюнул Джасир на тело, распростёртое перед ним. - Шакал.
Не глядя ни на кого, он быстрым шагом вышел из комнаты.
- Ты должен уехать сегодня, - сказал Джасир и бросил Тристанду повод своего коня. - Сейчас.
Они стояли за деревенскими воротами. Лагерь кочевников был тёмен и тих, а деревня дрожала в огнях, но Тристанд чуял, что они одинаково полны напряжения и бессонных глаз.
- Его зовут Биcра', - продолжил Джасир. - Хороший конь.
Он похлопал зверя по крупу.
- В су'мах есть еда, вода и одежда. И вот ещё, - он бросил Тристанду небольшой кошель с монетами. - Здесь не много, но всё твоё.
Тристанд взял повод и спрятал кошель.
- Они, - Джасир кивнул на палатки кочевников, - пойдут к Хамиш-Барре, это на юго-восток отсюда, вон туна.
Он указал рукой направление.
- Держись между вон тех двух звёзд.
- Спасибо, - сказал Тристанд. - Продай отару...
- Разберусь, - отрезал Джасир.
Тристанд помолчал, а потом взобрался в седло и пустил коня шагом.
- И никогда не возвращайся, - крикнул Джасир. - Если вернёшься, я убью тебя, понял?
- Да, - крикнул Тристанд через плечо.
- Понял, - добавил он тише. - Зря предупредил.
Ночная пустыня темна и бескрайня. Брошенные щедрой рукой на небо звёзды мерцают вдали, шорох и свист наполняют воздух, тяжёлый жар поднимается от земли к остывшему в одночасье небу. Ровно ступая по каменистой земле, Бисра нёс своего всадника на юго-восток. Тристанд дремал в седле и думал о том, что вот и это место покинул он в спешке, то ли спасая свою жизнь, то ли забрав чужую, и неизвестно, сколько ещё таких стоянок будет у него на пути.
Не знаю, насколько эпично это получилось, но вроде норм.
Очень даже годно. Вот прям пробрало.
Нам надо что-то реквестировать или пока ждём?
Нам надо что-то реквестировать или пока ждём?
Да вроде нечего реквестить пока.
Следующая остановка - у башни Маарфааля. Можно повыдумывать что-нибудь про кочевников, про башню или про самого Маарфааля.
Ну, или можно пофантазировать, чем Тристанд занимался в дороге: может, завёл друзей или освоил какие навыки. Развитие персонажа, короче.
Вообще это постоянная проблема моих игр: вечно я обрываю не там, где есть что реквестить, а там, где история логичено заканчивается. Но как есть, так есть.
Реквестирую упавшую звезду и меч из метеоритного железа 2d3: (2 + 1) = 3
Про башню и прочее я тебе чуть после накатаю, есть пара мыслишек.
Они сначала должны остановиться в Хамиш-Барре. Я так понял это поселение аналогичное тому где мы сейчас были.
Там может быть забавная ни к чему не обязывающая история, как Тристанда чуть не напоили и не женили на местных блудных девках.
Кроме того, на пути до башни могут быть препятствия и испытания.
Например тот же мираж Красное Марево, в котором ты вынужден драться с призраками своего прошлого. Это может быть поводом описать как именно Тристанд попался в рабство. Воскресить из небытия его погибших друзей и братьев. Кроме того, возможно там будет разговор с Мордрайком (как минимум тому будет интересно почему Тристанд отверг его зов)
и да, я ужасно даю названия, поэтому не стесняйся менять неблагозвучные
>Реквестирую упавшую звезду
Но зачем?
>меч из метеоритного железа
Но зачем? №2
Так у нас уже вообще Избранный из Избранных получится.
Ок, если я придумаю, как впихнуть туда геймплей, замучу что-нибудь из этого.
Потому что это ОХУЕННО? Да и можно обыграть это так, чтоб меч достался Триси не потому что он Избранный, а так как тот его заслужил.
Камень упал на пути каравана, решили выплатить из него сабли лучшим и благороднейшим воинам, устроили Турнир, Триси, превозмогая, получил одно из призовых мест.
Можно придумать много чего эпичного и интересного не вдаваясь в плагиат.
Положа руку на сердце - лично мне такой поворот не по нраву.
Во-первых, откровенная избранность (писал выше).
Во-вторых, протерять меч в странствиях - обычное дело, и будет обидно лишиться такой штуковины. А если "внезапным" образом её возвращать, то будет уже какая-то сказка с Коньком-Горбунком.
Но если другие игроки поддержат идею, то ладно, будет меч.
Метеорит не обещаю, но меч найдётся.
Это камень в чей огород: моей фантазии или его предложения?
Мне так, для полной ясности.
>Это камень в чей огород: моей фантазии или его предложения?
Его предложения, ведь меч из звездного металла это совсем уже Конан. По крайней мере из мультфильма, ибо я книги не читал.
Лично я бы поддержал эпизодические артефакты. Вот например попали мы в гробницу, нашли там пафосный меч со спецэффектами, убили местного главаря скелетов, гробница обрушилась но и меч тоже оказался утерян. Такой вариант вполне сбалансирован.
>Лично я бы поддержал эпизодические артефакты. Вот например попали мы в гробницу, нашли там пафосный меч со спецэффектами
Ну, такие случаи - в порядке вещей, ради того в древние гробницы и лезут (Конан, правда, тут же бы этот меч и прогулял), но падающие в нужное время в нужном месте метеориты - это как-то слишком.
Но опять же, если идею поддержат, то сделаем.
>но падающие в нужное время в нужном месте метеориты - это как-то слишком.
Попрошу. Я ни слова об этом не говорил. "Он упал на пути каравана" не значит, что вот взял и свалился в тот же час. Он там был уже. Караван по случайности проходил по этому пути и наткнулся на него.
Ну а идея с эпизодическими артефактами подойдёт. Сразу после башни посеем его. Может даже прямо в башне, использовав его, что бы начертить своё имя на стене. Ну или ради чего другого.
Может все же оставить нахождения мечей для более зрелого возраста Тристанда? Пока он довольно молод, ему только 17-18 вроде. Успеется еще, это ведь короткое приключение на пути его взросления.
От этого квеста лучше пусть останется сувенир вроде обломка башни в качестве кулона. Или если обломок большой - в качестве небольшого кинжала. Это если предположить, что материал той башни необычный.
Последние обжитые места остались далеко позади. Уже давно не росла из трещин в камнях верблюжья колючка, и скалы редко мелькали среди бело-жёлтых холмов. Оставляя за собою редкую цепь из палаток, маленький караван Назиха Бахара всё дальше уходил в раскалённые пески южного Шамрамиля. Солнце казалось здесь менее знойным, и на лёгком ветру было почти хорошо, но то был обман: жар иссушал за минуты, и путник, неосторожно задумавшийся и вдруг погрузившийся в сон, обращался в иссохшую мумию раньше, чем успевал проснуться.
Тристанд исхудал: острые кости обозначились под его кожей, губы, даже смазанные жиром, лопнули во многих местах. Одежда болталась на нём, как натянутая на крестовину из палок. Но вместе с тем он стал легче, гибче, быстрее. Не зная, чем занять себя в вечерние часы, когда марево поднималось от горячей земли к холодному небу, заставляя звёзды дрожать и меняться местами, кочевники охотно учили его управляться с копьём и саблей в обмен на представление, где он спотыкался и падал под ударами одного из них. Однако чем дальше на юго-восток, тем реже становились такие вечера: люди и животные, утомлённые не спадающим жаром, лишь оцепенело лежали в пылающей тишине.
К исходу третьей недели караван достиг невидимой границы, отделявшей безымянную пустыню от Кхади'м А'рд - Старой Земли, где-то в глубинах которой вырывалась из песка, как клинок из раны, башня Маарфааля. Здесь должны были остаться сын Бахара Муни'ф и двое его подручных. Назих, Ваки'г - самый верный из его кабиров - и Тристанд продолжат путь. Если по истечении двух недель никто из них не вернётся - а шансы таковы, что именно это и случится, - то палатки будут свёрнуты, и крохотный караван тронется в обратный путь, собирая стоянки, разбросанные среди барханов. Это было место и время для прощания: в дне пути отсюда звёзды переставали указывать путь, и паломник более не мог ничего, кроме как вверить себя в руки Маарфааля, который есть всё сущее. Но если бог, которому ты предан, есть каждый твой вдох, то к чему бояться смерти, оставшись с ним наедине? Среди преданий хашдов не было ни одного, в котором бы говорилось о человеке, достигшем башни и вернувшемся обратно.
Всё это было сказано Тристанду в Хамиш-Барре, и не раз в пути, и теперь - снова. В ответ Тристанд покачал головой и сказал:
- Мне нужно к башне.
Муниф пожал плечами. Бахар долго смотрел на Тристанда и потом так же долго молчал, думая о чём-то своём и перебирая каменные бусы, нанизанные на кожаный шнур.
Ночью над дюнами загорелись огни. Крохотные шары мерцали в отдалении, то взлетая вверх, то падая вниз.
- Аа'см-Рами'ль, - сказал Вакиг с благоговением, похожим на испуг.
- Что это значит? - спросил Тристанд.
Они стояли на гребне бархана, и в неверном свете бледных искр ему чудились шпили и колонны.
- Город песка, - ответил Муниф. - Столица Кхадим Арда.
Тристанд оглянулся на бесконечную пустыню вокруг.
- Разве здесь когда-то жили люди?
- Нет, - покачал головой Вакиг. - Никогда. Аасм-Рамиль был таким от начала времён. Бывает, его заносит песком. Бывает, он появляется вновь.
- Как далеко до него? - азарт разгорелся в Тристанде.
- Далеко, - вздохнул Муниф. - В пустыне не бывает близко - всегда далеко.
Тристанд всмотрелся в даль, но понять, где на самом деле пляшут странные огни, было нельзя.
- Муниф, - сказал вдруг Бахар, - возьми Тираста' и двух верблюдов: потрать один день на дорогу и, если надо, ещё полдня. Потом возвращайся.
Вакиг оглянулся на своего вождя.
- Есть те, кто ищет Аасм-Рамиль - и не находит, мы не искали - и нашли, - протянул к нему руку Бахар. - Если он хочет нас видеть, мы не должны отказать ему.
Вакиг склонил голову набок в неопределённом несогласии, но ничего не сказал.
Наутро, оставив прочих под белыми навесами палаток, Муниф и Тристанд пустились на юг, пытаясь в слепящей белизне разглядеть древние руины, почудившиеся им накануне.
Тристанд исхудал: острые кости обозначились под его кожей, губы, даже смазанные жиром, лопнули во многих местах. Одежда болталась на нём, как натянутая на крестовину из палок. Но вместе с тем он стал легче, гибче, быстрее. Не зная, чем занять себя в вечерние часы, когда марево поднималось от горячей земли к холодному небу, заставляя звёзды дрожать и меняться местами, кочевники охотно учили его управляться с копьём и саблей в обмен на представление, где он спотыкался и падал под ударами одного из них. Однако чем дальше на юго-восток, тем реже становились такие вечера: люди и животные, утомлённые не спадающим жаром, лишь оцепенело лежали в пылающей тишине.
К исходу третьей недели караван достиг невидимой границы, отделявшей безымянную пустыню от Кхади'м А'рд - Старой Земли, где-то в глубинах которой вырывалась из песка, как клинок из раны, башня Маарфааля. Здесь должны были остаться сын Бахара Муни'ф и двое его подручных. Назих, Ваки'г - самый верный из его кабиров - и Тристанд продолжат путь. Если по истечении двух недель никто из них не вернётся - а шансы таковы, что именно это и случится, - то палатки будут свёрнуты, и крохотный караван тронется в обратный путь, собирая стоянки, разбросанные среди барханов. Это было место и время для прощания: в дне пути отсюда звёзды переставали указывать путь, и паломник более не мог ничего, кроме как вверить себя в руки Маарфааля, который есть всё сущее. Но если бог, которому ты предан, есть каждый твой вдох, то к чему бояться смерти, оставшись с ним наедине? Среди преданий хашдов не было ни одного, в котором бы говорилось о человеке, достигшем башни и вернувшемся обратно.
Всё это было сказано Тристанду в Хамиш-Барре, и не раз в пути, и теперь - снова. В ответ Тристанд покачал головой и сказал:
- Мне нужно к башне.
Муниф пожал плечами. Бахар долго смотрел на Тристанда и потом так же долго молчал, думая о чём-то своём и перебирая каменные бусы, нанизанные на кожаный шнур.
Ночью над дюнами загорелись огни. Крохотные шары мерцали в отдалении, то взлетая вверх, то падая вниз.
- Аа'см-Рами'ль, - сказал Вакиг с благоговением, похожим на испуг.
- Что это значит? - спросил Тристанд.
Они стояли на гребне бархана, и в неверном свете бледных искр ему чудились шпили и колонны.
- Город песка, - ответил Муниф. - Столица Кхадим Арда.
Тристанд оглянулся на бесконечную пустыню вокруг.
- Разве здесь когда-то жили люди?
- Нет, - покачал головой Вакиг. - Никогда. Аасм-Рамиль был таким от начала времён. Бывает, его заносит песком. Бывает, он появляется вновь.
- Как далеко до него? - азарт разгорелся в Тристанде.
- Далеко, - вздохнул Муниф. - В пустыне не бывает близко - всегда далеко.
Тристанд всмотрелся в даль, но понять, где на самом деле пляшут странные огни, было нельзя.
- Муниф, - сказал вдруг Бахар, - возьми Тираста' и двух верблюдов: потрать один день на дорогу и, если надо, ещё полдня. Потом возвращайся.
Вакиг оглянулся на своего вождя.
- Есть те, кто ищет Аасм-Рамиль - и не находит, мы не искали - и нашли, - протянул к нему руку Бахар. - Если он хочет нас видеть, мы не должны отказать ему.
Вакиг склонил голову набок в неопределённом несогласии, но ничего не сказал.
Наутро, оставив прочих под белыми навесами палаток, Муниф и Тристанд пустились на юг, пытаясь в слепящей белизне разглядеть древние руины, почудившиеся им накануне.
Реквестить ничего не надо, фантазировать можно.
Будет ещё собственно пост.
Будет ещё собственно пост.
То, то открылось их взгляду, трудно было назвать городом. В долине, похожей на след от ладони, зачерпнувшей песка, угадывались остатки круглой площади и лучи расходившихся от неё улиц. В центре круга возвышалась колонна из красного камня, увенчанная треугольным остриём. В двух сотнях шагов от неё вздымались крутые склоны барханов.
С того места, где Тристанд и Муниф остановились на гребне дюны, долина была видна целиком. Каменные глыбы разных форм и размеров покрывали её в причудливом порядке, позволяя разглядеть то ли узоры стен, то ли мозаику пьедесталов. К западу от большой колонны пустыню взрезала чёрная крыша узкой и длинной постройки, похожей на ползущую в песке змею. Высокий портал, неожиданно поднимавшийся вверх локтей на двадцать, был подобен разинутой пасти. Две узкие колонны, установленные на постаментах перед ним, довершали сходство. К востоку от неё, в другом конце долины, из песка вырастал белый купол, гладко обтянутый подобием гигантской сетки и окружённый невысокой круглой стеной.
Глубокая тишина лежала в долине. Чувство напряжённого ожидания овладело Тристандом. Он показался себе непрошеным гостем в доме, где все спят. Сведённые брови Мунифа и складки в углах его рта сказали юноше о том, что его спутник переживал то же самое.
- У нас не много времени, - сказал Муниф.
Было позднее утро второго дня пути. Не позднее четвёртой тени - кочевники отмеряли время при помощи ступни и палки с насечками, воткнутой в песок, - они должны были двинуться в обратный путь.
- Я пойду туда, - он указал на колонну в центре долины. - Если хочешь, можешь остаться здесь.
С того места, где Тристанд и Муниф остановились на гребне дюны, долина была видна целиком. Каменные глыбы разных форм и размеров покрывали её в причудливом порядке, позволяя разглядеть то ли узоры стен, то ли мозаику пьедесталов. К западу от большой колонны пустыню взрезала чёрная крыша узкой и длинной постройки, похожей на ползущую в песке змею. Высокий портал, неожиданно поднимавшийся вверх локтей на двадцать, был подобен разинутой пасти. Две узкие колонны, установленные на постаментах перед ним, довершали сходство. К востоку от неё, в другом конце долины, из песка вырастал белый купол, гладко обтянутый подобием гигантской сетки и окружённый невысокой круглой стеной.
Глубокая тишина лежала в долине. Чувство напряжённого ожидания овладело Тристандом. Он показался себе непрошеным гостем в доме, где все спят. Сведённые брови Мунифа и складки в углах его рта сказали юноше о том, что его спутник переживал то же самое.
- У нас не много времени, - сказал Муниф.
Было позднее утро второго дня пути. Не позднее четвёртой тени - кочевники отмеряли время при помощи ступни и палки с насечками, воткнутой в песок, - они должны были двинуться в обратный путь.
- Я пойду туда, - он указал на колонну в центре долины. - Если хочешь, можешь остаться здесь.
Куда идём?
Если надо больше информации, задавайте ваши вопросы.
Если надо больше информации, задавайте ваши вопросы.
Пойдем к куполу. Заходить в черное и длинное пока не хочется.
Реквестирую бой с нежитью 2d3: (1 + 1) = 2
Ты реквестируешь, но ты реквестируешь без уважения.
Дай мне что-нибудь, от чего можно оттолкнуться. Кто эти мертвецы: они местные, или это путешественники, которым не повезло? Как они выглядят, во что одеты, как вооружены? Есть ли какие-то предания, слухи или легенды, связанные с ними?
В конце концов, если бы ты хотел почитать паст про варвара, то взял бы с полки томик старика Говарда, не так ли.
Стена выступала из песка на локоть и была втрое этого шире. Белый камень - такой же, как и на самом куполе, - был поразинтельно гладким, словно его только что отполировали. Между куполом и внутренним краем стены оставалось шагов сорок. Тристанд аккуратно шагнул на, казалось, скользкие блоки. Отсюда стена выглядела, как широкая тропинка в лесу. Плавный изгиб манил сделать ещё пару шагов и заглянуть за купол. Тристанд не заметил, как отошёл от стреноженного верблюда локтей на сто. Опомнившись, он поспешно огляделся и потряс головой. Волшебство не исчезло: цвета и линии манили идти дальше и дальше по бесконечному кругу. Тристанд сжал рукоять длинного кинжала, заткнутого за пояс, и спрыгнул внутрь гигантской чаши. То, что он издали принял за сеть, наброшенную на купол, на самом деле оказалось узором на каменных плитах. Он то выступал толстым шнуром над белой поверхностью, то превращался в жёлоб. Шагая вдоль купола, Тристанд не мог оторвать глаз от причудливой игры света и тени в этом перепдетении линий. Солнце как будто играло на струнах, и его лучи превращали узор в звуки для глаз. Тристанду казалось, что он почти слышит мелодию, но стоило ему перестать наблюдать и попытаться ухватить мотив, она таяла, не оставляя следа.
Тристанд обошёл купол кругом, но понял это только когда его взгляд наткнулся на верблюда, показавшегося не с той стороны. Некоторое время Тристанд тупо смотрел на животное, пока не сообразил, что на протяжении все своей прогулки так и не увидел входа в купол. Гладкий камень, перехваченный резьбой, возвышался над ним локтей на пятьдесят. Поодаль возвшалась колонна, к которой отправился Муниф, а за ней из песка вырастал чёрный, блестящий на солнце портал.
Тристанд обошёл купол кругом, но понял это только когда его взгляд наткнулся на верблюда, показавшегося не с той стороны. Некоторое время Тристанд тупо смотрел на животное, пока не сообразил, что на протяжении все своей прогулки так и не увидел входа в купол. Гладкий камень, перехваченный резьбой, возвышался над ним локтей на пятьдесят. Поодаль возвшалась колонна, к которой отправился Муниф, а за ней из песка вырастал чёрный, блестящий на солнце портал.
Что делаем?
Пробуем ударить по каменным плитам, поковырять желоба, ощупать купол. Пробуем залезть на него, вдруг вход сверху. Если все безрезультатно - идем прочь от этой непонятной иллюзии в более естественное место. В портал. Перед этим можно рассказать Мунифу о том что видели и послушать его мнение.
Бросок на всякий случай.
2d3: (2 + 2) = 4
Маленькими шагами, словно подбираясь к злому зверю, Тристанд подошёл к куполу. Рассеянный свет отражался от белого камня. Казалось, что его поверхность дрожит, как отпущенная тетива. Осторожно протянув руку, Тристанд коснулся её кончиками пальцев. Купол был холоднее плоти. Ненамного. Но всё же. Ошарашенный этим открытием, Тристанд открыл рот, а затем присел и зачерпнул ладонью песок. Песок обжигал. Камень был холоднее. Солнце одинаково светило обоим.
Сначала с опаской, а потом с силой Тристанд забарабанил по куполу кулаком. Ему казалось, что в ответ доносится слабый гул. В ход пошла рукоять кинжала. Звук - или он только чудился? - не изменился, но круглый тыльник отскакивал от камня, словно от шкуры, натянутой на барабан. Тогда Тристанд попробовал поковырять плиты остриём, но сталь скользила, не оставляя следа. Разгорячённый азартом, Тристанд сунул кинжал обратно в ножны и обеими руками обхватил купол, ощупывая его так, словно хотел найти что-то, невидимое для глаз. Через несколько мгновений одна его рука уцепилась за широкий шнур выступающего узора, а пальцы второй нырнули в жёлоб. Неожиданно Тистанд понял, что нашёл опору. Не тратя времени на размышления, он оттолкнулся и повис на руках.
Если бы купол был так же горяч, как и песок, Тристанд бы никогда не добрался до вершины. Одежда на его груди и животе была насквозь пропитана потом и оставляла мокрый след на камне, хотя полотно на спине, казалось, сейчас вспыхнет от жары. Его руки и ноги дрожали мелкой дрожью, а скулы свело. В родных землях он часто карабкался по старым замшелым скалам, но никогда ещё не взбирался на такую вершину. Оглянувшись вниз на верблюда, который теперь был не больше ногтя на его большом пальце, варвар угрюмо подумал о том, что ему ещё предстоит каким-то образом спуститься назад.
Осторожно выпрямившись и балансируя для верности руками, Тристанд встал на вершине купола. Вокруг него узоры из линий сходились в круглые дыры разных размеров, расположенные кругами. Среди них были такие, в которые поместился бы только палец Тристанда, его кулак или нога. А самая большая, в которую он бы прошёл целиком, лежала прямо у его ног. Тристанд аккуратно склонился над ней и заглянул внутрь. Круглый колодец из того же полированного камня, стенки которого были украшены всё той же резьбой, уходил отвесно вниз. Несмотря на яркое солнце, стоявшее в зените, юноша не увидел дна: далеко внизу тени сгущались и превращались во мрак. Тристанду показалось, что он чует под собой прохладу и сырость, но он не знал, в самом ли деле так, или это его разум, утомлённый жарой, хочет того.
Сначала с опаской, а потом с силой Тристанд забарабанил по куполу кулаком. Ему казалось, что в ответ доносится слабый гул. В ход пошла рукоять кинжала. Звук - или он только чудился? - не изменился, но круглый тыльник отскакивал от камня, словно от шкуры, натянутой на барабан. Тогда Тристанд попробовал поковырять плиты остриём, но сталь скользила, не оставляя следа. Разгорячённый азартом, Тристанд сунул кинжал обратно в ножны и обеими руками обхватил купол, ощупывая его так, словно хотел найти что-то, невидимое для глаз. Через несколько мгновений одна его рука уцепилась за широкий шнур выступающего узора, а пальцы второй нырнули в жёлоб. Неожиданно Тистанд понял, что нашёл опору. Не тратя времени на размышления, он оттолкнулся и повис на руках.
Если бы купол был так же горяч, как и песок, Тристанд бы никогда не добрался до вершины. Одежда на его груди и животе была насквозь пропитана потом и оставляла мокрый след на камне, хотя полотно на спине, казалось, сейчас вспыхнет от жары. Его руки и ноги дрожали мелкой дрожью, а скулы свело. В родных землях он часто карабкался по старым замшелым скалам, но никогда ещё не взбирался на такую вершину. Оглянувшись вниз на верблюда, который теперь был не больше ногтя на его большом пальце, варвар угрюмо подумал о том, что ему ещё предстоит каким-то образом спуститься назад.
Осторожно выпрямившись и балансируя для верности руками, Тристанд встал на вершине купола. Вокруг него узоры из линий сходились в круглые дыры разных размеров, расположенные кругами. Среди них были такие, в которые поместился бы только палец Тристанда, его кулак или нога. А самая большая, в которую он бы прошёл целиком, лежала прямо у его ног. Тристанд аккуратно склонился над ней и заглянул внутрь. Круглый колодец из того же полированного камня, стенки которого были украшены всё той же резьбой, уходил отвесно вниз. Несмотря на яркое солнце, стоявшее в зените, юноша не увидел дна: далеко внизу тени сгущались и превращались во мрак. Тристанду показалось, что он чует под собой прохладу и сырость, но он не знал, в самом ли деле так, или это его разум, утомлённый жарой, хочет того.
Вот это проблема. С точки зрения здравого смысла, опасно лезть в колодцы неопределенной глубины, да и нам туда не надо. У нас цель добраться до башни. С другой стороны, зов Герхи был направлен на то чтобы присоединиться к каравану, ибо нам с ним по пути. То есть возможно нам как раз в этот колодец, где темно и сыро. Тем более, спускаться обратно уже глупо.
Не знаю, надо голосовать. Я предлагаю прислушаться к внутреннему зову, а может даже покричать в колодец. Если будет какой-то отклик - лезем внутрь. Кубы не кидаю, здесь никаких испытаний нет, просто выбор сюжетного поворота.
Внутренний голос молчит, если не считать варварского "Нахер надо лезть в пещеру - а если там медведь?" и юношеского "Надо сунуть жопу в пекло".
Крик возвращает слабое многоголосое эхо с разным временем отклика и степенью искажения.
Надо сунуть, от чего бы и не сунуть то?
Только сперва неплохо бы бросить веревку с чем-угодно дабы проверить глубину, за не конечно лезть не охота, но если там что-то откусывающее сущующиееся внутрь носы то лучше пусть откусти кусок веревки.
Время шло, Тристанд всё никак не мог решиться. От того, чтобы очертя голову броситься в колодец, его удерживало вбитое отцом правило: не сунь в пещеру носа - не потеряешь глаза. От того, чтобы спуститься по куполу вниз - азарт, пройденный путь и манившая более всего тайна прохладного камня. Он покружил вокруг устья колодца, покричал в него - обратно донеслось слабое многоголосое это, как если бы где-то внизу пересекались десятки пещер разного размера - и разве что только не плюнул.
Оглядываясь по сторонам в поисках подсказки и ощупывая себя непонятно зачем, Тристанд вдруг вспомнил про пояс. Живо размотав широкую полотняную ленту в десять локтей длиной - в кочевье такие отрезы могли служить чем угодно и заменяли почти любую вещь, - он, поколебавшись, привязал к её концу ножны от кинжала и начал аккуратно стравливать вниз. Для верности он улёгся на бок, приподнялся на локте и заглядывал в колодец так, чтобы его голова была в стороне от края. Пояс он тоже держал некрепко, чтобы при малейшем рывке выпустить из рук. Когда от ленты оставалось не больше ладони, полотно дало слабину: судя по всему, груз на конце за что-то зацепился или на что-то лёг. Или - кто-то, кто бы он ни был, поймал его.
Оглядываясь по сторонам в поисках подсказки и ощупывая себя непонятно зачем, Тристанд вдруг вспомнил про пояс. Живо размотав широкую полотняную ленту в десять локтей длиной - в кочевье такие отрезы могли служить чем угодно и заменяли почти любую вещь, - он, поколебавшись, привязал к её концу ножны от кинжала и начал аккуратно стравливать вниз. Для верности он улёгся на бок, приподнялся на локте и заглядывал в колодец так, чтобы его голова была в стороне от края. Пояс он тоже держал некрепко, чтобы при малейшем рывке выпустить из рук. Когда от ленты оставалось не больше ладони, полотно дало слабину: судя по всему, груз на конце за что-то зацепился или на что-то лёг. Или - кто-то, кто бы он ни был, поймал его.
Сперва слабо а потом сильнее подергаем полотно, не исключено что на дне ожившие останки нашего предшественника вынужденные томится там в полном сознании пока им не удастся заманить в колодец другого неудачника.
Пояс с грузом легко ходит туда и сюда, никаких признаков того, что кто-то вцепился в него, нет.
Если полотно достаточно крепкое что-бы удержать вес то можно попробовать обвязать себя, как страховкой, но на куполе нет способа создать опору? Скажем надежно укрепить ножны в кладке?
2d3: (2 + 3) = 5
>на куполе нет способа создать опору? Скажем надежно укрепить ножны в кладке?
Даже с учётом того, что это длинный кинжал, он короче диаметра колодца - как ворот его использовать не получится.
Как таковой кладки на куполе нет, плиты подогнаны настолько плотно, что швы едва можно разглядеть.
На всякий случай:
>Круглый колодец из того же полированного камня, стенки которого были украшены всё той же резьбой, уходил отвесно вниз.
Т.е. колодец изнутри покрыт теми же выступами и впадинами, что и весь купл снаружи.
Тогда все таки попробуем спустится.
Зарролим еще раз что-бы точно хребет сломать.
2d3: (3 + 3) = 6
Эпичный прыжок с высоты пяти метров - одна штука.
Хон Гиль Дон грызёт ногти в сторонке.
Мне не очень удобно сейчас писать художку, так что пока давайте так, а позже я всё сведу в один нормальный пост.
Тристанд вытянул пояс обратно и обмотался им. Ножны он оставил рядом с устьем колодца, а кинжал взял в зубы. После сел на край дыры и, растопырившись, упёрся в стенки тоннеля. Нащупав выступы и желоба в стенах, он стал медленно спускаться вниз. Странная темнота, которая, казалось, была далеко внизу, на самом деле оказалась гораздо ближе, и держалась всё та том же расстоянии от Тистанда.
Он не прополз и трети то высоты, которую намерял поясом, как его рука, вспотевшие от напряжения, но теперь уже не высушенная солнцем, соскользнула, и он сорвался. Больно ударившись плечом и коленом, он кувыркнулся в воздухе - и понял, что летит головой вниз. Тристанд лихорадочно замамахал руками, пытаясь уцепиться за что-нибудь, и за минуту до того, как удариться о гладкий камень, сумел извернуться. В его глазах потенмлео, дыханье спёрло. Ему казалось, он слышал сухой треск кости. Стараясь не шеевелиться, он какое-то время лежал на полу. Маленький синий круг был высоко над ним. Наконец, отдышавшись, он попробовал пошевелить руками и ногами. Казалось, всё в порядке. Тристанд аккуратно перевернулся на бок и встал.
Он оказался в невысоком зале - протянутой рукой он с запасом упирался в потолок, - имеющем форму шара. В разных местах на его поверхности зияли дыры тоннелей - Тристанд насчитал около десятка, но таких, в которые бы он поместился, было всего четыре: один в потолке, другой в полу, два оставшихся - друг против друга на уровне груди варвара. Странное дело, но вокруг не было темно: камень как будто испускал рассеянный свет, и темнота теперь собралась в устьях других колодцев.
Он не прополз и трети то высоты, которую намерял поясом, как его рука, вспотевшие от напряжения, но теперь уже не высушенная солнцем, соскользнула, и он сорвался. Больно ударившись плечом и коленом, он кувыркнулся в воздухе - и понял, что летит головой вниз. Тристанд лихорадочно замамахал руками, пытаясь уцепиться за что-нибудь, и за минуту до того, как удариться о гладкий камень, сумел извернуться. В его глазах потенмлео, дыханье спёрло. Ему казалось, он слышал сухой треск кости. Стараясь не шеевелиться, он какое-то время лежал на полу. Маленький синий круг был высоко над ним. Наконец, отдышавшись, он попробовал пошевелить руками и ногами. Казалось, всё в порядке. Тристанд аккуратно перевернулся на бок и встал.
Он оказался в невысоком зале - протянутой рукой он с запасом упирался в потолок, - имеющем форму шара. В разных местах на его поверхности зияли дыры тоннелей - Тристанд насчитал около десятка, но таких, в которые бы он поместился, было всего четыре: один в потолке, другой в полу, два оставшихся - друг против друга на уровне груди варвара. Странное дело, но вокруг не было темно: камень как будто испускал рассеянный свет, и темнота теперь собралась в устьях других колодцев.
Идем поглубже, оставляем на пути пометки кинжалом и указываем направление с которого пришли. У нас не так много времени и нужно успеть осмотреть все прежде чем наш товарищ решит что пески поглотили нас.
2d3: (3 + 2) = 5
Тоннели уводили всё глубже, становилось всё прохладнее. Не теряя лишнего времени и останавливаясь только затем, чтобы выбрать направление на развилках, Тристанд спускался вниз. Кинжал не оставлял царапин на стенах - да от них и не было бы толку: странная темнота всё так же держалась от варвара в десяти шагах, - поэтому юноша бормотал себе под нос мерную песню-пересчёт, которой охотники его родных краёв отмечали путь в болотах. В голове варвара не было цельной картины, колодцы и круглые залы не складывались в паутину переходов, но он внутренним чутьём понимал, что спускается по спирали вдоль стены купола.
Тристанда не пугали опасности, которые могли ожидать его впереди или подбираться к нему сзади. Его воображение, привыкшее понимать мир очень просто: или ты убьёшь, или тебя убьют, - по силе во много раз уступало наивному дикарскому любопытству. В голове юноши не укладывалось, как, во-первых, среди раскалённой пустыни может оказаться место, настолько холодное, а во-вторых, откуда в нём может появиться ветер. То, что воздух движется, Тристанд заметил ещё когда лежал, боясь пошевелиться и проверяя, целы ли кости - но не придал этому значения. Теперь, чем глубже он спускался, тем сильнее становились потоки, и уже слабый свист стоял в его ушах. Ноги варвара, облачённые в кожаные сапоги с мягкой подошвой, сильно озябли. Проверяя, в чём дело, он коснулся пола. Каменные плиты тонким слоем покрывала вода.
Его путешествие закончилось где-то неглубоко под землёй - так показалось Тристанду. Зал, открывшийся перед ним, имел, как и все прочие, форму шара, но был настолько велик, что варвар не видел ни свода, ни противоположной стены. Тоннель, по которому он пришёл сюда, уходил под небольшим углом вниз и обрывался в тёмной, как дёготь, воде. Вода покрывала всё видимое Тристанду пространство, она была едва теплее льда и её зеркало было неподвижно: только от того места, где небольшой ручеёк, стекавший по полу тоннеля, впадал в подземное озеро, лениво расходились едва заметные волны. Впереди, шагах в сорока от него, из воды поднимались тонкие колонны, формой и изгибом напоминавшие узоры на стенах купола. Странным образом Тристанд видел их, хотя на таком расстоянии не мог различить ничего более. Колонны светились мерцающим голубоватым светом, похожим на тот, который бывает от глыбы чистого льда, пронизанного солнцем. Присмотревшись, Тристанд различил в них яркие вкрапления, которые он мог бы принять за сапфиры, если бы знал, что это такое. Свечение, казалось, исходило от них. В своём ритме оно странным образом повторяло тот мотив, который почудился Тристанду, когда он заворожённо обходил купол снаружи.
Тристанд прислушался. Он различал слабое журчание воды под ногами и гул ветра - больше ничего. Он оглянулся: тоннель за его спиной полого поднимался вверх, и вернуться по нему не составило бы труда. Он посмотрел на чёрное озеро и светящиеся каменные стебли, выраставшие из него, и в который раз замер в нерешительности.
Тристанда не пугали опасности, которые могли ожидать его впереди или подбираться к нему сзади. Его воображение, привыкшее понимать мир очень просто: или ты убьёшь, или тебя убьют, - по силе во много раз уступало наивному дикарскому любопытству. В голове юноши не укладывалось, как, во-первых, среди раскалённой пустыни может оказаться место, настолько холодное, а во-вторых, откуда в нём может появиться ветер. То, что воздух движется, Тристанд заметил ещё когда лежал, боясь пошевелиться и проверяя, целы ли кости - но не придал этому значения. Теперь, чем глубже он спускался, тем сильнее становились потоки, и уже слабый свист стоял в его ушах. Ноги варвара, облачённые в кожаные сапоги с мягкой подошвой, сильно озябли. Проверяя, в чём дело, он коснулся пола. Каменные плиты тонким слоем покрывала вода.
Его путешествие закончилось где-то неглубоко под землёй - так показалось Тристанду. Зал, открывшийся перед ним, имел, как и все прочие, форму шара, но был настолько велик, что варвар не видел ни свода, ни противоположной стены. Тоннель, по которому он пришёл сюда, уходил под небольшим углом вниз и обрывался в тёмной, как дёготь, воде. Вода покрывала всё видимое Тристанду пространство, она была едва теплее льда и её зеркало было неподвижно: только от того места, где небольшой ручеёк, стекавший по полу тоннеля, впадал в подземное озеро, лениво расходились едва заметные волны. Впереди, шагах в сорока от него, из воды поднимались тонкие колонны, формой и изгибом напоминавшие узоры на стенах купола. Странным образом Тристанд видел их, хотя на таком расстоянии не мог различить ничего более. Колонны светились мерцающим голубоватым светом, похожим на тот, который бывает от глыбы чистого льда, пронизанного солнцем. Присмотревшись, Тристанд различил в них яркие вкрапления, которые он мог бы принять за сапфиры, если бы знал, что это такое. Свечение, казалось, исходило от них. В своём ритме оно странным образом повторяло тот мотив, который почудился Тристанду, когда он заворожённо обходил купол снаружи.
Тристанд прислушался. Он различал слабое журчание воды под ногами и гул ветра - больше ничего. Он оглянулся: тоннель за его спиной полого поднимался вверх, и вернуться по нему не составило бы труда. Он посмотрел на чёрное озеро и светящиеся каменные стебли, выраставшие из него, и в который раз замер в нерешительности.
Видимо вся эта конструкция с куполом и подземельем - влагосборник. Это не озеро, а резервуар. Единственная загадка здесь - колонны. У меня есть догадка зачем они нужны и зачем нам пригодится кусок одной из них.
Предлагаю доплыть до колонны и отколоть кусок сапфира. Да, вода холодная, но нам же нужен челлендж?
Если не получится, просто выпьем воды, наберем с собой если есть куда, и двинем обратно.
2d3: (1 + 1) = 2
>Если не получится, просто выпьем воды, наберем с собой если есть куда, и двинем обратно.
Если не получится, то мы немножко утонем или будем чуть-чуть съедены.
В нашей чудо-системе ролл не решает делать или не делать, он определяет успех того, что герой уже начал делать.
Так что по факту - Тристанд уже поплыл в ледяной воде. Но для справедливости предлагаю чуть-чуть подождать: вдруг случится чудо, и появится игрок с другим мнением.
Кстати, пока можешь поделиться мыслями по поводу кристаллов и их применения - я с интересом почитаю.
Если не получится, то мы немножко утонем или будем чуть-чуть съедены.
В нашей чудо-системе ролл не решает делать или не делать, он определяет успех того, что герой уже начал делать.
Так что по факту - Тристанд уже поплыл в ледяной воде. Но для справедливости предлагаю чуть-чуть подождать: вдруг случится чудо, и появится игрок с другим мнением.
Кстати, пока можешь поделиться мыслями по поводу кристаллов и их применения - я с интересом почитаю.
Не получится, в смысле, Тристу станет так холодно что он подумает "да ну нафиг" и повернет обратно. Не эпично? Не эпично. Но и живы остались.
А кристаллы эээ, ну если все это сооружение необходимо для сбора воды, то и кристаллы в этом участвуют. Возможно сапфиры генерируют холод или влагу, а может и то, и другое. То есть добыв один такой - можно облегчить себе путешествие по пустыне. Положить его в пустую емкость и за день там накопится жидкости достаточной для глотка. Возможно в будущем попадется кипящий пруд через который нельзя перепрыгнуть или лава. Кинув туда кристалл - мы охладим пруд / лава застынет.
Однако ввиду моего зафейленого броска это уже не актуально.
>Однако ввиду моего зафейленого броска это уже не актуально.
Нет-нет, Тристанд уже снял штаны, спасти его теперь может только чудо.
По стене обежать комнату по кругу. Так как комната круглая, то должно получиться, если бежать очень-очень эпично быстро. 2d3: (3 + 1) = 4
Извини, граф, но Джон Ву взял сегодня выходной.
А почему бы действительно не забрать себе один из кристаллов? Может даже несколько. 2d3: (1 + 2) = 3
Ну пиздец. Кто сейчас вылезет? Крокодил? Умертвие? Злобный дух?
Злобный дух мёртвого крокодила?
Тристанд сбросил тюрбан, платье и сапоги, а затем поясом крепко примотал к себе кинжал. Подпрыгивая на мокром и холодном полу, он отбежал глубже в тоннель, а потом разогнался и по дуге бросился в воду. Жидкий мрак схватил его и с жуткой силой сдавил поперёр груди. Варвару показалось, что все волосы на его теле встали дыбом. Изо всех сил работая руками и ногами, он вырвался из-под воды и стал грести к колоннам. По опыту он знал, что если в ледяной воде остановится и попытается развернуться, то судорога утащит его на дно. Но - седая задница Перстана! - как же холодна была ЭТА вода. Там, на берегу, она казалась подтаявшим льдом. Здесь - оказалась не теплее снежной бури.
До колонн он добрался в три вдоха. С размаху проскочив ближайшую, Тристанд обеими руками вцепился в следующую и рывком вытащил тело из воды - но тут же с воем отдёрнул ладони и, кувыркаясь, полетел назад. Колонна была холоднее воды. Она была холоднее меча, оставленного на морозе. Она... У Тристанда не нашлось бы слов, чтобы описать тот лютый мороз, который за миг пронзил его кости от пальцев до самых плеч. И всё же, захлёбываясь и идя ко дну, варвар не раздумывая метнулся назад к мерцавшему свету - и больно ударился грудью об острую грань чего-то, похожего на ступень. Пуская пузыри сквозь сведённые судорогой зубы, он заполлз на спасительную площадку и поднялся на ноги. Вода доходила ему до пояса. Колонны - теперь было видно, что в том месте, где они выходят из воды, толщина их равна бедру юноши - возвышались в пяти шагах от него. Странное дело, но вода здесь была не холоднее, чем в устье тоннеля.
Сражаясь с крупной дрожью, Тристанд огляделся. Сумрак всё так же окружал его, держась в десяти шагах. Колонны мерцали прямо перед ним, и вблизи он чётко видел, что свет исходит из крупных фиолетовых камней, вросших в белый камень. Но теперь к песне цвета добавился ещё один оттенок: ровно между колоннами из-под воды поднимался столп бледно-голубого пламени, угасавший к поверхности, но разгоравшийся на глубине. Тристанд не видел, что порождает его и как глубоко до этого источника.
Варвар с силой помахал руками и с облегчением понял, что они подчиняются ему. Тепло уходило из его ног, но пока что он был уверен, что сумеет вернутсья к тоннелю. Как на долго растянется эта уверенность, он не знал.
До колонн он добрался в три вдоха. С размаху проскочив ближайшую, Тристанд обеими руками вцепился в следующую и рывком вытащил тело из воды - но тут же с воем отдёрнул ладони и, кувыркаясь, полетел назад. Колонна была холоднее воды. Она была холоднее меча, оставленного на морозе. Она... У Тристанда не нашлось бы слов, чтобы описать тот лютый мороз, который за миг пронзил его кости от пальцев до самых плеч. И всё же, захлёбываясь и идя ко дну, варвар не раздумывая метнулся назад к мерцавшему свету - и больно ударился грудью об острую грань чего-то, похожего на ступень. Пуская пузыри сквозь сведённые судорогой зубы, он заполлз на спасительную площадку и поднялся на ноги. Вода доходила ему до пояса. Колонны - теперь было видно, что в том месте, где они выходят из воды, толщина их равна бедру юноши - возвышались в пяти шагах от него. Странное дело, но вода здесь была не холоднее, чем в устье тоннеля.
Сражаясь с крупной дрожью, Тристанд огляделся. Сумрак всё так же окружал его, держась в десяти шагах. Колонны мерцали прямо перед ним, и вблизи он чётко видел, что свет исходит из крупных фиолетовых камней, вросших в белый камень. Но теперь к песне цвета добавился ещё один оттенок: ровно между колоннами из-под воды поднимался столп бледно-голубого пламени, угасавший к поверхности, но разгоравшийся на глубине. Тристанд не видел, что порождает его и как глубоко до этого источника.
Варвар с силой помахал руками и с облегчением понял, что они подчиняются ему. Тепло уходило из его ног, но пока что он был уверен, что сумеет вернутсья к тоннелю. Как на долго растянется эта уверенность, он не знал.
Если вдруг непонятно, то сейчас надо решить, что Тристанд делает дальше.
Да, пора бы уже решить. Вечерком вкачусь и подумаю.
прости ОП что оставили, я лично погряз в делах, не было времени на развлечения
прости ОП что оставили, я лично погряз в делах, не было времени на развлечения
>прости ОП что оставили
Ничего личного - просто /wr.
Well, fuck me.
Давай попробуем взаимодействовать с пламенем. Дотронемся до него. Если эффекта нет, то возвращаемся к предыдущему плану - отколупать крупный фиолетовый камень от колонны.
Давайте кубы, не подведите.
2d3: (3 + 1) = 4
Как именно "взаимодействовать"? Конкретнее, пожалуйста.
Я же написал - дотронуться. Заглянуть под воду возле столпа пламени, вдруг увидим его источник. Прости, если ты хочешь чтобы я пографоманил в ответ, то я даже не знаю о чем писать. Я предлагаю очевидные действия связанные с исследованием. Нужно понять с чем мы имеем дело и можем ли мы извлечь из этого выгоду. Раз уж мы ввязались в это дерьмо и так далеко зашли - глупо уходить не получив максимальной информации и выгоды от нашей авантюры. К тому же, поворачивать назад сейчас - просто противоречит сюжетообразующим канонам.
>Я же написал - дотронуться.
Сори, пропустил по невнимательности.
Тристанд действовал быстро. Ощупывая дно перед собой пальцами ног - хотя они уже начинали неметь, - он подошёл к колодцу, из которого вырывалось голубое зарево. Варвар наклонился над провалом, но ничего не увидел: как будто плотная завеса искрящейся пыли была между ним и тем, что испускало свет. Он осторожно погрузил ладонь в светившуюся воду. Она была не теплее, но и не холоднее прочей. Тристанд сунул руку по локоть, а потом и по плечо. Ему показалось, что кожу словно царапает тысяча крохотных льдинок. Юноша вынул руку и внимательно осмотрел её, но не заметил ничего необычного. Тогда он ещё раз оглянулся по сторонам, а затем, решив, что колонны с фиолетовыми камнями никуда не денутся, вытащил и крепко сжал в руке кинжал, набрал полную грудь воздуха - и нырнул прямо в голубое пламя.
Тристанд сделал гребок, потом ещё один и ещё. Мерцавший туман, словно кисель, окружал его, и было непонятно, движется ли он, и в каком направлении. На всякий случай варвар закрыл один глаз и прищурил другой. Чувствуя, как в груди начинает пощипывать, он решил проплыть ещё немного, а затем возвращаться назад. Напрягая руки и ноги, он сделал гребок - и вырвался из голубого марева в прозрачную воду. То, что он увидел перед собой, заставило его распахнуть оба глаза. Он едва удержался от того, чтобы не зарычать, выпуская драгоценный воздух.
Прямо перед ним четыре колонны сходились в один стебель. Из чаши, образованной ими, на варвара смотрело лицо. Он было несомненно человеческим, хотя и состояло из того же белого камня. Непередаваемая мука искажала его, но вместе с тем в застывших чертах можно было угадать бесконечное счастье. На месте глаз полыхали два ярко-голубых камня: свет их пронзал и резал, и обжигал ледяным пламенем, и хотелось рвануться прочь и скрыться в спасительном тумане. Колонны, словно руки, вырастали там, где заканчивалась белая шея и должны были начаться плечи. Только сейчас Тристанд заметил, что одной своей ребристой гранью они поразительно походят на обтянутый кожей позвоночник.
Варвар почувствовал, как кровь застучала в висках. Плавно, стараясь делать как можно меньше движений, он развернулся и нырнул в мерцающую дымку. Над чёрной водой ничего не изменилось: всё так же возвышались, извиваясь, колонны, всё тот же мрак окружал их. Тристанд взобрался на бортик колодца, попрыгал и размял руки. Он понял, что у него получится ещё раз нырнуть, а затем доплыть до тоннеля, но не больше.
Тристанд сделал гребок, потом ещё один и ещё. Мерцавший туман, словно кисель, окружал его, и было непонятно, движется ли он, и в каком направлении. На всякий случай варвар закрыл один глаз и прищурил другой. Чувствуя, как в груди начинает пощипывать, он решил проплыть ещё немного, а затем возвращаться назад. Напрягая руки и ноги, он сделал гребок - и вырвался из голубого марева в прозрачную воду. То, что он увидел перед собой, заставило его распахнуть оба глаза. Он едва удержался от того, чтобы не зарычать, выпуская драгоценный воздух.
Прямо перед ним четыре колонны сходились в один стебель. Из чаши, образованной ими, на варвара смотрело лицо. Он было несомненно человеческим, хотя и состояло из того же белого камня. Непередаваемая мука искажала его, но вместе с тем в застывших чертах можно было угадать бесконечное счастье. На месте глаз полыхали два ярко-голубых камня: свет их пронзал и резал, и обжигал ледяным пламенем, и хотелось рвануться прочь и скрыться в спасительном тумане. Колонны, словно руки, вырастали там, где заканчивалась белая шея и должны были начаться плечи. Только сейчас Тристанд заметил, что одной своей ребристой гранью они поразительно походят на обтянутый кожей позвоночник.
Варвар почувствовал, как кровь застучала в висках. Плавно, стараясь делать как можно меньше движений, он развернулся и нырнул в мерцающую дымку. Над чёрной водой ничего не изменилось: всё так же возвышались, извиваясь, колонны, всё тот же мрак окружал их. Тристанд взобрался на бортик колодца, попрыгал и размял руки. Он понял, что у него получится ещё раз нырнуть, а затем доплыть до тоннеля, но не больше.
Блин уже сколько постов топчемся на месте, ничего не происходит. Сейчас прокину комплексные кубы
>На месте глаз полыхали два ярко-голубых камня
Вот. Ныряем, выколупываем эти камни и сваливаем. Если не получится, то выколупываем фиолетовый камень из колонны.
2d3: (3 + 1) = 4 - на камни в глазах
2d3: (3 + 1) = 4 - на фиолетовый камень\камни
2d3: (1 + 3) = 4 - если вдруг нужны кубы чтобы успешно свалить отсюда
>Блин уже сколько постов топчемся на месте
Разве?
С начала путешествия по пустыне - 9 игровых постов, с начала истории с куполом - 7, путешествия внутри купола - 4.
То, что это растянулось на две календарные недели - уже другой вопрос.
>ничего не происходит.
А что должно происходить?
Вы залезли на купол, грохнулись в колодец, нашли подземное озеро, поплавали в нём, обнаружили каменную голову под водой - или это всё не считается?
Что я делаю не так, чего не хватает?
>растянулось на две календарные недели
Наверное из-за этого. Не обращай внимания, бессмысленная фрустрация. Просто есть еще некоторое ощущение тщетности происходящего. Непонятно что мы здесь забыли, что мы ищем и какой профит можем получить. А риск высок.
Но это наша вина, сами выбрали сюда залезть.
>Просто есть еще некоторое ощущение тщетности происходящего. Непонятно что мы здесь забыли, что мы ищем и какой профит можем получить.
Насчёт целей конкретно в этом случае согласен: не очевидна. Я стараюсь создать атмосферу исследования непонятной хреновины, но получается как получается. В дальнейшем учту и постараюсь оперировать более приземлёнными материями.
По поводу итогов: ну, не накопилась ещё критическая масса - нельзя же на каждом углу по медведю держать.
Кстати, к вопросу о медведях: боёвку дробить на какие-нибудь выборы типа "Кого бить / Куда бить", или описывать как в случае с деревенской стражей?
Дробить для боссов и крупных целей, кучу мелких сошек можно считать как за одну цель. Плюс мы от себя можем просто детально описать многоходовочку и потом просто бросить кую
Тристанд отдышался, решился - и нырнул во второй раз. Он быстро проплыл через мерцавшее облако, вылетел из него в прозрачную воду, вздрогнул, увидев пылавшие кристаллы на месте глаз. Не раздумывая - все раздумья остались над холодной водой, - он приблизился к белому лицу и кольнул его щёку остриём кинжала. Это и в самом деле был камень, с облегчением понял варвар. То, что он собирался сделать, не слишком радовало его. Он не смог бы объяснить, что, кроме чувства, похожего на суеверную жадность, стояло за этим решением. Тристанд приставил остриё кинжала во внутренний угол каменной глазницы и сильно ударил по рукояти ладонью. Лезвие треснуло до трети своей длины и разломилось на тонкие длинные иглы.
Юноше показалось, что он услышал звон сродни тому, что издаёт на морозе серебряный колокольчик. Голубой кристалл отделился от ложа и померк. Крохотная искорка, похожая на потерявшийся в тумане факел, горела в его глубине. Медленно - куда медленнее, чем должен был - он начал падать вниз. Варвар протянул руку и подхватил погасшую звезду. Сразу после этого вода вокруг него содрогнулась от неясного движения.
Тристанд выскочил на поверхность и спешно оглянулся. Ему показалось, что белые колонные дрожат мелкой дрожью, но, может быть, это была лишь вода, заливавшая его глаза, такие же синие, как и камень в его ладони. Не теряя времени, он схватил зубами обрубок кинжала, и изо всех сил принялся грести туда, где должна была быть его одежда. Он мог бы поклясться, что на чёрной воде появились низкие, похожие на круги от мелкой гальки, волны.
Обдирая колени об острый край, Тристанд заполз в тоннель. Он не стал тратить силы на то, чтобы встать: задубевшие ноги всё равно не удержали бы его, - а схватил одной рукой платье, обронив что-то из него, и на четвереньках пустился бежать по коридору. Теперь он отчётливо видел, что узоры на стенах пришли в движение и заскользили по стенам, словно пытаясь сжать проход. Несмотря на ужас, вцепившийся в его затылок, память служила варвару безотказно, отсчитывая залы, шаги и повороты. Становилось теплее, но Тристанд не чувствовал этого: холодный пот вперемешку с остатками воды покрывал его тело. Шнуры и желоба на стенах извивались всё быстрее и начинали походить на хищные живые плети. Камень под ногами варвара то пускался на ладонь, а то и две, то вдруг вспучивался буграми. Тристанд бежал на полусогнутых ногах, то и дело спотыкаясь и падая. Он растерял всю свою одежду, но крепко держал зубами оружие, а в правой ладони - добычу.
Наконец, он оказался в зале, откуда был только один путь - наверх. Тристанд видел над собой небо. Он видел, что колодец к нему стал уже и словно пульсировал. Варвар вынул изо рта кинжал и секунду раздумывал, выбирая между ним и кристаллом в другой руке. Потом он бросил нож и сунул хрустальную сливу в рот. Его зубы тут же заныли от холода, а челюсти свело судорогой. Не обращая внимания на это, Тристанд подпрыгнул и обеими руками упёрся в стены колодца. Камень выгнулся, выбитые в нём узоры рванулись в стороны - и варвар полетел вниз. Он подпрыгнул ещё раз. И ещё раз. И ещё.
Ободрав голени до кости и лишившись двух ногтей, Тристанд наконец выбрался наверх. Белый камень был обжигающе горяч. Оставляя кровавый след, варвар заскользил вниз, цепляясь, где успевал, за выступы и впадины. Купол под ним содрогался, как живой, узоры метались по нему со скоростью хлыста. В семи локтях от земли Тристанд не удержался и полетел отвесно вниз. Он упал на землю боком, задохнулся - и понял, что песок под ним тоже пришёл в движение. Варвар вскочил на ноги и бросился прочь от купола, озираясь в поисках верблюда. Испуганное животное пыталось убежать, но не могло из-за связанных ног. Юноша схватил саблю, притороченную к седлу, и одним махом разрубил верёвку. Верблюд тут же пустился бегом. Тристанд уцепился за луку и некоторое время волочился по земле, пока не сумел взгоромоздиться в седло. Он резко натянул повод и обернулся. Купол вздымался и опадал, в песке вокруг него ходили волны, словно поднятые гигантскими подземными угрями. Справа от него возвышалась красная пика колонны, которая - с ужасом понял Тристанд - начала медленно сворачиваться в спираль. Где-то рядом с ней должен был быть - или мог бы быть - Муниф.
Юноше показалось, что он услышал звон сродни тому, что издаёт на морозе серебряный колокольчик. Голубой кристалл отделился от ложа и померк. Крохотная искорка, похожая на потерявшийся в тумане факел, горела в его глубине. Медленно - куда медленнее, чем должен был - он начал падать вниз. Варвар протянул руку и подхватил погасшую звезду. Сразу после этого вода вокруг него содрогнулась от неясного движения.
Тристанд выскочил на поверхность и спешно оглянулся. Ему показалось, что белые колонные дрожат мелкой дрожью, но, может быть, это была лишь вода, заливавшая его глаза, такие же синие, как и камень в его ладони. Не теряя времени, он схватил зубами обрубок кинжала, и изо всех сил принялся грести туда, где должна была быть его одежда. Он мог бы поклясться, что на чёрной воде появились низкие, похожие на круги от мелкой гальки, волны.
Обдирая колени об острый край, Тристанд заполз в тоннель. Он не стал тратить силы на то, чтобы встать: задубевшие ноги всё равно не удержали бы его, - а схватил одной рукой платье, обронив что-то из него, и на четвереньках пустился бежать по коридору. Теперь он отчётливо видел, что узоры на стенах пришли в движение и заскользили по стенам, словно пытаясь сжать проход. Несмотря на ужас, вцепившийся в его затылок, память служила варвару безотказно, отсчитывая залы, шаги и повороты. Становилось теплее, но Тристанд не чувствовал этого: холодный пот вперемешку с остатками воды покрывал его тело. Шнуры и желоба на стенах извивались всё быстрее и начинали походить на хищные живые плети. Камень под ногами варвара то пускался на ладонь, а то и две, то вдруг вспучивался буграми. Тристанд бежал на полусогнутых ногах, то и дело спотыкаясь и падая. Он растерял всю свою одежду, но крепко держал зубами оружие, а в правой ладони - добычу.
Наконец, он оказался в зале, откуда был только один путь - наверх. Тристанд видел над собой небо. Он видел, что колодец к нему стал уже и словно пульсировал. Варвар вынул изо рта кинжал и секунду раздумывал, выбирая между ним и кристаллом в другой руке. Потом он бросил нож и сунул хрустальную сливу в рот. Его зубы тут же заныли от холода, а челюсти свело судорогой. Не обращая внимания на это, Тристанд подпрыгнул и обеими руками упёрся в стены колодца. Камень выгнулся, выбитые в нём узоры рванулись в стороны - и варвар полетел вниз. Он подпрыгнул ещё раз. И ещё раз. И ещё.
Ободрав голени до кости и лишившись двух ногтей, Тристанд наконец выбрался наверх. Белый камень был обжигающе горяч. Оставляя кровавый след, варвар заскользил вниз, цепляясь, где успевал, за выступы и впадины. Купол под ним содрогался, как живой, узоры метались по нему со скоростью хлыста. В семи локтях от земли Тристанд не удержался и полетел отвесно вниз. Он упал на землю боком, задохнулся - и понял, что песок под ним тоже пришёл в движение. Варвар вскочил на ноги и бросился прочь от купола, озираясь в поисках верблюда. Испуганное животное пыталось убежать, но не могло из-за связанных ног. Юноша схватил саблю, притороченную к седлу, и одним махом разрубил верёвку. Верблюд тут же пустился бегом. Тристанд уцепился за луку и некоторое время волочился по земле, пока не сумел взгоромоздиться в седло. Он резко натянул повод и обернулся. Купол вздымался и опадал, в песке вокруг него ходили волны, словно поднятые гигантскими подземными угрями. Справа от него возвышалась красная пика колонны, которая - с ужасом понял Тристанд - начала медленно сворачиваться в спираль. Где-то рядом с ней должен был быть - или мог бы быть - Муниф.
Разворачиваемся к спирали и бежим спасать нашего друга по несчастью которого мы сам обрекли на это самое несчастье, хоть и по не знанке
2d3: (1 + 3) = 4
Кубы хотят другого. Спасаем свою собственную задницу. Муниф сам выберется.
2d3: (3 + 2) = 5
Мы попытаемся его спасти, но так чтобы без особой мотивации, чтобы не перестараться, сдох да и похрен, это вообще планировалось как путешествие в один конец, он должен был быть готов к такому исходу, ну?
2d3: (1 + 3) = 4
>1
Сами кубы высказали свою волю.
this is what they want.
>мы сам обрекли на это самое несчастье, хоть и по не знанке
Да ладно: а чего вы ожидали, выколупывая глаза у статуи в духе Гигера?
>это вообще планировалось как путешествие в один конец, он должен был быть готов к такому исходу
Не совсем так:
В один конец собирался отец Мунифа, а сын должен был подождать положенный срок, а потом вернуться в более дружелюбный климат. Так что для него путешествие было трудным и опасным, но не безнадёжным.
Итого мы либо эпично сбегаем, либо неэпично спасаем Мунифа (два к одному).
Пожалуйя, я даже смогу совместить эти реквесты по вот этому рецепту:
Ещё пожелания?
Тристанд попытался направить верблюда к колонне. Животное ревело, выгибало шею и крутилось на месте. Варвар рванул накидку, переброшенную через седло, и накинул её на голову своего скакуна. Кое-как затянув ткань вокруг морды верблюда, юноша развернул животное в нужную сторону и, неистово нахлёстывая его, пустился к красной спирали. Верблюд бежал медленно, поминутно оступался и вертел головой. Из-под тряпки летели комья пены.
Тем временем пустыня превратилась в море. Песчаные волны в половину человеческого роста расходились от белого купола к краям долины. На дне её обнажились глыбы, ранее скрытые от взгляда. Равнина превратилась в каменный лес. И вал песка над ним рос, готовый обрушиться и погрести всё под собой.
Мунифа возле колонны не было, или Тристанд его не увидел: взгляд варвара сразу же притянула к себе воронка, закручивавшаяся вокруг каменного столба. Схлынувший песок открыл красные пирамидки, расставленные в дуги, которые повторяли движение спирали в центре. Пустыня в этом месте словно поглощала сама себя. Тристанд рванул повод и - уже без всякой мысли о товарище - пустил верблюда вскачь. Петляя между каменными глыбами, он лихорадочно озирался по сторонам и с ужасом понимал, что песчаные холмы по краям долины растут быстрее, чем он к ним приближается. Вдруг! - краем глаза он различил движение. То был верблюд Мунифа, извивавшийся на песке. Одна нога его была задрана высоко вверх и зажата в трещине между двух камней. Тристанд, рискуя свалиться, привстал в седле - и скоро заметил самого Мунифа, бегущего между обломков далеко впереди. Варвар рванул туда.
Тристанд хотел выкрикнуть имя, но не мог развести челюстей: он всё ещё держал добытый кристалл во рту, и тот, казалось, превратил его глотку лёд. Тогда, нагнав кочевника, варвар схватил того за ворот рубахи и потащил в седло. Муниф извернулся, как кошка, и с диким воплем отмахнулся кинжалом. Сталь рассекла Тристанду лицо от правой скулы и через губы. Он разжал руку - и кочевник покатился по песку. Варвар изо всех сил натянул повод, заставив верблюда осесть на задние ноги. Он чувствовал, как загустевшая от холода кровь словно нехотя сочится из глубокой раны. Несколько мгновений понадобилось Мунифу, чтобы понять, кто перед ним. Затем он бросился к верблюду, который, несмотря на удавку повода, снова начал набирать бег, и повис, уцепившись в длинную шерсть на горбе. Тристанд сорвал накидку с головы верблюда. Под градом ударов от обоих седоков обезумевшее животное пустилось изо всех сил. Они были почти у гребня, окружившего долину, когда дюны вспучились, поднялись к небу - и обрушились вниз. Там, где только что были руины Аасм-Рамиля, осталась только ровная, как стол, пустыня.
Тристанд не знал, сколько времени он провёл, похороненный под слоем песка. По счастливой случайности накидка, пропитанная верблюжьей слюной, обернулась вокруг его головы и не дала пустыне забить лёгкие. Он судорожно втягивал те крохи воздуха, которые ещё оставались. Красные и чёрные круги плыли в его глазах. Он пробовал пошевелить рукой или ногой, но огромная тяжесть придавила его члены. Когда кто-то вцепился в него и потащил наверх, Тристанд был уже без памяти.
Муниф шагал размеренно и упорно. Его лицо было мрачным. В одной руке он сжимал кинжал, а другой держал мешок, сделанный пояса. Мешок был тяжёл и пропитан кровью: в нём лежали верблюжьи сердце, печень и ломти мяса. Тристанд ступал следом. Его раны были кое-как перевязаны, а сам он был одет в то, что нашлось в перемётных сумах. Ночная пустыня была полна звуков, которые путники никогда не слышали ранее. Шорохи, похожие на вопли ярости и боли, окружали их. Тристанд старался не упасть. Кристалл за его поясом, исходил пронзительным светом, словно и не был многократно завёрнут в тряпку.
Полтора дня пути верхами превратились в четыре пешком. Когда полумёртвые и полубезумные от жажды путники вышли к стоянке кочевников, их встретили пустые палатки, нетронутые вещи - и ни одной живой души. Не было людей, не было верблюдов, и не было никаких следов.
После того, как они пришли в себя, Муниф проверил все запасы, которые удалось найти. Воды оставалось на неделю. Еды - на две. Между ними и ближайшей стоянкой хашда лежал путь в десять дней верхом.
Тем временем пустыня превратилась в море. Песчаные волны в половину человеческого роста расходились от белого купола к краям долины. На дне её обнажились глыбы, ранее скрытые от взгляда. Равнина превратилась в каменный лес. И вал песка над ним рос, готовый обрушиться и погрести всё под собой.
Мунифа возле колонны не было, или Тристанд его не увидел: взгляд варвара сразу же притянула к себе воронка, закручивавшаяся вокруг каменного столба. Схлынувший песок открыл красные пирамидки, расставленные в дуги, которые повторяли движение спирали в центре. Пустыня в этом месте словно поглощала сама себя. Тристанд рванул повод и - уже без всякой мысли о товарище - пустил верблюда вскачь. Петляя между каменными глыбами, он лихорадочно озирался по сторонам и с ужасом понимал, что песчаные холмы по краям долины растут быстрее, чем он к ним приближается. Вдруг! - краем глаза он различил движение. То был верблюд Мунифа, извивавшийся на песке. Одна нога его была задрана высоко вверх и зажата в трещине между двух камней. Тристанд, рискуя свалиться, привстал в седле - и скоро заметил самого Мунифа, бегущего между обломков далеко впереди. Варвар рванул туда.
Тристанд хотел выкрикнуть имя, но не мог развести челюстей: он всё ещё держал добытый кристалл во рту, и тот, казалось, превратил его глотку лёд. Тогда, нагнав кочевника, варвар схватил того за ворот рубахи и потащил в седло. Муниф извернулся, как кошка, и с диким воплем отмахнулся кинжалом. Сталь рассекла Тристанду лицо от правой скулы и через губы. Он разжал руку - и кочевник покатился по песку. Варвар изо всех сил натянул повод, заставив верблюда осесть на задние ноги. Он чувствовал, как загустевшая от холода кровь словно нехотя сочится из глубокой раны. Несколько мгновений понадобилось Мунифу, чтобы понять, кто перед ним. Затем он бросился к верблюду, который, несмотря на удавку повода, снова начал набирать бег, и повис, уцепившись в длинную шерсть на горбе. Тристанд сорвал накидку с головы верблюда. Под градом ударов от обоих седоков обезумевшее животное пустилось изо всех сил. Они были почти у гребня, окружившего долину, когда дюны вспучились, поднялись к небу - и обрушились вниз. Там, где только что были руины Аасм-Рамиля, осталась только ровная, как стол, пустыня.
Тристанд не знал, сколько времени он провёл, похороненный под слоем песка. По счастливой случайности накидка, пропитанная верблюжьей слюной, обернулась вокруг его головы и не дала пустыне забить лёгкие. Он судорожно втягивал те крохи воздуха, которые ещё оставались. Красные и чёрные круги плыли в его глазах. Он пробовал пошевелить рукой или ногой, но огромная тяжесть придавила его члены. Когда кто-то вцепился в него и потащил наверх, Тристанд был уже без памяти.
Муниф шагал размеренно и упорно. Его лицо было мрачным. В одной руке он сжимал кинжал, а другой держал мешок, сделанный пояса. Мешок был тяжёл и пропитан кровью: в нём лежали верблюжьи сердце, печень и ломти мяса. Тристанд ступал следом. Его раны были кое-как перевязаны, а сам он был одет в то, что нашлось в перемётных сумах. Ночная пустыня была полна звуков, которые путники никогда не слышали ранее. Шорохи, похожие на вопли ярости и боли, окружали их. Тристанд старался не упасть. Кристалл за его поясом, исходил пронзительным светом, словно и не был многократно завёрнут в тряпку.
Полтора дня пути верхами превратились в четыре пешком. Когда полумёртвые и полубезумные от жажды путники вышли к стоянке кочевников, их встретили пустые палатки, нетронутые вещи - и ни одной живой души. Не было людей, не было верблюдов, и не было никаких следов.
После того, как они пришли в себя, Муниф проверил все запасы, которые удалось найти. Воды оставалось на неделю. Еды - на две. Между ними и ближайшей стоянкой хашда лежал путь в десять дней верхом.
Это запасы на двоих? Если да, то прощаемся с Мунифом и идем в сторону колоны, ради которой мы сюда и потащились.
Как идём: в чём стоим или берём что-то с собой? Какие -нибудь ещё приготовления?
>в сторону колоны, ради которой мы сюда и потащились.
Ты имеешь в виду башню?
Требуется помощь физик-куна!
Если кристалл создает постоянное понижение температуры, то возможно ли использовать его для получения влаги из атмосферы?
А почему, собственно, и нет?
Просто если Тристанд поймет как это делать мы уменьшим расход воды, сомневаюсь что удастся нацедить достаточно конденсата на двух взрослых мужчин в пустыне. Это литров так по десять в день.
Но нужно оптимальное решение с помощью экспериментов, а моих познаний вовсе недостаточно что-бы прикинуть как использовать кристалл в подобных целях с максимальной пользой, и в отличии от Тристанда я не смогу провести эксперименты.
Так что делаем?
Кроме абстрактного намерения идти куда-нибудь, не подумав ни о чём?
Кроме абстрактного намерения идти куда-нибудь, не подумав ни о чём?
Первое пробуем получить влагу из холодного камня.
Завернутые в тряпки он должен был намокнуть.
2d3: (1 + 3) = 4
Потом поясняем Мунифу что не откажемся от выбранного пути, собираем припасы и идем к башне, если он идет с нами то хорошо если нет то не останавливаем.
2d3: (2 + 3) = 5
Надеюсь не слишком пресно?
>Надеюсь не слишком пресно?
Нет, конечно. Главное, что более-менее подробно.
Нижний слой тряпок, в котороые завёрнут камень, не намокли, а скорее замёрзли (и стали хрупкими). Но если их снять с кристалла, то они высыхают быстрее, чем успевают оттаять. После нескольких безуспешных попыток, Тристанд начинает подозревать, что тоннели над подземным озером были неспроста.
Муниф понимает, что его перспективы выжить более чем туманны, поэтому соглашается последовать за варваром.
Тристанд не уверен, какие именно мотивы руководят им: с одной стороны, юноша спас кочевнику жизнт (толт, впрочем, отплатил тем же), но при этом рон же устроил чёрт знает что в пустынном городе и мог стать причиной исчезновения остальных членов партии.
До сих пор Муниф не задавал никаких вопросов по поводу кристалла, хотя знает о нём.
Муниф понимает, что его перспективы выжить более чем туманны, поэтому соглашается последовать за варваром.
Тристанд не уверен, какие именно мотивы руководят им: с одной стороны, юноша спас кочевнику жизнт (толт, впрочем, отплатил тем же), но при этом рон же устроил чёрт знает что в пустынном городе и мог стать причиной исчезновения остальных членов партии.
До сих пор Муниф не задавал никаких вопросов по поводу кристалла, хотя знает о нём.
Если на этом этапе надо что-то уточнить (припасы, эксперименты и т.п.), то уточняйте.
Художку напишу позже.
Художку напишу позже.
Я тут попробовал сменить позицию рассказчика в качестве эксперимента: так лучше или хуже.
Пустыня здесь - как море, замёрзшее в штиль. Нет барханов, нет скал. Песок утратил цвет и стал прозрачным: можно разглядеть ногу, увязшую в нём. Далеко впереди он сливается с небом, и кажется, что горизонта нет. Единственное, что ты слышишь - это твоё собственное дыхание. Муниф идёт в пяти шагах позади, но от него не доносится ни звука. Воздух вокруг вас вязкий, как смола. Ты оглядываешься по сторонам, но не видишь ничего нового. Цепочка следов исчезает в тридцати шагах, и ты знаешь, что если вернуться по ней, то тридцать первого не будет. Вы пробовали.
Ты не знаешь, сколько времени прошло с тех пор, как вы покинули стоянку. Мутное солнце похоже на яркую луну, и ты догадываешься о смене дня и ночи только по тому, как мягкий рассеянный свет из жёлтого становится бело-голубым - и наоборот. Ты считаешь время в привалах: вы сделали восемь и спали дважды - должно быть, это третий день пути. У вас ещё хватает припасов, но вы давно уже потеряли направление.
Вы не разговариваете с тех пор, как разделились в развалинах Аасм-Рамиля. Муниф ничего не спрашивает, ты ничего не хочешь рассказать. Он знает о синем камне, но ты не знаешь о его мыслях. Когда ты сказал ему о своём намерении, он на минуту задумался, а потом коротко кивнул. Вы разделили припасы, взяли оружие - и на закате двинулись в путь. На его месте - выбирая между пустой смертью и призрачным шансом увидеть бога, - ты поступил бы так же. Но твои глаза смотрят по-твоему.
Вы устраиваете привал. Покончив со скудной трапезой, ты растягиваешься на песке: в этот раз Муниф не спит первым. Ты закрываешь глаза - и проваливаешься в глубокий сон. Когда ты просыпаешься, тебе кажется, что каменная плита упала тебе на грудь. Ты с трудом разлепляешь глаза. Несколько мгновений ты пытаешься понять, что произошло, потом вскакиваешь на ноги, выхватив кинжал, который всегда кладёшь рядом, из ножен. Вокруг тебя медленно крутится багрово-чёрное марево. В нём, словно под водой, переливаются странные гулкие звуки. Ты не видишь ничего дальше вытянутой руки. Тебе кажется, что в тумане ты различаешь ломаные тени. Твой мешок и сабля лежат там, где ты их оставил. Мунифа рядом нет.
Пустыня здесь - как море, замёрзшее в штиль. Нет барханов, нет скал. Песок утратил цвет и стал прозрачным: можно разглядеть ногу, увязшую в нём. Далеко впереди он сливается с небом, и кажется, что горизонта нет. Единственное, что ты слышишь - это твоё собственное дыхание. Муниф идёт в пяти шагах позади, но от него не доносится ни звука. Воздух вокруг вас вязкий, как смола. Ты оглядываешься по сторонам, но не видишь ничего нового. Цепочка следов исчезает в тридцати шагах, и ты знаешь, что если вернуться по ней, то тридцать первого не будет. Вы пробовали.
Ты не знаешь, сколько времени прошло с тех пор, как вы покинули стоянку. Мутное солнце похоже на яркую луну, и ты догадываешься о смене дня и ночи только по тому, как мягкий рассеянный свет из жёлтого становится бело-голубым - и наоборот. Ты считаешь время в привалах: вы сделали восемь и спали дважды - должно быть, это третий день пути. У вас ещё хватает припасов, но вы давно уже потеряли направление.
Вы не разговариваете с тех пор, как разделились в развалинах Аасм-Рамиля. Муниф ничего не спрашивает, ты ничего не хочешь рассказать. Он знает о синем камне, но ты не знаешь о его мыслях. Когда ты сказал ему о своём намерении, он на минуту задумался, а потом коротко кивнул. Вы разделили припасы, взяли оружие - и на закате двинулись в путь. На его месте - выбирая между пустой смертью и призрачным шансом увидеть бога, - ты поступил бы так же. Но твои глаза смотрят по-твоему.
Вы устраиваете привал. Покончив со скудной трапезой, ты растягиваешься на песке: в этот раз Муниф не спит первым. Ты закрываешь глаза - и проваливаешься в глубокий сон. Когда ты просыпаешься, тебе кажется, что каменная плита упала тебе на грудь. Ты с трудом разлепляешь глаза. Несколько мгновений ты пытаешься понять, что произошло, потом вскакиваешь на ноги, выхватив кинжал, который всегда кладёшь рядом, из ножен. Вокруг тебя медленно крутится багрово-чёрное марево. В нём, словно под водой, переливаются странные гулкие звуки. Ты не видишь ничего дальше вытянутой руки. Тебе кажется, что в тумане ты различаешь ломаные тени. Твой мешок и сабля лежат там, где ты их оставил. Мунифа рядом нет.
Лучше от третьего лица, чтобы можно было потом скомпоновать в самостоятельную повесть.
Так вот как пишут говнофэнтази!
Ну что ж, признаем очевидное: игра не взлетела.
Думаю, я слишком увлёкся текстом, не смог поддерживать интересный для такого формата темп и слажал с осмысленными выборами. Печально, но бывает.
Развязку похода к Башне я, наверное, допишу, но позже: план у меня есть, но надо поймать музу за хвост.
Тем временем готов услышать обратную связь.
Спасибо всем, кто поучаствовал.
Думаю, я слишком увлёкся текстом, не смог поддерживать интересный для такого формата темп и слажал с осмысленными выборами. Печально, но бывает.
Развязку похода к Башне я, наверное, допишу, но позже: план у меня есть, но надо поймать музу за хвост.
Тем временем готов услышать обратную связь.
Спасибо всем, кто поучаствовал.
Не расстраивайся, ты мог просто не угадать с аудиторией.
Нисколько не расстраиваюсь: опыт есть опыт.
Чёрная Башня не была чёрной. Её стена у поверхности казалась прозрачной: такой же, как и песок вокруг. Лишь в глубине сгущался зеленовато-чёрный мрак.
В тридцати шагах от неё крутилась буря. Тристанд стоял у самого края: там, где невидимая граница, словно проведённая ножом, отделяла бесцветное безмолвие от тёмно-красной мути. Время от времени багровая плеть хватала его за одежду и норовила затянуть назад.
Тристанд не знал, обманывают ли его глаза, или на самом деле так и есть, но ему казалось, что башня расширяется к вершине, словно клин, чьё остриё уходит глубоко под землю. Холодная жила в его груди разрослась, заняла всё место и жадно задрожала.
На Чёрной Башне не было имён. Вокруг неё были разбросаны останки, как будто сброшенные с лодок и утонувшие в песке. Их было много, и они словно парили на разной глубине, погружаясь на невидимое дно. На миг Тристанду показалось, что он различает кого-то, кого знал, но может быть, то был лишь мо'рок.
Наконец он заставил себя шагнуть вперёд. Варвар боялся, что песок схватит его за ноги и проглотит с головой, но так не случилось. Медленно и осторожно, словно во сне ступая по обледенелым скалам, Тристанд приблизился к башне. Она возвышалась и нависала над ним, подавляя мысли и чувства. Ему хотелось лечь и больше не вставать. Ему хотелось наблюдать за тем, как пустыня сомкнётся над ним, и как останется далеко вверху маленький бесцветный круг, вырезанный в багровом шёлке. Но холод в груди стал яростным и потерял терпение. Тристанду показалось, что болота Бээд Маар заполняют его жилы. И то, что теперь ожило внутри него, требовало двигаться, оно повелевало действовать.
Тристанд не видел входа в башню и не замечал выступов, за которые можно было бы уцепиться. Вся стена была как будто выточена из одного куска слюды. Неловко переставляя ноги, он пошёл в обход, но очень скоро потерялся, и не мог понять, как долго и в какую сторону идёт. Ему казалось, что несколько раз он поворачивал обратно, и что, наверное, всего лишь топчется на месте. Меж тем в груди его творилось что-то страшное. Поддавшись панике, вслепую, не разбирая, что он делает, Тристанд ударил башню. На миг кулак упёрся в твёрдое. А потом с коротким хрустом прозрачная поверхность проломилась - и варвар провалился внутрь.
Он падал бесконечно долго, и вокруг него в зелёной тьме сплетались яростные вихри. Он был не нужен и отброшен, как пустая скорлупа. Но он был жив, как кот, забившийся под лавку, пока хозяева дерутся с гостем. И он был странно счастлив: в его груди не оставалось холода - там только билось тёплое, привычное, родное сердце.
Но вдруг настала тишина. Как будто два бойца сошлись в захвате, и только случай разрешит, кто победит, а кто умрёт. И некто бесконечно непонятный и безликий обратил свой взор к Тристанду. То были не слова, не звуки и не образы. То был поток чего-то из-за грани бытия. Тристанд забился в ужасе, теряя разум...
За время своей жизни в Шамрамиле Тристанд столкнулся со многим непонятным для него. Но если выбирать, то самым удивительным, пожалуй, было то, сколько богов здесь почитали. Свой бог был у всего: у каждого зверя, у каждого ремесла и каждого имени. И зачастую даже не один. Для варвара все они были лишними. Народ Тристанда признавал лишь шестерых, а почитал и вовсе одного. Зачем давать в избытке имена тому, что не зависит от тебя? Вера варваров была проста и понятна, их легенды и сказки хранили жизнь такой, какой она была, есть и будет. И пусть Перстан всегда победит, а Фархайм всегда проиграет, каждый с младенчества знает цену этой победы. Но самым важным в этих сказаниях было то, что запоминались они сами собой.
Тристанд забился в ужасе, теряя разум. Он не мог понять, что происходит. Он чувствовал, как тьма обволокла его и начала стирать из жизни. И в этот миг другой Тристанд - совсем малютка - вдруг вздрогнул, просыпаясь у огня, и услыхал, как мать поёт рассказ о боге, победившем неизвестность. Как? Он дал ей имя.
И юноша во тьме назвал ступени.
И выросли они из пустоты.
И каменные стены взнялись вверх.
И факел трепетал в одной его руке.
Другой держал он меч, похожий на звезду.
И где-то далеко внизу его ждал Зверь.
И бились они долго: в небе и на скалах.
И оба были ранены.
И, истекая кровью, свой меч вонзил герой.
Предсмертный хрип пришёл ответом.
И сломана была упавшая звезда...
Тристанд открыл глаза и уставился вверх, ничего не видя. Над ним было бездонное, выжженное небо пустыни. Он лежал на спине, прикованный к песку небывалой тяжестью. У него едва получалось дышать.
Когда он наконец смог повернуть голову набок, то увидел Мунифа, сидевшего в нескольких шагах, скрестившего ноги и медленно перебиравшего нанизанные на нитку бусы. Муниф открыл глаза и посмотрел на Тристанда.
- Ты был там? - спросил он.
Тристанд моргнул.
- Я видел отца, - сказал Муниф и улыбнулся. - Он был счастлив.
Тристанд подумал о том, что они были в совсем разных местах, но не стал ничего говорить. Он и сам не понимал, что с ним случилось, и вряд ли смог бы объяснить это другому.
Они оказались там же, где устроили последний привал. От красной бури не осталось и следа, а ночью на небе вдруг показались звёзды.
- Кхадим Ард отпускает нас, - сказал Муниф. Умиротворение в его глазах сменилось надеждой.
Тристанду едва хватало сил, чтобы сидеть. Он спросил:
- Куда нам идти отсюда?
Муниф задумался и посмотрел на звёзды. Он долго что-то мерил пальцами и бормотал, а потом сказал неуверенно:
- На востоке должно быть море. Ближе, чем наш лагерь.
Тристанд кивнул.
- Тогда пойдём туда.
В тридцати шагах от неё крутилась буря. Тристанд стоял у самого края: там, где невидимая граница, словно проведённая ножом, отделяла бесцветное безмолвие от тёмно-красной мути. Время от времени багровая плеть хватала его за одежду и норовила затянуть назад.
Тристанд не знал, обманывают ли его глаза, или на самом деле так и есть, но ему казалось, что башня расширяется к вершине, словно клин, чьё остриё уходит глубоко под землю. Холодная жила в его груди разрослась, заняла всё место и жадно задрожала.
На Чёрной Башне не было имён. Вокруг неё были разбросаны останки, как будто сброшенные с лодок и утонувшие в песке. Их было много, и они словно парили на разной глубине, погружаясь на невидимое дно. На миг Тристанду показалось, что он различает кого-то, кого знал, но может быть, то был лишь мо'рок.
Наконец он заставил себя шагнуть вперёд. Варвар боялся, что песок схватит его за ноги и проглотит с головой, но так не случилось. Медленно и осторожно, словно во сне ступая по обледенелым скалам, Тристанд приблизился к башне. Она возвышалась и нависала над ним, подавляя мысли и чувства. Ему хотелось лечь и больше не вставать. Ему хотелось наблюдать за тем, как пустыня сомкнётся над ним, и как останется далеко вверху маленький бесцветный круг, вырезанный в багровом шёлке. Но холод в груди стал яростным и потерял терпение. Тристанду показалось, что болота Бээд Маар заполняют его жилы. И то, что теперь ожило внутри него, требовало двигаться, оно повелевало действовать.
Тристанд не видел входа в башню и не замечал выступов, за которые можно было бы уцепиться. Вся стена была как будто выточена из одного куска слюды. Неловко переставляя ноги, он пошёл в обход, но очень скоро потерялся, и не мог понять, как долго и в какую сторону идёт. Ему казалось, что несколько раз он поворачивал обратно, и что, наверное, всего лишь топчется на месте. Меж тем в груди его творилось что-то страшное. Поддавшись панике, вслепую, не разбирая, что он делает, Тристанд ударил башню. На миг кулак упёрся в твёрдое. А потом с коротким хрустом прозрачная поверхность проломилась - и варвар провалился внутрь.
Он падал бесконечно долго, и вокруг него в зелёной тьме сплетались яростные вихри. Он был не нужен и отброшен, как пустая скорлупа. Но он был жив, как кот, забившийся под лавку, пока хозяева дерутся с гостем. И он был странно счастлив: в его груди не оставалось холода - там только билось тёплое, привычное, родное сердце.
Но вдруг настала тишина. Как будто два бойца сошлись в захвате, и только случай разрешит, кто победит, а кто умрёт. И некто бесконечно непонятный и безликий обратил свой взор к Тристанду. То были не слова, не звуки и не образы. То был поток чего-то из-за грани бытия. Тристанд забился в ужасе, теряя разум...
За время своей жизни в Шамрамиле Тристанд столкнулся со многим непонятным для него. Но если выбирать, то самым удивительным, пожалуй, было то, сколько богов здесь почитали. Свой бог был у всего: у каждого зверя, у каждого ремесла и каждого имени. И зачастую даже не один. Для варвара все они были лишними. Народ Тристанда признавал лишь шестерых, а почитал и вовсе одного. Зачем давать в избытке имена тому, что не зависит от тебя? Вера варваров была проста и понятна, их легенды и сказки хранили жизнь такой, какой она была, есть и будет. И пусть Перстан всегда победит, а Фархайм всегда проиграет, каждый с младенчества знает цену этой победы. Но самым важным в этих сказаниях было то, что запоминались они сами собой.
Тристанд забился в ужасе, теряя разум. Он не мог понять, что происходит. Он чувствовал, как тьма обволокла его и начала стирать из жизни. И в этот миг другой Тристанд - совсем малютка - вдруг вздрогнул, просыпаясь у огня, и услыхал, как мать поёт рассказ о боге, победившем неизвестность. Как? Он дал ей имя.
И юноша во тьме назвал ступени.
И выросли они из пустоты.
И каменные стены взнялись вверх.
И факел трепетал в одной его руке.
Другой держал он меч, похожий на звезду.
И где-то далеко внизу его ждал Зверь.
И бились они долго: в небе и на скалах.
И оба были ранены.
И, истекая кровью, свой меч вонзил герой.
Предсмертный хрип пришёл ответом.
И сломана была упавшая звезда...
Тристанд открыл глаза и уставился вверх, ничего не видя. Над ним было бездонное, выжженное небо пустыни. Он лежал на спине, прикованный к песку небывалой тяжестью. У него едва получалось дышать.
Когда он наконец смог повернуть голову набок, то увидел Мунифа, сидевшего в нескольких шагах, скрестившего ноги и медленно перебиравшего нанизанные на нитку бусы. Муниф открыл глаза и посмотрел на Тристанда.
- Ты был там? - спросил он.
Тристанд моргнул.
- Я видел отца, - сказал Муниф и улыбнулся. - Он был счастлив.
Тристанд подумал о том, что они были в совсем разных местах, но не стал ничего говорить. Он и сам не понимал, что с ним случилось, и вряд ли смог бы объяснить это другому.
Они оказались там же, где устроили последний привал. От красной бури не осталось и следа, а ночью на небе вдруг показались звёзды.
- Кхадим Ард отпускает нас, - сказал Муниф. Умиротворение в его глазах сменилось надеждой.
Тристанду едва хватало сил, чтобы сидеть. Он спросил:
- Куда нам идти отсюда?
Муниф задумался и посмотрел на звёзды. Он долго что-то мерил пальцами и бормотал, а потом сказал неуверенно:
- На востоке должно быть море. Ближе, чем наш лагерь.
Тристанд кивнул.
- Тогда пойдём туда.
Гариб Шамали не любил этих мест. И не он один. Здешние воды считались проклятыми из-за близости к ним Кхадим Арда. Было это правдой, или нет, но корабли пропадали здесь чаще, чем в любом другом месте у побережья Шамрамиля. Правда, то были в основном пиратские корабли, а кто считает пропавших без вести разбойников?
Корабль Шамали третий день стоял на якоре. Поход был с самого начала неудачным, и от команды оставалась только половина, а от парусов - сплошные лоскуты. Гариб ещё удерживал порядок, но с каждым часом это становилось всё труднее. В который раз он проклял день, когда сгорел его корабль со всей командой и товаром. Им началась пора невзгод, которая не завершилась до сих пор. Он был торговцем - стал пиратом, ходил на север - а сейчас на юг, имел три мачты - а теперь одну...
- Там человек! - вдруг прокричал дозорный.
Гариб оторвался от своих мыслей и перешёл на правый борт. Поначалу он не увидел ничего. Потом - и правда - в полосе прибоя показался человек. Шамали долго всматривался, пытаясь определить, кто это и зачем он здесь. Ровное, как стол море, не предвещало засады, а стрелами с берега до корабля было не достать.
- Спустите лодку, - приказал он наконец.
Матросы угрюмо переглянулись.
- Он пришёл из Кхадим Арда, - сказал, наконец, один.
- Он проклятый, - поддержал его другой.
Остальные согласно закивали, поднялся гвалт.
Шамали резко свистнул.
- Если он не человек, то не берите его в лодку. А если человек, то или что-то знает, или чего-то стоит, - он сурово оглядел сброд, стоявший перед ним. - Вы хотели наживы - вот вам нажива. Какой дурак попрётся в пустыню без каравана и добра? Или хотите сидеть здесь ещё месяц, а после драться за бараньи потроха?
Матросы загудели, потоптались и принялись нехотя спускать лодку.
Конечно, Гариб врал. Он был в таком же смятении, как и остальные, и так же гадал, кто этот человек, и что он может делать в этих лишённых жизни местах. А ещё он знал, чем закончится дело, если этот несчастный окажется не тем, за кого Шамали его выдал. Поэтому, пока лодка медленно шла к берегу, он лениво и спокойно спустился в трюм к своему сундуку и там поспешно натянул под рубаху мелкого плетения кольчугу.
- Ты! - рявкнул Шамали, когда рассмотрел человека, которого матросы втянули на палубу. Он был замотан в лохмотья, смертельно худ и сильно обожжён. Но глаза, эти пронзительно-синие глаза Гариб не мог не узнать.
- Из всех мертвецов на свете мне попался ты?! - пират рванул саблю из ножен.
Тристанд стоял, опустив руки и безразлично глядел на Шамали.
- Я думал, в тот день это была судьба... - Остриё сабли упёрлось в тряпку, покрывавшую шею варвара, - А это был ты.
Юноша медленно обвёл глазами матросов, стоявших полукругом. Потом он посмотрел на Шамали. Потом он поднял руку - и что-то маленькое и блестящее упало на доски между ними. Матросы заволновались. Гариб сделал шаг назад и скосил глаза так, чтобы хоть мельком рассмотреть, что это было. На палубе лежал сапфир. Не самый большой из тех, что видел Шамали, но поразительно богатый цветом и словно бы светившийся изнутри.
- Вот твоя судьба, - сказал Тристанд, с трудом шевеля запёкшимися губами.
Гариб расхохотался.
- И всё? Ну нет, судьбе сегодня надо быть щедрее. Где остальное?
Матросы одобряюще загудели. Гариб был на коне, он поймал удачу за хвост.
Тристанд молчал, пока не стихли голоса.
- Остальное там, куда ты идти не захочешь, - сказал он.
- Ты плохо меня знаешь, - оскалился Гариб.
- Тогда возьми лопату и копай в пустыне, - с этими словами Тристанд поднял руку и отпихнул саблю, парившую у груди.
Гариб крутнул рукой - и лезвие вспороло щёку юноши. С большим разрывом выступила кровь. Тристанд не вздрогнул.
- Ты забрал у меня корабль, забрал товар, забрал имя, - сощурился Гариб. - Я вскрою тебе горло, северянин, и брошу за борт, если...
- Ты лишил меня дома, - перебил его Тристанд, и его голос, отстранённый до сих пор, стал похож на рычание. - И за борт ты отправишься вместе со мной.
Тишина повисла над палубой. Мысли в голове Шамали мелькали со скоростью молний, но прежде, чем он решился, варвар сказал по-прежнему бесстрастно и устало:
- Ты хочешь корабль? Я добуду тебе корабль. А пока я хочу воды, еды и место спать.
Корабль Шамали третий день стоял на якоре. Поход был с самого начала неудачным, и от команды оставалась только половина, а от парусов - сплошные лоскуты. Гариб ещё удерживал порядок, но с каждым часом это становилось всё труднее. В который раз он проклял день, когда сгорел его корабль со всей командой и товаром. Им началась пора невзгод, которая не завершилась до сих пор. Он был торговцем - стал пиратом, ходил на север - а сейчас на юг, имел три мачты - а теперь одну...
- Там человек! - вдруг прокричал дозорный.
Гариб оторвался от своих мыслей и перешёл на правый борт. Поначалу он не увидел ничего. Потом - и правда - в полосе прибоя показался человек. Шамали долго всматривался, пытаясь определить, кто это и зачем он здесь. Ровное, как стол море, не предвещало засады, а стрелами с берега до корабля было не достать.
- Спустите лодку, - приказал он наконец.
Матросы угрюмо переглянулись.
- Он пришёл из Кхадим Арда, - сказал, наконец, один.
- Он проклятый, - поддержал его другой.
Остальные согласно закивали, поднялся гвалт.
Шамали резко свистнул.
- Если он не человек, то не берите его в лодку. А если человек, то или что-то знает, или чего-то стоит, - он сурово оглядел сброд, стоявший перед ним. - Вы хотели наживы - вот вам нажива. Какой дурак попрётся в пустыню без каравана и добра? Или хотите сидеть здесь ещё месяц, а после драться за бараньи потроха?
Матросы загудели, потоптались и принялись нехотя спускать лодку.
Конечно, Гариб врал. Он был в таком же смятении, как и остальные, и так же гадал, кто этот человек, и что он может делать в этих лишённых жизни местах. А ещё он знал, чем закончится дело, если этот несчастный окажется не тем, за кого Шамали его выдал. Поэтому, пока лодка медленно шла к берегу, он лениво и спокойно спустился в трюм к своему сундуку и там поспешно натянул под рубаху мелкого плетения кольчугу.
- Ты! - рявкнул Шамали, когда рассмотрел человека, которого матросы втянули на палубу. Он был замотан в лохмотья, смертельно худ и сильно обожжён. Но глаза, эти пронзительно-синие глаза Гариб не мог не узнать.
- Из всех мертвецов на свете мне попался ты?! - пират рванул саблю из ножен.
Тристанд стоял, опустив руки и безразлично глядел на Шамали.
- Я думал, в тот день это была судьба... - Остриё сабли упёрлось в тряпку, покрывавшую шею варвара, - А это был ты.
Юноша медленно обвёл глазами матросов, стоявших полукругом. Потом он посмотрел на Шамали. Потом он поднял руку - и что-то маленькое и блестящее упало на доски между ними. Матросы заволновались. Гариб сделал шаг назад и скосил глаза так, чтобы хоть мельком рассмотреть, что это было. На палубе лежал сапфир. Не самый большой из тех, что видел Шамали, но поразительно богатый цветом и словно бы светившийся изнутри.
- Вот твоя судьба, - сказал Тристанд, с трудом шевеля запёкшимися губами.
Гариб расхохотался.
- И всё? Ну нет, судьбе сегодня надо быть щедрее. Где остальное?
Матросы одобряюще загудели. Гариб был на коне, он поймал удачу за хвост.
Тристанд молчал, пока не стихли голоса.
- Остальное там, куда ты идти не захочешь, - сказал он.
- Ты плохо меня знаешь, - оскалился Гариб.
- Тогда возьми лопату и копай в пустыне, - с этими словами Тристанд поднял руку и отпихнул саблю, парившую у груди.
Гариб крутнул рукой - и лезвие вспороло щёку юноши. С большим разрывом выступила кровь. Тристанд не вздрогнул.
- Ты забрал у меня корабль, забрал товар, забрал имя, - сощурился Гариб. - Я вскрою тебе горло, северянин, и брошу за борт, если...
- Ты лишил меня дома, - перебил его Тристанд, и его голос, отстранённый до сих пор, стал похож на рычание. - И за борт ты отправишься вместе со мной.
Тишина повисла над палубой. Мысли в голове Шамали мелькали со скоростью молний, но прежде, чем он решился, варвар сказал по-прежнему бесстрастно и устало:
- Ты хочешь корабль? Я добуду тебе корабль. А пока я хочу воды, еды и место спать.
Всё.
Теперь всё.
Теперь всё.
Слушай, а создай тред на издаче. Тебя интересно читать.
Я там был, мне не понравилось.
Да и выкладывать туда мне нечего.
А не хотел бы игру поводить? Мой слог не так хорош, как твой. С меня система и сюжет, а с тебя написание паст.
Дакотапидар, нахуй иди.
Я вообще не играю в дакоту, я совершенно другой анон и хотел сделать игру про космос
А мог в Дакоту играть.
Прости, но меня потянуло на космо оперу, так что я пожалуй откажусь и пошлю дакоту нахуй
Если только нечастые длиннопосты, не являющиеся пересказом игровых событий. Т.е. творчество "по мотивам". Но это, подозреваю, тебя не устроит.
А вообще распиши, если есть желание, идею подробнее. Мало ли.
Идея состоит в том, что у игры будет 2 мастера: Я, отвечающий за сюжет, систему и наполнение мира и Ты, отвечающий за тот же сюжет и написание постов рельс для игроков. Игра мультик, тематика сай фай. Т.е. я буду описывать как выглядит все, мы это согласовываем и ты пишешь пост.
Привели, пожалуйста примитивный пример на пальцах, без расписываний. Например так:
1. Игроки делают запросы и кидают кубы.
2. Ты пишешь им, что получилось.
3. Когда набирается Х событий, ты делаешь делаешь выжимку и сбрасываешь её мне.
4. Мы обсуждаем, как подать факты и какое сделать продолжение.
5. Я пишу длиннопост. Все ждут.
Вот в таком духе, чтобы я точно понял, что ты имеешь в виду. И главное - с каким материалом мне надо будет иметь дело: сколько фактов, сколько отсебятины, сколько твоих идей.
>>>542660
>Спустя годы выходит длиннопост "ты пидор".
>Спустя годы выходит длиннопост "ты пидор".
Все так как ты расписал, но я хотел от тебя еще и разные описания событий. Например: прилет на планету, встреча аборигенов, крушение корабля.
Мир будет описан по минимуму, самое главное. Т.е. быт, история, тоже минимум, технологии. Отсебятина очень даже приветствуется, как от игроков, так и от тебя.
Я не уверен, что это хорошая идея. В конце концов, это твой мир, и лучше, если ты будешь оперативно реагировать на то, что в нём происходит, не дожидаясь кого-то. Да и потом, текст не делает игру. Так что пили свой тред и сбрось сюда ссылку: я загляну на огонёк и, может быть, наваяю что-нибудь, но лучше тебе самому начинать и выигрывать.
- Так значит, на Севере снова война? - спросил Альмакши' и, не дожидаясь ответа, покачал головой, - Ва, ва, милостивый Ра'хим-Ла, и отчего этим варварам не жить спокойно?..
Его собеседник отпил из кубка:
- Спокойная жизнь для них хуже смерти: им скучно. Порой им так скучно, что отец бьётся с сыном за скот, которым они вместе владеют.
На гладком лице Альмакши изобразилось самое искреннее из всех фальшивых удивлений. Он поцокал языком.
- Варвары, - пожал плечами его гость.
В большом зале, где происходил разговор, было хорошо и прохладно. Ряд колонн, увенчанных арками, отделял его от террасы и сада, и тени пальм лениво шевелились на мраморном полу. Толстый Альмакши сидел на низкой кушетке, подобрав под себя ноги. По правую руку от него стоял столик с кофейником, по левую - большой, в половину человеческого роста, сосуд для курения (хотя евнух не любил ни того, ни другого). Против него и чуть в стороне - так, чтобы гость мог разделить внимание между хозяином дома и садом - полулежал на подушках Гари'б Шамали'. Он был высокий мускулистый мужчина с тёмной, почти коричневой кожей, хищным крючковатым носом и короткой чёрной бородой, остриженной в клин. В его правое ухо была вдета золотая серьга, а нижней части левого не было.
- Вознесём же хвалу за то, что из опасного путешествия мой господин Гариб вернулся целым, невредимым и безбедным, - улыбнулся Альмакши и сложил руки перед грудью. Шамали согласно наклонил голову и прикрыл глаза.
Они беседовали уже давно - но не более, чем того требовал обычай, - и теперь настало время перейти к делу. Альмакши хлопнул в ладоши: двери в стене напротив террасы открылись, и вошли двое низкорослых иссиня-чёрных слуг. Один поднёс хозяину инструменты для письма, а другой выбежал в сад и оттуда, немного погодя, в зал вступила вереница людей, закованных в колодки и посаженных на одну цепь. Их было три десятка, все они были мужчины, и все - молоды: едва ли кому-то минуло шестнадцать. Погонщики, сопровождавшие процессию, быстро, но без суеты расставили пленников в ряд так широко, как позволяла цепь, и встали позади.
Альмакши бегло осмотрел юношей и остался доволен.
- Товары моего господина Гариба как всегда приятно удивляют, - сладко улыбнулся он.
Шамали усмехнулся, довольный собой. Его добыча и впрямь была выдающейся: где ещё на Юге найдёшь таких невольников? На цепи были белые, красные, жёлтые, русые, рыжие, чёрные, стройные, крепкие, тощие - весь Север был на этой цепи. Альмакши проворно для своего сложения поднялся на ноги и медленно пошёл вдоль ряда рабов. Под его пристальным взглядом чёрные слуги осмотрели и ощупали каждого невольника: проверили зубы, глаза и уши, пальцы на ногах и руках, заставили приседать и подпрыгивать, глубоко дышать и говорить. Тем из них, кто упрямился, помогли передумать погонщики.
Наконец, исчеркав три восковые таблички, Альмакши вернулся на кушетку и улыбнулся Шамали ещё слаще. Его слуги тем временем разделились: один быстрым шагом удалился в покои, а другой начал сдёргивать с пленников короткие холщовые штаны, служившие им единственной одеждой. От испуга юноши стали приседать, насколько позволяла цепь, и открывали рты - это зрелище всегда веселило Гариба, и он захохотал. Альмакши поддержал гостя учтивым смешком. Вскоре - с медным тазом, полным воды, и двумя отрезами ткани - вернулся первый слуга. Вооружившись мокрыми тряпками, оба чернокожих присели на корточки и принялись ловко обтирать невольников в паху. Мальчишки задёргались, отставляя голые зады, но Гариб дал знак - и погонщики одного за другим стали поднимать их за колодки, наступив перед тем сапогом на ступню. Растянутые таким образом, пленники успокаивались и оставались неподвижны. Так продолжалось некоторое время, пока - вдруг - слуга, наклонившийся к очередному невольнику, не отлетел прочь, отброшенный ударом ноги. Падая, он зацепил таз, тот перевернулся и загрохотал, вода разлетелась по каменному полу. Альмакши от неожиданности вздрогнул и высоко ахнул, а Гариб приподнялся на вытянутой руке. Но погонщики уже вздёрнули в воздух того, кто устроил этот маленький и бессмысленный бунт. То был угрюмый юнец, ничем, на первый взгляд, не отличавшийся от других. Впрочем, теперь, когда он болтался без опоры и яростно махал ногами, пытаясь лягнуть своих тюремщиков и рискуя сломать себе шею, стали видны жгуты мускулов, слишком толстые для мальчишки его возраста. Он шипел, как масло, брошенное на раскалённую сталь, его голубые глаза отливали яростной синевой, меж сцепленных зубов выступила пена, а чёрные волосы, разорвав хлипкую тесьму, разметалась по лицу. Двое крепких мужчин с видимым трудом удерживали плясавшую колодку. За то время, которое понадобилось, чтобы пленник задохнулся и обессилел, чёрные слуги успели собрать воду, разлитую по залу, заново наполнить таз и закончить с остальными невольниками. Наконец бунтарь захлебнулся, закашлялся и повис, однако всё ещё слабо дёргая ногами. Погонщики аккуратно поставили его на пол и тут же зажали ступни юноши. Старший среди них быстро подошёл к пленнику и с оттяжкой ударил его в живот. Затем ещё раз. И ещё. Юноша скорчился и окончательно обмяк. Чёрные слуги принялись за дело.
- Однако, что за дикого зверя привёз мой господин Гариб? - с оживлением воскликнул Альмакши.
Шамали, вновь откинувшись на подушки, небрежно хмыкнул:
- Да, это и правда зверь. Поверит ли любезный Альмакши, что он едва не проделал дыру в моём корабле - и это посреди моря, в двух днях пути от берега.
- О! - всплеснул руками Альмакши. - Неужели он надеялся вернуться назад вплавь?
- Нет, ибо он не озаботился тем, чтобы снять с себя цепь, - Гариб большим глотком осушил кубок. - Он надеялся утопить меня.
Альмакши закатил глаза в изумлении.
- Но пусть это не тревожит любезного Альмакши: я слыхал, почтенный Мутаваха'ш ищет нового бойца для своей арены - ему этот зверь наверняка придётся по нраву.
- Если только моему господину Гарибу будет угодно, - склонил голову Альмакши, - То и я бы мог извлечь немало пользы из его зверька...
Тут он хитро стрельнул глазами.
- ...если, конечно, удастся устроить его дикий нрав в подходящем ложе.
Хозяин и гость обменялись улыбками, как люди, знающие всем известный секрет, о котором не стоит говорить вслух.
- Как пожелает любезный Альмакши, - ответил Гариб.
Альмакши хлопнул в ладоши - на этот раз дважды, - и из неприметной двери в глубине зала выскользнула невысокая фигура, закутанная в тёмную ткань. Мелкими быстрыми шажками она приблизились к хозяину дома. тот указал на ряд пленников и тихо что-то сказал. Фигура - теперь можно было разобрать, что это женщина, - подошла к первому юноше на цепи, и ухватила его за мужскую гордость. Юноша вздрогнул, икнул и шатнулся назад, но погонщик уже стоял за его спиной. В несколько быстрых движений женщина привела силу невольника к расцвету, а затем отошла на шаг и внимательно, со всех сторон осмотрела то, что предстало перед ней. Затем, покачав, пошлёпав и постучав по налитому кровью цветку, она обернулась к Альмакши и составила из пальцев рук условный жест. Альмакши кивнул и сделал пометку на восковой дощечке.
Когда очередь дошла до усмирённого бунтаря, лицо его было красным от шеи до самых волос. Но то была не краска смущения, как у прочих - то была краска ярости. Вены шнурами вспухли на висках и руках невольника, его тяжёлое дыхание было слышно в десяти шагах. Погонщики загодя поставили его на колени и прижали к полу, но всё равно в этом скованном по рукам и ногам мальчишке было что-то, вселявшее страх.
- Милостивый Рахим-Ла, будет жаль, если зверёк отправится в Долину Теней прямо сейчас, - вполголоса, как будто сам себе сказал Альмакши.
- Это будет самая глупая смерть от женской руки, - фыркнул Гариб.