Целовался взасос с двоюродной сестренкой, мял ей титюни под одеждой (тут она уже пыталась оттолкнуть). Но мы были большие уже, нам было 19 и 20.
Вы слишком большие...
Я раньше не знал, что с ней засасываться можно :c
Пробовать надо все и всегда, анончик, в любом возрасте...
ебались с двоюродной сестрой с 7 до 14 ти лет, оба ровесники
Подробнее, моар историй, как развел и т.д.
Нет, я бы не няшился со своей сестрой, потому что она жирное уебище
Справедливо.
Моя тян рассказывала как в детстве сосалась со своей сестрой, такие дела
Предыстория
Дело было в далеком 2006. Жил я тогда в небольшом уютном закоулке Питера – Авиагородке. Ну, знаете, такой обособленный от остального города райончик, в который можно попасть, съехав с Пулковки в сторону аэропорта. Полтора дома, пара магазинов, деревья и все такое. Очень милое место.
На то время мне 16 лет, я был молод, весел, полон сил и задора жить. Обитал я в небольшой двушке на третьем этаже не очень старого дома вместе с предками и младшей сестрой. Тогда нашу семью можно было считать идеальной… Не буду подробно рассказывать о родаках – паста посвящается мне и моей сетренке only. Даже сейчас, набивая этот текст, я кристально ясно помню день, когда сестренку принесли из роддома, а ведь мне было всего два года тогда.
1993-1997
Когда она родилась, родители поставили ее кроватку рядом с моей (к слову, мы спали вчетвером в одной комнате), и маленький я наблюдал за сестрой, не в состоянии поверить, что она моя родная кровь и плоть. Мы всегда были вместе. Я каждый день играл с ней, когда возвращался из детсада – когда сестра научилась ходить, то стала вечерами встречать меня в прихожей. Я очень ждал выходных, чтобы побыть с ней подольше.
Шло время. Для меня начался новый этап в жизни – школа. Как же я ненавидел это время. Еще бы, ведь я был худым дрищем, притом класса со второго начал носить очки. И да, стричься я тоже не любил, но был чистоплотным и регулярно чистил зубы, что, впрочем, не мешало другим детям считать меня каким-то отбросом. Конечно, все это не сразу началось, а лишь тогда, когда я не смог вовремя наладить контакт с одноклассниками. В детском саду я больше любил общаться с воспитателями, читать сказки (спасибо матери, читать в два года по слогам умел) и играть в конструктор. Ну, а вечером меня ждала дома сестра, которой я посвящал остаток своего времени. Неудивительно, что сестра как была с рождения, так и осталась мне лучшим и единственным другом.
1998
Второй год обучения в началке встретил меня не только всеобщим презрением со стороны школьного племени, но и разводом предков. Отец нашел себе новые увлечения (свое дело, другая женщина, новая хата) и потихоньку слился. Начал поздно приходить с работы, мол дел выше крыши, после оставался там «ночевать», ну а дальше вы сами представляете. Я как-то справлялся с этим всем, а вот моя пятилетняя сестра как-то очень остро переносила эти беды: очень мало ела, почти совсем не разговаривала, отвечая на все вопросы односложно или просто кивая головой. Взгляд ее опустел, на контакт со сверстниками не шла, совсем не улыбалась. Лишь в моем обществе сестренка преображалась в себя прежнюю, но и то была лишь тень.
Когда мы гуляли, она всегда держала меня за руку. Я старался не распространяться о своих проблемах в школе, и ей постоянно рассказывал, что у меня все хорошо, в школе довольно интересные вещи рассказывают, в столовой иногда дают вкусный борщ и компот. Не хотелось мне на сестренку еще и свои проблемы вешать – слишком хрупка детская психика, особенно в свете семейной драмы.
Приезжал отец, чтобы забрать нас на выходные, но я не хотел ехать. Сестра пряталась за моей спиной, вцепившись пальчиками в мою ладонь. Пару раз он возил нас в свой новый дом – знакомил с «мачехой». Нам не нравилось, и поездки прекратились, а вскоре отец вовсе перестал приезжать.
1999-2006
Шли наши школьные годы. Все более-менее налаживалось: подросшие одноклассники перестали меня травить (надоело или им претило, что я начал давать отпор, не знаю) и попросту игнорировали, сестра отошла от истории с родителями, разговорилась и проблем в школе у нее не было – просто ни с кем толком не общалась. Думаю, в свете вышеописанного в ней развилась куча комплексов. Или, быть может, появилось стойкое недоверие к людям, ведь мальчиков я с ней ни разу рядом не видел. Ее не травили и не дразнили, чему я был безмерно рад. Я бы собственноручно пришил бы любого, кто бы косо посмотрел на сестренку. Да, я не сильный, не большой и не страшный, но, случись что, я бы зубами загрыз обидчика. Сестренка это понимала. Я по-прежнему был ей самым близким человеком.
Со школы мы ходили вместе. Всегда. Так как она на два года меня младше, ей частенько приходилось ждать окончания моих занятий. Мне было неловко, но отпускать сестренку одну ходить по улицам было не по себе, да и она бы отказалась. Поэтому я не записался ни в одну секцию или кружок, дабы еще больше не задерживаться в школе и встречаться с сестренкой как можно раньше.
Сестренка стала старше, и теперь я полностью посвящал ее в свои мысли, не боясь травмировать. Она знала обо мне все: мои мечты, стремления, вкусы в литературе, музыке и кино. Была в курсе моего положения в классе, угадывала мое настроение, стоило ей лишь мельком взглянуть на меня. Сестренка вставала раньше меня, чтобы приготовить мне яичницу с жареным хлебом, так как знала, что это мой любимый завтрак. В свою очередь я стремился познать ее всю.
Очень во многом наши взгляды на вещи и мир совпадали. Увлечения тоже были схожи, так что было здорово после школы забираться вместе на диван и по очереди читать друг другу вслух или смотреть мультики. Диван был довольно широким – на нем спокойно могло уместиться три-четыре человека, но мы всегда садились вплотную. Обычно я устраивался в углу, полулежа облокачиваясь на подлокотник, а сестренка прислонялась ко мне сбоку и клала голову на плечо, держа при этом за руку. И все бы хорошо, только лет в 14 во мне заиграли гормоны.
Мне становилось очень страшно, когда я осознавал, что родная 12-ти летняя сестра привлекает меня больше, чем уже заканчивающие формироваться одноклассницы или даже старшеклассницы. Девчонки меня всегда интересовали мало – это потому, наверное, что я с ними толком не общался, а их внимание ко мне носило чисто негативный характер. То есть, либо презрение, либо просто холодное отчуждение. Когда сестренка в порыве чувств прижималась к моей груди или нежно гладила мои волосы, мой член начинал твердеть моментально. Мне бы очень не хотелось, чтобы она заметила это – боялся за наши теплые и доверительные отношения. Я по-прежнему очень любил ее и понимал, чего может стоить одно неосторожное движение или фраза. Я не мог допустить, чтобы мы потеряли друг друга. Плюс мы все также жили с матерью, и мне было страшно представить, как бы она среагировала, если бы узнала о творящемся в моей голове.
Прошел год, жизнь текла своим чередом. Только мне становилось все тяжелее находиться рядом с сестренкой, у которой в 13 пошли месячные и потихоньку начала округляться грудь. Она меня совсем не стеснялась, и поэтому вечерами я часто имел неосторожность лицезреть ее дефилирующей из душа в одном полотенчике. Я видел капли, бегущие с ее волос на шею, плавно стекающие вдоль ключиц, и мне хотелось выть. Я уже давно дрочил на нее втихую по ночам. Дожидался, пока мать и сестренка точно уснут, и яростно наяривал под одеялом, ненавидя и презирая себя – ведь я никогда и никого не любил так, как сестренку.
Как-то раз у нас сломалась стиральная машина. Мама задерживалась на работе, и сестренка решила ее порадовать, постирав к ее приходу белье вручную. Моя спина покрылась холодным и липким потом, когда сестренка попросила мои грязные вещи, чтобы постирать и их. Вместо того, чтобы предложить ей помощь, я, опустив голову, согласился. Перед глазами стояла сцена, как ее маленькие ладошки трут с мылом мои трусы, в которые я эякулировал, думая о ней – я не смог противостоять извращенной похоти. Пока сестра хлопотала в ванной, я сидел в нашей комнате на полу и представлял, как буду одевать трусы, стиранные ее пальчиками. У меня опять случился дикий стояк, и я решил сесть в постель и выпустить пар, наблюдая через дверной проем комнаты за ванной, в которой закрылась сестра. Желание было сильнее страха спалиться, и я присел на край постели… Тут я понял, что сестра даже, не спросив меня стянула мое постельное белье, забрав его, видимо, в стирку. Я похолодел, когда в моих мыслях сестра развернула простынь и обнаружила огромные желтоватые разводы спермы, которой я обильно смачивал простынь со времени прошлой стирки. Во мне не было уверенности, что сестра догадается о природе пятен, но заметит она их точно. И решит, что я обоссался. Забыв про свой стояк, я бросился в ванную. Нужно что-то предпринять…
З.Ы. Основное действо будет происходить в 2006 и позже, если кому-то будет интересно
Дело было в далеком 2006. Жил я тогда в небольшом уютном закоулке Питера – Авиагородке. Ну, знаете, такой обособленный от остального города райончик, в который можно попасть, съехав с Пулковки в сторону аэропорта. Полтора дома, пара магазинов, деревья и все такое. Очень милое место.
На то время мне 16 лет, я был молод, весел, полон сил и задора жить. Обитал я в небольшой двушке на третьем этаже не очень старого дома вместе с предками и младшей сестрой. Тогда нашу семью можно было считать идеальной… Не буду подробно рассказывать о родаках – паста посвящается мне и моей сетренке only. Даже сейчас, набивая этот текст, я кристально ясно помню день, когда сестренку принесли из роддома, а ведь мне было всего два года тогда.
1993-1997
Когда она родилась, родители поставили ее кроватку рядом с моей (к слову, мы спали вчетвером в одной комнате), и маленький я наблюдал за сестрой, не в состоянии поверить, что она моя родная кровь и плоть. Мы всегда были вместе. Я каждый день играл с ней, когда возвращался из детсада – когда сестра научилась ходить, то стала вечерами встречать меня в прихожей. Я очень ждал выходных, чтобы побыть с ней подольше.
Шло время. Для меня начался новый этап в жизни – школа. Как же я ненавидел это время. Еще бы, ведь я был худым дрищем, притом класса со второго начал носить очки. И да, стричься я тоже не любил, но был чистоплотным и регулярно чистил зубы, что, впрочем, не мешало другим детям считать меня каким-то отбросом. Конечно, все это не сразу началось, а лишь тогда, когда я не смог вовремя наладить контакт с одноклассниками. В детском саду я больше любил общаться с воспитателями, читать сказки (спасибо матери, читать в два года по слогам умел) и играть в конструктор. Ну, а вечером меня ждала дома сестра, которой я посвящал остаток своего времени. Неудивительно, что сестра как была с рождения, так и осталась мне лучшим и единственным другом.
1998
Второй год обучения в началке встретил меня не только всеобщим презрением со стороны школьного племени, но и разводом предков. Отец нашел себе новые увлечения (свое дело, другая женщина, новая хата) и потихоньку слился. Начал поздно приходить с работы, мол дел выше крыши, после оставался там «ночевать», ну а дальше вы сами представляете. Я как-то справлялся с этим всем, а вот моя пятилетняя сестра как-то очень остро переносила эти беды: очень мало ела, почти совсем не разговаривала, отвечая на все вопросы односложно или просто кивая головой. Взгляд ее опустел, на контакт со сверстниками не шла, совсем не улыбалась. Лишь в моем обществе сестренка преображалась в себя прежнюю, но и то была лишь тень.
Когда мы гуляли, она всегда держала меня за руку. Я старался не распространяться о своих проблемах в школе, и ей постоянно рассказывал, что у меня все хорошо, в школе довольно интересные вещи рассказывают, в столовой иногда дают вкусный борщ и компот. Не хотелось мне на сестренку еще и свои проблемы вешать – слишком хрупка детская психика, особенно в свете семейной драмы.
Приезжал отец, чтобы забрать нас на выходные, но я не хотел ехать. Сестра пряталась за моей спиной, вцепившись пальчиками в мою ладонь. Пару раз он возил нас в свой новый дом – знакомил с «мачехой». Нам не нравилось, и поездки прекратились, а вскоре отец вовсе перестал приезжать.
1999-2006
Шли наши школьные годы. Все более-менее налаживалось: подросшие одноклассники перестали меня травить (надоело или им претило, что я начал давать отпор, не знаю) и попросту игнорировали, сестра отошла от истории с родителями, разговорилась и проблем в школе у нее не было – просто ни с кем толком не общалась. Думаю, в свете вышеописанного в ней развилась куча комплексов. Или, быть может, появилось стойкое недоверие к людям, ведь мальчиков я с ней ни разу рядом не видел. Ее не травили и не дразнили, чему я был безмерно рад. Я бы собственноручно пришил бы любого, кто бы косо посмотрел на сестренку. Да, я не сильный, не большой и не страшный, но, случись что, я бы зубами загрыз обидчика. Сестренка это понимала. Я по-прежнему был ей самым близким человеком.
Со школы мы ходили вместе. Всегда. Так как она на два года меня младше, ей частенько приходилось ждать окончания моих занятий. Мне было неловко, но отпускать сестренку одну ходить по улицам было не по себе, да и она бы отказалась. Поэтому я не записался ни в одну секцию или кружок, дабы еще больше не задерживаться в школе и встречаться с сестренкой как можно раньше.
Сестренка стала старше, и теперь я полностью посвящал ее в свои мысли, не боясь травмировать. Она знала обо мне все: мои мечты, стремления, вкусы в литературе, музыке и кино. Была в курсе моего положения в классе, угадывала мое настроение, стоило ей лишь мельком взглянуть на меня. Сестренка вставала раньше меня, чтобы приготовить мне яичницу с жареным хлебом, так как знала, что это мой любимый завтрак. В свою очередь я стремился познать ее всю.
Очень во многом наши взгляды на вещи и мир совпадали. Увлечения тоже были схожи, так что было здорово после школы забираться вместе на диван и по очереди читать друг другу вслух или смотреть мультики. Диван был довольно широким – на нем спокойно могло уместиться три-четыре человека, но мы всегда садились вплотную. Обычно я устраивался в углу, полулежа облокачиваясь на подлокотник, а сестренка прислонялась ко мне сбоку и клала голову на плечо, держа при этом за руку. И все бы хорошо, только лет в 14 во мне заиграли гормоны.
Мне становилось очень страшно, когда я осознавал, что родная 12-ти летняя сестра привлекает меня больше, чем уже заканчивающие формироваться одноклассницы или даже старшеклассницы. Девчонки меня всегда интересовали мало – это потому, наверное, что я с ними толком не общался, а их внимание ко мне носило чисто негативный характер. То есть, либо презрение, либо просто холодное отчуждение. Когда сестренка в порыве чувств прижималась к моей груди или нежно гладила мои волосы, мой член начинал твердеть моментально. Мне бы очень не хотелось, чтобы она заметила это – боялся за наши теплые и доверительные отношения. Я по-прежнему очень любил ее и понимал, чего может стоить одно неосторожное движение или фраза. Я не мог допустить, чтобы мы потеряли друг друга. Плюс мы все также жили с матерью, и мне было страшно представить, как бы она среагировала, если бы узнала о творящемся в моей голове.
Прошел год, жизнь текла своим чередом. Только мне становилось все тяжелее находиться рядом с сестренкой, у которой в 13 пошли месячные и потихоньку начала округляться грудь. Она меня совсем не стеснялась, и поэтому вечерами я часто имел неосторожность лицезреть ее дефилирующей из душа в одном полотенчике. Я видел капли, бегущие с ее волос на шею, плавно стекающие вдоль ключиц, и мне хотелось выть. Я уже давно дрочил на нее втихую по ночам. Дожидался, пока мать и сестренка точно уснут, и яростно наяривал под одеялом, ненавидя и презирая себя – ведь я никогда и никого не любил так, как сестренку.
Как-то раз у нас сломалась стиральная машина. Мама задерживалась на работе, и сестренка решила ее порадовать, постирав к ее приходу белье вручную. Моя спина покрылась холодным и липким потом, когда сестренка попросила мои грязные вещи, чтобы постирать и их. Вместо того, чтобы предложить ей помощь, я, опустив голову, согласился. Перед глазами стояла сцена, как ее маленькие ладошки трут с мылом мои трусы, в которые я эякулировал, думая о ней – я не смог противостоять извращенной похоти. Пока сестра хлопотала в ванной, я сидел в нашей комнате на полу и представлял, как буду одевать трусы, стиранные ее пальчиками. У меня опять случился дикий стояк, и я решил сесть в постель и выпустить пар, наблюдая через дверной проем комнаты за ванной, в которой закрылась сестра. Желание было сильнее страха спалиться, и я присел на край постели… Тут я понял, что сестра даже, не спросив меня стянула мое постельное белье, забрав его, видимо, в стирку. Я похолодел, когда в моих мыслях сестра развернула простынь и обнаружила огромные желтоватые разводы спермы, которой я обильно смачивал простынь со времени прошлой стирки. Во мне не было уверенности, что сестра догадается о природе пятен, но заметит она их точно. И решит, что я обоссался. Забыв про свой стояк, я бросился в ванную. Нужно что-то предпринять…
З.Ы. Основное действо будет происходить в 2006 и позже, если кому-то будет интересно
Когда я распахнул дверь в ванную, то увидел сестренку. В ее разведенных руках, словно флаг, реяла моя грязная простыня - она заинтересованно изучала грязные разводы. Мое сердце пропустило несколько ударов, прежде чем я услышал ее тихий голос:
- Ты что, братик, чаем в кровати облился?
Несколько секунд я обреченно молчал, пока до меня, наконец, не дошел смысл сказанного.
- Д-да, - промямлил я, чувствуя, как животный страх понемногу отпускает.
Сестренка понимающе кивнула, но вдруг глаза ее резко расширились, уподобившись чайным блюдцам, которым бы позавидовала даже черная собака из известной сказки. Я проследил направление ее взгляда и вспомнил, чем собирался заняться меньше пяти минут назад. Сестра с ужасом и непониманием смотрела на мой стояк, грозящийся разорвать трусы пополам. Сгорая от стыда, я прикрылся руками, но куда уж там. Природа размерами не обделила, от того еще комичней (со стороны, разумеется) смотрелась ситуация.
Простыня с тихим шорохом упала в кучу нестиранного белья. Я хотел убежать или попросту провалиться на месте, однако не был в состоянии даже шелохнуться.
-Что это у тебя, братик? – спросила она, поднося ладошку к своим губам. Как только я подумал, что эта ладошка сжимала мгновение назад, как член истово подпрыгнул, чуть ли не выскочив на свет божий.
Я лихорадочно выдумывал какую-нибудь хоть немного правдоподобную ложь, но в голову ничего не шло. С трудом оторвавшись от зрелища, сестренка обеспокоенно взглянула на меня и произнесла:
- Почему ты дрожишь? Ты заболел? Это как-то связано с тем, что у тебя в трусах, братик?
Я все продолжал молчать. А сестра тем временем приблизилась, чтобы потрогать мой лоб, стараясь не обращать внимания, как мой член уперся ей в живот. От ее касания в обоих местах мое и без того высокое возбуждение взлетело до небес, и никакой стресс не мог его сдержать.
- У тебя похоже температура, - грустно констатировала она… И внезапно обхватила ладошкой мой член. Стоит ли описывать, как титанических усилий стоило не обкончаться прямо там? Тем временем сестренка озабоченно щупала моего младшего, размышляя, по-видимому, над тем, что же за чудная болезнь случилась у ее братика.
«Не приведи господь, расскажет матери о моей “болезни”»
Эта мысль придала мне ментальных сил, и я собрался было отстраниться от сестры, но тут она как-то особенно сильно сжала корень всех бед, и я, издав сдавленный стон побежденного, кончил. На трусах, через которые сестра контактировала с моим членом, расплылось большое жирное пятно. Сестренка испуганно отскочила – на ее пальчиках осталось несколько просочившихся на свободу белесых капель. Она явно не ожидала такого, но испуг быстро исчез с ее личика, уступив место удивлению.
- Братик, так тебе что, было приятно?
Я стыдливо глядел на нее исподлобья, горестно размышляя о том, какой я мудак и что теперь делать. Если мать об этом узнает – из дома выгонит, дай пить. Однако второй мыслью пришла надежда, что сестра поймет и простит – ведь мы столько пережили вместе, и у нее точно не было секретов от меня. Собравшись с духом, я ответил ей, что мне действительно было приятно. Что никакая это не болезнь и «у всех мальчиков так бывает». Обошелся без подробностей и вообще попытался сгладить все острые углы. Сестренка не перебивала и внимательно слушала все, что я говорю. По ее лицу неясно было отношение ко всей этой теме, но открытого страха или отвращения заметно не было, и я вздохнул с небольшим облегчением…
- Оно пахнет почти как твоя простыня.
Эта фраза поразила меня словно гром, сопровождавшиеся молнией в виде стоп-кадра, на котором в моей памяти отпечаталась сестренка, подносящая завафленную ладонь к своему лицу. Мое с трудом восстановленное душевное равновесие дало ощутим такой крен.
- Значит, по ночам ты…
Какой кошмар, никогда не забуду тот день. Сестра без уговоров пообещала не сообщать обо всем этом матери, согласившись с тем, что это будет наш маленький секрет. Естественно я не рассказал ей, что именно она была причиной моего стояка в ванной, малафьи на ее ладони и зашкваренной простыни. В общем и целом пронесло, хоть и пришлось потом какие-то вещи про половые органы и мастурбацию сестре объяснять. Попутно я удивился и обрадовался тому, что она так мало осведомлена во взрослых делах, ибо я в свои 12 уже знал всю теорию.
Потихоньку ситуация подзабылась - сестренка, в силу возраста и воспитания, не могла понять произошедшее так, как я. Я по-прежнему дрочил на нее, вспоминая мой бурный оргазм в ванной, но теперь делал это куда осторожнее – либо тогда, когда дома никого не было, либо запирался в туалете или душе. Сестренка со временем перестала задавать вопросы, а я с замиранием сердца ожидал, как злого рока, момента, когда она разоблачит меня. В свою конспирацию я верил далеко не на все сто – она могла дать брешь в любой момент, да и сестра не дура, вдруг догадается?
Однако прошел год, и я понемногу успокоился, ослабив бдительность. Зря или нет – до сих пор не могу однозначно ответить на этот вопрос…
- Ты что, братик, чаем в кровати облился?
Несколько секунд я обреченно молчал, пока до меня, наконец, не дошел смысл сказанного.
- Д-да, - промямлил я, чувствуя, как животный страх понемногу отпускает.
Сестренка понимающе кивнула, но вдруг глаза ее резко расширились, уподобившись чайным блюдцам, которым бы позавидовала даже черная собака из известной сказки. Я проследил направление ее взгляда и вспомнил, чем собирался заняться меньше пяти минут назад. Сестра с ужасом и непониманием смотрела на мой стояк, грозящийся разорвать трусы пополам. Сгорая от стыда, я прикрылся руками, но куда уж там. Природа размерами не обделила, от того еще комичней (со стороны, разумеется) смотрелась ситуация.
Простыня с тихим шорохом упала в кучу нестиранного белья. Я хотел убежать или попросту провалиться на месте, однако не был в состоянии даже шелохнуться.
-Что это у тебя, братик? – спросила она, поднося ладошку к своим губам. Как только я подумал, что эта ладошка сжимала мгновение назад, как член истово подпрыгнул, чуть ли не выскочив на свет божий.
Я лихорадочно выдумывал какую-нибудь хоть немного правдоподобную ложь, но в голову ничего не шло. С трудом оторвавшись от зрелища, сестренка обеспокоенно взглянула на меня и произнесла:
- Почему ты дрожишь? Ты заболел? Это как-то связано с тем, что у тебя в трусах, братик?
Я все продолжал молчать. А сестра тем временем приблизилась, чтобы потрогать мой лоб, стараясь не обращать внимания, как мой член уперся ей в живот. От ее касания в обоих местах мое и без того высокое возбуждение взлетело до небес, и никакой стресс не мог его сдержать.
- У тебя похоже температура, - грустно констатировала она… И внезапно обхватила ладошкой мой член. Стоит ли описывать, как титанических усилий стоило не обкончаться прямо там? Тем временем сестренка озабоченно щупала моего младшего, размышляя, по-видимому, над тем, что же за чудная болезнь случилась у ее братика.
«Не приведи господь, расскажет матери о моей “болезни”»
Эта мысль придала мне ментальных сил, и я собрался было отстраниться от сестры, но тут она как-то особенно сильно сжала корень всех бед, и я, издав сдавленный стон побежденного, кончил. На трусах, через которые сестра контактировала с моим членом, расплылось большое жирное пятно. Сестренка испуганно отскочила – на ее пальчиках осталось несколько просочившихся на свободу белесых капель. Она явно не ожидала такого, но испуг быстро исчез с ее личика, уступив место удивлению.
- Братик, так тебе что, было приятно?
Я стыдливо глядел на нее исподлобья, горестно размышляя о том, какой я мудак и что теперь делать. Если мать об этом узнает – из дома выгонит, дай пить. Однако второй мыслью пришла надежда, что сестра поймет и простит – ведь мы столько пережили вместе, и у нее точно не было секретов от меня. Собравшись с духом, я ответил ей, что мне действительно было приятно. Что никакая это не болезнь и «у всех мальчиков так бывает». Обошелся без подробностей и вообще попытался сгладить все острые углы. Сестренка не перебивала и внимательно слушала все, что я говорю. По ее лицу неясно было отношение ко всей этой теме, но открытого страха или отвращения заметно не было, и я вздохнул с небольшим облегчением…
- Оно пахнет почти как твоя простыня.
Эта фраза поразила меня словно гром, сопровождавшиеся молнией в виде стоп-кадра, на котором в моей памяти отпечаталась сестренка, подносящая завафленную ладонь к своему лицу. Мое с трудом восстановленное душевное равновесие дало ощутим такой крен.
- Значит, по ночам ты…
Какой кошмар, никогда не забуду тот день. Сестра без уговоров пообещала не сообщать обо всем этом матери, согласившись с тем, что это будет наш маленький секрет. Естественно я не рассказал ей, что именно она была причиной моего стояка в ванной, малафьи на ее ладони и зашкваренной простыни. В общем и целом пронесло, хоть и пришлось потом какие-то вещи про половые органы и мастурбацию сестре объяснять. Попутно я удивился и обрадовался тому, что она так мало осведомлена во взрослых делах, ибо я в свои 12 уже знал всю теорию.
Потихоньку ситуация подзабылась - сестренка, в силу возраста и воспитания, не могла понять произошедшее так, как я. Я по-прежнему дрочил на нее, вспоминая мой бурный оргазм в ванной, но теперь делал это куда осторожнее – либо тогда, когда дома никого не было, либо запирался в туалете или душе. Сестренка со временем перестала задавать вопросы, а я с замиранием сердца ожидал, как злого рока, момента, когда она разоблачит меня. В свою конспирацию я верил далеко не на все сто – она могла дать брешь в любой момент, да и сестра не дура, вдруг догадается?
Однако прошел год, и я понемногу успокоился, ослабив бдительность. Зря или нет – до сих пор не могу однозначно ответить на этот вопрос…
2005-2006
Мне скоро шестнадцать, я учусь в 9-м классе школы №354 Московского района города Санкт-Петербурга. Моей сестре почти четырнадцать, и она ходит в ту же школу. Сестренка стала более общительной, у нее появилась парочка подруг, но гуляла она по-прежнему только со мной и только за руку. Раньше соседи умилялись, глядя на нас, чуть ли не в обнимку выходящих из парадной – какие дружные дети! Но мы стали старше, и бабки на лавках стали косо поглядывать. Вместо восторженных охов и ахов с их стороны слышалось недоброе шушукание. Мама замечала это и пыталась отучить сестренку липнуть ко мне, но святая простота дочери подкупала ее – попытки быстро сходили на нет.
Я все ждал, когда уже сестренка влюбится в какого-нибудь хорошего парня – я очень хотел для нее счастливой жизни, но одновременно боролся с желанием привязать ее к себе до конца жизни. Это противостояние пожирало меня изнутри - я не мог спать по ночам и, после осторожной мастурбации в заранее припасенный носовой платок, лежал и пялился в темный потолок до самого рассвета. Когда удача была на моей стороне, и я оставался дома один, я дрочил на белье сестренки – доставал из стирки трусики или футболочку, ложился в ее кровать и яростно наяривал, представляя при этом, что она рядом. Я понимал, что это омерзительно, но с другой стороны мне казалось, что это просто проявление моей любви в немного самобытной форме. Да, я любил ее не только, как сестру, но и как девушку – на тот момент я осознавал это предельно ясно. Желание рассказать ей о своих чувствах боролось во мне со страхом того, что признание может попломать ей (да и мне) жизнь. Ведь после такого нашего отношения вряд ли смогут быть прежними. И долго бы я еще пребывал в подвешенном состоянии, если бы плотину не прорвало появление нового члена семьи.
Мать познакомилась на работе с Егором, и в нашу семью с ним пришли перемены. Постепенно, не сразу, но я быстро связал появление Егора с изменением в поведении сестры. С малолетства будучи дикой трусихой, сестренка не отходила от меня ни на шаг, стоило Егору прийти к нам в гости – он внушал ей какой-то противоестественный страх. Может, виной тому неспособная зажить обида на отца, затрудняющая принятие нового человека в семью, а может и нечто иное… Как бы то ни было, сестренка никогда ничего не принимала из его рук. Егор всегда (а это было часто), когда его приглашала мать, являлся на порог с небольшим букетом для нее, а нам пытался всучить какие-то жвачки или карамельки, кои, казалось, в великом множествен обитали в его карманах. Я вежливо отказывался просто из-за неловкости, а сестра молча пряталась за моей спиной – она ни разу не произнесла и слова в его присутствии. Наверно, Егор полагал, что он нам неприятен. Что ж, не могу сказать, что мне он нравился, но мужиком казался неплохим. К нам с сестрой он особо не лез – все больше мать окучивал, а большего нам и не нужно было.
Как-то раз мама и Егор вечером в пятницу пошли в ресторан. Мать сообщила нам эту новость, как только вернулась с работы. Она по-быстрому сварила нам гречи и убежала, сказав, что Егор уже наверняка заждался ее на автобусной остановке. Я подождал, пока каша в кастрюле немного остынет, залил это дело молоком, посахарил и потащил прямо в посудине в зал, где сестренка уже вставляла в видак нашу любимую кассету: «Полет драконов». Я сел на диван по-турецки, поставив кастрюли в получившееся углубление. Когда мы вместе сидели на диване, я всегда выбирал эту позу, только в роли кастрюли могли выступать плед, поднос с бутербродами или плюшевый медведь. Так было проще замаскировать стояк, который непременно возникал, стоило сестре прижаться ко мне слишком близко во время просмотра кино или чтения. Вот и сейчас она, закончив манипуляцию с видеомагнитофоном, запрыгнула с ногами в белых носочках на диван и чуть ли не повисла на моем плече и схватив одну из принесенных мной ложек.
Я любил «Полет драконов». Мультфильм очень здорово нарисован, имеет довольно сильный сюжет, в основу которого легли произведения Дикинсона и Диксона. Но больше всего он нравился мне переводом. Под гнусавое повествование Володарского я успокаивался, и эрекция не беспокоила так сильно. Иногда даже удавалось расслабиться и не бояться спалиться перед сестрой или не вовремя зашедшей матерью. Или Егором. Как видите, я жил в постоянном страхе.
Мы сидели перед экраном, на котором Горбаш и Смеагорл противостояли Огру-людоеду (один из моих любимых моментов) и ели сладкую гречу ложками прямо из кастрюли. Володарский успокаивал меня, и я наслаждался просмотром в приятной компании. Вдруг сестренка взяла пульт и немного убавила громкость. Потом заглянула мне в глаза и произнесла:
- Братик, я боюсь дядю Егора.
Я не был удивлен и попытался объяснить младшей, что Егор – мамин друг, что мама заслужила внимания к своей персоне, и вообще здорово, что она с кем-то подружилась. Сестренка закусила губу.
- Мне кажется, он на меня странно смотрит.
Гречка встала мне поперек горла. Я прокашлялся и отложил ложку в сторону.
- Уверена?
Она кивнула. И рассказала, что его взгляд похож на тот, которым на нее смотрят парни в школе. Из общения с подругами она подчерпнула много нового по части межполовых отношений, но мысли о том, чтобы с кем-то из одноклассников встречаться или, не дай бог, целоваться, были ей противны.
- А как на тебя смотрят мальчики в школе? - спросил я, желая немного увести тему в сторону, чтобы выиграть время на осмысления подозрений сестренки в плане Егора.
- Как ты.
Я непонимающе уставился на сестру – она спокойно, даже с улыбкой смотрела на меня. На ее щечках прилипло пара крупиц гречи. Краска залила мое лицо.
- Не переживай, братик, - поспешила успокоить меня сестренка. - Я люблю только тебя и никогда не буду обниматься или держаться за руки с какими-то там мальчиками.
Я молчал, пытаясь понять, что сейчас происходит, что делать, что говорить… От ее слов я почувствовал шевеление у себя в штанах. Боже, еще и это.
- Девочки рассказывали про своих мальчишек. Они называют их «своими парнями». Мальчики дарят им шоколадки, водят в кино, провожают со школы…
Сестренка замялась.
- А еще они целуются!
Произнеся это, сестренка покраснела и потупила взгляд. Я заметил, что глаза ее заблестели. Сестренка шмыгнула носом – да она же сейчас расплачется!
- Ты чего? – отставил кастрюлю и неуклюже привлек ее к себе. – Почему плачешь?
Она еще пару раз шумно втянула носом воздух и вдруг разревелась:
- Братик, это так ужасно страшненько, когда я представляю, как дядя Егор полезет ко мне обниматься-целоваться… Или еще хуже! Он так глядит на меня… Я боюсь.
Сестренка спряталась лицом в мою рубашку, стиснув в кулачках воротник. Я неловко поглаживал ее по спине. Никогда не замечал за Егором каких-то косых взглядов, но если это правда и сестренка не показалось…
- Я никогда ни с кем не целовалась, - продолжала она реветь в мою рубашку. – А если дядя Егор силой заберет мой первый поцелуй?
- Я тоже никогда не целовался, - на автомате сказал я и тут же прикусил язык. Сестра подняла зареванное личико, так что ее носик касался моего подбородка.
- Правда-правда?
- Правда-правда.
- Тогда поцелуй меня, братик. Если сделаешь, никто не сможет украсть наши первые поцелуи.
Глядя ей в глаза, я понимал – это серьезно. Отказать ей сейчас означало обидеть, причем сильно. Нужно было дать ей опору, надежду, теплоту и защиту. Я притянул ее так, чтобы наши лица оказались вровень. Мое сердце гулко отсчитывало удары. Сестренка прикрыла глаза, а я все никак не решался ступить за грань. Мой взгляд бегал по ее лицу: ее ресницы, маленький правильный носик, зардевшиеся румянцем щеки, к которым пристали крупицы гречи…
Я мягко коснулся губами ее щеки, попутно слизывая гречку. Ее глаза распахнулись, и она попробовала отвернуться, но я уже не собирался останавливаться и поцеловал ее по-настоящему, как давно мечтал. Она не умела целоваться, не понимала даже, зачем это делают и как, поэтому я делал все сам, пытаясь как можно нежнее и осторожнее показать ей всю прелесть поцелуев. Сначала я целовал только губы, затем принялся водить по ним языком, постепенно проникая глубже. Проведя медленно по зубам языком, я обнял ее руками, прижимая к себе крепко-крепко и поглаживая ее шелковистые волосы. Наконец, сестренка поняла, что нужно разжать зубы, и мой язык дотянулся до ее языка. Я чувствовал это вожделенное влажное тепло ее рта. Слюна сестренки была со вкусом нашей любимой гречи с молоком. Должно быть, она тоже почувствовала знакомый вкус, так как начала неловко изучать мой рот своим язычком. Кожей лица я чувствовал на себе ее слипшиеся от слез волосы, что возбуждало меня неимоверно сильно. Понимая, что мой член уже пришел в боевую готовность, я хотел было отстраниться от сестренки, но она, кажется, почувствовала мое возбуждение.
- Братик, у тебя снова как в тот раз… Значит, тогда это тоже было из-за меня?
В глазах ее читалась радость, смешанная с неловкостью и страхом чего-то запретного и неизведанного. Выражение своей физиономии я старался не воображать.
- Да, из-за тебя.
Мне скоро шестнадцать, я учусь в 9-м классе школы №354 Московского района города Санкт-Петербурга. Моей сестре почти четырнадцать, и она ходит в ту же школу. Сестренка стала более общительной, у нее появилась парочка подруг, но гуляла она по-прежнему только со мной и только за руку. Раньше соседи умилялись, глядя на нас, чуть ли не в обнимку выходящих из парадной – какие дружные дети! Но мы стали старше, и бабки на лавках стали косо поглядывать. Вместо восторженных охов и ахов с их стороны слышалось недоброе шушукание. Мама замечала это и пыталась отучить сестренку липнуть ко мне, но святая простота дочери подкупала ее – попытки быстро сходили на нет.
Я все ждал, когда уже сестренка влюбится в какого-нибудь хорошего парня – я очень хотел для нее счастливой жизни, но одновременно боролся с желанием привязать ее к себе до конца жизни. Это противостояние пожирало меня изнутри - я не мог спать по ночам и, после осторожной мастурбации в заранее припасенный носовой платок, лежал и пялился в темный потолок до самого рассвета. Когда удача была на моей стороне, и я оставался дома один, я дрочил на белье сестренки – доставал из стирки трусики или футболочку, ложился в ее кровать и яростно наяривал, представляя при этом, что она рядом. Я понимал, что это омерзительно, но с другой стороны мне казалось, что это просто проявление моей любви в немного самобытной форме. Да, я любил ее не только, как сестру, но и как девушку – на тот момент я осознавал это предельно ясно. Желание рассказать ей о своих чувствах боролось во мне со страхом того, что признание может попломать ей (да и мне) жизнь. Ведь после такого нашего отношения вряд ли смогут быть прежними. И долго бы я еще пребывал в подвешенном состоянии, если бы плотину не прорвало появление нового члена семьи.
Мать познакомилась на работе с Егором, и в нашу семью с ним пришли перемены. Постепенно, не сразу, но я быстро связал появление Егора с изменением в поведении сестры. С малолетства будучи дикой трусихой, сестренка не отходила от меня ни на шаг, стоило Егору прийти к нам в гости – он внушал ей какой-то противоестественный страх. Может, виной тому неспособная зажить обида на отца, затрудняющая принятие нового человека в семью, а может и нечто иное… Как бы то ни было, сестренка никогда ничего не принимала из его рук. Егор всегда (а это было часто), когда его приглашала мать, являлся на порог с небольшим букетом для нее, а нам пытался всучить какие-то жвачки или карамельки, кои, казалось, в великом множествен обитали в его карманах. Я вежливо отказывался просто из-за неловкости, а сестра молча пряталась за моей спиной – она ни разу не произнесла и слова в его присутствии. Наверно, Егор полагал, что он нам неприятен. Что ж, не могу сказать, что мне он нравился, но мужиком казался неплохим. К нам с сестрой он особо не лез – все больше мать окучивал, а большего нам и не нужно было.
Как-то раз мама и Егор вечером в пятницу пошли в ресторан. Мать сообщила нам эту новость, как только вернулась с работы. Она по-быстрому сварила нам гречи и убежала, сказав, что Егор уже наверняка заждался ее на автобусной остановке. Я подождал, пока каша в кастрюле немного остынет, залил это дело молоком, посахарил и потащил прямо в посудине в зал, где сестренка уже вставляла в видак нашу любимую кассету: «Полет драконов». Я сел на диван по-турецки, поставив кастрюли в получившееся углубление. Когда мы вместе сидели на диване, я всегда выбирал эту позу, только в роли кастрюли могли выступать плед, поднос с бутербродами или плюшевый медведь. Так было проще замаскировать стояк, который непременно возникал, стоило сестре прижаться ко мне слишком близко во время просмотра кино или чтения. Вот и сейчас она, закончив манипуляцию с видеомагнитофоном, запрыгнула с ногами в белых носочках на диван и чуть ли не повисла на моем плече и схватив одну из принесенных мной ложек.
Я любил «Полет драконов». Мультфильм очень здорово нарисован, имеет довольно сильный сюжет, в основу которого легли произведения Дикинсона и Диксона. Но больше всего он нравился мне переводом. Под гнусавое повествование Володарского я успокаивался, и эрекция не беспокоила так сильно. Иногда даже удавалось расслабиться и не бояться спалиться перед сестрой или не вовремя зашедшей матерью. Или Егором. Как видите, я жил в постоянном страхе.
Мы сидели перед экраном, на котором Горбаш и Смеагорл противостояли Огру-людоеду (один из моих любимых моментов) и ели сладкую гречу ложками прямо из кастрюли. Володарский успокаивал меня, и я наслаждался просмотром в приятной компании. Вдруг сестренка взяла пульт и немного убавила громкость. Потом заглянула мне в глаза и произнесла:
- Братик, я боюсь дядю Егора.
Я не был удивлен и попытался объяснить младшей, что Егор – мамин друг, что мама заслужила внимания к своей персоне, и вообще здорово, что она с кем-то подружилась. Сестренка закусила губу.
- Мне кажется, он на меня странно смотрит.
Гречка встала мне поперек горла. Я прокашлялся и отложил ложку в сторону.
- Уверена?
Она кивнула. И рассказала, что его взгляд похож на тот, которым на нее смотрят парни в школе. Из общения с подругами она подчерпнула много нового по части межполовых отношений, но мысли о том, чтобы с кем-то из одноклассников встречаться или, не дай бог, целоваться, были ей противны.
- А как на тебя смотрят мальчики в школе? - спросил я, желая немного увести тему в сторону, чтобы выиграть время на осмысления подозрений сестренки в плане Егора.
- Как ты.
Я непонимающе уставился на сестру – она спокойно, даже с улыбкой смотрела на меня. На ее щечках прилипло пара крупиц гречи. Краска залила мое лицо.
- Не переживай, братик, - поспешила успокоить меня сестренка. - Я люблю только тебя и никогда не буду обниматься или держаться за руки с какими-то там мальчиками.
Я молчал, пытаясь понять, что сейчас происходит, что делать, что говорить… От ее слов я почувствовал шевеление у себя в штанах. Боже, еще и это.
- Девочки рассказывали про своих мальчишек. Они называют их «своими парнями». Мальчики дарят им шоколадки, водят в кино, провожают со школы…
Сестренка замялась.
- А еще они целуются!
Произнеся это, сестренка покраснела и потупила взгляд. Я заметил, что глаза ее заблестели. Сестренка шмыгнула носом – да она же сейчас расплачется!
- Ты чего? – отставил кастрюлю и неуклюже привлек ее к себе. – Почему плачешь?
Она еще пару раз шумно втянула носом воздух и вдруг разревелась:
- Братик, это так ужасно страшненько, когда я представляю, как дядя Егор полезет ко мне обниматься-целоваться… Или еще хуже! Он так глядит на меня… Я боюсь.
Сестренка спряталась лицом в мою рубашку, стиснув в кулачках воротник. Я неловко поглаживал ее по спине. Никогда не замечал за Егором каких-то косых взглядов, но если это правда и сестренка не показалось…
- Я никогда ни с кем не целовалась, - продолжала она реветь в мою рубашку. – А если дядя Егор силой заберет мой первый поцелуй?
- Я тоже никогда не целовался, - на автомате сказал я и тут же прикусил язык. Сестра подняла зареванное личико, так что ее носик касался моего подбородка.
- Правда-правда?
- Правда-правда.
- Тогда поцелуй меня, братик. Если сделаешь, никто не сможет украсть наши первые поцелуи.
Глядя ей в глаза, я понимал – это серьезно. Отказать ей сейчас означало обидеть, причем сильно. Нужно было дать ей опору, надежду, теплоту и защиту. Я притянул ее так, чтобы наши лица оказались вровень. Мое сердце гулко отсчитывало удары. Сестренка прикрыла глаза, а я все никак не решался ступить за грань. Мой взгляд бегал по ее лицу: ее ресницы, маленький правильный носик, зардевшиеся румянцем щеки, к которым пристали крупицы гречи…
Я мягко коснулся губами ее щеки, попутно слизывая гречку. Ее глаза распахнулись, и она попробовала отвернуться, но я уже не собирался останавливаться и поцеловал ее по-настоящему, как давно мечтал. Она не умела целоваться, не понимала даже, зачем это делают и как, поэтому я делал все сам, пытаясь как можно нежнее и осторожнее показать ей всю прелесть поцелуев. Сначала я целовал только губы, затем принялся водить по ним языком, постепенно проникая глубже. Проведя медленно по зубам языком, я обнял ее руками, прижимая к себе крепко-крепко и поглаживая ее шелковистые волосы. Наконец, сестренка поняла, что нужно разжать зубы, и мой язык дотянулся до ее языка. Я чувствовал это вожделенное влажное тепло ее рта. Слюна сестренки была со вкусом нашей любимой гречи с молоком. Должно быть, она тоже почувствовала знакомый вкус, так как начала неловко изучать мой рот своим язычком. Кожей лица я чувствовал на себе ее слипшиеся от слез волосы, что возбуждало меня неимоверно сильно. Понимая, что мой член уже пришел в боевую готовность, я хотел было отстраниться от сестренки, но она, кажется, почувствовала мое возбуждение.
- Братик, у тебя снова как в тот раз… Значит, тогда это тоже было из-за меня?
В глазах ее читалась радость, смешанная с неловкостью и страхом чего-то запретного и неизведанного. Выражение своей физиономии я старался не воображать.
- Да, из-за тебя.
Сестренка улыбнулась, ее рука скользнула по моей груди вниз, к животу, и резко нырнула прямо в штаны - ее холодные от волнения пальчики сжали мой член.
- Ч-что ты делаешь? – в ужасе воскликнул я, не делая, впрочем, попыток сопротивления.
- Ты говорил, что тебе тогда было приятно. Я хочу сделать приятно братику… Девочки рассказывали, как они делали такое своим мальчикам…
С этими словами она принялась совершать поступательные движения рукой, не вынимая мой член из штанов. Ее лицо было залито румянцем, глаза чуть прищурены, рот немного приоткрыт. Она нагнулась ко мне так, что мне поневоле пришлось принять полу лежачее положения, и тогда она оказалась как бы сверху. Сестренка нависла подо мной, продолжая сжимать член, так, что мне было немного видно ее небольшую грудь через ворот растянутой футболки. Я уже готов был кончить, когда до ушей моих донесся звук отпирающейся входной двери. «Какого черта они так рано?!»
- Ч-что ты делаешь? – в ужасе воскликнул я, не делая, впрочем, попыток сопротивления.
- Ты говорил, что тебе тогда было приятно. Я хочу сделать приятно братику… Девочки рассказывали, как они делали такое своим мальчикам…
С этими словами она принялась совершать поступательные движения рукой, не вынимая мой член из штанов. Ее лицо было залито румянцем, глаза чуть прищурены, рот немного приоткрыт. Она нагнулась ко мне так, что мне поневоле пришлось принять полу лежачее положения, и тогда она оказалась как бы сверху. Сестренка нависла подо мной, продолжая сжимать член, так, что мне было немного видно ее небольшую грудь через ворот растянутой футболки. Я уже готов был кончить, когда до ушей моих донесся звук отпирающейся входной двери. «Какого черта они так рано?!»
Сестра тоже услышала, что кто-то входит в квартиру, и сразу же отняла от меня руки. Ее глаза смотрели испуганно – она уже не была настолько невинной, чтобы не понимать, что мать не одобрит наших с ней шалостей. Я бесцеремонно отодвинул сестренку и схватил кастрюлю с недоеденной гречкой. В прихожей слышались шаги, а это означало, что мать или Егор могут войти сюда в любую секунду. Я снова скрестил по-турецки ноги и придавил чудовищный стояк несчастной кастрюлей. Сидеть так было жутко неудобно, но не так неудобно, как спалиться. Сестренка все понимала и посему прильнула к моему плечу и, как ни в чем не бывало, уставилась в телевизор. Там как раз был самый драматичный эпизод: сэр Орен держал на руках умирающую лучницу Дэниель под хохот Оммадана в исполнении Володарского.
Вошла мама. Она выглядела расстроенной. Как выяснилось позже, она прождала Егора на остановке полчаса, но тот так и не появился, а мобильного у мамы тогда еще не было. Мать спросила, чем мы занимались в ее отсутствие.
- Мам, мы смотрим мультики, разве не видно? - ответил я нарочито будничным тоном. Кастрюля то и дело подрагивала, а с моего лица еще не сошла краска. Да и сестренка выглядела какой-то измученной. Мама окинула нас подозрительным взглядом, но ничего не сказала.
Мать ничего нам не говорила, но я начал подозревать, что она догадывается: мое с сестрой близкое общение, наш конфуз, бабки у подъезда – ничего страшного по отдельности, однако же, в совокупности кому угодно даст повод для беспокойства. В течение довольно длительного времени сестренка никаких поползновений в мою сторону не совершала, понимая, как мне кажется, щекотливость нашего положения. Мы просто старались вести себя обычно – ни больше, ни меньше. Это было тяжело. Я не мог отделаться от постоянных навязчивых ведений о том, как сестренка хватает мой член и начинает наяривать. Вспоминалось выражение ее лица – на нем тоже читалось сильное возбуждение, хоть она, наверное, и не понимала до конца, что все это значит и чем может закончиться. Когда в памяти всплывали крупицы гречи на ее щечках, как я слизываю их языком, мой член грозился выпрыгнуть из штанов и залить горячей спермой окружающий мир. При этом неважно было, где я нахожусь – дома, в школе или на скамеечке в сквере. Желание повторить тот чудесный вечер мутило меня.… Но приходилось сдерживаться.
С того случая прошло примерно две недели, когда мама таки позвала меня на «личный разговор». По характерному тону, в котором было высказано требование, я понял, что станет предметом обсуждения. И я не ошибся. Мать была обеспокоена нашим с сестренкой поведением, говорила о том, что мне нужно найти себе девочку и не мешать сестре строить свою личную жизнь. Она не делала никаких намеков на потенциально возможный между нами секс, но деликатно ходила вокруг да около, предоставляя мне самому понять, к чему она клонит. Я же старательно давил лыбу, изо всех сил делая вид, что в душе не понимаю, о чем глаголет мать. Тогда мама напрямую заявила, что намерена ограничить наше с сестрой общение, отправив сестру на дачу к бабушке на время летних каникул, которые начинались меньше чем через неделю. Я пытался ее отговорить, чуть не плакал – и это все было искренне. Тогда пошлые мысли отошли на второй план, уступив место чистой любви и нежеланию оставлять сестренку одну, ибо раньше мы никогда надолго не расставались. Я действительно не знал, как буду жить без нее целых три месяца. Каждый день моей жалкой жизни освещала моя сестренка: утром мы просыпались, вместе чистили зубы и шли в школу, обратно возвращались рука об руку, а вечером я помогал делать ей уроки, мы болтали о школе, рисовали или читали. Как жить без всего этого я не мог тогда и представить. Я боялся, что без меня за городом с ней может что-то случиться, а меня не будет рядом, чтобы помочь. Мама, увидев мою непреклонность, только утвердилась в своих намерениях и сообщила, что вынуждена пойти на эти крайние меры. «Мне жаль, что приходится так поступать, но вы должны учиться жить друг без друга, ведь рано или поздно вы оба обзаведетесь семьями и разъедитесь», - такими были ее последние слова. Тогда я первый раз в жизни расплакался на глазах у другого человека. Сестра была закрыта в нашей спальне на время разговора, но я был уверен, что она стоит, прислонившись ухом к тонкой стене, и слышит все.
Я вышел из кухни, где имела место быть эта жестокая беседа – расправа над моими чувствами,- в глазах моих стояли слезы. Пройдя в спальню, я сразу же обнял сестренку, заметив, что ее глаза тоже на мокром месте. Но она пыталась улыбаться мне. Я уткнулся носом ей в макушку, зарываясь в густые шелковистые волосы, и плакал. Сестренка поглаживала меня по спине и шептала сквозь слезы, что ничего страшного не случилось, что ее отъезд ничего не изменит, что она вернется к своему братику и все будет хорошо. Вот так оказалось, что маленькая девочка утешала своего непутевого старшего брата. Она оказалась сильнее меня. Я же просто тихо плакал, прижимая ее к себе изо всех сил. Почему-то мне казалось, что ее ссылка за город играет очень большую роль в наших отношениях, более того – ставит их под угрозу. Я любил сестренку и не хотел ее отпускать. Она видела, что я никак не могу унять своего горя, и немного отстранилась и, глядя мне прямо в глаза, уверено произнесла:
- Все будет в порядке, братик. Не волнуйся.
И коснулась губами моих губ. Повисла пауза, я перестал всхлипывать. Мать не заходила в комнату, решив, наверное, что лучше дать нам хотя бы до отъезда побыть вместе (впоследствии я оказался прав: она не трогала нас до конца весны). Я погладил сестренку по голове и улыбнулся, хотя слезы все еще катились вниз по моим щекам.
- Конечно. Прости, что разревелся как девчонка. Ты сказала мне, что никогда не будешь встречаться с кем-то, кроме меня, - я опустил руки и сжал кулаки.- Я хочу, чтобы ты знала: мне никакие девчонки не нужны – только ты. Я тебя люблю.
Сестренка смотрела на меня счастливыми глазами. Я не выдержал и припал к ее персиковым губкам, сразу же проникнув языком в ее горячий и влажный ротик. Даже страх быть застуканным матерью не смог меня тогда остановить. Сестренка на этот раз не испугалась и с удовольствием ответила на поцелуй.
Мать все же исполнила угрозу и отослала сестру к бабушке. Мы сообща пытались уговорить ее не делать этого, но все было тщетно. Уже потом мне в голову пришла мысль, что она также могла слышать наш разговор через стену. Могло быть и так, что она специально позволила мне сразу же бежать к сестре, чтобы узнать наши истинные чувства друг к другу. Это запоздалое осознание съедало меня бессильной злобой и отчаянием. Я был уверен, что теперь мама сделает все, чтобы мы с сестрой не могли быть вместе как раньше. Что ж, ее можно было понять, но не смириться с ее решением и не простить. Уже месяц я жил один с матерью. Я не выходил на улицу, почти все время проводил в спальне, читая книги или рисуя. Героиней моего детского творчества почти всегда была моя сестренка. Я рисовал карандашами нашу совместную будущую жизнь: походы в кино и кафе-мороженое, игру в теннис или отдых на море – затем прятал рисунки под матрас. Понимая, что всем моим мечтам вряд ли суждено сбыться, я впадал в жуткое уныние. Мать пыталась меня приободрить, готовя мои любимые блюда – даже купила мне скейт, который я выпрашивал на будущий Новый Год. А однажды привела домой какую-то подругу с работы, у которой было аж две дочурки примерно моего возраста – хотела познакомить меня с ними. Однако все ее попытки примирения вызывали во мне лишь злость и раздражение.
Вечером тридцать третьего дня зазвонил домашний телефон. Я взял трубку – звонила бабушка с деревенского стационара. В самом садоводстве телефона не было – я это знал. А значит, бабушке пришлось около сорока минут идти в ближайшую деревню, чтобы дозвониться нам. На мои просьбы дать поговорить с сестрой она ответила, что сейчас она в доме с дедом, и потребовала мать к аппарату. Мать долго молчала, пока из трубки доносилось приглушенное бормотание, содержание которого мне разобрать не удалось, затем пару раз кивнула, будто сама себе, и потом сказала: «Поняла, возьму отгул и сразу к вам». Как только мать повесила трубку, я набросился на нее с расспросами – я был почти на сто процентов уверен, что с сестренкой случилось неладное. Мама сначала отнекивалась, но поняв, что я очень волнуюсь, сухо сообщила мне, что сестра серьезно заболела. Сельский врач диагностировал бронхит и выписал лекарства из города, но быстрее будет довезти их на машине. Конечно я тут же заявил, что еду с ней, но мать была категорически против. Я тогда очень сильно обиделся на нее. Что бы она там себе не думала – я переживаю за свою сестру, я люблю ее и имею право поддержать ее. Однако мама была глуха к моим уговорам. Заявила, что завтра утром позвонит на работу, сходит в магазин за едой для меня и на полуденной электричке укатит в деревню. Я, по ее словам, должен был оставаться дома несколько дней и ждать ее возвращения. То есть я даже не смог бы узнать о состоянии сестрички до приезда матери!
Вошла мама. Она выглядела расстроенной. Как выяснилось позже, она прождала Егора на остановке полчаса, но тот так и не появился, а мобильного у мамы тогда еще не было. Мать спросила, чем мы занимались в ее отсутствие.
- Мам, мы смотрим мультики, разве не видно? - ответил я нарочито будничным тоном. Кастрюля то и дело подрагивала, а с моего лица еще не сошла краска. Да и сестренка выглядела какой-то измученной. Мама окинула нас подозрительным взглядом, но ничего не сказала.
Мать ничего нам не говорила, но я начал подозревать, что она догадывается: мое с сестрой близкое общение, наш конфуз, бабки у подъезда – ничего страшного по отдельности, однако же, в совокупности кому угодно даст повод для беспокойства. В течение довольно длительного времени сестренка никаких поползновений в мою сторону не совершала, понимая, как мне кажется, щекотливость нашего положения. Мы просто старались вести себя обычно – ни больше, ни меньше. Это было тяжело. Я не мог отделаться от постоянных навязчивых ведений о том, как сестренка хватает мой член и начинает наяривать. Вспоминалось выражение ее лица – на нем тоже читалось сильное возбуждение, хоть она, наверное, и не понимала до конца, что все это значит и чем может закончиться. Когда в памяти всплывали крупицы гречи на ее щечках, как я слизываю их языком, мой член грозился выпрыгнуть из штанов и залить горячей спермой окружающий мир. При этом неважно было, где я нахожусь – дома, в школе или на скамеечке в сквере. Желание повторить тот чудесный вечер мутило меня.… Но приходилось сдерживаться.
С того случая прошло примерно две недели, когда мама таки позвала меня на «личный разговор». По характерному тону, в котором было высказано требование, я понял, что станет предметом обсуждения. И я не ошибся. Мать была обеспокоена нашим с сестренкой поведением, говорила о том, что мне нужно найти себе девочку и не мешать сестре строить свою личную жизнь. Она не делала никаких намеков на потенциально возможный между нами секс, но деликатно ходила вокруг да около, предоставляя мне самому понять, к чему она клонит. Я же старательно давил лыбу, изо всех сил делая вид, что в душе не понимаю, о чем глаголет мать. Тогда мама напрямую заявила, что намерена ограничить наше с сестрой общение, отправив сестру на дачу к бабушке на время летних каникул, которые начинались меньше чем через неделю. Я пытался ее отговорить, чуть не плакал – и это все было искренне. Тогда пошлые мысли отошли на второй план, уступив место чистой любви и нежеланию оставлять сестренку одну, ибо раньше мы никогда надолго не расставались. Я действительно не знал, как буду жить без нее целых три месяца. Каждый день моей жалкой жизни освещала моя сестренка: утром мы просыпались, вместе чистили зубы и шли в школу, обратно возвращались рука об руку, а вечером я помогал делать ей уроки, мы болтали о школе, рисовали или читали. Как жить без всего этого я не мог тогда и представить. Я боялся, что без меня за городом с ней может что-то случиться, а меня не будет рядом, чтобы помочь. Мама, увидев мою непреклонность, только утвердилась в своих намерениях и сообщила, что вынуждена пойти на эти крайние меры. «Мне жаль, что приходится так поступать, но вы должны учиться жить друг без друга, ведь рано или поздно вы оба обзаведетесь семьями и разъедитесь», - такими были ее последние слова. Тогда я первый раз в жизни расплакался на глазах у другого человека. Сестра была закрыта в нашей спальне на время разговора, но я был уверен, что она стоит, прислонившись ухом к тонкой стене, и слышит все.
Я вышел из кухни, где имела место быть эта жестокая беседа – расправа над моими чувствами,- в глазах моих стояли слезы. Пройдя в спальню, я сразу же обнял сестренку, заметив, что ее глаза тоже на мокром месте. Но она пыталась улыбаться мне. Я уткнулся носом ей в макушку, зарываясь в густые шелковистые волосы, и плакал. Сестренка поглаживала меня по спине и шептала сквозь слезы, что ничего страшного не случилось, что ее отъезд ничего не изменит, что она вернется к своему братику и все будет хорошо. Вот так оказалось, что маленькая девочка утешала своего непутевого старшего брата. Она оказалась сильнее меня. Я же просто тихо плакал, прижимая ее к себе изо всех сил. Почему-то мне казалось, что ее ссылка за город играет очень большую роль в наших отношениях, более того – ставит их под угрозу. Я любил сестренку и не хотел ее отпускать. Она видела, что я никак не могу унять своего горя, и немного отстранилась и, глядя мне прямо в глаза, уверено произнесла:
- Все будет в порядке, братик. Не волнуйся.
И коснулась губами моих губ. Повисла пауза, я перестал всхлипывать. Мать не заходила в комнату, решив, наверное, что лучше дать нам хотя бы до отъезда побыть вместе (впоследствии я оказался прав: она не трогала нас до конца весны). Я погладил сестренку по голове и улыбнулся, хотя слезы все еще катились вниз по моим щекам.
- Конечно. Прости, что разревелся как девчонка. Ты сказала мне, что никогда не будешь встречаться с кем-то, кроме меня, - я опустил руки и сжал кулаки.- Я хочу, чтобы ты знала: мне никакие девчонки не нужны – только ты. Я тебя люблю.
Сестренка смотрела на меня счастливыми глазами. Я не выдержал и припал к ее персиковым губкам, сразу же проникнув языком в ее горячий и влажный ротик. Даже страх быть застуканным матерью не смог меня тогда остановить. Сестренка на этот раз не испугалась и с удовольствием ответила на поцелуй.
Мать все же исполнила угрозу и отослала сестру к бабушке. Мы сообща пытались уговорить ее не делать этого, но все было тщетно. Уже потом мне в голову пришла мысль, что она также могла слышать наш разговор через стену. Могло быть и так, что она специально позволила мне сразу же бежать к сестре, чтобы узнать наши истинные чувства друг к другу. Это запоздалое осознание съедало меня бессильной злобой и отчаянием. Я был уверен, что теперь мама сделает все, чтобы мы с сестрой не могли быть вместе как раньше. Что ж, ее можно было понять, но не смириться с ее решением и не простить. Уже месяц я жил один с матерью. Я не выходил на улицу, почти все время проводил в спальне, читая книги или рисуя. Героиней моего детского творчества почти всегда была моя сестренка. Я рисовал карандашами нашу совместную будущую жизнь: походы в кино и кафе-мороженое, игру в теннис или отдых на море – затем прятал рисунки под матрас. Понимая, что всем моим мечтам вряд ли суждено сбыться, я впадал в жуткое уныние. Мать пыталась меня приободрить, готовя мои любимые блюда – даже купила мне скейт, который я выпрашивал на будущий Новый Год. А однажды привела домой какую-то подругу с работы, у которой было аж две дочурки примерно моего возраста – хотела познакомить меня с ними. Однако все ее попытки примирения вызывали во мне лишь злость и раздражение.
Вечером тридцать третьего дня зазвонил домашний телефон. Я взял трубку – звонила бабушка с деревенского стационара. В самом садоводстве телефона не было – я это знал. А значит, бабушке пришлось около сорока минут идти в ближайшую деревню, чтобы дозвониться нам. На мои просьбы дать поговорить с сестрой она ответила, что сейчас она в доме с дедом, и потребовала мать к аппарату. Мать долго молчала, пока из трубки доносилось приглушенное бормотание, содержание которого мне разобрать не удалось, затем пару раз кивнула, будто сама себе, и потом сказала: «Поняла, возьму отгул и сразу к вам». Как только мать повесила трубку, я набросился на нее с расспросами – я был почти на сто процентов уверен, что с сестренкой случилось неладное. Мама сначала отнекивалась, но поняв, что я очень волнуюсь, сухо сообщила мне, что сестра серьезно заболела. Сельский врач диагностировал бронхит и выписал лекарства из города, но быстрее будет довезти их на машине. Конечно я тут же заявил, что еду с ней, но мать была категорически против. Я тогда очень сильно обиделся на нее. Что бы она там себе не думала – я переживаю за свою сестру, я люблю ее и имею право поддержать ее. Однако мама была глуха к моим уговорам. Заявила, что завтра утром позвонит на работу, сходит в магазин за едой для меня и на полуденной электричке укатит в деревню. Я, по ее словам, должен был оставаться дома несколько дней и ждать ее возвращения. То есть я даже не смог бы узнать о состоянии сестрички до приезда матери!
Итак, в моей голове зрел план. Когда мама пошла в душ, прошел в зал, где у нас стоял телевизор. Кинескоп покоился на здоровенной такой тумбе, где хранились кассеты, провода, пара фотоальбомов и всякие справочники типа «Желтых страниц». Открыв ящик и покопавшись с минуту, я извлек один из номеров «Электрички» по Северо-Западному региону. Правда он был за февраль, но я надеялся, что расписание февральских поездов хотя бы примерно совпадает с нынешним. Разглядывая разворот с расписанием работы РЖД, я лихорадочно строил в голове маршрут: из Авиагородка до Витебского вокзала я доберусь примерно за час (придется оплатить автобус плюс метро), если брать с запасом, затем куплю билет до Рогавки, оттуда снова на автобусе… Прикинув хрен к носу, я пришел к выводу, что вся дорога займет у меня около пяти часов, а мой карман вынужден будет похудеть рублей на двести. «Так, последняя электричка отходит в восемь пятнадцать вечера, в Рогавке я буду примерно в одиннадцать…»
Я бросил взгляд на свою старенькую “Монтану” – половина седьмого. Если выйду сейчас, то успею. Мать все еще была в ванной – она всегда мылась довольно долго, но я не мог проколоться на самом простом и потому побежал собирать вещи. На пол из школьного ранца полетели тетради, учебники и канцелярия – их место заняли запасное белье, «Мартин Иден» Лондона, притащенный с кухни кулек с хлебом и конфетами, бутылку воды и фонарик. Услышав, как в ванне заработал фен, я принялся собираться втрое быстрее. Через пять минут я уже стоял в прихожей, готовый к выходу, но перед самой дверью запнулся. Тяжело выдохнув, я быстро прошел в кухню, где на салфетке начеркал записку матери, в которой сообщил, что еду в деревню к сестренке. Фен стих, и я бегом бросился на улицу.
Времени было достаточно, но я все равно преодолел весь путь от Взлетной улицы до съезда на Пулковку бегом, ибо представлял, что мать может за мной погнаться. На Пулковском шоссе я поймал автобус, следующий до станции метро Московская, уплатив 13 деревянных. К слову наскреб я всего сотню, изъяв все свои заначки на походы в кино и подарок на день рождения сестрички. Сидя в дребезжащем ЛИАЗе, я предавался невеселым думам. В принципе, на один жетон метро и билет до Рогавки должно было хватить, но как мне добраться оттуда до садоводства, где томилась моя сестра я не знал. Но обратно поворачивать не собирался.
До Московской я добрался даже быстрее, чем я думал, что позволило мне задержаться у входа в подземку и настрелять еще пятнашку. Спустившись по эскалатору бегом, я проскочил в вагон через закрывающиеся двери и пятнадцать минут трясся в поезде, пока не сошел на Пушкинской – до вокзала рукой подать. Удача благоволила, так как до прибытия нужного мне поезда оставалось еще десять минут. Выложив сотню за билет, я остался совсем без денег, но подбадривал себя мыслью, что уже через каких-то три часа я буду в Рогавке, а там даже пешком можно дойти, хоть и долго. Пара часов пешей прогулки не могли меня остановить, хоть и немного страшно было идти ночью по безлюдной проселочной дороге.
Когда подъехал электрон, я зашел в первый вагон и занял место в его середине, сев ближе к окну. Зная, что путь предстоит не близкий, я извлек из портфеля книгу. Пролистав несколько страниц, я понял, что читать не в состоянии. Перед глазами стояла картина лежащей в постели болеющей сестры. Только сейчас пришла в голову мысль, что как-то странно болеть бронхитом в середине лета. В отличие от меня сестренка болела не так часто, иммунитет у нее был крепкий сколько ее знаю. Я немного обкатал эту мысль, но, не найдя в ней какого-то скрытого смысла, забил и принялся глазеть на проплывающие за окном пейзажи, которые быстро сменились с городских на сельские. Я много думал о нашей семье. О том, куда пропал Егор, почему он не встретил маму в тот день на остановке. Вспомнились слова сестрички о нем. Не могу сказать, что мне прямо нравился этот мужик, но впечатление он производил вполне обычное и скорее позитивное, чем негативное. Может, сестричке показалось, что он как-то не так глядит на нее? Я не мог знать наверняка, но в душе испытывал облегчение, что Егор больше не приходит, и значит нет нужды разбираться во всем этом. Мамин ухажер не появлялся на горизонте около двух месяцев, и я полагал, что больше мы его и не увидим. Несмотря ни на что было немного жаль маму, что ее вот так вот бросили, однако с исчезновением Егора одной проблемой стало меньше.
Я бросил взгляд на свою старенькую “Монтану” – половина седьмого. Если выйду сейчас, то успею. Мать все еще была в ванной – она всегда мылась довольно долго, но я не мог проколоться на самом простом и потому побежал собирать вещи. На пол из школьного ранца полетели тетради, учебники и канцелярия – их место заняли запасное белье, «Мартин Иден» Лондона, притащенный с кухни кулек с хлебом и конфетами, бутылку воды и фонарик. Услышав, как в ванне заработал фен, я принялся собираться втрое быстрее. Через пять минут я уже стоял в прихожей, готовый к выходу, но перед самой дверью запнулся. Тяжело выдохнув, я быстро прошел в кухню, где на салфетке начеркал записку матери, в которой сообщил, что еду в деревню к сестренке. Фен стих, и я бегом бросился на улицу.
Времени было достаточно, но я все равно преодолел весь путь от Взлетной улицы до съезда на Пулковку бегом, ибо представлял, что мать может за мной погнаться. На Пулковском шоссе я поймал автобус, следующий до станции метро Московская, уплатив 13 деревянных. К слову наскреб я всего сотню, изъяв все свои заначки на походы в кино и подарок на день рождения сестрички. Сидя в дребезжащем ЛИАЗе, я предавался невеселым думам. В принципе, на один жетон метро и билет до Рогавки должно было хватить, но как мне добраться оттуда до садоводства, где томилась моя сестра я не знал. Но обратно поворачивать не собирался.
До Московской я добрался даже быстрее, чем я думал, что позволило мне задержаться у входа в подземку и настрелять еще пятнашку. Спустившись по эскалатору бегом, я проскочил в вагон через закрывающиеся двери и пятнадцать минут трясся в поезде, пока не сошел на Пушкинской – до вокзала рукой подать. Удача благоволила, так как до прибытия нужного мне поезда оставалось еще десять минут. Выложив сотню за билет, я остался совсем без денег, но подбадривал себя мыслью, что уже через каких-то три часа я буду в Рогавке, а там даже пешком можно дойти, хоть и долго. Пара часов пешей прогулки не могли меня остановить, хоть и немного страшно было идти ночью по безлюдной проселочной дороге.
Когда подъехал электрон, я зашел в первый вагон и занял место в его середине, сев ближе к окну. Зная, что путь предстоит не близкий, я извлек из портфеля книгу. Пролистав несколько страниц, я понял, что читать не в состоянии. Перед глазами стояла картина лежащей в постели болеющей сестры. Только сейчас пришла в голову мысль, что как-то странно болеть бронхитом в середине лета. В отличие от меня сестренка болела не так часто, иммунитет у нее был крепкий сколько ее знаю. Я немного обкатал эту мысль, но, не найдя в ней какого-то скрытого смысла, забил и принялся глазеть на проплывающие за окном пейзажи, которые быстро сменились с городских на сельские. Я много думал о нашей семье. О том, куда пропал Егор, почему он не встретил маму в тот день на остановке. Вспомнились слова сестрички о нем. Не могу сказать, что мне прямо нравился этот мужик, но впечатление он производил вполне обычное и скорее позитивное, чем негативное. Может, сестричке показалось, что он как-то не так глядит на нее? Я не мог знать наверняка, но в душе испытывал облегчение, что Егор больше не приходит, и значит нет нужды разбираться во всем этом. Мамин ухажер не появлялся на горизонте около двух месяцев, и я полагал, что больше мы его и не увидим. Несмотря ни на что было немного жаль маму, что ее вот так вот бросили, однако с исчезновением Егора одной проблемой стало меньше.
В одиннадцать с четвертью вечера я стоял на платформе станции Рогавка. От вокзала тут было одно название: ни ограждений, ни турникетов. Почти прямо с перрона уходила дорожка к небольшому пятаку, от которого шла нужная мне дорога в Тёсово-Нетыльский поселок, которые местные называли просто Рогавкой по названию станции. Денег на автобус у меня не было, да и надежда встретить его в такой час была весьма призрачной. Посему я отправился пешком по проселочной дороге, освещая себе путь фонариком, ибо никаких источников света помимо неба закатного не было. Что ж, такой расклад я предвидел, поэтому, отбросив страхи, как можно более бодро шагал в темноту. Мне уже приходилось проделывать этот путь таким образом. Прошлым летом я, сестренка и мама решили на выходные съездить сюда, а, поскольку мама в пятницу работала, мы прибыли на станцию примерно в это же время. Автобуса не дождались и топали также пешком, волоча на себе сумки с одеждой и продуктами. Как сейчас помню, что на сестренке было легкое белое платьице и милая соломенная шляпка с широкими полями. Я шел позади всех, так как тащил самые тяжелые и неудобные тюки, но я не жаловался. Ибо стоило ветру только дунуть чуть покрепче, как платьице сестрички задиралось так, что видны были ее любимые трусики – белые в сиреневую полоску. Так как она тоже несла в обеих руках пакеты, то никак не могла нормально оправить ткань, и ее трусики снова и снова представали моего взору. Мы все очень устали: сначала мытарство в набитых автобусе и метро, потом долгая поездка в душной электричке, а теперь пеший поход в полной разгрузке. Естественно мы все тогда вспотели как олимпийцы, и никакие вечерняя прохлада и ветерок не в силах были нам помочь. Ныне же я шел по той же самой дороге, только в полном одиночестве. Было очень тихо. Чтобы не думать о всяком плохом и страшном, я принялся вспоминать вспотевшее тело сестренки. Ясно всплывала в памяти ее влажная кожа, по которой скатывались вниз бисеринки пота. Помню, тогда мне очень хотелось их слизать, несмотря на жажду. Когда ветер задувал сестре под платье, я смотрел на трусики представлял, как сейчас влажно и горячо под ними, какой чудный там должно быть запах. Мое воображение так расшалилось, что я почувствовал, как член натянул ткань моих джинсов. Было неудобно и немного неприятно так идти, а стоять и дрочить посреди дороги (ну или дрочить на ходу) мне как-то не хотелось. Поэтому я решил пока не вспоминать тот счастливый и теплый день. К тому же, идти оставалось, по моим прикидкам, не так уж и далеко.
На моих часах светились цифры 1:22, когда я вышел наконец к садоводству. Оно поделено было на улицы-линии, а потому найти нужный дом даже в темноте не составило большого труда. Свет не горел, но оно и не удивительно в такой-то час. Наша дача представляла собой двухэтажный деревянный дом, построенный во времена царя Гороха – он был старый и разваливающийся. Зато отдельным сарайчиком стояла кухня. Дед почти каждый сезон что-то ремонтировал: то обои переклеит, то крышу залатает. Так вся эта рухлядь и держалась. Но мы с сестрёнкой любили сюда ездить – могли гулять до вечера по садоводству, разгребать антикварный хлам на чердаке и все в таком духе.
Дверь разумеется была заперта. Некоторые окна хоть и были открыты, но на них имелась сетка против насекомых. Проверив все щели, я печально вздохнул, ибо оставался только один выход, которым мне хотелось воспользоваться меньше всего. Рядом с домом росла старая яблоня, ветки которой доходили до балкончика на втором этаже. Балконом не пользовались, а посему ветви дерева дед пилить не стал, и теоретически по ним можно было попасть на второй этаж. Балконная дверь держалась на одном шпингалете – толкнуть посильнее, и все дела. Сложность состояла в том, как это сделать тихо, ибо в комнате напротив обычно спали дед с бабушкой. Решив, что соображать буду на месте, я начал свое восхождение. Пока лез, в своем мозгу проводил параллели с детскими сказками, в которых принц лезет по заросшим вьюном стенам древней башни, где томится и ждет его прекрасная принцесса. На мой взгляд, принц из меня не очень, а вот сестренка – настоящая принцесса. Размышляя в данном ключе, я наконец ступил на балкон, изрядно исцарапавшись ветками и перемазавшись какой-то липкой гадостью. Оказавшись у цели, я выключил и убрал фонарик. Теперь на моем пути стояла дверь. Хлипкая дверь, остеклённая из тоненькой фанеры, она поддавалась даже на слабый толчок, но шпингалет не давал ей распахнуться. Пока я пытался расшатать его гнездовье, из-за символической преграды доносился громких храп. Это однозначно был деде – только он так громко спит. Что ж, это было мне только на руку. Рассчитав время, я пнул дверь по сильнее так, что хруст вырываемого из деревянного пол шпингалета пришелся аккурат на очередной громогласный всхрап. Я оказался внутри. Замерев, я прислушался, пытаясь понят, разбудил ли я кого своим вторжением или нет? Дед продолжал храпеть, в остальном было тихо. Оставалось только прокрасться на первый этаж, где по обыкновению спали мы с сестренкой.
Пару минут я просто стоял перед дверью нашей комнаты, не решаясь войти. Затем я осторожно приоткрыл дверь и оказался внутри. Сестренка сидела на постели в одной футболочке, которая обычно служила ей пижамой. Ее счастливые глаза смотрели на меня так, словно бы я и вправду какой-то рыцарь или герой.
- Братик, ты пришел за мной?
Сестренка совсем не выглядела больной – это было ясно даже в тусклом свете луны за окном. Но для верности я приблизился и положил ладонь ей на лоб. На самом деле мне хотелось обнять ее, а потом расцеловать, но вдруг она себя плохо чувствует, и я причиню ей дискомфорт своими действиями?
- Ты чего, братик? – удивленно спросила она
- Как себя чувствуешь? Мама сказала, у тебя бронхит.- Мой тон, вероятно .был слишком серьезным, и сестричка насупилась.
- Братик, я скучала, ждала тебя, а ты все не ехал… А теперь ты здесь и даже не обнимешь меня? Задаешь какие-то глупые вопросы.
Нет, она точно не больна.
- Мама меня обманула, - со злостью в голосе произнес я.- Зачем же она…
Сестренка перебила меня, требовательно впившись мне в губы и прямо в одежде заваливая к себе в постель. Я не смог противиться и обнял ее, предварительно скинув на пол портфель. Я был весь грязный, но ей будто было все равно. Сестричка целовала и целовала меня так, что я на миг забыл, как дышать. Наконец она оторвалась от меня и, тяжело дыша, сказала:
- Выясним все подробности позже, братик. Сейчас у нас есть время побыть наедине. Не будем тратить время на неприятные разговоры, ладно?
Я кивнул. Сестра улыбнулась и принялась стягивать с меня рубашку.
На моих часах светились цифры 1:22, когда я вышел наконец к садоводству. Оно поделено было на улицы-линии, а потому найти нужный дом даже в темноте не составило большого труда. Свет не горел, но оно и не удивительно в такой-то час. Наша дача представляла собой двухэтажный деревянный дом, построенный во времена царя Гороха – он был старый и разваливающийся. Зато отдельным сарайчиком стояла кухня. Дед почти каждый сезон что-то ремонтировал: то обои переклеит, то крышу залатает. Так вся эта рухлядь и держалась. Но мы с сестрёнкой любили сюда ездить – могли гулять до вечера по садоводству, разгребать антикварный хлам на чердаке и все в таком духе.
Дверь разумеется была заперта. Некоторые окна хоть и были открыты, но на них имелась сетка против насекомых. Проверив все щели, я печально вздохнул, ибо оставался только один выход, которым мне хотелось воспользоваться меньше всего. Рядом с домом росла старая яблоня, ветки которой доходили до балкончика на втором этаже. Балконом не пользовались, а посему ветви дерева дед пилить не стал, и теоретически по ним можно было попасть на второй этаж. Балконная дверь держалась на одном шпингалете – толкнуть посильнее, и все дела. Сложность состояла в том, как это сделать тихо, ибо в комнате напротив обычно спали дед с бабушкой. Решив, что соображать буду на месте, я начал свое восхождение. Пока лез, в своем мозгу проводил параллели с детскими сказками, в которых принц лезет по заросшим вьюном стенам древней башни, где томится и ждет его прекрасная принцесса. На мой взгляд, принц из меня не очень, а вот сестренка – настоящая принцесса. Размышляя в данном ключе, я наконец ступил на балкон, изрядно исцарапавшись ветками и перемазавшись какой-то липкой гадостью. Оказавшись у цели, я выключил и убрал фонарик. Теперь на моем пути стояла дверь. Хлипкая дверь, остеклённая из тоненькой фанеры, она поддавалась даже на слабый толчок, но шпингалет не давал ей распахнуться. Пока я пытался расшатать его гнездовье, из-за символической преграды доносился громких храп. Это однозначно был деде – только он так громко спит. Что ж, это было мне только на руку. Рассчитав время, я пнул дверь по сильнее так, что хруст вырываемого из деревянного пол шпингалета пришелся аккурат на очередной громогласный всхрап. Я оказался внутри. Замерев, я прислушался, пытаясь понят, разбудил ли я кого своим вторжением или нет? Дед продолжал храпеть, в остальном было тихо. Оставалось только прокрасться на первый этаж, где по обыкновению спали мы с сестренкой.
Пару минут я просто стоял перед дверью нашей комнаты, не решаясь войти. Затем я осторожно приоткрыл дверь и оказался внутри. Сестренка сидела на постели в одной футболочке, которая обычно служила ей пижамой. Ее счастливые глаза смотрели на меня так, словно бы я и вправду какой-то рыцарь или герой.
- Братик, ты пришел за мной?
Сестренка совсем не выглядела больной – это было ясно даже в тусклом свете луны за окном. Но для верности я приблизился и положил ладонь ей на лоб. На самом деле мне хотелось обнять ее, а потом расцеловать, но вдруг она себя плохо чувствует, и я причиню ей дискомфорт своими действиями?
- Ты чего, братик? – удивленно спросила она
- Как себя чувствуешь? Мама сказала, у тебя бронхит.- Мой тон, вероятно .был слишком серьезным, и сестричка насупилась.
- Братик, я скучала, ждала тебя, а ты все не ехал… А теперь ты здесь и даже не обнимешь меня? Задаешь какие-то глупые вопросы.
Нет, она точно не больна.
- Мама меня обманула, - со злостью в голосе произнес я.- Зачем же она…
Сестренка перебила меня, требовательно впившись мне в губы и прямо в одежде заваливая к себе в постель. Я не смог противиться и обнял ее, предварительно скинув на пол портфель. Я был весь грязный, но ей будто было все равно. Сестричка целовала и целовала меня так, что я на миг забыл, как дышать. Наконец она оторвалась от меня и, тяжело дыша, сказала:
- Выясним все подробности позже, братик. Сейчас у нас есть время побыть наедине. Не будем тратить время на неприятные разговоры, ладно?
Я кивнул. Сестра улыбнулась и принялась стягивать с меня рубашку.
Дочитал до "кражи первого поцелуя" и догадался, откуда ОП срисовал пасту, лол
У меня есть сестра и она на год младше меня. Сейчас мне 17, а ей собственно 16. Имен я называть не буду. Просто Сестра и Я.
Нет, я не ебу ее, хотя не против. Никогда особо не пытался склонить ее к сексу, но два раза она дрочила мне. Об этом и пойдет речь.
Немного о сестре.Моя сестра с детства ебанутая и хуй знает что ей на следующий день в голову взбредет. Мы никогда друг друга не стеснялись. Когда она комплексовала по поводу размера ее груди(напрасно), то показывала мне и интересовалась. Мы долгое время жили в одной большой комнате и спали на двухярусной кровати.Я спал на втором ярусе.
Когда мне было 14 лет, я проснулся посреди ночи и долго не мог уснуть. Начал залипать в телефон. Не помню где я лазил, но там был какой-то фап контент. У меня дико начала дымиться шишка и нужно было срочно сбегать в туалет. А мать у меня строгая была и бесилась когда мы не спали по ночам, т.к. у нее был не здоровый сон и она могла проснуться от малейшего шороха, а потом не уснуть до самого утра. Прислушавшись и убедившись, что сестра спит, я принялся дрочить. Я не знаю что овладело мной, но такого желания выебать что-нибудь живое я не испытывал никогда. В пылу борьбы я не заметил как сестра тихо поднялась с кровати и начала глядеть на меня. Было лето, так что на улице было достаточно светло, чтобы увидеть мой член и досаточно жарко, чтобы я сбросил с себя одеяло перед этим богомерзким деянием. Я заметил ее через две секунды. Она тихо посмеялась и попросила меня не барахтаться в кровати так сильно, т.к. она проснулась от ходуном ходящей кровати. Когда она легла обратно, я извинился перед ней и сказал что не смог сдержать пыл, на что она ответила вопросом: "А ты не на меня дрочил случайно?". Я не сильно растерялся и сразу ответил: "Только сначала". Меньше всего я тогда ожидал услышать что-то вроде: "Ну что ты как ребенок? Мог бы и меня попросить, свои люди ведь". И знаешь что? Я услышал что-то подобное. Она все также тихонько приподнялась с кровати и попросила оголить пипидончика. Потом начала дрочить. Сначала медленно, затем быстрее, потом мне казалось, что она оторвет мне хуй, до того она была увлечена. Кончил я в салфетку, которую она заранее достала из своей прикроватной тумбочки. В конце я спросил ее, не хочет ли она, чтобы я сделал для нее тоже самое, на что она ответила, что сделала это еще перед сном.
То был первый раз.
Шли годы. Со временем моя сестра становилась стервознее, наглее и упрямее. Она уже не была той милой тринадцатилетней девочкой. Примерно с 14 лет ее не менее ебанутая подруга познакомила ее с аниме, мангой и позже дорамами. Сейчас она обожает "Кровь виновного пса" и течет по корейским педерастичным и смазливо поющим "мальчикам". Я и сам люблю тихими вечерами посмотреть аниме, но она смотрит откровенную хуйню, которую ей в очередной раз подкидывает ее жирная подружка яойщица.
Ах да, я забыл упомянуть, что за это время в нашей жизни произошло много дерьма и отец сел в тюрьму, а мать просто оставила нас, ушла. У нее появился шанс начать новую жизнь, ведь именно из-за нее посадили нашего отца. На тот момент мы даже не знали где она жила, в каком она вообще городе, и что делает после случившегося. Но жили мы в том же доме, что и раньше, только теперь бабушка переехала к нам в дом, чтобы ее можно было сделать опекуном. Благо отец предвидел такое и оставил нам много денег и хороший пассивный доход(через своего друга).
После событий, произошедших в ту летнюю ночь, она ни разу не проявляла ко сексуального влечения. До одного момента.
Год назад у меня случился выпускной из девятого класса. Мы всей параллелью собрались гулять до утра, встречать рассвет, по очереди сливать пиво из организма за гаражами. Вообщем мы были настроены на то, чтобы как следует запомнить этот день. Когда я сообщил остаткам своей семьи, что иду культурно прогуляться с друзьями и вернусь только утром, моя сестренка тоже высказала желание пойти гулять, только уже со своими друзьями. Я конечно же знал, кто из ее "друзей" и одноклассников будет там. Даже врагу не пожелаю такого класса, как у нее. Мне часто приходилось выбивать зубы придуркам, которые были не прочь полапать грудь моей сестренки против ее воли. Однажды, выйдя из кабинета на перемену, я заметил , что какой-то чертила из ее класса бегает за моей сестрой и пытается задрать ей юбку,а его дружки улюлюкают и хохочут. Увидев сестренку, готовую разреветься, я впал в ярость. Я познакомил того мудака с каждой секцией батареи, стоящей под подоконником в блоке. И знаете что? Его "дружки" все так же кричали и смеялись. Поэтому я не хотел отпускать ее туда. Я ведь не смогу все время ходить рядом с ней, отталкиваю пьяных выпускников, ненормально пялящихся на грудь моей сестры. Я велел ей сидеть дома и сказал, что у нее в следующем году тоже будет выпускной на котором она может гулять хоть до полудня следующего дня.
Я стоял на городском стадионе, в шумной толпе народа разной степени трезвости. До чего я был удивлен, когда краем глаза зацепил знакомое платье в сборище вопящих быдланов. Подойдя ближе, я увидел свою сестру. Она была заметно пьяна и ее держала за руку ее шлюховатая подруга, которая одно время клеилась и ко мне. Я немедленно выхватил руку сестры и повел ее домой. Я не считал нужным обьясняться быкующим на меня обсоскам. Пока я вел ее домой она рассказала, что воспользовавшись тем, что наша бабка этой ночью была у себя дома, а не у нас, она взяла запасной ключ, закрыла дом и пошла на встречу своей любимой подруге. Дома я помог ей переодеться и умыться, а затем уложил спать. Сам я сел за компьютер, что стоял не далеко от наших кроватей. Она все не засыпала. Извинялась, что подставила меня, ведь поняла почему я увел ее из компании, где было 2 девочки и примерно 5 пацанов, которые пытались залить в них как можно больше алкоголя. Потом она вспомнила, как когда то давно она помога мне справиться со стояком. Вот на этом моменте я перестал пропускать ее болтовню мимо ушей, и начал вникать в то, что она скажет. Неожиданно она спросила: "А тебе тогда понравилось?". Честно, я тогда знатно охуел, но быстренько придя в себя сказал что-то вроде:"Да, было очень приятно. Спасибо". Она встала с кровати,подошла ко мне и присела на пол, у самых моих ног . Я понял что она собирается сделать. Понял это еще тогда, когда она посмотрела мне в глаза после ответа на ее щекотливый вопрос. Я не сопротивлялся и развернувшись к ней раздвинул ноги. Она была пьяна, поэтому взять пальцами молнию на моих штанах у нее вышло далеко не с первого раза. У меня уже тогда стоял колом. Она медленно обхватила пальцами мой член и принялась неумело наяривать, попутно заглядывая мне в глаза и наблюдая за реакцией. Минуты через две она взяла верхушку моего члена в рот и медленно водя по ней языком продолжала дрочить. Я заметил, что второй рукой она полезла к себе в трусики. Кончил я обильно и прямо ей в рот. Проглатывать она не торопилась, поэтому я быстренько спрятал хуй, поднял ее и повел в ванную, где она почистила зубы и придя обратно уже окончательно легла спать. Наши отношения никак не изменились и то, что она делала для меня, никак не повлияло на ее жизнь.
Я пропустил большую часть своего выпускного, но я не жалею об этом. Недавно начал склонять ее к ебле, надеюсь получится. Если что, буду держать в курсе.
Нет, я не ебу ее, хотя не против. Никогда особо не пытался склонить ее к сексу, но два раза она дрочила мне. Об этом и пойдет речь.
Немного о сестре.Моя сестра с детства ебанутая и хуй знает что ей на следующий день в голову взбредет. Мы никогда друг друга не стеснялись. Когда она комплексовала по поводу размера ее груди(напрасно), то показывала мне и интересовалась. Мы долгое время жили в одной большой комнате и спали на двухярусной кровати.Я спал на втором ярусе.
Когда мне было 14 лет, я проснулся посреди ночи и долго не мог уснуть. Начал залипать в телефон. Не помню где я лазил, но там был какой-то фап контент. У меня дико начала дымиться шишка и нужно было срочно сбегать в туалет. А мать у меня строгая была и бесилась когда мы не спали по ночам, т.к. у нее был не здоровый сон и она могла проснуться от малейшего шороха, а потом не уснуть до самого утра. Прислушавшись и убедившись, что сестра спит, я принялся дрочить. Я не знаю что овладело мной, но такого желания выебать что-нибудь живое я не испытывал никогда. В пылу борьбы я не заметил как сестра тихо поднялась с кровати и начала глядеть на меня. Было лето, так что на улице было достаточно светло, чтобы увидеть мой член и досаточно жарко, чтобы я сбросил с себя одеяло перед этим богомерзким деянием. Я заметил ее через две секунды. Она тихо посмеялась и попросила меня не барахтаться в кровати так сильно, т.к. она проснулась от ходуном ходящей кровати. Когда она легла обратно, я извинился перед ней и сказал что не смог сдержать пыл, на что она ответила вопросом: "А ты не на меня дрочил случайно?". Я не сильно растерялся и сразу ответил: "Только сначала". Меньше всего я тогда ожидал услышать что-то вроде: "Ну что ты как ребенок? Мог бы и меня попросить, свои люди ведь". И знаешь что? Я услышал что-то подобное. Она все также тихонько приподнялась с кровати и попросила оголить пипидончика. Потом начала дрочить. Сначала медленно, затем быстрее, потом мне казалось, что она оторвет мне хуй, до того она была увлечена. Кончил я в салфетку, которую она заранее достала из своей прикроватной тумбочки. В конце я спросил ее, не хочет ли она, чтобы я сделал для нее тоже самое, на что она ответила, что сделала это еще перед сном.
То был первый раз.
Шли годы. Со временем моя сестра становилась стервознее, наглее и упрямее. Она уже не была той милой тринадцатилетней девочкой. Примерно с 14 лет ее не менее ебанутая подруга познакомила ее с аниме, мангой и позже дорамами. Сейчас она обожает "Кровь виновного пса" и течет по корейским педерастичным и смазливо поющим "мальчикам". Я и сам люблю тихими вечерами посмотреть аниме, но она смотрит откровенную хуйню, которую ей в очередной раз подкидывает ее жирная подружка яойщица.
Ах да, я забыл упомянуть, что за это время в нашей жизни произошло много дерьма и отец сел в тюрьму, а мать просто оставила нас, ушла. У нее появился шанс начать новую жизнь, ведь именно из-за нее посадили нашего отца. На тот момент мы даже не знали где она жила, в каком она вообще городе, и что делает после случившегося. Но жили мы в том же доме, что и раньше, только теперь бабушка переехала к нам в дом, чтобы ее можно было сделать опекуном. Благо отец предвидел такое и оставил нам много денег и хороший пассивный доход(через своего друга).
После событий, произошедших в ту летнюю ночь, она ни разу не проявляла ко сексуального влечения. До одного момента.
Год назад у меня случился выпускной из девятого класса. Мы всей параллелью собрались гулять до утра, встречать рассвет, по очереди сливать пиво из организма за гаражами. Вообщем мы были настроены на то, чтобы как следует запомнить этот день. Когда я сообщил остаткам своей семьи, что иду культурно прогуляться с друзьями и вернусь только утром, моя сестренка тоже высказала желание пойти гулять, только уже со своими друзьями. Я конечно же знал, кто из ее "друзей" и одноклассников будет там. Даже врагу не пожелаю такого класса, как у нее. Мне часто приходилось выбивать зубы придуркам, которые были не прочь полапать грудь моей сестренки против ее воли. Однажды, выйдя из кабинета на перемену, я заметил , что какой-то чертила из ее класса бегает за моей сестрой и пытается задрать ей юбку,а его дружки улюлюкают и хохочут. Увидев сестренку, готовую разреветься, я впал в ярость. Я познакомил того мудака с каждой секцией батареи, стоящей под подоконником в блоке. И знаете что? Его "дружки" все так же кричали и смеялись. Поэтому я не хотел отпускать ее туда. Я ведь не смогу все время ходить рядом с ней, отталкиваю пьяных выпускников, ненормально пялящихся на грудь моей сестры. Я велел ей сидеть дома и сказал, что у нее в следующем году тоже будет выпускной на котором она может гулять хоть до полудня следующего дня.
Я стоял на городском стадионе, в шумной толпе народа разной степени трезвости. До чего я был удивлен, когда краем глаза зацепил знакомое платье в сборище вопящих быдланов. Подойдя ближе, я увидел свою сестру. Она была заметно пьяна и ее держала за руку ее шлюховатая подруга, которая одно время клеилась и ко мне. Я немедленно выхватил руку сестры и повел ее домой. Я не считал нужным обьясняться быкующим на меня обсоскам. Пока я вел ее домой она рассказала, что воспользовавшись тем, что наша бабка этой ночью была у себя дома, а не у нас, она взяла запасной ключ, закрыла дом и пошла на встречу своей любимой подруге. Дома я помог ей переодеться и умыться, а затем уложил спать. Сам я сел за компьютер, что стоял не далеко от наших кроватей. Она все не засыпала. Извинялась, что подставила меня, ведь поняла почему я увел ее из компании, где было 2 девочки и примерно 5 пацанов, которые пытались залить в них как можно больше алкоголя. Потом она вспомнила, как когда то давно она помога мне справиться со стояком. Вот на этом моменте я перестал пропускать ее болтовню мимо ушей, и начал вникать в то, что она скажет. Неожиданно она спросила: "А тебе тогда понравилось?". Честно, я тогда знатно охуел, но быстренько придя в себя сказал что-то вроде:"Да, было очень приятно. Спасибо". Она встала с кровати,подошла ко мне и присела на пол, у самых моих ног . Я понял что она собирается сделать. Понял это еще тогда, когда она посмотрела мне в глаза после ответа на ее щекотливый вопрос. Я не сопротивлялся и развернувшись к ней раздвинул ноги. Она была пьяна, поэтому взять пальцами молнию на моих штанах у нее вышло далеко не с первого раза. У меня уже тогда стоял колом. Она медленно обхватила пальцами мой член и принялась неумело наяривать, попутно заглядывая мне в глаза и наблюдая за реакцией. Минуты через две она взяла верхушку моего члена в рот и медленно водя по ней языком продолжала дрочить. Я заметил, что второй рукой она полезла к себе в трусики. Кончил я обильно и прямо ей в рот. Проглатывать она не торопилась, поэтому я быстренько спрятал хуй, поднял ее и повел в ванную, где она почистила зубы и придя обратно уже окончательно легла спать. Наши отношения никак не изменились и то, что она делала для меня, никак не повлияло на ее жизнь.
Я пропустил большую часть своего выпускного, но я не жалею об этом. Недавно начал склонять ее к ебле, надеюсь получится. Если что, буду держать в курсе.
Откуда?
ПРОДОЛЖЕНИЕ ДАВАЙ
бамп
Бамп
Идите на хуй. Вы меня игнорите, я вас тоже игнорить буду.
Выеби её
Нюфани не знают.
Все с кем я планировал отношения в детстве, включая мою троюрдную и двоюрдную сестру, которые мне очень нравились, в более взрослой жизни стали совершенными блядями.
Кто был телефон?
Главный вопрос: хотел бы ты поняшиться с сестрой? А если нет, то почему?
Ждём твоих морозных былин, неземных фантазий и безумных умений. Присоединяйся!
Архив тредов, пасты, OST, список сестрёнок в аниме и прочий контент по теме: https://docs.google.com/document/d/1Pq4lsNRIhZ0COpueAafPIg75GuyJlnVtLFlc-7qg44A/edit?pli=1#