Стратегический бамп
Бамп. Не дадим хуе блядям доминировать нас
#words
взлетай йопта
ДОКОЛЕ БЕДНЫЕ ЖЕНЩИНЫ БУДУТ ПРИСЛУГОЙ ТУПЫХ ХУЁВО
ЖЕНЩИНЫ ТРЕБУЮТ РАВНОПРАВИЯ!
Тогда в армейку пиздуйте, дуры.
Что я делаю не так?
Бамп
бамп
> КАЖДАЯ совершеннолетняя девушка (не зависимо от нации) имеет полное право пить, курить, материться, иметь столько сексуальных партнеров, сколько пожелает(и такого пола, какого ей вздумается), рожать или делать аборты, выходить замуж, жить в фактическом браке или вообще ни с кем не заводить отношений, носить вещи любой длины и фасона, верить в любую из вер или не верить вообще.
Девушки не скот и не заключенные. Нам не нужны "пастухи" или "надсмотрщики" в виде старших братьев. Мы сами прекрасно знаем, о чем нам думать, как себя вести, с кем общаться, кому и что говорить.
Я не призываю девушек выполнять все вышеперечисленные пункты, я лишь хочу сказать, что мы ИМЕЕМ ПРАВО и НИКТО(ни брат, ни сват, на парень, ни даже отец) не имеет право нам запрещать делать то, что разрешено законами этого государства. Тем более никто не вправе нас наказывать за выбор образа жизни.
А нация, тем временем, вырождается.
Да ну не взлетает чёт
Двачую.
несовершеннолетняя_тян
бамп
Ну и пиздуй тогда сама зарабатывать, а у мужа брать ни хуя не будешь, и помощи никакой не проси, мразь. Самостоятельная дохуя.
Ничего что каждый второй мужик на шее у жены висит.
На такой и жениться не грех.
Могу, обычная блядь с обычным лицом обычной тупой арабской пизды.
>Можешь ли ты представить?
Смог. А с мужиками не получалось никогда.
У вас /dev/ протек.
Вообще-то она променяла комфортную жизнь на войну ради своего народа.
Она дохуя готова умереть за свой народ, такая семью не разрушит.
Богини
Ну имеют права, и что дальше? Зачем писать очевидную хуйню? Правом мыслить не воспользовалась?
Так полно тянов так и живут, как ты описываешь (см., местную Ладу, например). И им норм. Кто их притесняет? Ебись хоть с конем и ширяйся хоть крокодилом. Всем похуй. Не вижу проблемы.
Так-то да
>Вагины.
Женщина в паранже полностью противоречит всей ереси, описаной в оп-посте.
Ибо тотальное подчинение мужчинам и тотальный контроль со стороны мужчин. Полное бесправие.
Как-будто ведро с жидким поносом вылили. Лучше аниме запощу, хоть быстрее смоет
Проблема в том, что их не забирают в армейское рабство в отличие от кунов.
Ну что за хуйня.
Какой же толстый вброс! Сажи.
>Женщина в паранже
Живет на 3 года дольше арабского мужчины. В рашке мужчина живет на 12 лет меньше. ПОдумай и скажи кто на самом деле бесправный?
Нет мозгов откосить - служи, нет мозгов абортироваться - рожай. Говно вопрос. Я не служил, например.
>Тем более никто не вправе нас наказывать за выбор образа жизни.
Наказать нет, осуждать да.
Да она или просто дура или ей мозги промыла пропаганда. Идти под пули хуй пойми за что это глупо.
> нет мозгов абортироваться — рожай
Если бы только после этого все те же куны не страдали Да-да, нет мозгов 3 гандона надеть, перед этим стерелизовавшись — плати алименты.
И-И-И МЫ НАЧИНАЕМ!
>КАЖДАЯ совершеннолетняя девушка (не зависимо от нации) имеет полное право пить, курить, материться, иметь столько сексуальных партнеров, сколько пожелает(и такого пола, какого ей вздумается), рожать или делать аборты, выходить замуж, жить в фактическом браке или вообще ни с кем не заводить отношений, носить вещи любой длины и фасона, верить в любую из вер или не верить вообще.
Девушки не скот и не заключенные. Нам не нужны "пастухи" или "надсмотрщики" в виде старших братьев. Мы сами прекрасно знаем, о чем нам думать, как себя вести, с кем общаться, кому и что говорить.
>Я не призываю девушек выполнять все вышеперечисленные пункты, я лишь хочу сказать, что мы ИМЕЕМ ПРАВО и НИКТО(ни брат, ни сват, на парень, ни даже отец) не имеет право нам запрещать делать то, что разрешено законами этого государства. Тем более никто не вправе нас наказывать за выбор образа жизни.
Абсолютно согласен, все эти пункты никак не ограничиваются законодательством РФ, соответственно разрешены. С другой стороны, если мужчина посмеет поднять руку на женщину, то она вправе обратиться в полицию с заявлением по ст. 116. Да, НИКТО не имеет законного права запрещать девушке жить своей жизнью, так почему в последнее время мужчины пытаются загонять их в нравственные рамки? Люди эгоистичны по своей натуре, поведение таких мужчин по отношении к женщанам эгоистично и направлено на достижение каких-то их стрытых целей. Наиболее вероятным кажется то, что они понимают, что не могут конкурировать с другими самцами и пытаются ограничить женскую свободу, чтобы сохранить отношения или увеличить количество девушек в своём круге общения. Однако законы природы выбирают сильнейших. Девушки, не дайте себя одурачить! Мужчины, которые пытаются навязать вам какие-то жизненные установки, делает это не ради вас, а ради себя, и не важно, кто он - ваш друг, брат, отец, парень или ананас с борды. на самом деле, они никак не могут знать, что для вас будет лучше. Делайте так, как считаете нужным, только так вы сможете достичь лучшей жизни для себя и реализовать все свои устремления!
Кто-то просто ловит с этого кайф.
Хуйню не неси. Колличество прав != средняя продолжительность жизни.
Ну, а бесправны, как я уже сказал - женщины странах, где подавляющей религией является ислам.
>Колличество прав != средняя продолжительность жизни
Качество жизни = средняя ее продолжительность.
Впрочем, колличество прав и свобод влияет на продолжительность жизни.
Няшная исламистка, у которой нет права бухеть, в случае, если она не умрет в результате не естественной смерти, проживет куда дольше украинской шмары, загладывающей яжку лет с двенадцати.
А что, кто-то наказывает? Кто-то осуждает?
Чтобы уберечься от бунта рабов, достаточно убедить их, что они свободны. Чому ты пидорашка?
Ну так что еще ты хочешь то? Нахуй так на все /b/ багетить? Сажи за вброс.
Она борется со стереотипами в своей голове, полагая, что у нас такие же.
>Чтобы уберечься от бунта рабов, достаточно убедить их, что они свободны.
Согласен. Иллюзия свободы - наше все.
>Чому ты пидорашка?
С чего это ты взял?
А мне кажется, что у нас все сами решают, как жить. Если тян хочет- будет независимая, не хочет- будет под опекой мужа. В чем проблема то?
Да без проблем, только служите в армии и аргумент 'онажедевушкабудующаямать' забудьте.
Нет, оно вбрасывает тему для срача.
С того, что ты сравнив русскую шлюху с арабской решил, что арабки безправны. Ислам, конечно, не способствует равенству. Но он обеспечивает справедливость между полами. Рашкинское государственное уебище сильно ущемляет мужчин даже законодательно (армия, алминеты, уголовный кодекс) и они при этом считают, что права равны.
про армейку так и не ответили. почему не служите?
если вы такие равноправные, почему, как только вы попадаете в какуето жопу, вы требуете к себе особого отношения, типа "ЯЖЕ ДЕВУШКА, Я ВАЖНЕЕ ПАРНЕЙ, ПОМОГИТЕ МНЕ!!" ?
почему когда девушка получает в ебло, остальные это осуждают и вопят "ЭТОЖЕ ДЕВУШКА, ЕЕ БИТЬ НЕЛЬЗЯ, ТЫ НЕ МУЖИК, РАЗ БЬЕШ ДЕВУШКУ!!"
почему даже в школе на уроках физкультуры от вас требуют меньшего?
почему вам "нужно" уступать места в общественном транспорте? все вышеперечисленное справедливо можно применить к детям и инвалидам. но вы тут при чем? будь у вас хоть капелька достоинства, вы бы отказались от таких поблажек, так как это стыдно, принимая их вы признаете, что вы хуже.
все, что вы видите вокруг себя создали мужчины. даже лучшие дизайнеры и повара - мужчины. если женщины такие же как и мужчины, почему вы во всем хуже? добейтесь хоть чего то хоть в какойто области и вас зауважают и признают равными. слишком много вы требуете на пустом месте
если вы такие равноправные, почему, как только вы попадаете в какуето жопу, вы требуете к себе особого отношения, типа "ЯЖЕ ДЕВУШКА, Я ВАЖНЕЕ ПАРНЕЙ, ПОМОГИТЕ МНЕ!!" ?
почему когда девушка получает в ебло, остальные это осуждают и вопят "ЭТОЖЕ ДЕВУШКА, ЕЕ БИТЬ НЕЛЬЗЯ, ТЫ НЕ МУЖИК, РАЗ БЬЕШ ДЕВУШКУ!!"
почему даже в школе на уроках физкультуры от вас требуют меньшего?
почему вам "нужно" уступать места в общественном транспорте? все вышеперечисленное справедливо можно применить к детям и инвалидам. но вы тут при чем? будь у вас хоть капелька достоинства, вы бы отказались от таких поблажек, так как это стыдно, принимая их вы признаете, что вы хуже.
все, что вы видите вокруг себя создали мужчины. даже лучшие дизайнеры и повара - мужчины. если женщины такие же как и мужчины, почему вы во всем хуже? добейтесь хоть чего то хоть в какойто области и вас зауважают и признают равными. слишком много вы требуете на пустом месте
И что не так? Кто-то не продает тянам яжку или насильно оплодотворяет? Всё норм, если кому-то хочется, чтоб их пиздили альфачи, они это и находят.
В чем смысл сей дискуссии?
В чем смысл сей дискуссии?
что за проплаченное гавно на моих двочах?
он прав
А мужчина?
Боремся с крымотредами
>почему не служите?
Потому что очень много долбоебов, считающий, что армия - это мужской долг родине. Они сами там намучались и теперь хотят, чтобы помучались остальные куны. Но они против призыва тян, т.к. это лишит его повода гордиться собой и своим "опытом" службы.
Исламистку заставят много рожать, это хуже яжки.
ну так эти долбоебы ничего не решают
в израиле вон бабы служат и гордятся тем, что сами могут за себя постоять, не прибегая к помощи куна
Возись с личинками, получай алименты, не ходи в армию.
Да не вопрос, пофиг вообще, оставь это все как ты говоришь и увидишь что получится. А я в сторонке постою, поугараю в ФЕМИНОПЕЧИ/
Интересно, если в стране сделать действительное равенство меж полами скажут ли спасибо феминисткам обычные женщины ? Ведь равенство означает такую же воинскую обязанность как у мужчин, отмену льгот за наличие пиздени ,отмену материнского капитала, такие же суровые наказания за преступления как и мужчинам, тот же срок выхода на пенсию что и у мужчин, уменьшении финансирования организаций по женскому здоровью(т.к часть потока уйдет на финансирование организаций по охране мужского здоровья ). И все это ещё не говоря о потери статуса священной коровы в обществе на уровне морали.
На такую блядь не 1 нормальный мужик не посмотрит. А ты наблядуешся и будешь рыдать в одиночестве.
>обеспечивает справедливость между полами.
Это ты про многоженство, или забиванием камнями на площади изменщиц?
>Рашкинское государственное уебище сильно ущемляет мужчин даже законодательно (армия, алминеты, уголовный кодекс) и они при этом считают, что права равны.
А я и не отрицал этого.
Де юре, как впрочем иде факто россиянки имеют во сто крат больше прав и свобод, чем мусульманки. К сожалению большинство из них используют право жить для себя, либо деградировать , либо сочетают их.
Долбоебы решают все. Власть идет навстречу общественному мнению. В Израиле тян служат на год меньше кунов и, только у тян есть возможность отказаться по убеждениям. Фактически служит только половина тян, которые сами этого хотят.
Удваиваю. Взамен - никаких КО КО КО МУЖИКДОЛЖЕН, никаких "яслабая", и так далее. Полное равенство - вот это годнота была бы.
Тебе не нравится рожать?
> А ты наблядуешся и будешь в одиночестве.
Мечта же!
Да ну, бабы не умеют же думать, у них раз в месяц КРИЗИС НА БИОРИТМИЧЕСКОМ ФРОНТЕ
два чаю вам
Вообще-то тянки не могут одни. Они очень социальные животные.
Ну то есть очень социальные люди, ну, я имел в виду, что они очень социальны, в отличии от мужиков.
Вряд ли бабы захотят реального равноправия, ведь это значит потерю вот таких вот вкусностей(что в списке ниже). Сейчас им кажется это само собой разумеющимся, но если они этого лишаться то сразу начнется нытьё о том какие они слабые беззащитные женщины.
1) Принудительная воинская повинность меня не касается;
2) Если я не отслужу в армии, то это не станет причиной презрения и ненависти в мой адрес;
3) Для того, чтобы устроиться в силовые структуры, мне не нужно предварительно отслужить в армии;
4) Лица моего пола подвергаются более мягкому наказанию за преступления, эквивалентные преступлениям, совершенным лицами другого пола;
5) Если меня все же посадят, я не буду содержаться в колонии строгого или особого режима;
6) Я выхожу на пенсию на пять лет раньше представителей другого пола и требуемый стаж у меня меньше;
7) За лицами моего пола неофициально закреплено право выбора партнера и отказа в сексе, в противном случае я имею привилегию заявить об изнасиловании; лицам другого пола сложившейся на рынке отношений ситуацией предписывается довольствоваться тем, что дают, а поданное ими заявление о сексуальном насилии вряд ли будет рассмотрено;
8) Лица другого пола неофициально должны делать первый шаг и соблюдать кучу различных формальностей при знакомстве и в период традиционных отношений, в то время, как лица моего пола могут рассчитывать на что-либо, не прилагая для этого никаких усилий;
9) Я могу избавиться от неугодного мне индивида другого пола с помощью подачи ложного заявления об изнасиловании;
10) Мало кто сочтет смешным изнасилование лица моего пола;
11) Вряд ли кто-то сочтет смешным насилие над моими гениталиями;
12) Если я бесплодна, вряд ли по этому поводу будут шутить;
13) Вряд ли кто-то сочтет домогательством домогательство с моей стороны к лицу другого пола;
14) Если я веду себя как озабоченная, вряд ли это припишут моему полу;
15) Гомосексуальность среди лиц моего пола не является столь предосудительной, как гомосексуальность другого;
16) Я не стану объектом насмешек и оскорблений, если предпочту хранить девственность;
17) Я могу извлечь значительно больше материальной выгоды от секса, чем лица
другого пола;
18) Если я брошу своего партнера или изменю ему, то большинство (в основном лица моего пола) посчитает, что в разрыве отношений или измене виноват мой партнер, но не я;
19) Если я нахожусь на содержании партнера, меня вряд ли осудят;
20) Лица другого пола не будут подвергать меня насмешкам и оскорблениям, если мое финансовое состояние не соответствуют их представлениям о норме;
21) Лица моего пола являются катализатором того, что сейчас принято называть естественным отбором.
Считается, что мы выбираем партнеров исходя из качества их генов, однако качество наших генов не учитывается;
22) Вряд ли кто-то станет насмехаться над размерами моих гениталий, если таковые не соответствуют чьим-либо предпочтениям;
23) В случае развода лица другого пола не имеют монополию на детей;
24) Разведенные родители другого пола получают алименты или поддержку государства лишь за редчайшими исключениями;
25) В отличие от своего партнера, я вправе решать, появляться ли на свет нашим детям;
26) Я имею право воспользоваться декретным отпуском;
27) Если я решу заняться проституцией, то буду зарабатывать больше, чем среднестатистический представитель другого пола, работающий в сфере сексуальных услуг;
28) Если я выделяю много времени и средств на свою внешность (косметика, маникюр), то это не вызовет такого бурного порицания большинством, как если бы тем же занималось лицо другого пола;
29) Общество считает лиц моего пола более чистоплотными, чем лиц другого;
30) Меня не будут считать неполноценной, если я худая или невысокая;
31) Вряд ли кто-то будет настойчиво рекомендовать мне записаться в качалку;
32) Я могу без последствий носить как женскую, так и мужскую одежду;
33) Спортивные нормативы для лиц моего пола значительно ниже, чем для лиц другого;
34) При разделении труда я чуть ли не со стопроцентной вероятностью буду выполнять более легкую работу, чем лица другого пола;
35) Я могу выгодно пользоваться тем, что от лиц моего пола всегда ожидается и требуется меньше, чем от лиц другого пола;
36) Я не стану объектом насмешек и издевательств, если буду вести себя не доминантно.
1) Принудительная воинская повинность меня не касается;
2) Если я не отслужу в армии, то это не станет причиной презрения и ненависти в мой адрес;
3) Для того, чтобы устроиться в силовые структуры, мне не нужно предварительно отслужить в армии;
4) Лица моего пола подвергаются более мягкому наказанию за преступления, эквивалентные преступлениям, совершенным лицами другого пола;
5) Если меня все же посадят, я не буду содержаться в колонии строгого или особого режима;
6) Я выхожу на пенсию на пять лет раньше представителей другого пола и требуемый стаж у меня меньше;
7) За лицами моего пола неофициально закреплено право выбора партнера и отказа в сексе, в противном случае я имею привилегию заявить об изнасиловании; лицам другого пола сложившейся на рынке отношений ситуацией предписывается довольствоваться тем, что дают, а поданное ими заявление о сексуальном насилии вряд ли будет рассмотрено;
8) Лица другого пола неофициально должны делать первый шаг и соблюдать кучу различных формальностей при знакомстве и в период традиционных отношений, в то время, как лица моего пола могут рассчитывать на что-либо, не прилагая для этого никаких усилий;
9) Я могу избавиться от неугодного мне индивида другого пола с помощью подачи ложного заявления об изнасиловании;
10) Мало кто сочтет смешным изнасилование лица моего пола;
11) Вряд ли кто-то сочтет смешным насилие над моими гениталиями;
12) Если я бесплодна, вряд ли по этому поводу будут шутить;
13) Вряд ли кто-то сочтет домогательством домогательство с моей стороны к лицу другого пола;
14) Если я веду себя как озабоченная, вряд ли это припишут моему полу;
15) Гомосексуальность среди лиц моего пола не является столь предосудительной, как гомосексуальность другого;
16) Я не стану объектом насмешек и оскорблений, если предпочту хранить девственность;
17) Я могу извлечь значительно больше материальной выгоды от секса, чем лица
другого пола;
18) Если я брошу своего партнера или изменю ему, то большинство (в основном лица моего пола) посчитает, что в разрыве отношений или измене виноват мой партнер, но не я;
19) Если я нахожусь на содержании партнера, меня вряд ли осудят;
20) Лица другого пола не будут подвергать меня насмешкам и оскорблениям, если мое финансовое состояние не соответствуют их представлениям о норме;
21) Лица моего пола являются катализатором того, что сейчас принято называть естественным отбором.
Считается, что мы выбираем партнеров исходя из качества их генов, однако качество наших генов не учитывается;
22) Вряд ли кто-то станет насмехаться над размерами моих гениталий, если таковые не соответствуют чьим-либо предпочтениям;
23) В случае развода лица другого пола не имеют монополию на детей;
24) Разведенные родители другого пола получают алименты или поддержку государства лишь за редчайшими исключениями;
25) В отличие от своего партнера, я вправе решать, появляться ли на свет нашим детям;
26) Я имею право воспользоваться декретным отпуском;
27) Если я решу заняться проституцией, то буду зарабатывать больше, чем среднестатистический представитель другого пола, работающий в сфере сексуальных услуг;
28) Если я выделяю много времени и средств на свою внешность (косметика, маникюр), то это не вызовет такого бурного порицания большинством, как если бы тем же занималось лицо другого пола;
29) Общество считает лиц моего пола более чистоплотными, чем лиц другого;
30) Меня не будут считать неполноценной, если я худая или невысокая;
31) Вряд ли кто-то будет настойчиво рекомендовать мне записаться в качалку;
32) Я могу без последствий носить как женскую, так и мужскую одежду;
33) Спортивные нормативы для лиц моего пола значительно ниже, чем для лиц другого;
34) При разделении труда я чуть ли не со стопроцентной вероятностью буду выполнять более легкую работу, чем лица другого пола;
35) Я могу выгодно пользоваться тем, что от лиц моего пола всегда ожидается и требуется меньше, чем от лиц другого пола;
36) Я не стану объектом насмешек и издевательств, если буду вести себя не доминантно.
Это в тысячу раз лучше яжки с точки зрения процветания нации.
>действительное равенство меж полами
Это называется гендерно нейтральные законы. Когда в Норвегии ввели воинскую повинность для тян, феминистки покритиковали: "мы хотели больше прав, а получили больше обязанностей."
> отмену льгот за наличие пиздени
Положительно скажется на трудоустройстве женщин.
Не приходилось, но, судя по всему, хуёвое занятие. Удар по здоровью не хуже омичевания.
Пруфы принести мозгов не хватает? Обязательно напоминать надо?
Если бы убрать еще у этих шлюх "мущинадолжен" и прочие гендерные стереотипы - ты прав/а, но я не думаю что петян согласятся на такие условия, у тп свой взгляд на феменизм - равноправие подразумевает равные возможности, но и равные обязанности, о чем почему то большинство тян забывает и при контакте с ними вспоминает патриархальные уклады. не сажа, покoрмил
согласен со всем кроме пить, курить, материться и абортов
первое это здоровье
второе вообще запрещено законом
третье из разряда биоэтики и тут я ненавижу и пролайферов и прочойсеров
первое это здоровье
второе вообще запрещено законом
третье из разряда биоэтики и тут я ненавижу и пролайферов и прочойсеров
КАЖДЫЙ совершеннолетний парень (не зависимо от нации) имеет полное право пить , курить, материться, иметь столько сексуальных партнеров, сколько пожелает(и такого пола, какого ему вздумается), жить в фактическом браке или вообще ни с кем не заводить отношений, носить вещи любой длины и фасона, верить в любую из вер или не верить вообще. Парни не скот и не заключенные.
Мы сами прекрасно знаем, о чем нам думать, как себя вести, с кем общаться, кому и что говорить.
И по ебалу бабы должны получать так же как и мы, и унижать их мы можем точно так же как и друг друга
Я не призываю парней выполнять все вышеперечисленные пункты, я лишь хочу сказать, что мы ИМЕЕМ ПРАВО и НИКТО(ни брат, ни сват, на девушка, ни даже отец) не имеет права нам запрещать делать то, что разрешено законами этого государства. Тем более никто не вправе нас наказывать за выбор образа жизни.
Да ладно, если нормально питаться то можно выжить. Но да, рожать лучше когда наблядовалась, а то получится как с моей мамкой.
Каждый несовершеннолетний дегенерат имеет полное право создавать треды про шлюх, еблю, говно, мочу, айфоны, выходить во двор и играть с пацанами в футбик, спать с мамкой или же в отдельной комнате, играть в майнкрафт или кол оф дюти, носить маску анонимуса любого цвета и размера, верить в любую из вер или не верить вообще и ебать твою мамашу, аахах))))
Я не призываю долбоебов выполнять все вышеперечисленные пункты, я лишь хочу сказать, что мы ИМЕЕМ ПРАВО и НИКТО(ни сестра, ни теща, ни баба, ни даже мамка, ни твой разорванный пердак)))) не имеет право нам запрещать делать то, на что претендуют мои яйца, который сейчас лижет твоя мамка))). Тем более никто не вправе нас наказывать за выбор образа жизни. А будешь наказывать, я тебя затраллирую))))
Я не призываю долбоебов выполнять все вышеперечисленные пункты, я лишь хочу сказать, что мы ИМЕЕМ ПРАВО и НИКТО(ни сестра, ни теща, ни баба, ни даже мамка, ни твой разорванный пердак)))) не имеет право нам запрещать делать то, на что претендуют мои яйца, который сейчас лижет твоя мамка))). Тем более никто не вправе нас наказывать за выбор образа жизни. А будешь наказывать, я тебя затраллирую))))
блять оп приклеилось
>Девушки не скот и не заключенные
/0
/0
Ну конечно имеют право. Но тогда имеют и обязанности. Добро пожаловать в армию и на тяжелые работы.
сажа отклеилась
Подобные посты - лишь размышлизмы эмансипированной самки. 80% процентов женщин думают иначе, жизни не представляя без мужчины, видя в нем источник не только дохода, но и тепла с заботой. Вполне логично, кстати.
Еще есть один, и немаловажный, надо сказать, аспект. Мужчина без женщины может прожить преспокойно, самка без мужика - нет. Хотя бы из-за архетипического желания плодиться, вынашивать детей, воспитывать их. Фригидные барышни, коими общество современное несколько подзасорилось, конечно, будут с пеной у рта доказывать обратное, нося брюки, не брея подмышки, и удовлетворяясь эрзац-фаллосом, но правда остается - женщина суть существо зависимое от мужчины.
А что же до плакатных лозунгов ОП-постера. Ну, пускает гуляет, ходит по увеселительным заведениям заради Б-га. Женщина, как и мужчина, в этом плане не пропадет: партнеры сходятся и расходятся регулярно и с удовольствием. Только вот для мужчины возраст не так критичен как для женщин, которые по мере прибавления годков выходят в тираж, становятся товаром неликвидным... Впрочем, это уже совсем другая история тема для отдельного треда.
Еще есть один, и немаловажный, надо сказать, аспект. Мужчина без женщины может прожить преспокойно, самка без мужика - нет. Хотя бы из-за архетипического желания плодиться, вынашивать детей, воспитывать их. Фригидные барышни, коими общество современное несколько подзасорилось, конечно, будут с пеной у рта доказывать обратное, нося брюки, не брея подмышки, и удовлетворяясь эрзац-фаллосом, но правда остается - женщина суть существо зависимое от мужчины.
А что же до плакатных лозунгов ОП-постера. Ну, пускает гуляет, ходит по увеселительным заведениям заради Б-га. Женщина, как и мужчина, в этом плане не пропадет: партнеры сходятся и расходятся регулярно и с удовольствием. Только вот для мужчины возраст не так критичен как для женщин, которые по мере прибавления годков выходят в тираж, становятся товаром неликвидным... Впрочем, это уже совсем другая история тема для отдельного треда.
Столь же верно, как и то, что куны не плачут, любят большие сиськи и футбол.
Почему у ОПа так бомбить? Вы свободные граждане свободной страны, никто никому ничего не запрещает. В чём суть этого поста?
Я плачу, люблю сиськи (а кто их не любит), но футбол не люблю. И даже пиво не люблю, такие дела.
>тянки не могут одни
Большинство женщин проживает в одиночестве еще 20 лет после смерти мужа.
Это из тех 20 процентов, которые не развелись в первые 5 лет брака?
Буду краток.
Привез я себе как-то шлюху из мухосранской деревни. Залетела. Разродилась. Вылетела на мороз вместе с личинкой, ибо мамкин параноикя натыкал камер в квартире. Послал нахуй без объяснений, хочу поржать, как она на алименты подавать будет. А то уже губу раскатала, сука, вместе со своей пришибленной подругой.
Ты знаешь правила. Уебывай.
Бро, надо отрезать тянок от подруг всеми способами, ибо почти всегда беда от подруг.
Ещё надо чтоб тян не сильно с мамкой была связана, ибо мамки порой тоже ебанутые.
ты записал как она еблась?
Господи, да пейте, курите, материтесь, да хоть конём ебитесь. Только не жалуйтесь, когда парни с хоть какой-то привитой толикой приличия и собственного достоинства поведут носом от вас. И ты щас скажешь 'и ты этот парень?'. Да похуй мне я ли этот парень или нет, мы сидим в /b/ 2014 года и я могу быть кто угодно и с какими угодно ценностями и мне похуй кому уйдёт такая или вообще любая королева, вы всегда можете найти себе куна. Но в этой пасте лежит идея набивания себе цены с нихуя(возможно написавшей ~25 лет), что то уровня особенных детей в америке. Когда будет тебе 40, у тебя будет пьющий муженёк сидящий днями на диване и смотрящий телек или играющий в доту, который возможно будет тебя бить, а ты от него не будешь уходить чтоб семья не развалилась, когда после распутного проведённого времени в свои ранние годы жизни ты будешь выглядеть на все 60, не жалуйся.
поговорил с пастой. Молодец.
> Имеет полное право пить, курить, материться, иметь столько сексуальных партнеров, сколько пожелает(и такого пола, какого ей вздумается), рожать или делать аборты, выходить замуж, жить в фактическом браке или вообще ни с кем не заводить отношений, носить вещи любой длины и фасона, верить в любую из вер или не верить вообще.
Согласен безусловно, для справедливости считаю необходимым оставить позади прочие искусственные барьеры и догмы — призывать в армию (если контрактная невозможна в отдельно взятой стране, но это уже чистая политота, не затрагиваем), не претендовать на то, что в транспорте место уступят только лишь за пизду между ног, а также перестать считать «финансовую заботу» со стороны партнёра-мужчины как «данность».
Несогласные с моим дополнением правомерно направляются на кухню варить борщ.
Делай хуле. Мне насрать.
> 17) Я могу извлечь значительно больше материальной выгоды от секса, чем лица другого пола;
Хуета хует. Годные гей-шлюхи получают столько что писавшая блядь потянет такие суммы, лишь будучи оче няшной лоли. А абсолютное большинство гей-шлюх — годные.
Определенно.
Вбрасывать не буду. Плюс пропалил переписку с ебырем.
Ибо порог входа в гейшлюховство крайне велик, от того и качество лучше, ибо плохого качества просто нет смысла подаваться в гейшлюхи.
Если каждая тянка хоть раз в жизни ебалась за деньги, то для мужика это 1 на 1000
Лол.
Еще забавно, как ее родня взъелась на меня, мол такую голубку испортил пидар. Им-то она тоже твердит, что личинка от меня, лол.
>коо кокок кооо коко пок пок пок
Что там в ОП-посте, переведите?
Да делайте, что угодно, но такой, как я, вам никогда не достанется.
Ты же днк-тест сделал, я надеюсь? Или вообще не будешь делать?
Просто, анон, я за тебя, но такая хуйня что если она ебалась и с тобой и каким-то ерохиным, то ребенок может быть и твой. Хотя в принципе я хуйню сморозил, это и так очевидно и тут ты тоже продумал всё.
Только времени потраченного на неё жалко наверн
Ницше, залогинься
"Мне нужен большой чёрный хуец а то меня никто не ебёт и я начинаю нести бред."
Как-то так
Ну конечно, от того, что я одним из первых сорвусь на войну еще не следует то, что я не разрушу семью или что то еще. Из этого следует лишь то, что я хочу прожить свою жизнь достойно, но не более того. Какая связь между достойной смертью и какой то блядью, которую я видите ли не должен бросать, если она зазналась? Я наоборот ее брошу, у меня есть гордость и жить с куском дерьма я не намерен. Человеку можно все, и в жопу ебаться, и котят резать, но хороший человек должен обладать некоторыми качествами, а вот кем быть - дело каждого, мне опять же насрать. Но только не стоит забывать, что каждый ищет себе ровню, спортивный подтянутый парень не будет жить с курящей жирухой, и наоборот.
Понимаешь, анон, та арабка не имеет семьи, и для неё семья - это её народ, и она его готова защитить ценой своей жизни.
Когда она выходит замуж, её семьёй становится волосатый пузан и пятеро детей, и она защитит свою семью от распада, путём нехождения налево и неебанием мозгов мужа по всякой хуйне, как это делают ярусские бабы, которым похуй на общество.
Спокойно, бро. Все продумано.
Времени не жалко, ибо я его провел очень неплохо, за некоторым исключением.
Ну тогда ты молодец, анон. Тянку не жалко, один хуй сама виновата. Из деревни тянку в город не стоит тянуть, к беде. Ну за редкими исключениями.
Вот это правильно. А то что в оп посте создает впечатление такой тп, которая блядовать будет, вот это не правильно. С моей точки зрения разумеется. Правильно или нет - это индивидуально и пытаться всех подогнать под один шаблон крайне глупая затея.
Два чая этому анону.
п.с. с кунами тоже так же надо.
Мимотля.
п.с. с кунами тоже так же надо.
Мимотля.
Спасибо, доброанон.
Я нихуя не понял
Ну хуй знает, каждый набор прав соответствует набору обязательств, и если тянка хочет права, то и обязательства тоже нужны, которые, почему-то, не перечислены, в итоге в оп-посте написано "ХОЧУ И НА ХУЙ СЕСТЬ И РЫБКУ СЪЕСТЬ"
Привлекает этакий сельский колорит.
У меня мамка мамка такая, меня не очень привлекает.
если ты - существо с вагиной, у тебя нет прав
Жизнь большинства тянок говно потому что им грустно одним. Прибираются всё время, жрать готовят, патлы наращивают, чтоб какой-нить кун с ними жил и оплодотворил их. Обеспечивают не всех и даже не половину из них, большинство работают.
Ну тля же. Они маленькие пиздец, у них мозг микроскопический. Вообще удивительно, что она смогла выдавить из него столько информации.
Любить и иметь серьезные отношения с порванной - себя не уважать. Представьте себе яблоко - вкусное и красивое. Подходит альфач, кусает, выплевывает кусок в сторону и кладет яблоко на место. Подходит второй и делает то же самое. Третий с наслаждением сгрызает пол-яблока, роняет огрызок на пол, понимает, что яблоко сильно зашкварено и уходит, оставив огрызок на полу. Подходит еще один парень. Он берет это яблоко с пола, ссыт на него, смывая пыль и вытирает им жопу. Пятый говноед немного надкусывает это яблоко, морщится и выкидывает в помойное ведро. Наконец подходит омега-опущенец, которому никто не даёт, что он на объедки помойные готов. Он берет это яблоко и с наслаждением ест. Так вот, рваные тян - это объедки, огрызки, и те, кто отношается с объедками - полные опущенцы. Порванную можно поебывать, но любить - никогда. Помойные огрызки должны валяться в мусорке, а б/у тян должны сосать хуи у всех желающих и помалкивать в тряпочку, осознавая свою никчемность и ничтожественность.
Бабы это вообще имба.
Можно работать, заниматься бизнесом. И в то же время, можно нихуя не делать, только ноги раздвигать.
У меня есть родственница, которая эти дела совмещает, она и пашет и разводит пиздострадальцев на всякие рестораны/подарки. Я считаю это абсолютно нормальным.
С дойками, румянцам и анусом, в который влезет средний апельсин? Или чтоб сморкалась в скатерть и срала на корячках?
Парень, ебавший более одной девушки - зашквар.
Девушка, ебавшаяся более чем с одним парнем - зашквар. Ноудискасс.
Если вам незнакомо чувство чести, совести и достоинства, ебитесь хоть с 20ью одновременно, но потом не жалуйтесь на вси мужики казлы мерские хуеноцы и про какие-то там равные права.
Девушка, ебавшаяся более чем с одним парнем - зашквар. Ноудискасс.
Если вам незнакомо чувство чести, совести и достоинства, ебитесь хоть с 20ью одновременно, но потом не жалуйтесь на вси мужики казлы мерские хуеноцы и про какие-то там равные права.
Они живут навязанными обществом ценностями. Посмотрите в ту же школу - если у тянки нет "парня", то она становится автоматически изгоем.
И тут замкнутый круг, ибо общество навязывает им повышенную социальность, и из-за неё они и попадают под бОльшее влияние этого самого общества, в итоге замкнутый круг, из которого они выйти не могут.
Мудрец бла бла бла ключ бла бла бла замок бла бла бла Альберт Энштейн.
> ебитесь хоть с 20ью одновременно
Как что-то плохое. Если тебя какие-то выдуманные моральные шаблоны тревожат, то это — только твои проблемы.
Сажа шлюхам, оправдывающим свою шлюховатость ограниченными правами.
Я согласен. А теперь, милые дамы, на завод шагооом-арш!
Тяны итт, скажите, что такое климакс?
Мне мамаша недавно сказал, что у неё климакс, типа межуду прочим, а что это я хз.
Как я понял это когда месячные перестают течь и теряется плодородность.
Мне мамаша недавно сказал, что у неё климакс, типа межуду прочим, а что это я хз.
Как я понял это когда месячные перестают течь и теряется плодородность.
>того я буду чья
Так вы же потом нам свою разъёбанную пизду предлагаете, а в случае отказа т.к. шлюха пиздите кококо ты должин ты мущина а если бы ты ебался много тибе бы ничево небыло и начинаете свой феменистический пиздёж.
>КАЖДАЯ совершеннолетняя девушка (не зависимо от нации) имеет полное право пить, курить, материться, иметь столько сексуальных партнеров, сколько пожелает(и такого пола, какого ей вздумается), рожать или делать аборты, выходить замуж, жить в фактическом браке или вообще ни с кем не заводить отношений, носить вещи любой длины и фасона, верить в любую из вер или не верить вообще.
Скажи это мусульманам.
Правильно понял. А еще это очередной гормональный пиздец и дырка пересыхает.
Не скажет, там за такое убивают нахир.
Я, конечно, дико извиняюсь, но что такое "фактический брак"?
А по теме треда: хотите равноправия -- пиздуйте в армию (покормил).
А по теме треда: хотите равноправия -- пиздуйте в армию (покормил).
Мусульмане в ахуе!!!!
Иншалла, брат. Совсем охуели русские прошмандовки.
Антон, у тебя шлюходетектор сломался. А у ебливых тянок есть оче большое преимущество — опыт/расованность. Блядь с тобой в постели сделает такое, что ты и думать забудешь о всяких няшах-стесняшах. Но когда тебя отпустит, семью ты запилишь с нашей, вероятно, да. Хотя, бляди, вряд ли думают о семье
ты мущина ты должин. Очередной гендеросрач, шлюхопритон протёк.
Че ты как нимужик?!
Лолхайв.
На самом деле, все так и происходит, как в ОП-посте. Только с точки зрения тянской логики, если они ебуться направо-налево и их после этого изнасиловали, то это ущемление их прав. Только вот цимес в том, что раз уж девушка хочет равноправия с мужчинами, то пусть и умеет защищаться как мужчина. Но увы...
>Девушки не скот
Дальше читать не смог.
Смысл ебаться для удовольствия? Ты что, животное какое-то? Если я и буду ебаться, то только с той, с которой хотел бы завести детей и жить вместе до гроба.
Это пояснение для дебилов, которые верят, что так называемый гражданский брак имеет какую-то весомость.
животные ебутся только для продолжения рода
лишь люди еще и для удовольствия
вывод - ты глупое животное
Иркутск?
КАЖДЫЙ совершеннолетний мужчина (не зависимо от нации) имеет полное право пить, курить, материться, иметь столько сексуальных партнеров, сколько пожелает(и такого пола, какого ему вздумается), оплодотворять самок или кончать в презерватив, жениться, жить в фактическом браке или вообще ни с кем не заводить отношений, носить вещи любой длины и фасона, верить в любую из вер или не верить вообще.
Мужчины не скот и не заключенные. Нам не нужны "пастухи" или "надсмотрщики" в виде старших сестёр. Мы сами прекрасно знаем, о чем нам думать, как себя вести, с кем общаться, кому и что говорить.
Я не призываю юношей выполнять все вышеперечисленные пункты, я лишь хочу сказать, что мы ИМЕЕМ ПРАВО и НИКТО(ни сестра, ни сваха, ни девушка, ни даже мать) не имеет право нам запрещать делать то, что разрешено законами этого государства. Тем более никто не вправе нас наказывать за выбор образа жизни
О чём спор то? Никто никому ничего не обязан и хуйле. Будто кто-то девушек в шахты, уран копать, загоняет. Пиздец раскукарекались.
> Смысл ебаться не для удовольствия? Ты что, животное какое-то?
Не надо подменять понятия и привносить сюда эти псевдоморальные шаблоны.
Бля затролел ахах))
Короче наблюдаю такую ситуацию. Сам аспирант, физика, западная Европа, все дела. Пёзд всегда меньшинство на бакалавре, в аспирантуру подают считанные единицы. В то же время женщины-учёные мутят тематические тусовки для продвижения баб в физике, пилят под это дело бабло, постоянно талдонят о предвзятости.
То есть фактически получается, что под предлогом абстрактной борьбы за равноправие настоящие женщины-учёные выбивают себе преференции в трудоустройстве - их объективно меньшинство в физике, а представлены они хотят быть одинаково.
То есть фактически получается, что под предлогом абстрактной борьбы за равноправие настоящие женщины-учёные выбивают себе преференции в трудоустройстве - их объективно меньшинство в физике, а представлены они хотят быть одинаково.
Ну как по мне, ебаться на лево и на право это как-то аморально. Нахуй эти шлюхи нужны?
Лев Николаевич Толстой
Анна Каренина
Мне отмщение, и аз воздам
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.
Все смешалось в доме Облонских. Жена узнала, что муж был в связи с бывшею в их доме француженкою-гувернанткой, и объявила мужу, что не может жить с ним в одном доме. Положение это продолжалось уже третий день и мучительно чувствовалось и самими супругами, и всеми членами семьи, и домочадцами. Все члены семьи и домочадцы чувствовали, что нет смысла в их сожительстве и что на каждом постоялом дворе случайно сошедшиеся люди более связаны между собой, чем они, члены семьи и домочадцы Облонских. Жена не выходила из своих комнат, мужа третий день не было дома. Дети бегали по всему дому, как потерянные; англичанка поссорилась с экономкой и написала записку приятельнице, прося приискать ей новое место; повар ушел еще вчера со двора, во время обеда; черная кухарка и кучер просили расчета.
На третий день после ссоры князь Степан Аркадьич Облонский -- Стива, как его звали в свете, -- в обычный час, то есть в восемь часов утра, проснулся не в спальне жены, а в своем кабинете, на сафьянном диване... Он повернул свое полное, выхоленное тело на пружинах дивана, как бы желая опять заснуть надолго, с другой стороны крепко обнял подушку и прижался к ней щекой; но вдруг вскочил, сел на диван и открыл глаза.
"Да, да, как это было? -- думал он, вспоминая сон. -- Да, как это было? Да! Алабин давал обед в Дармштадте; нет, не в Дармштадте, а что-то американское. Да, но там Дармштадт был в Америке. Да, Алабин давал обед на стеклянных столах, да, -- и столы пели: Il mio tesoro, и не Il mio tesoro, а что-то лучше, и какие-то маленькие графинчики, и они же женщины", -- вспоминал он.
Глаза Степана Аркадьича весело заблестели, и он задумался, улыбаясь. "Да, хорошо было, очень хорошо. Много еще там было отличного, да не скажешь словами и мыслями даже наяву не выразишь". И, заметив полосу света, пробившуюся сбоку одной из суконных стор, он весело скинул ноги с дивана, отыскал ими шитые женой (подарок ко дню рождения в прошлом году), обделанные в золотистый сафьян туфли и по старой, девятилетней привычке, не вставая, потянулся рукой к тому месту, где в спальне у него висел халат. И тут он вспомнил вдруг, как и почему он спит не в спальне жены, а в кабинете; улыбка исчезла с его лица, он сморщил лоб.
"Ах, ах, ах! Ааа!.." -- замычал он, вспоминая все, что было. И его воображению представились опять все подробности ссоры с женою, вся безвыходность его положения и мучительнее всего собственная вина его.
"Да! она не простит и не может простить. И всего ужаснее то, что виной всему я, виной я, а не виноват. В этом-то вся драма, -- думал он. -- Ах, ах, ах!" -- приговаривал он с отчаянием, вспоминая самые тяжелые для себя впечатления из этой ссоры.
Неприятнее всего была та первая минута, когда он, вернувшись из театра, веселый и довольный, с огромною грушей для жены в руке, не нашел жены в гостиной; к удивлению, не нашел ее и в кабинете и, наконец, увидал ее в спальне с несчастною, открывшею все, запиской в руке.
Она, эта вечно озабоченная, и хлопотливая, и недалекая, какою он считал ее, Долли, неподвижно сидела с запиской в руке и с выражением ужаса, отчаяния и гнева смотрела на него.
-- Что это? это? -- спрашивала она, указывая на записку.
И при этом воспоминании, как это часто бывает, мучала Степана Аркадьича не столько самое событие, сколько то, как он ответил на эти слова жены.
С ним случилось в эту минуту то, что случается с людьми, когда они неожиданно уличены в чем-нибудь слишком постыдном. Он не сумел приготовить свое лицо к тому положению, в которое он становился перед женой после открытия его вины. Вместо того чтоб оскорбиться, отрекаться, оправдываться, просить прощения, оставаться даже равнодушным -- все было бы лучше того, что он сделал! -- его лицо совершенно невольно ("рефлексы головного мозга", -- подумал Степан Аркадьич, который любил физиологию), совершенно невольно вдруг улыбнулось привычною, доброю и потому глупою улыбкой.
Эту глупую улыбку он не мог простить себе. Увидав эту улыбку, Долли вздрогнула, как от физической боли, разразилась, со свойственною ей горячностью, потоком жестоких слов и выбежала из комнаты. С тех пор она не хотела видеть мужа.
"Всему виной эта глупая улыбка", -- думал Степан Аркадьич.
"Но что же делать? что делать?" -- с отчаянием говорил он себе и не находил ответа.
животные кушают для получения энергии
лишь люди еще и для удовольствия
вывод - ты глупое животное
Если б твой сын в 15 лет стал бы тем самым Ерохиным, а тебе уже 45, у тебя жирная жена-шлюха и ты всю жизнь сычевал, ты бы сына побивал эвридей
II
Степан Аркадьич был человек правдивый в отношении к себе самому. Он не мог обманывать себя и уверять себя, что он раскаивается в своем поступке. Он не мог теперь раскаиваться в том, что он, тридцатичетырехлетний, красивый, влюбчивый человек, не был влюблен в жену, мать пяти живых и двух умерших детей, бывшую только годом моложе его. Он раскаивался только в том, что не умел лучше скрыть от жены. Но он чувствовал всю тяжесть своего положения и жалел жену, детей и себя. Может быть, он сумел бы лучше скрыть свои грехи от жены, если б ожидал, что это известие так на нее подействует. Ясно он никогда не обдумывал этого вопроса, но смутно ему представлялось, что жена давно догадывается, что он не верен ей, и смотрит на это сквозь пальцы. Ему даже казалось, что она, истощенная, состарившаяся, уже некрасивая женщина и ничем не замечательная, простая, только добрая мать семейства, по чувству справедливости должна быть снисходительна. Оказалось совсем противное.
"Ах, ужасно! ай, ай, ай! ужасно! -- твердил себе Степан Аркадьич и ничего не мог придумать. -- И как хорошо все это было до этого, как мы хорошо жили! Она была довольна, участлива детьми, я не мешал ей ни в чем, предоставлял ей возиться с детьми, с хозяйством, как она хотела. Правда, нехорошо, что она была гувернанткой у нас в доме. Нехорошо! Есть что-то тривиальное, пошлое в ухаживанье за своею гувернанткой. Но какая гувернантка! (Он живо вспомнил черные плутовские глаза m-lle Roland и ее улыбку.) Но ведь пока она была у нас в доме, я не позволял себе ничего. И хуже всего то, что она уже... Надо же это все как нарочно! Ай, ай, ай! Ая-яй! Но что же, что же делать?"
Ответа не было, кроме того общего ответа, который дает жизнь на все самые сложные и неразрешимые вопросы. Ответ этот: надо жить потребностями дня, то есть забыться. Забыться сном уже нельзя, по крайней мере до ночи, нельзя уже вернуться к той музыке, которую пели графинчики-женщины; стало быть, надо забыться сном жизни,
"Там видно будет, -- сказал себе Степан Аркадьич и, встав, надел серый халат на голубой шелковой подкладке, закинул кисти узлом и, вдоволь забрав воздуха в свой широкий грудной ящик, привычным бодрым шагом вывернутых ног, так легко носивших его полное тело, подошел к окну, поднял стору и громко позвонил. На звонок тотчас же вошел старый друг, камердинер Матвей, неся платье, сапоги и телеграмму. Вслед за Матвеем вошел и цирюльник с припасами для бритья.
-- Из присутствия есть бумаги? -- спросил Степан Аркадьич, взяв телеграмму и садясь к зеркалу.
-- На столе, -- отвечал Матвей, взглянул вопросительно, с участием, на барина и, подождав немного, прибавил с хитрою улыбкой: -- От хозяина извозчика приходили.
Степан Аркадьич ничего не ответил и только в зеркало взглянул на Матвея; во взгляде, которым они встретились в зеркале, видно было, как они понимают друг друга. Взгляд Степана Аркадьича как будто спрашивал: "Это зачем ты говоришь? разве ты не знаешь?"
Матвей положил руки в карманы своей жакетки, отставил ногу и молча, добродушно, чуть-чуть улыбаясь, посмотрел на своего барина.
-- Я приказал прийти в то воскресенье, а до тех пор чтобы не беспокоили вас и себя понапрасну, -- сказал он, видимо, приготовленную фразу.
Степан Аркадьич понял, что Матвей хотел пошутить и обратить на себя внимание. Разорвав телеграмму, он прочел ее, догадкой поправляя перевранные, как всегда, слова, и лицо его просияло.
-- Матвей, сестра Анна Аркадьевна будет завтра, -- сказал он, остановив на минуту глянцевитую, пухлую ручку цирюльника, расчищавшего розовую дорогу между длинными кудрявыми бакенбардами.
-- Слава богу, -- сказал Матвей, этим ответом показывая, что он понимает так же, как и барин, значение этого приезда, то есть что Анна Аркадьевна, любимая сестра Степана Аркадьича, может содействовать примирению мужа с женой.
-- Одни или с супругом? -- спросил Матвей.
Степан Аркадьич не мог говорить, так как цирюльник занят был верхнею губой, и поднял один палец. Матвей в зеркало кивнул головой.
-- Одни. Наверху приготовить?
-- Дарье Александровне доложи, где прикажут.
-- Дарье Александровне? -- как бы с сомнением повторил Матвей.
-- Да, доложи. И вот возьми телеграмму, передай, что они скажут.
"Попробовать хотите", -- понял Матвей, но он сказал только:
Сука тредом ошибся
-- Слушаю-с.
Степан Аркадьич уже был умыт и расчесан и сбирался одеваться, когда Матвей, медленно ступая поскрипывающими сапогами, с телеграммой в руке, вернулся в комнату. Цирюльника уже не было.
-- Дарья Александровна приказали доложить, что они уезжают. Пускай делают, как им, вам то есть, угодно, -- сказал он, смеясь только глазами, и, положив руки в карманы и склонив голову набок, уставился на барина.
Степан Аркадьич помолчал. Потом добрая и несколько жалкая улыбка показалась на его красивом лице.
-- А? Матвей? -- сказал он, покачивая головой.
-- Ничего, сударь, образуется, -- сказал Матвей.
-- Образуется?
-- Так точно-с.
-- Ты думаешь? Это кто там? -- спросил Степан Аркадьич, услыхав за дверью шум женского платья.
-- Это я-с, -- сказал твердый и приятный женский голос, и из-за двери высунулось строгое рябое лицо Матрены Филимоновны, нянюшки.
-- Ну что, Матреша? -- спросил Степан Аркадьич, выходя к ней в дверь.
Несмотря на то, что Степан Аркадьич был кругом виноват перед женой и сам чувствовал это, почти все в доме, даже нянюшка, главный друг Дарьи Александровны, были на его стороне.
-- Ну что? -- сказал он уныло.
-- Вы сходите, сударь, повинитесь еще. Авось бог даст. Очень мучаются, и смотреть жалости, да и все в доме навынтараты пошло. Детей, сударь, пожалеть надо. Повинитесь, сударь. Что делать! Люби кататься.....
-- Да ведь не примет...
-- А вы свое сделайте. Бог милостив, богу молитесь, сударь, богу молитесь.
-- Ну, хорошо, ступай, -- сказал Степан Аркадьич, вдруг покраснев. -- Ну, так давай одеваться, -- обратился он к Матвею и решительно скинул халат.
Матвей уже держал, сдувая что-то невидимое, хомутом приготовленную рубашку и с очевидным удовольствием облек в нее холеное тело барина.
Степан Аркадьич уже был умыт и расчесан и сбирался одеваться, когда Матвей, медленно ступая поскрипывающими сапогами, с телеграммой в руке, вернулся в комнату. Цирюльника уже не было.
-- Дарья Александровна приказали доложить, что они уезжают. Пускай делают, как им, вам то есть, угодно, -- сказал он, смеясь только глазами, и, положив руки в карманы и склонив голову набок, уставился на барина.
Степан Аркадьич помолчал. Потом добрая и несколько жалкая улыбка показалась на его красивом лице.
-- А? Матвей? -- сказал он, покачивая головой.
-- Ничего, сударь, образуется, -- сказал Матвей.
-- Образуется?
-- Так точно-с.
-- Ты думаешь? Это кто там? -- спросил Степан Аркадьич, услыхав за дверью шум женского платья.
-- Это я-с, -- сказал твердый и приятный женский голос, и из-за двери высунулось строгое рябое лицо Матрены Филимоновны, нянюшки.
-- Ну что, Матреша? -- спросил Степан Аркадьич, выходя к ней в дверь.
Несмотря на то, что Степан Аркадьич был кругом виноват перед женой и сам чувствовал это, почти все в доме, даже нянюшка, главный друг Дарьи Александровны, были на его стороне.
-- Ну что? -- сказал он уныло.
-- Вы сходите, сударь, повинитесь еще. Авось бог даст. Очень мучаются, и смотреть жалости, да и все в доме навынтараты пошло. Детей, сударь, пожалеть надо. Повинитесь, сударь. Что делать! Люби кататься.....
-- Да ведь не примет...
-- А вы свое сделайте. Бог милостив, богу молитесь, сударь, богу молитесь.
-- Ну, хорошо, ступай, -- сказал Степан Аркадьич, вдруг покраснев. -- Ну, так давай одеваться, -- обратился он к Матвею и решительно скинул халат.
Матвей уже держал, сдувая что-то невидимое, хомутом приготовленную рубашку и с очевидным удовольствием облек в нее холеное тело барина.
III
Одевшись, Степан Аркадьич прыснул на себя духами, выправил рукава рубашки, привычным движением рассовал по карманам папиросы, бумажник, спички, часы с двойной цепочкой и брелоками и, встряхнув платок, чувствуя себя чистым, душистым, здоровым и физически веселым, несмотря на свое несчастье, вышел, слегка подрагивая на каждой ноге, в столовую, где уже ждал его кофе и, рядом с кофеем, письма и бумаги из присутствия.
Он прочел письма. Одно было очень неприятное -- от купца, покупавшего лес в имении жены. Лес этот необходимо было продать; но теперь, до примирения с женой, не могло быть о том речи. Всего же неприятнее тут было то, что этим подмешивался денежный интерес в предстоящее дело его примирения с женою. И мысль, что он может руководиться этим интересом, что он для продажи этого леса будет искать примирения с женой, -- эта мысль оскорбляла его.
Окончив письма, Степан Аркадьич придвинул к себе бумаги из присутствия, быстро перелистовал два дела, большим карандашом сделал несколько отметок и, отодвинув дела, взялся за кофе; за кофеем он развернул еще сырую утреннюю газету и стал читать ее.
Степан Аркадьич получал и читал либеральную газету, не крайнюю, но того направления, которого держалось большинство. И, несмотря на то, что ни наука, ни искусство, ни политика, собственно, не интересовали его, он твердо держался тех взглядов на все эти предметы, каких держалось большинство и его газета, и изменял их, только когда большинство изменяло их, или, лучше сказать, не изменял их, а они сами в нем незаметно изменялись.
Степан Аркадьич не избирал ни направления, ни взглядов, а эти направления и взгляды сами приходили к нему, точно так же, как он не выбирал формы шляпы или сюртука, а брал те, которые носят. А иметь взгляды ему, жившему в известном обществе, при потребности некоторой деятельности мысли, развивающейся обыкновенно в лета зрелости, было так же необходимо, как иметь шляпу. Если и была причина, почему он предпочитал либеральное направление консервативному, какого держались тоже многие из его круга, то это произошло не оттого, чтоб он находил либеральное направление более разумным, но потому, что оно подходило ближе к его образу жизни. Либеральная партия говорила, что в России все дурно, и действительно, у Степана Аркадьича долгов было много, а денег решительно недоставало. Либеральная партия говорила, что брак есть отжившее учреждение и что необходимо перестроить его, и действительно, семейная жизнь доставляла мало удовольствия Степану Аркадьичу и принуждала его лгать и притворяться, что было так противно его натуре. Либеральная партия говорила, или, лучше, подразумевала, что религия есть только узда для варварской части населения, и действительно, Степан Аркадьич не мог вынести без боли в ногах даже короткого молебна и не мог понять, к чему все эти страшные и высокопарные слова о том свете, когда и на этом жить было бы очень весело., Вместе с этим Степану Аркадьичу, любившему веселую шутку, было приятно иногда озадачить смирного человека тем, что если уже гордиться породой, то не следует останавливаться на Рюрике и отрекаться от первого родоначальника -- обезьяны. Итак, либеральное направление сделалось привычкой Степана Аркадьича, и он любил свою газету, как сигару после обеда, за легкий туман, который она производила в его голове. Он прочел руководящую статью, в которой объяснялось, что в наше время совершенно напрасно поднимается вопль о том, будто бы радикализм угрожает поглотить все консервативные элементы и будто бы правительство обязано принять меры для подавления революционной гидры, что, напротив, "по нашему мнению, опасность лежит не в мнимой революционной гидре, а в упорстве традиционности, тормозящей прогресс", и т. д. Он прочел и другую статью, финансовую, в которой упоминалось о Бентаме и Милле и подпускались тонкие шпильки министерству. Со свойственною ему быстротою соображения он понимал значение всякой шпильки: от кого и на кого и по какому случаю она была направлена, и это, как всегда, доставляло ему некоторое удовольствие. Но сегодня удовольствие это отравлялось воспоминанием о советах Матрены Филимоновны и о том, что в доме так неблагополучно. Он прочел и о том, что граф Бейст, как слышно, проехал в Висбаден, и о том, что нет более седых волос, и о продаже легкой кареты, и предложение молодой особы; но эти сведения не доставляли ему, как прежде, тихого, иронического удовольствия.
Окончив газету, вторую чашку кофе и калач с маслом, он встал, стряхнул крошки калача с жилета и, расправив широкую грудь, радостно улыбнулся, не оттого, чтоб у него на душе было что-нибудь особенно приятное, -- радостную улыбку вызвало хорошее пищеварение.
Но эта радостная улыбка сейчас же напомнила ему все, и он задумался.
Одевшись, Степан Аркадьич прыснул на себя духами, выправил рукава рубашки, привычным движением рассовал по карманам папиросы, бумажник, спички, часы с двойной цепочкой и брелоками и, встряхнув платок, чувствуя себя чистым, душистым, здоровым и физически веселым, несмотря на свое несчастье, вышел, слегка подрагивая на каждой ноге, в столовую, где уже ждал его кофе и, рядом с кофеем, письма и бумаги из присутствия.
Он прочел письма. Одно было очень неприятное -- от купца, покупавшего лес в имении жены. Лес этот необходимо было продать; но теперь, до примирения с женой, не могло быть о том речи. Всего же неприятнее тут было то, что этим подмешивался денежный интерес в предстоящее дело его примирения с женою. И мысль, что он может руководиться этим интересом, что он для продажи этого леса будет искать примирения с женой, -- эта мысль оскорбляла его.
Окончив письма, Степан Аркадьич придвинул к себе бумаги из присутствия, быстро перелистовал два дела, большим карандашом сделал несколько отметок и, отодвинув дела, взялся за кофе; за кофеем он развернул еще сырую утреннюю газету и стал читать ее.
Степан Аркадьич получал и читал либеральную газету, не крайнюю, но того направления, которого держалось большинство. И, несмотря на то, что ни наука, ни искусство, ни политика, собственно, не интересовали его, он твердо держался тех взглядов на все эти предметы, каких держалось большинство и его газета, и изменял их, только когда большинство изменяло их, или, лучше сказать, не изменял их, а они сами в нем незаметно изменялись.
Степан Аркадьич не избирал ни направления, ни взглядов, а эти направления и взгляды сами приходили к нему, точно так же, как он не выбирал формы шляпы или сюртука, а брал те, которые носят. А иметь взгляды ему, жившему в известном обществе, при потребности некоторой деятельности мысли, развивающейся обыкновенно в лета зрелости, было так же необходимо, как иметь шляпу. Если и была причина, почему он предпочитал либеральное направление консервативному, какого держались тоже многие из его круга, то это произошло не оттого, чтоб он находил либеральное направление более разумным, но потому, что оно подходило ближе к его образу жизни. Либеральная партия говорила, что в России все дурно, и действительно, у Степана Аркадьича долгов было много, а денег решительно недоставало. Либеральная партия говорила, что брак есть отжившее учреждение и что необходимо перестроить его, и действительно, семейная жизнь доставляла мало удовольствия Степану Аркадьичу и принуждала его лгать и притворяться, что было так противно его натуре. Либеральная партия говорила, или, лучше, подразумевала, что религия есть только узда для варварской части населения, и действительно, Степан Аркадьич не мог вынести без боли в ногах даже короткого молебна и не мог понять, к чему все эти страшные и высокопарные слова о том свете, когда и на этом жить было бы очень весело., Вместе с этим Степану Аркадьичу, любившему веселую шутку, было приятно иногда озадачить смирного человека тем, что если уже гордиться породой, то не следует останавливаться на Рюрике и отрекаться от первого родоначальника -- обезьяны. Итак, либеральное направление сделалось привычкой Степана Аркадьича, и он любил свою газету, как сигару после обеда, за легкий туман, который она производила в его голове. Он прочел руководящую статью, в которой объяснялось, что в наше время совершенно напрасно поднимается вопль о том, будто бы радикализм угрожает поглотить все консервативные элементы и будто бы правительство обязано принять меры для подавления революционной гидры, что, напротив, "по нашему мнению, опасность лежит не в мнимой революционной гидре, а в упорстве традиционности, тормозящей прогресс", и т. д. Он прочел и другую статью, финансовую, в которой упоминалось о Бентаме и Милле и подпускались тонкие шпильки министерству. Со свойственною ему быстротою соображения он понимал значение всякой шпильки: от кого и на кого и по какому случаю она была направлена, и это, как всегда, доставляло ему некоторое удовольствие. Но сегодня удовольствие это отравлялось воспоминанием о советах Матрены Филимоновны и о том, что в доме так неблагополучно. Он прочел и о том, что граф Бейст, как слышно, проехал в Висбаден, и о том, что нет более седых волос, и о продаже легкой кареты, и предложение молодой особы; но эти сведения не доставляли ему, как прежде, тихого, иронического удовольствия.
Окончив газету, вторую чашку кофе и калач с маслом, он встал, стряхнул крошки калача с жилета и, расправив широкую грудь, радостно улыбнулся, не оттого, чтоб у него на душе было что-нибудь особенно приятное, -- радостную улыбку вызвало хорошее пищеварение.
Но эта радостная улыбка сейчас же напомнила ему все, и он задумался.
Анон, ты хоть и пидор-вайпер, но няша.
Батя твой дыркой ошибся.
Два детские голоса (Степан Аркадьич узнал голоса Гриши, меньшого мальчика, и Тани, старшей девочки) послышались за дверьми. Они что-то везли и уронили.
-- Я говорила, что на крышу нельзя сажать пассажиров, -- кричала по-английски девочка, -- вот подбирай!
"Все смешалось, -- подумал Степан Аркадьич, -- вон дети одни бегают". И, подойдя к двери, он кликнул их. Они бросили шкатулку, представлявшую поезд, и вошли к отцу.
Девочка, любимица отца, вбежала смело, обняла его и, смеясь, повисла у него на шее, как всегда, радуясь на знакомый запах духов, распространявшийся от его бакенбард. Поцеловав его, наконец, в покрасневшее от наклоненного положения и сияющее нежностью лицо, девочка разняла руки и хотела бежать назад; но отец удержал ее...
-- Что мама? -- спросил он, водя рукой по гладкой, нежной шейке дочери. -- Здравствуй, -- сказал он, улыбаясь здоровавшемуся мальчику.
Он сознавал, что меньше любил мальчика, и всегда старался быть ровен; но мальчик чувствовал это и не ответил улыбкой на холодную улыбку отца.
-- Мама? Встала, -- отвечала девочка.
Степан Аркадьич вздохнул. "Значит, опять не спала всю ночь", -- подумал он.
-- Что, она весела?
Девочка знала, что между отцом и матерью была ссора, и что мать не могла быть весела, и что отец должен знать это, и что он притворяется, спрашивая об этом так легко. И она покраснела за отца. Он тотчас же понял это и также покраснел.
-- Не знаю, -- сказала она. -- Она не велела учиться, а велела идти гулять с мисс Гуль к бабушке.
-- Ну, иди, Танчурочка моя. Ах да, постой, -- сказал он, все-таки удерживая ее и гладя ее нежную ручку.
Он достал с камина. где вчера поставил, коробочку конфет и дал ей две, выбрав ее любимые, шоколадную и помадную.
-- Грише? -- сказала девочка, указывая на шоколадную.
-- Да, да. -- И еще раз погладив ее плечико, он поцеловал ее в корни волос, в шею и отпустил ее.
-- Карета готова, -- сказал Матвей. -- Да просительница, -- прибавил он.
-- Давно тут? -- спросил Степан Аркадьич.
-- С полчасика.
-- Сколько раз тебе приказано сейчас же докладывать!
-- Надо же вам дать хоть кофею откушать, -- сказал Матвей тем дружески грубым тоном, на который нельзя было сердиться.
-- Ну, проси же скорее, -- сказал Облонский, морщась от досады.
Просительница, штабс-капитанша Калинина, просила о невозможном и бестолковом; но Степан Аркадьич, по своему обыкновению, усадил ее, внимательно, не перебивая, выслушал ее и дал ей подробный совет, к кому и как обратиться, и даже бойко и складно своим крупным, растянутым, красивым и четким почерком написал ей записочку к лицу, которое могло ей пособить. Отпустив штабс-капитаншу. Степан Аркадьич взял шляпу и остановился, припоминая, не забыл ли чего. Оказалось, что он ничего не забыл, кроме того, что хотел забыть, -- жену.
"Ах да!" Он опустил голову, и красивое лицо его приняло тоскливое выражение. "Пойти или не пойти?" -- говорил он себе. И внутренний голос говорил ему, что ходить не надобно, что, кроме фальши, тут ничего быть не может, что поправить, починить их отношения невозможно, потому что невозможно сделать ее опять привлекательною и возбуждающею любовь или его сделать стариком, не способным любить. Кроме фальши и лжи, ничего не могло выйти теперь; а фальшь и ложь были противны его натуре.
"Однако когда-нибудь же нужно; ведь не может же это так остаться", -- сказал он, стараясь придать себе смелости. Он выпрямил грудь, вынул папироску, закурил, пыхнул два раза, бросил ее в перламутровую раковину-пепельницу, быстрыми шагами прошел мрачную гостиную и отворил другую дверь, в спальню жены.
-- Я говорила, что на крышу нельзя сажать пассажиров, -- кричала по-английски девочка, -- вот подбирай!
"Все смешалось, -- подумал Степан Аркадьич, -- вон дети одни бегают". И, подойдя к двери, он кликнул их. Они бросили шкатулку, представлявшую поезд, и вошли к отцу.
Девочка, любимица отца, вбежала смело, обняла его и, смеясь, повисла у него на шее, как всегда, радуясь на знакомый запах духов, распространявшийся от его бакенбард. Поцеловав его, наконец, в покрасневшее от наклоненного положения и сияющее нежностью лицо, девочка разняла руки и хотела бежать назад; но отец удержал ее...
-- Что мама? -- спросил он, водя рукой по гладкой, нежной шейке дочери. -- Здравствуй, -- сказал он, улыбаясь здоровавшемуся мальчику.
Он сознавал, что меньше любил мальчика, и всегда старался быть ровен; но мальчик чувствовал это и не ответил улыбкой на холодную улыбку отца.
-- Мама? Встала, -- отвечала девочка.
Степан Аркадьич вздохнул. "Значит, опять не спала всю ночь", -- подумал он.
-- Что, она весела?
Девочка знала, что между отцом и матерью была ссора, и что мать не могла быть весела, и что отец должен знать это, и что он притворяется, спрашивая об этом так легко. И она покраснела за отца. Он тотчас же понял это и также покраснел.
-- Не знаю, -- сказала она. -- Она не велела учиться, а велела идти гулять с мисс Гуль к бабушке.
-- Ну, иди, Танчурочка моя. Ах да, постой, -- сказал он, все-таки удерживая ее и гладя ее нежную ручку.
Он достал с камина. где вчера поставил, коробочку конфет и дал ей две, выбрав ее любимые, шоколадную и помадную.
-- Грише? -- сказала девочка, указывая на шоколадную.
-- Да, да. -- И еще раз погладив ее плечико, он поцеловал ее в корни волос, в шею и отпустил ее.
-- Карета готова, -- сказал Матвей. -- Да просительница, -- прибавил он.
-- Давно тут? -- спросил Степан Аркадьич.
-- С полчасика.
-- Сколько раз тебе приказано сейчас же докладывать!
-- Надо же вам дать хоть кофею откушать, -- сказал Матвей тем дружески грубым тоном, на который нельзя было сердиться.
-- Ну, проси же скорее, -- сказал Облонский, морщась от досады.
Просительница, штабс-капитанша Калинина, просила о невозможном и бестолковом; но Степан Аркадьич, по своему обыкновению, усадил ее, внимательно, не перебивая, выслушал ее и дал ей подробный совет, к кому и как обратиться, и даже бойко и складно своим крупным, растянутым, красивым и четким почерком написал ей записочку к лицу, которое могло ей пособить. Отпустив штабс-капитаншу. Степан Аркадьич взял шляпу и остановился, припоминая, не забыл ли чего. Оказалось, что он ничего не забыл, кроме того, что хотел забыть, -- жену.
"Ах да!" Он опустил голову, и красивое лицо его приняло тоскливое выражение. "Пойти или не пойти?" -- говорил он себе. И внутренний голос говорил ему, что ходить не надобно, что, кроме фальши, тут ничего быть не может, что поправить, починить их отношения невозможно, потому что невозможно сделать ее опять привлекательною и возбуждающею любовь или его сделать стариком, не способным любить. Кроме фальши и лжи, ничего не могло выйти теперь; а фальшь и ложь были противны его натуре.
"Однако когда-нибудь же нужно; ведь не может же это так остаться", -- сказал он, стараясь придать себе смелости. Он выпрямил грудь, вынул папироску, закурил, пыхнул два раза, бросил ее в перламутровую раковину-пепельницу, быстрыми шагами прошел мрачную гостиную и отворил другую дверь, в спальню жены.
Много и часто ЗАЯВЛЯЕТЕ об этом, да не часто применяете на практике.
Не видел я нынче ни одной девушки, предпочитающей неженский тип одежды и не ищущей ебыря.
IV
Дарья Александровна, в кофточке и с пришпиленными на затылке косами уже редких, когда-то густых и прекрасных волоса с осунувшимся, худым лицом и большими, выдававшимися от худобы лица, испуганными глазами, стояла среди разбросанных по комнате вещей пред открытою шифоньеркой, из которой она выбирала что-то. Услыхав шаги мужа, она остановилась, глядя на дверь и тщетно пытаясь придать своему лицу строгое и презрительное выражение. Она чувствовала, что боится его и боится предстоящего свидания. Она только что пыталась сделать то, что пыталась сделать уже десятый раз в эти три дня: отобрать детские и свои вещи, которые она увезет к матери, -- и опять не могла на это решиться; но и теперь, как в прежние раза, она говорила себе, что это не может так остаться, что она должна предпринять что-нибудь, наказать, осрамить его, отомстить ему хоть малою частью той боли, которую он ей сделал. Она все еще говорила, что уедет от него, но чувствовала, что это невозможно; это было невозможно потому, что она не могла отвыкнуть считать его своим мужем и любить его. Кроме того, она чувствовала, что если здесь, в своем доме, она едва успевала ухаживать за своими пятью детьми, то им будет еще хуже там, куда она поедет со всеми ими. И то в эти три дня меньшой заболел оттого, что его накормили дурным бульоном, а остальные были вчера почти без обеда. Она чувствовала, что уехать невозможно; но, обманывая себя, она все-таки отбирала вещи и притворялась, что уедет.
Увидав мужа, она опустила руку в ящик шифоньерки, будто отыскивая что-то, и оглянулась на него, только когда он совсем вплоть подошел к ней. Но лицо ее, которому она хотела придать строгое и решительное выражение, выражало потерянность и страдание.
-- Долли!-- сказал он тихим, робким голосом. Он втянул голову в плечи и хотел иметь жалкий и покорный вид, но он все-таки сиял свежестью и здоровьем.
Она быстрым взглядом оглядела с головы до ног его сияющую свежестью и здоровьем фигуру. "Да, он счастлив и доволен!-- подумала она, -- а я?!. И эта доброта противная, за которую все так любят его и хвалят; я ненавижу эту его доброту", -- подумала она. Рот ее сжался, мускул щеки затрясся на правой стороне бледного, нервного лица.
-- Что вам нужно? -- сказала она быстрым, не своим, грудным голосом.
-- Долли! -- повторил он с дрожанием в голосе. -- Анна приедет сегодня.
-- Ну что же мне? Я не могу ее принять! -- вскрикнула она.
-- Но надо же, однако, Долли...
-- Уйдите, уйдите, уйдите! -- не глядя на него, вскрикнула она, как будто крик этот был вызван физическою болью.
Степан Аркадьич мог быть спокоен, когда он думал о жене, мог надеяться, что все образуется, по выражению Матвея, и мог спокойно читать газету и пить кофе; но когда он увидал ее измученное, страдальческое лицо, услыхал этот звук голоса, покорный судьбе и отчаянный, ему захватило дыхание, что-то подступило к горлу, и глаза его заблестели слезами.
-- Боже мой, что я сделал! Долли! Ради бога! Ведь... -- он не мог продолжать, рыдание остановилось у него в горле.
Она захлопнула шифоньерку и взглянула на него.
-- Долли, что я могу сказать?.. Одно: прости, прости... Вспомни, разве девять лет жизни не могут искупить минуты, минуты...
Она опустила глаза и слушала, ожидая, что он скажет, как будто умоляя его о том, чтобы он как-нибудь разуверил ее.
-- Минуты... минуты увлеченья... -- выговорил он и хотел продолжать, но при этом слове, будто от физической боли, опять поджались ее губы и опять запрыгал мускул щеки на правой стороне лица.
Дарья Александровна, в кофточке и с пришпиленными на затылке косами уже редких, когда-то густых и прекрасных волоса с осунувшимся, худым лицом и большими, выдававшимися от худобы лица, испуганными глазами, стояла среди разбросанных по комнате вещей пред открытою шифоньеркой, из которой она выбирала что-то. Услыхав шаги мужа, она остановилась, глядя на дверь и тщетно пытаясь придать своему лицу строгое и презрительное выражение. Она чувствовала, что боится его и боится предстоящего свидания. Она только что пыталась сделать то, что пыталась сделать уже десятый раз в эти три дня: отобрать детские и свои вещи, которые она увезет к матери, -- и опять не могла на это решиться; но и теперь, как в прежние раза, она говорила себе, что это не может так остаться, что она должна предпринять что-нибудь, наказать, осрамить его, отомстить ему хоть малою частью той боли, которую он ей сделал. Она все еще говорила, что уедет от него, но чувствовала, что это невозможно; это было невозможно потому, что она не могла отвыкнуть считать его своим мужем и любить его. Кроме того, она чувствовала, что если здесь, в своем доме, она едва успевала ухаживать за своими пятью детьми, то им будет еще хуже там, куда она поедет со всеми ими. И то в эти три дня меньшой заболел оттого, что его накормили дурным бульоном, а остальные были вчера почти без обеда. Она чувствовала, что уехать невозможно; но, обманывая себя, она все-таки отбирала вещи и притворялась, что уедет.
Увидав мужа, она опустила руку в ящик шифоньерки, будто отыскивая что-то, и оглянулась на него, только когда он совсем вплоть подошел к ней. Но лицо ее, которому она хотела придать строгое и решительное выражение, выражало потерянность и страдание.
-- Долли!-- сказал он тихим, робким голосом. Он втянул голову в плечи и хотел иметь жалкий и покорный вид, но он все-таки сиял свежестью и здоровьем.
Она быстрым взглядом оглядела с головы до ног его сияющую свежестью и здоровьем фигуру. "Да, он счастлив и доволен!-- подумала она, -- а я?!. И эта доброта противная, за которую все так любят его и хвалят; я ненавижу эту его доброту", -- подумала она. Рот ее сжался, мускул щеки затрясся на правой стороне бледного, нервного лица.
-- Что вам нужно? -- сказала она быстрым, не своим, грудным голосом.
-- Долли! -- повторил он с дрожанием в голосе. -- Анна приедет сегодня.
-- Ну что же мне? Я не могу ее принять! -- вскрикнула она.
-- Но надо же, однако, Долли...
-- Уйдите, уйдите, уйдите! -- не глядя на него, вскрикнула она, как будто крик этот был вызван физическою болью.
Степан Аркадьич мог быть спокоен, когда он думал о жене, мог надеяться, что все образуется, по выражению Матвея, и мог спокойно читать газету и пить кофе; но когда он увидал ее измученное, страдальческое лицо, услыхал этот звук голоса, покорный судьбе и отчаянный, ему захватило дыхание, что-то подступило к горлу, и глаза его заблестели слезами.
-- Боже мой, что я сделал! Долли! Ради бога! Ведь... -- он не мог продолжать, рыдание остановилось у него в горле.
Она захлопнула шифоньерку и взглянула на него.
-- Долли, что я могу сказать?.. Одно: прости, прости... Вспомни, разве девять лет жизни не могут искупить минуты, минуты...
Она опустила глаза и слушала, ожидая, что он скажет, как будто умоляя его о том, чтобы он как-нибудь разуверил ее.
-- Минуты... минуты увлеченья... -- выговорил он и хотел продолжать, но при этом слове, будто от физической боли, опять поджались ее губы и опять запрыгал мускул щеки на правой стороне лица.
> аморально
О том и речь. Это лишь какой-то барьер в твоей голове, делающий твою жизнь чуть более скучной и грустной, не более.
-- Уйдите, уйдите отсюда! -- закричала она еще пронзительнее, -- и не говорите мне про ваши увлечения, про ваши мерзости!
Она хотела уйти, но пошатнулась и взялась за спинку стула, чтоб опереться. Лицо его расширилось, губы распухли, глаза налились слезами.
-- Долли! -- проговорил он, уже всхлипывая. -- Ради бога, подумай о детях, они не виноваты. Я виноват, и накажи меня, вели мне искупить свою вину. Чем я могу, я все готов! Я виноват, нет слов сказать, как я виноват! Но, Долли, прости!
Она села. Он слышал ее тяжелое, громкое дыхание, и ему было невыразимо жалко ее. Она несколько раз хотела начать говорить, но не могла. Он ждал.
-- Ты помнишь детей, чтоб играть с ними, а я помню и знаю, что они погибли теперь, -- сказала она, видимо, одну из фраз, которые она за эти три дня не раз говорила себе.
Она сказала ему "ты", и он с благодарностью взглянул на нее и тронулся, чтобы взять ее руку, но она с отвращением отстранилась от него.
-- Я помню про детей и поэтому все в мире сделала бы, чтобы спасти их; но я сама не знаю, чем я спасу их: тем ли, что увезу от отца, или тем, что оставлю с развратным отцом, -- да, с развратным отцом... Ну, скажите, после того... что было, разве возможно нам жить вместе? Разве это возможно? Скажите же, разве это возможно? -- повторяла она, возвышая голос. -- После того как мой муж, отец моих детей, входит в любовную связь с гувернанткой своих детей...
-- Но что ж делать? Что делать? -- говорил он жалким голосом, сам не зная, что он говорит, и все ниже и ниже опуская голову.
-- Вы мне гадки, отвратительны!-- закричала она, горячась все более и более. -- Ваши слезы -- вода! Вы никогда не любили меня; в вас нет ни сердца, ни благородства! Вы мне мерзки, гадки, чужой, да, чужой! -- с болью и злобой произнесла она это ужасное для себя слово чужой.
Он поглядел на нее, и злоба, выразившаяся на ее лице, испугала и удивила его. Он не понимал того, что его жалость к ней раздражала ее. Она видела в нем к себе сожаленье, но не любовь. "Нет, она ненавидит меня. Она не простит", -- подумал он.
-- Это ужасно! Ужасно!-- проговорил он.
В это время в другой комнате, вероятно упавши, закричал ребенок; Дарья Александровна прислушалась, и лицо ее вдруг смягчилось.
Она, видимо, опоминалась несколько секунд, как бы не зная, где она и что ей делать, и, быстро вставши, тронулась к двери.
"Ведь любит же она моего ребенка, -- подумал он, заметив изменение ее лица при крике ребенка, -- моего ребенка; как же она может ненавидеть меня?"
-- Долли, еще одно слово, -- проговорил он, идя за нею.
-- Если вы пойдете за мной, я позову людей, детей! Пускай все знают, что вы подлец! Я уезжаю нынче, а вы живите здесь с своею любовницей!
И она вышла, хлопнув дверью.
Степан Аркадьич вздохнул, отер лицо и тихими шагами пошел из комнаты. "Матвей говорит: образуется; но как? Я не вижу даже возможности. Ах, ах, какой ужас! И как тривиально она кричала, -- говорил он сам себе, вспоминая ее крик и слова: подлец и любовница. -- И, может быть, девушки слыхали! Ужасно тривиально, ужасно". Степан Аркадьич постоял несколько секунд один, отер глаза, вздохнул и, выпрямив грудь, вышел из комнаты.
Она хотела уйти, но пошатнулась и взялась за спинку стула, чтоб опереться. Лицо его расширилось, губы распухли, глаза налились слезами.
-- Долли! -- проговорил он, уже всхлипывая. -- Ради бога, подумай о детях, они не виноваты. Я виноват, и накажи меня, вели мне искупить свою вину. Чем я могу, я все готов! Я виноват, нет слов сказать, как я виноват! Но, Долли, прости!
Она села. Он слышал ее тяжелое, громкое дыхание, и ему было невыразимо жалко ее. Она несколько раз хотела начать говорить, но не могла. Он ждал.
-- Ты помнишь детей, чтоб играть с ними, а я помню и знаю, что они погибли теперь, -- сказала она, видимо, одну из фраз, которые она за эти три дня не раз говорила себе.
Она сказала ему "ты", и он с благодарностью взглянул на нее и тронулся, чтобы взять ее руку, но она с отвращением отстранилась от него.
-- Я помню про детей и поэтому все в мире сделала бы, чтобы спасти их; но я сама не знаю, чем я спасу их: тем ли, что увезу от отца, или тем, что оставлю с развратным отцом, -- да, с развратным отцом... Ну, скажите, после того... что было, разве возможно нам жить вместе? Разве это возможно? Скажите же, разве это возможно? -- повторяла она, возвышая голос. -- После того как мой муж, отец моих детей, входит в любовную связь с гувернанткой своих детей...
-- Но что ж делать? Что делать? -- говорил он жалким голосом, сам не зная, что он говорит, и все ниже и ниже опуская голову.
-- Вы мне гадки, отвратительны!-- закричала она, горячась все более и более. -- Ваши слезы -- вода! Вы никогда не любили меня; в вас нет ни сердца, ни благородства! Вы мне мерзки, гадки, чужой, да, чужой! -- с болью и злобой произнесла она это ужасное для себя слово чужой.
Он поглядел на нее, и злоба, выразившаяся на ее лице, испугала и удивила его. Он не понимал того, что его жалость к ней раздражала ее. Она видела в нем к себе сожаленье, но не любовь. "Нет, она ненавидит меня. Она не простит", -- подумал он.
-- Это ужасно! Ужасно!-- проговорил он.
В это время в другой комнате, вероятно упавши, закричал ребенок; Дарья Александровна прислушалась, и лицо ее вдруг смягчилось.
Она, видимо, опоминалась несколько секунд, как бы не зная, где она и что ей делать, и, быстро вставши, тронулась к двери.
"Ведь любит же она моего ребенка, -- подумал он, заметив изменение ее лица при крике ребенка, -- моего ребенка; как же она может ненавидеть меня?"
-- Долли, еще одно слово, -- проговорил он, идя за нею.
-- Если вы пойдете за мной, я позову людей, детей! Пускай все знают, что вы подлец! Я уезжаю нынче, а вы живите здесь с своею любовницей!
И она вышла, хлопнув дверью.
Степан Аркадьич вздохнул, отер лицо и тихими шагами пошел из комнаты. "Матвей говорит: образуется; но как? Я не вижу даже возможности. Ах, ах, какой ужас! И как тривиально она кричала, -- говорил он сам себе, вспоминая ее крик и слова: подлец и любовница. -- И, может быть, девушки слыхали! Ужасно тривиально, ужасно". Степан Аркадьич постоял несколько секунд один, отер глаза, вздохнул и, выпрямив грудь, вышел из комнаты.
Была пятница, и в столовой часовщик-немец заводил часы. Степан Аркадьич вспомнил свою шутку об этом аккуратном плешивом часовщике, что немец "сам был заведен на всю жизнь, чтобы заводить часы", -- и улыбнулся. Степан Аркадьич любил хорошую шутку. "А может быть, и образуется! Хорошо словечко: образуется, -- подумал он. -- Это надо рассказать".
-- Матвей!-- крикнул он, -- так устрой же все там с Марьей в диванной для Анны Аркадьевны, -- сказал он явившемуся Матвею.
-- Слушаю-с.
Степан Аркадьич надел шубу и вышел на крыльцо.
-- Кушать дома не будете? -- сказал провожавший Матвей.
-- Как придется. Да вот возьми на расходы, -- сказал он, подавая десять рублей из бумажника. -- Довольно будет?
-- Довольно ли. не довольно, видно обойтись надо, -- сказал Матвей, захлопывая дверку и отступая на крыльцо.
Дарья Александровна между тем, успокоив ребенка и по звуку кареты поняв, что он уехал, вернулась опять в спальню. Это было единственное убежище ее от домашних забот, которые обступали ее, как только она выходила. Уже и теперь, в то короткое время, когда она выходила в детскую, англичанка и Матрена Филимоновна успели сделать ей несколько вопросов, не терпевших отлагательства и на которые она одна могла ответить: что надеть детям на гулянье? давать ли молоко? не послать ли за другим поваром?
-- Ах, оставьте, оставьте меня! -- сказала она и, вернувшись в спальню, села опять на то же место, где она говорила с мужем, сжав исхудавшие руки с кольцами, спускавшимися с костлявых пальцев, и принялась перебирать в воспоминании весь бывший разговор. "Уехал! Но чем же кончил он с нею? -- думала она. -- Неужели он видает ее? Зачем я не спросила его? Нет, нет, сойтись нельзя. Если мы и останемся в одном доме -- мы чужие. Навсегда чужие!" -- повторила она опять с особенным значением это страшное для нее слово. "А как я любила, боже мой, как я любила его!.. Как я любила! И теперь разве я не люблю его? Не больше ли, чем прежде, я люблю его? Ужасно, главное, то..." -- начала она, но не докончила своей мысли, потому что Матрена Филимоновна высунулась из двери.
-- Уж прикажите за братом послать, -- сказала она, -- все он изготовит обед; а то, по-вчерашнему, до шести часов дети не евши.
-- Ну, хорошо, я сейчас выйду и распоряжусь. Да послали ли за свежим молоком?
И Дарья Александровна погрузилась в заботы дня и потопила в них на время свое горе.
-- Матвей!-- крикнул он, -- так устрой же все там с Марьей в диванной для Анны Аркадьевны, -- сказал он явившемуся Матвею.
-- Слушаю-с.
Степан Аркадьич надел шубу и вышел на крыльцо.
-- Кушать дома не будете? -- сказал провожавший Матвей.
-- Как придется. Да вот возьми на расходы, -- сказал он, подавая десять рублей из бумажника. -- Довольно будет?
-- Довольно ли. не довольно, видно обойтись надо, -- сказал Матвей, захлопывая дверку и отступая на крыльцо.
Дарья Александровна между тем, успокоив ребенка и по звуку кареты поняв, что он уехал, вернулась опять в спальню. Это было единственное убежище ее от домашних забот, которые обступали ее, как только она выходила. Уже и теперь, в то короткое время, когда она выходила в детскую, англичанка и Матрена Филимоновна успели сделать ей несколько вопросов, не терпевших отлагательства и на которые она одна могла ответить: что надеть детям на гулянье? давать ли молоко? не послать ли за другим поваром?
-- Ах, оставьте, оставьте меня! -- сказала она и, вернувшись в спальню, села опять на то же место, где она говорила с мужем, сжав исхудавшие руки с кольцами, спускавшимися с костлявых пальцев, и принялась перебирать в воспоминании весь бывший разговор. "Уехал! Но чем же кончил он с нею? -- думала она. -- Неужели он видает ее? Зачем я не спросила его? Нет, нет, сойтись нельзя. Если мы и останемся в одном доме -- мы чужие. Навсегда чужие!" -- повторила она опять с особенным значением это страшное для нее слово. "А как я любила, боже мой, как я любила его!.. Как я любила! И теперь разве я не люблю его? Не больше ли, чем прежде, я люблю его? Ужасно, главное, то..." -- начала она, но не докончила своей мысли, потому что Матрена Филимоновна высунулась из двери.
-- Уж прикажите за братом послать, -- сказала она, -- все он изготовит обед; а то, по-вчерашнему, до шести часов дети не евши.
-- Ну, хорошо, я сейчас выйду и распоряжусь. Да послали ли за свежим молоком?
И Дарья Александровна погрузилась в заботы дня и потопила в них на время свое горе.
V
Степан Аркадьич в школе учился хорошо благодаря своим хорошим способностям, но был ленив и шалун и потому вышел из последних; но, несмотря на свою всегда разгульную жизнь, небольшие чины и нестарые годы, он занимал почетное и с хорошим жалованьем место начальника в одном из московских присутствий. Место это он получил чрез мужа сестры Анны, Алексея Александровича Каренина, занимавшего одно из важнейших мест в министерстве, к которому принадлежало присутствие; но если бы Каренин не назначил своего шурина на это место, то чрез сотню других лиц, братьев, сестер, родных, двоюродных, дядей, теток, Стива Облонский получил бы это место или другое подобное, тысяч в шесть жалованья, которые ему были нужны, так как дела его. несмотря на достаточное состояние жены, были расстроены.
Половина Москвы и Петербурга была родня и приятели Степана Аркадьича. Он родился в среде тех людей, которые были и стали сильными мира сего. Одна треть государственных людей, стариков, были приятелями его отца и знали его в рубашечке; другая треть были с ним на "ты", а третья треть были хорошие знакомые; следовательно, раздаватели земных благ в виде мест, аренд, концессий и тому подобного были все ему приятели и не могли обойти своего; и Облонскому не нужно было особенно стараться, чтобы получить выгодное место; нужно было только не отказываться, не завидовать, не ссориться, не обижаться, чего он, по свойственной ему доброте, никогда и не делал. Ему бы смешно показалось, если б ему сказали, что он не получит места с тем жалованьем, которое ему нужно, тем более что он и не требовал чего-нибудь чрезвычайного; он хотел только того, что получали его сверстники, а исполнять такого рода должность мог он не хуже всякого другого.
Степана Аркадьича не только любили все знавшие его за его добрый, веселый нрав и несомненную честность, но в нем, в его красивой, светлой наружности, блестящих глазах, черных бровях, волосах, белизне и румянце лица, было что-то, физически действовавшее дружелюбно и весело на людей, встречавшихся с ним. "Ага! Стива! Облонский! Вот и он!" -- почти всегда с радостною улыбкой говорили, встречаясь с ним. Если и случалось иногда, что после разговора с ним оказывалось, что ничего особенно радостного не случилось, -- на другой день, на третий опять точно так же все радовались при встрече с ним.
Занимая третий год место начальника одного из присутственных мест в Москве, Степан Аркадьич приобрел, кроме любви, и уважение сослуживцев, подчиненных, начальников и всех, кто имел до него дело. Главные качества Степана Аркадьича, заслужившие ему это общее уважение по службе, состояли, во-первых, в чрезвычайной снисходительности к людям, основанной в нем на сознании своих недостатков; во-вторых, в совершенной либеральности, не той, про которую он вычитал в газетах, но той, что у него была в крови и с которою он совершенно равно и одинаково относился ко всем людям, какого бы состояния и звания они ни были, и, в-третьих, -- главное -- в совершенном равнодушии к тому делу, которым он занимался, вследствие чего он никогда не увлекался и не делал ошибок.
Приехав к месту своего служения, Степан Аркадьич, провожаемый почтительным швейцаром, с портфелем прошел в свой маленький кабинет, надел мундир и вошел в присутствие. Писцы и служащие все встали, весело и почтительно кланяясь. Степан Аркадьич поспешно, как всегда, прошел к своему месту, пожал руки членам и сел. Он пошутил и поговорил, ровно сколько это было прилично, и начал занятия. Никто вернее Степана Аркадьича не умел найти ту границу свободы, простоты и официальности, которая нужна для приятного занятия делами. Секретарь весело и почтительно, как и все в присутствии Степана Аркадьича, подошел с бумагами и проговорил тем фамильярно-либеральным тоном, который введен был Степаном Аркадьичем:
Степан Аркадьич в школе учился хорошо благодаря своим хорошим способностям, но был ленив и шалун и потому вышел из последних; но, несмотря на свою всегда разгульную жизнь, небольшие чины и нестарые годы, он занимал почетное и с хорошим жалованьем место начальника в одном из московских присутствий. Место это он получил чрез мужа сестры Анны, Алексея Александровича Каренина, занимавшего одно из важнейших мест в министерстве, к которому принадлежало присутствие; но если бы Каренин не назначил своего шурина на это место, то чрез сотню других лиц, братьев, сестер, родных, двоюродных, дядей, теток, Стива Облонский получил бы это место или другое подобное, тысяч в шесть жалованья, которые ему были нужны, так как дела его. несмотря на достаточное состояние жены, были расстроены.
Половина Москвы и Петербурга была родня и приятели Степана Аркадьича. Он родился в среде тех людей, которые были и стали сильными мира сего. Одна треть государственных людей, стариков, были приятелями его отца и знали его в рубашечке; другая треть были с ним на "ты", а третья треть были хорошие знакомые; следовательно, раздаватели земных благ в виде мест, аренд, концессий и тому подобного были все ему приятели и не могли обойти своего; и Облонскому не нужно было особенно стараться, чтобы получить выгодное место; нужно было только не отказываться, не завидовать, не ссориться, не обижаться, чего он, по свойственной ему доброте, никогда и не делал. Ему бы смешно показалось, если б ему сказали, что он не получит места с тем жалованьем, которое ему нужно, тем более что он и не требовал чего-нибудь чрезвычайного; он хотел только того, что получали его сверстники, а исполнять такого рода должность мог он не хуже всякого другого.
Степана Аркадьича не только любили все знавшие его за его добрый, веселый нрав и несомненную честность, но в нем, в его красивой, светлой наружности, блестящих глазах, черных бровях, волосах, белизне и румянце лица, было что-то, физически действовавшее дружелюбно и весело на людей, встречавшихся с ним. "Ага! Стива! Облонский! Вот и он!" -- почти всегда с радостною улыбкой говорили, встречаясь с ним. Если и случалось иногда, что после разговора с ним оказывалось, что ничего особенно радостного не случилось, -- на другой день, на третий опять точно так же все радовались при встрече с ним.
Занимая третий год место начальника одного из присутственных мест в Москве, Степан Аркадьич приобрел, кроме любви, и уважение сослуживцев, подчиненных, начальников и всех, кто имел до него дело. Главные качества Степана Аркадьича, заслужившие ему это общее уважение по службе, состояли, во-первых, в чрезвычайной снисходительности к людям, основанной в нем на сознании своих недостатков; во-вторых, в совершенной либеральности, не той, про которую он вычитал в газетах, но той, что у него была в крови и с которою он совершенно равно и одинаково относился ко всем людям, какого бы состояния и звания они ни были, и, в-третьих, -- главное -- в совершенном равнодушии к тому делу, которым он занимался, вследствие чего он никогда не увлекался и не делал ошибок.
Приехав к месту своего служения, Степан Аркадьич, провожаемый почтительным швейцаром, с портфелем прошел в свой маленький кабинет, надел мундир и вошел в присутствие. Писцы и служащие все встали, весело и почтительно кланяясь. Степан Аркадьич поспешно, как всегда, прошел к своему месту, пожал руки членам и сел. Он пошутил и поговорил, ровно сколько это было прилично, и начал занятия. Никто вернее Степана Аркадьича не умел найти ту границу свободы, простоты и официальности, которая нужна для приятного занятия делами. Секретарь весело и почтительно, как и все в присутствии Степана Аркадьича, подошел с бумагами и проговорил тем фамильярно-либеральным тоном, который введен был Степаном Аркадьичем:
Озлобленная фемижируха не палится. Иди съешь биг-мак и колу диетическую не забудь, шлюха.
-- Мы таки добились сведения из Пензенского губернского правления. Вот, не угодно ли...
-- Получили наконец? -- проговорил Степан Аркадьич, закладывая пальцем бумагу. -- Ну-с, господа... -- И присутствие началось.
"Если б они знали, -- думал он, с значительным видом склонив голову при слушании доклада, -- каким виноватым мальчиком полчаса тому назад был их председатель!" -- И глаза его смеялись при чтении доклада... До двух часов занятия должны были идти не прерываясь, а в два часа -- перерыв и завтрак.
Еще не было двух часов, когда большие стеклянные двери залы присутствия вдруг отворились, и кто-то вошел. Все члены из-под портрета и из-за зерцала, обрадовавшись развлечению, оглянулись на дверь; но сторож, стоявший у двери, тотчас же изгнал вошедшего и затворил за ним стеклянную дверь.
Когда дело было прочтено, Степан Аркадьич встал, потянувшись, и, отдавая дань либеральности времени, в присутствии достал папироску и пошел в свой кабинет. Два товарища его, старый служака Никитин и камер-юнкер Гриневич, вышли с ним.
-- После завтрака успеем кончить, -- сказал Степан Аркадьич.
-- Как еще успеем!-- сказал Никитин.
-- А плут порядочный должен быть этот Фомин, -- сказал Гриневич об одном из лиц, участвовавших в деле, которое они разбирали.
Степан Аркадьич поморщился на слова Гриневича, давая этим чувствовать, что неприлично преждевременно составлять суждение, и ничего ему не ответил.
-- Кто это входил? -- спросил он у сторожа.
-- Какой-то, ваше превосходительство, без спросу влез, только я отвернулся. Вас спрашивали. Я говорю: когда выйдут члены, тогда...
-- Где он?
-- Нешто вышел в сени, а то все тут ходил. Этот самый, -- сказал сторож, указывая на сильно сложенного широкоплечего человека с курчавою бородой, который, не снимая бараньей шапки, быстро и легко взбегал наверх по стертым ступенькам каменной лестницы. Один из сходивших вниз с портфелем худощавый чиновник, приостановившись, неодобрительно посмотрел на ноги бегущего и потом вопросительно взглянул на Облонского.
Степан Аркадьич стоял над лестницей. Добродушно сияющее лицо его из-за шитого воротника мундира просияло еще более, когда он узнал вбегавшего.
-- Так и есть! Левин, наконец! -- проговорил он с дружескою, насмешливою улыбкой, оглядывая подходившего к нему Левина. -- Как это ты не побрезгал найти меня в этом вертепе? -- сказал Степан Аркадьич, не довольствуясь пожатием руки и целуя своего приятеля. -- Давно ли?
-- Я сейчас приехал, и очень хотелось тебя видеть, -- отвечал Левин, застенчиво и вместе с тем сердито и беспокойно оглядываясь вокруг.
-- Ну, пойдем в кабинет, -- сказал Степан Аркадьич, знавший самолюбивую и озлобленную застенчивость своего приятеля; и, схватив его за руку, он повлек его за собой, как будто проводя между опасностями.
-- Получили наконец? -- проговорил Степан Аркадьич, закладывая пальцем бумагу. -- Ну-с, господа... -- И присутствие началось.
"Если б они знали, -- думал он, с значительным видом склонив голову при слушании доклада, -- каким виноватым мальчиком полчаса тому назад был их председатель!" -- И глаза его смеялись при чтении доклада... До двух часов занятия должны были идти не прерываясь, а в два часа -- перерыв и завтрак.
Еще не было двух часов, когда большие стеклянные двери залы присутствия вдруг отворились, и кто-то вошел. Все члены из-под портрета и из-за зерцала, обрадовавшись развлечению, оглянулись на дверь; но сторож, стоявший у двери, тотчас же изгнал вошедшего и затворил за ним стеклянную дверь.
Когда дело было прочтено, Степан Аркадьич встал, потянувшись, и, отдавая дань либеральности времени, в присутствии достал папироску и пошел в свой кабинет. Два товарища его, старый служака Никитин и камер-юнкер Гриневич, вышли с ним.
-- После завтрака успеем кончить, -- сказал Степан Аркадьич.
-- Как еще успеем!-- сказал Никитин.
-- А плут порядочный должен быть этот Фомин, -- сказал Гриневич об одном из лиц, участвовавших в деле, которое они разбирали.
Степан Аркадьич поморщился на слова Гриневича, давая этим чувствовать, что неприлично преждевременно составлять суждение, и ничего ему не ответил.
-- Кто это входил? -- спросил он у сторожа.
-- Какой-то, ваше превосходительство, без спросу влез, только я отвернулся. Вас спрашивали. Я говорю: когда выйдут члены, тогда...
-- Где он?
-- Нешто вышел в сени, а то все тут ходил. Этот самый, -- сказал сторож, указывая на сильно сложенного широкоплечего человека с курчавою бородой, который, не снимая бараньей шапки, быстро и легко взбегал наверх по стертым ступенькам каменной лестницы. Один из сходивших вниз с портфелем худощавый чиновник, приостановившись, неодобрительно посмотрел на ноги бегущего и потом вопросительно взглянул на Облонского.
Степан Аркадьич стоял над лестницей. Добродушно сияющее лицо его из-за шитого воротника мундира просияло еще более, когда он узнал вбегавшего.
-- Так и есть! Левин, наконец! -- проговорил он с дружескою, насмешливою улыбкой, оглядывая подходившего к нему Левина. -- Как это ты не побрезгал найти меня в этом вертепе? -- сказал Степан Аркадьич, не довольствуясь пожатием руки и целуя своего приятеля. -- Давно ли?
-- Я сейчас приехал, и очень хотелось тебя видеть, -- отвечал Левин, застенчиво и вместе с тем сердито и беспокойно оглядываясь вокруг.
-- Ну, пойдем в кабинет, -- сказал Степан Аркадьич, знавший самолюбивую и озлобленную застенчивость своего приятеля; и, схватив его за руку, он повлек его за собой, как будто проводя между опасностями.
Степан Аркадьич был на "ты" почти со всеми своими знакомыми: со стариками шестидесяти лет, с мальчиками двадцати лет, с актерами, с министрами, с купцами и с генерал-адъютантами, так что очень многие из бывших с ним на "ты" находились на двух крайних пунктах общественной лестницы и очень бы удивились, узнав, что имеют через Облонского что-нибудь общее. Он был на "ты" со всеми, с кем пил шампанское, а пил он шампанское со всеми, и поэтому, в присутствии своих подчиненных встречаясь с своими постыдными "ты", как он называл шутя многих из своих приятелей, он, со свойственным ему тактом, умел уменьшать неприятность этого впечатления для подчиненных. Левин не был постыдный "ты", но Облонский с своим тактом почувствовал, что Левин думает, что он пред подчиненными может не желать выказать свою близость с ним, и потому поторопился увести его в кабинет.
Левин был почти одних лет с Облонским и с ним на "ты" не по одному шампанскому. Левин был его товарищем и другом первой молодости. Они любили друг друга, несмотря на различие характеров и вкусов, как любят друг друга приятели, сошедшиеся в первой молодости. Но, несмотря на это, как часто бывает между людьми, избравшими различные роды деятельности, каждый из них, хотя, рассуждая, и оправдывал деятельность другого, в душе презирал ее. Каждому казалось, что та жизнь, которую он сам ведет, есть одна настоящая жизнь, а которую ведет приятель -- есть только призрак. Облонский не мог удержать легкой насмешливой улыбки при виде Левина. Уж который раз он видел его приезжавшим в Москву из деревни, где он что-то делал, но что именно, того Степан Аркадьич никогда не мог понять хорошенько, да и не интересовался. Левин приезжал в Москву всегда взволнованный, торопливый, немножко стесненный и раздраженный этою стесненностью и большею частью с совершенно новым, неожиданным взглядом на вещи. Степан Аркадьич смеялся над этим и любил это. Точно так же и Левин в душе презирал и городской образ жизни своего приятеля и его службу, которую считал пустяками, и смеялся над этим. Но разница была в том, что Облонский, делая, что все делают, смеялся самоуверенно и добродушно, а Левин не самоуверенно и иногда сердито.
-- Мы тебя давно ждали, -- сказал Степан Аркадьич, войдя в кабинет и выпустив руку Левина, как бы этим показывая, что тут опасности кончились. -- Очень, очень рад тебя видеть, -- продолжал он. -- Ну, что ты? Как? Когда приехал?
Левин молчал, поглядывая на незнакомые ему лица двух товарищей Облонского и в особенности на руку элегантного Гриневича, с такими белыми длинными пальцами, с такими длинными желтыми, загибавшимися в конце ногтями и такими огромными блестящими запонками на рубашке, что эти руки, видимо, поглощали все его внимание и не давали ему свободы мысли. Облонский тотчас заметил это и улыбнулся.
-- Ах да, позвольте вас познакомить, -- сказал он. -- Мои товарищи: Филипп Иваныч Никитин, Михаил Станиславич Гриневич, -- и обратившись к Левину: -- земский деятель, новый земский человек, гимнаст, поднимающий одною рукой пять пудов, скотовод и охотник и мой друг, Константин Дмитрич Левин, брат Сергея Иваныча Кознышева.
-- Очень приятно, -- сказал старичок.
Левин был почти одних лет с Облонским и с ним на "ты" не по одному шампанскому. Левин был его товарищем и другом первой молодости. Они любили друг друга, несмотря на различие характеров и вкусов, как любят друг друга приятели, сошедшиеся в первой молодости. Но, несмотря на это, как часто бывает между людьми, избравшими различные роды деятельности, каждый из них, хотя, рассуждая, и оправдывал деятельность другого, в душе презирал ее. Каждому казалось, что та жизнь, которую он сам ведет, есть одна настоящая жизнь, а которую ведет приятель -- есть только призрак. Облонский не мог удержать легкой насмешливой улыбки при виде Левина. Уж который раз он видел его приезжавшим в Москву из деревни, где он что-то делал, но что именно, того Степан Аркадьич никогда не мог понять хорошенько, да и не интересовался. Левин приезжал в Москву всегда взволнованный, торопливый, немножко стесненный и раздраженный этою стесненностью и большею частью с совершенно новым, неожиданным взглядом на вещи. Степан Аркадьич смеялся над этим и любил это. Точно так же и Левин в душе презирал и городской образ жизни своего приятеля и его службу, которую считал пустяками, и смеялся над этим. Но разница была в том, что Облонский, делая, что все делают, смеялся самоуверенно и добродушно, а Левин не самоуверенно и иногда сердито.
-- Мы тебя давно ждали, -- сказал Степан Аркадьич, войдя в кабинет и выпустив руку Левина, как бы этим показывая, что тут опасности кончились. -- Очень, очень рад тебя видеть, -- продолжал он. -- Ну, что ты? Как? Когда приехал?
Левин молчал, поглядывая на незнакомые ему лица двух товарищей Облонского и в особенности на руку элегантного Гриневича, с такими белыми длинными пальцами, с такими длинными желтыми, загибавшимися в конце ногтями и такими огромными блестящими запонками на рубашке, что эти руки, видимо, поглощали все его внимание и не давали ему свободы мысли. Облонский тотчас заметил это и улыбнулся.
-- Ах да, позвольте вас познакомить, -- сказал он. -- Мои товарищи: Филипп Иваныч Никитин, Михаил Станиславич Гриневич, -- и обратившись к Левину: -- земский деятель, новый земский человек, гимнаст, поднимающий одною рукой пять пудов, скотовод и охотник и мой друг, Константин Дмитрич Левин, брат Сергея Иваныча Кознышева.
-- Очень приятно, -- сказал старичок.
-- Имею честь знать вашего брата, Сергея Иваныча, -- сказал Гриневич, подавая свою тонкую руку с длинными ногтями.
Левин нахмурился, холодно пожал руку и тотчас же обратился к Облонскому. Хотя он имел большое уважение к своему, известному всей России, одноутробному брату писателю, однако он терпеть не мог, когда к нему обращались не как к Константину Левину, а как к брату знаменитого Кознышева.
-- Нет, я уже не земский деятель. Я со всеми разбранился и не езжу больше на собрания, -- сказал он, обращаясь к Облонскому.
-- Скоро же! -- с улыбкой сказал Облонский. -- Но как? отчего?
-- Длинная история. Я расскажу когда-нибудь, -- сказал Левин, но сейчас же стал рассказывать. -- Ну, коротко сказать, я убедился, что никакой земской деятельности нет и быть не может, -- заговорил он, как будто кто-то сейчас обидел его, -- с одной стороны, игрушка, играют в парламент, а я ни достаточно молод, ни достаточно стар, чтобы забавляться игрушками; а с другой (он заикнулся) стороны, это -- средство для уездной coterie наживать деньжонки... Прежде были опеки, суды, а теперь земство, не в виде взяток, а в виде незаслуженного жалованья, -- говорил он так горячо, как будто кто-нибудь из присутствовавших оспаривал его мнение.
-- Эге! Да ты, я вижу, опять в новой фазе, в консервативной, -- сказал Степан Аркадьич. -- Но, впрочем, после об этом.
-- Да, после. Но мне нужно было тебя видеть, -- сказал Левин, с ненавистью вглядываясь в руку Гриневича.
Степан Аркадьич чуть заметно улыбнулся.
-- Как же ты говорил, что никогда больше не наденешь европейского платья? -- сказал он, оглядывая его новое, очевидно от французского портного, платье. -- Так! я вижу: новая фаза.
Левин вдруг покраснел, но не так, как краснеют взрослые люди, -- слегка, сами того не замечая, но так, как краснеют мальчики, -- чувствуя, что они смешны своей застенчивостью, и вследствие того стыдясь и краснея еще больше, почти до слез. И так странно было видеть это умное, мужественное лицо в таком детском состоянии, что Облонский перестал смотреть на него.
-- Да, где ж увидимся? Ведь мне очень, очень нужно поговорить с тобою, -- сказал Левин.
Облонский как будто задумался:
-- Вот что: поедем к Гурину завтракать и там поговорим. До трех я свободен.
-- Нет, -- подумав, отвечал Левин, -- мне еще надо съездить.
-- Ну, хорошо, так обедать вместе,
-- Обедать? Да мне ведь ничего особенного, только два слова сказать, спросить, а после потолкуем.
-- Так сейчас и скажи два слова, а беседовать за обедом.
-- Два слова вот какие, -- сказал Левин, -- впрочем, ничего особенного.
Лицо его вдруг приняло злое выражение, происходившее от усилия преодолеть свою застенчивость.
-- Что Щербацкие делают? Все по-старому? -- сказал он.
Степан Аркадьич, знавший уже давно, что Левин был влюблен в его свояченицу Кити, чуть заметно улыбнулся, и глаза его весело заблестели.
-- Ты сказал, два слова, а я в двух словах ответить не могу, потому что... Извини на минутку...
Вошел секретарь, с фамильярною почтительностью и некоторым, общим всем секретарям, скромным сознанием своего превосходства пред начальником в знании дел, подошел с бумагами к Облонскому и стал, под видом вопроса, объяснять какое-то затруднение. Степан Аркадьич, не дослушав, положил ласково свою руку на рукав секретаря.
-- Нет, вы уж так сделайте, как я говорил, -- сказал он, улыбкой смягчая замечание, и, кратко объяснив, как он понимает дело, отодвинул бумаги и сказал: -- Так и сделайте. Пожалуйста, так, Захар Никитич.
Левин нахмурился, холодно пожал руку и тотчас же обратился к Облонскому. Хотя он имел большое уважение к своему, известному всей России, одноутробному брату писателю, однако он терпеть не мог, когда к нему обращались не как к Константину Левину, а как к брату знаменитого Кознышева.
-- Нет, я уже не земский деятель. Я со всеми разбранился и не езжу больше на собрания, -- сказал он, обращаясь к Облонскому.
-- Скоро же! -- с улыбкой сказал Облонский. -- Но как? отчего?
-- Длинная история. Я расскажу когда-нибудь, -- сказал Левин, но сейчас же стал рассказывать. -- Ну, коротко сказать, я убедился, что никакой земской деятельности нет и быть не может, -- заговорил он, как будто кто-то сейчас обидел его, -- с одной стороны, игрушка, играют в парламент, а я ни достаточно молод, ни достаточно стар, чтобы забавляться игрушками; а с другой (он заикнулся) стороны, это -- средство для уездной coterie наживать деньжонки... Прежде были опеки, суды, а теперь земство, не в виде взяток, а в виде незаслуженного жалованья, -- говорил он так горячо, как будто кто-нибудь из присутствовавших оспаривал его мнение.
-- Эге! Да ты, я вижу, опять в новой фазе, в консервативной, -- сказал Степан Аркадьич. -- Но, впрочем, после об этом.
-- Да, после. Но мне нужно было тебя видеть, -- сказал Левин, с ненавистью вглядываясь в руку Гриневича.
Степан Аркадьич чуть заметно улыбнулся.
-- Как же ты говорил, что никогда больше не наденешь европейского платья? -- сказал он, оглядывая его новое, очевидно от французского портного, платье. -- Так! я вижу: новая фаза.
Левин вдруг покраснел, но не так, как краснеют взрослые люди, -- слегка, сами того не замечая, но так, как краснеют мальчики, -- чувствуя, что они смешны своей застенчивостью, и вследствие того стыдясь и краснея еще больше, почти до слез. И так странно было видеть это умное, мужественное лицо в таком детском состоянии, что Облонский перестал смотреть на него.
-- Да, где ж увидимся? Ведь мне очень, очень нужно поговорить с тобою, -- сказал Левин.
Облонский как будто задумался:
-- Вот что: поедем к Гурину завтракать и там поговорим. До трех я свободен.
-- Нет, -- подумав, отвечал Левин, -- мне еще надо съездить.
-- Ну, хорошо, так обедать вместе,
-- Обедать? Да мне ведь ничего особенного, только два слова сказать, спросить, а после потолкуем.
-- Так сейчас и скажи два слова, а беседовать за обедом.
-- Два слова вот какие, -- сказал Левин, -- впрочем, ничего особенного.
Лицо его вдруг приняло злое выражение, происходившее от усилия преодолеть свою застенчивость.
-- Что Щербацкие делают? Все по-старому? -- сказал он.
Степан Аркадьич, знавший уже давно, что Левин был влюблен в его свояченицу Кити, чуть заметно улыбнулся, и глаза его весело заблестели.
-- Ты сказал, два слова, а я в двух словах ответить не могу, потому что... Извини на минутку...
Вошел секретарь, с фамильярною почтительностью и некоторым, общим всем секретарям, скромным сознанием своего превосходства пред начальником в знании дел, подошел с бумагами к Облонскому и стал, под видом вопроса, объяснять какое-то затруднение. Степан Аркадьич, не дослушав, положил ласково свою руку на рукав секретаря.
-- Нет, вы уж так сделайте, как я говорил, -- сказал он, улыбкой смягчая замечание, и, кратко объяснив, как он понимает дело, отодвинул бумаги и сказал: -- Так и сделайте. Пожалуйста, так, Захар Никитич.
Это все хорошо, но /dev/ ничего не говорят про равные обязанности перед обществом, а так же про ответственность. При этом все знают, что категории прав, обязанностей и отвественности не могут рассматриваться отдельно друг от друга.
В США равноправие. В Скандинавии равноправие. Это одна сторона медали. Другая сторона заключается в равном разделении обязанностей и ответственности без поправки на гендерную принадлежность. В США до 30% уличных полицейских - тян. В Скандинавских странах женщины служат в армии на равных с мужчинами. Никаких поблажек типа "онажемать" и "я женщина, я не разбираюсь" нет.
Быть равным - это когда ты не просишь никого ничего за тебя делать. Любой разговор о правах без обязанностей и ответственности - попытка выбить себе дополнительные необоснованные привилегии.
И да, сейчас феминистки требуют не равноправия, они требуют позитивной дискриминации (гуглим что это) женщин.
Чем больше ты получаешь прав, тем больше у тебя появляется ответственности и прав. Равно и обратное: чем больше ты берешь на себя обязанностей и ответствтенности, тем шире твои права на реализацию своих инициатив.
Сколько, скажите мне, сколько несчастый добропорядочный светский белый мужчина-натурал-христиатин/атеист будет терпеть напаоки со стороны всякого фанатичного/цветного/неоформального/нетрадиционного скама? Ведь единственное, в чем его обвиняют - это, по сути, то, что он лучше всех остальных. Да, он лучше всех остальных, черт из дери. Теперь и белая женщина опускается до уровня косоглазой черной недочеловечьей обезьяны и начинает ныть про дополнительные привелегии. Белая женщина, знай свое место - плечом к плечу с белым мужчиной и не на миллиметр выше или ниже
Сконфуженный секретарь удалился. Левин, во время совещания с секретарем совершенно оправившись от своего смущения, стоял, облокотившись обеими руками на стул, и на лице его было насмешливое внимание.
-- Не понимаю, не понимаю, -- сказал он.
-- Чего ты не понимаешь? -- так же весело улыбаясь и доставая папироску, сказал Облонский. Он ждал от Левина какой-нибудь странной выходки.
-- Не понимаю, что вы делаете, -- сказал Левин, пожимая плечами. -- Как ты можешь это серьезно делать?
-- Отчего?
-- Да оттого, что нечего делать.
-- Ты так думаешь, но мы завалены делом.
-- Бумажным. Ну да, у тебя дар к этому, -- прибавил Левин.
-- То есть, ты думаешь, что у меня есть недостаток чего-то?
-- Может быть, и да, -- сказал Левин. -- Но все-таки я любуюсь на твое величие и горжусь, что у меня друг такой великий человек. Однако ты мне не ответил на мой вопрос, -- прибавил он, с отчаянным усилием прямо глядя в глаза Облонскому.
-- Ну, хорошо, хорошо. Погоди еще, и ты придешь к этому. Хорошо, как у тебя три тысячи десятин в Каразинском уезде, да такие мускулы, да свежесть, как у двенадцатилетней девочки, -- а придешь и ты к нам. Да, так о том, что ты спрашивал: перемены нет, но жаль, что ты так давно не был...
-- А что? -- испуганно спросил Левин.
-- Да ничего, -- отвечал Облонский. -- Мы поговорим. Да ты зачем, собственно, приехал?
-- Ах, об этом тоже поговорим после, -- опять до ушей покраснев, сказал Левин.
-- Ну, хорошо. Понятно, -- сказал Степан Аркадьич. -- Так видишь ли: я бы позвал тебя к себе, но жена не совсем здорова. А вот что: если ты хочешь их видеть, они, наверное, нынче в Зоологическом саду от четырех до пяти. Кити на коньках катается. Ты поезжай туда, а я заеду, и вместе куда-нибудь обедать.
-- Прекрасно, до свидания же.
-- Смотри же, ты ведь, я тебя знаю, забудешь или вдруг уедешь в деревню! -- смеясь, прокричал Степан Аркадьич.
-- Нет, верно.
И, вспомнив о том, что он забыл поклониться товарищам Облонского, только когда он был уже в дверях, Левин вышел из кабинета.
-- Должно быть, очень энергический господин, -- сказал Гриневич, когда Левин вышел.
-- Да, батюшка, -- сказал Степан Аркадьич, покачивая головой, -- вот счастливец! Три тысячи десятин в Каразинском уезде, все впереди, и свежести сколько! Не то что наш брат.
-- Что ж вы-то жалуетесь, Степан Аркадьич?
-- Да скверно, плохо, -- сказал Степан Аркадьич, тяжело вздохнув.
-- Не понимаю, не понимаю, -- сказал он.
-- Чего ты не понимаешь? -- так же весело улыбаясь и доставая папироску, сказал Облонский. Он ждал от Левина какой-нибудь странной выходки.
-- Не понимаю, что вы делаете, -- сказал Левин, пожимая плечами. -- Как ты можешь это серьезно делать?
-- Отчего?
-- Да оттого, что нечего делать.
-- Ты так думаешь, но мы завалены делом.
-- Бумажным. Ну да, у тебя дар к этому, -- прибавил Левин.
-- То есть, ты думаешь, что у меня есть недостаток чего-то?
-- Может быть, и да, -- сказал Левин. -- Но все-таки я любуюсь на твое величие и горжусь, что у меня друг такой великий человек. Однако ты мне не ответил на мой вопрос, -- прибавил он, с отчаянным усилием прямо глядя в глаза Облонскому.
-- Ну, хорошо, хорошо. Погоди еще, и ты придешь к этому. Хорошо, как у тебя три тысячи десятин в Каразинском уезде, да такие мускулы, да свежесть, как у двенадцатилетней девочки, -- а придешь и ты к нам. Да, так о том, что ты спрашивал: перемены нет, но жаль, что ты так давно не был...
-- А что? -- испуганно спросил Левин.
-- Да ничего, -- отвечал Облонский. -- Мы поговорим. Да ты зачем, собственно, приехал?
-- Ах, об этом тоже поговорим после, -- опять до ушей покраснев, сказал Левин.
-- Ну, хорошо. Понятно, -- сказал Степан Аркадьич. -- Так видишь ли: я бы позвал тебя к себе, но жена не совсем здорова. А вот что: если ты хочешь их видеть, они, наверное, нынче в Зоологическом саду от четырех до пяти. Кити на коньках катается. Ты поезжай туда, а я заеду, и вместе куда-нибудь обедать.
-- Прекрасно, до свидания же.
-- Смотри же, ты ведь, я тебя знаю, забудешь или вдруг уедешь в деревню! -- смеясь, прокричал Степан Аркадьич.
-- Нет, верно.
И, вспомнив о том, что он забыл поклониться товарищам Облонского, только когда он был уже в дверях, Левин вышел из кабинета.
-- Должно быть, очень энергический господин, -- сказал Гриневич, когда Левин вышел.
-- Да, батюшка, -- сказал Степан Аркадьич, покачивая головой, -- вот счастливец! Три тысячи десятин в Каразинском уезде, все впереди, и свежести сколько! Не то что наш брат.
-- Что ж вы-то жалуетесь, Степан Аркадьич?
-- Да скверно, плохо, -- сказал Степан Аркадьич, тяжело вздохнув.
Всеми 5 конечностями голосую "за". И готов некоторыми из них вам пособить. Но все же за дочей буду присматривать. Я бы и за сыном присматривал. Не мешайте отцов и партнеров, это только у быдла папаши лезут куда не надо. И к сыновьям не суйтесь за мужскими ролями, если проебали ебыря-отца.
мимобатя
VI
Когда Облонский спросил у Левина, зачем он, собственно, приехал, Левин покраснел и рассердился на себя за то, что покраснел, потому что он не мог ответить ему: "Я приехал сделать предложение твоей свояченице", хотя он приехал только за этим.
Дома' Левиных и Щербацких были старые дворянские московские дома' и всегда были между собою в близких и дружеских отношениях. Связь эта утвердилась еще больше во время студенчества Левина. Он вместе готовился и вместе поступил в университет с молодым князем Шербацким, братом Долли и Кити. В это время Левин часто бывал в доме Щербацких и влюбился в дом Щербацких. Как это ни странно может показаться, но Константин Левин был влюблен именно в дом, в семью, в особенности в женскую половину семьи Щербацких. Сам Левин не помнил своей матери, и единственная сестра его была старше его, так что в доме Щербацких он в первый раз увидал ту самую среду старого дворянского, образованного и честного семейства, которой он был лишен смертью отца и матери. Все члены этой семьи, в особенности женская половина, представлялись ему покрытыми какою-то таинственною, поэтическою завесой, и он не только не видел в них никаких недостатков, но под этою поэтическою, покрывавшею их завесой предполагал самые возвышенные чувства и всевозможные совершенства. Для чего этим трем барышням нужно было говорить через день по-французски и по-английски; для чего они в известные часы играли попеременкам на фортепиано, звуки которого всегда слышались у брата наверху, где занимались студенты; для чего ездили эти учителя французской литературы, музыки, рисованья, танцев; для чего в известные часы все три барышни с m-lle Linon подъезжали в коляске к Тверскому бульвару в своих атласных шубках -- Долли в длинной, Натали в полудлинной, а Кити в совершенно короткой, так что статные ножки ее в туго натянутых красных чулках были на всем виду; для чего им, в сопровождении лакея с золотою кокардой на шляпе, нужно было ходить по Тверскому бульвару, -- всего этого и многого другого, что делалось в их таинственном мире, он не понимал, но знал, что все, что там делалось, было прекрасно, и был влюблен именно в эту таинственность совершавшегося.
Во время своего студенчества он чуть было не влюбился в старшую, Долли, но ее вскоре выдали замуж за Облонского. Потом он начал влюбляться во вторую. Он как будто чувствовал, что ему надо влюбиться в одну из сестер, только не мог разобрать, в какую именно. Но и Натали, только что показалась в свет, вышла замуж за дипломата Львова. Кити еще была ребенок, когда Левин вышел из университета. Молодой Щербацкий, поступив в моряки, утонул в Балтийском море, и сношения Левина с Щербацкими, несмотря на дружбу его с Облонским, стали более редки. Но когда в нынешнем году, в начале зимы, Левин приехал в Москву после года в деревне и увидал Щербацких, он понял, в кого из трех ему действительно суждено было влюбиться.
Когда Облонский спросил у Левина, зачем он, собственно, приехал, Левин покраснел и рассердился на себя за то, что покраснел, потому что он не мог ответить ему: "Я приехал сделать предложение твоей свояченице", хотя он приехал только за этим.
Дома' Левиных и Щербацких были старые дворянские московские дома' и всегда были между собою в близких и дружеских отношениях. Связь эта утвердилась еще больше во время студенчества Левина. Он вместе готовился и вместе поступил в университет с молодым князем Шербацким, братом Долли и Кити. В это время Левин часто бывал в доме Щербацких и влюбился в дом Щербацких. Как это ни странно может показаться, но Константин Левин был влюблен именно в дом, в семью, в особенности в женскую половину семьи Щербацких. Сам Левин не помнил своей матери, и единственная сестра его была старше его, так что в доме Щербацких он в первый раз увидал ту самую среду старого дворянского, образованного и честного семейства, которой он был лишен смертью отца и матери. Все члены этой семьи, в особенности женская половина, представлялись ему покрытыми какою-то таинственною, поэтическою завесой, и он не только не видел в них никаких недостатков, но под этою поэтическою, покрывавшею их завесой предполагал самые возвышенные чувства и всевозможные совершенства. Для чего этим трем барышням нужно было говорить через день по-французски и по-английски; для чего они в известные часы играли попеременкам на фортепиано, звуки которого всегда слышались у брата наверху, где занимались студенты; для чего ездили эти учителя французской литературы, музыки, рисованья, танцев; для чего в известные часы все три барышни с m-lle Linon подъезжали в коляске к Тверскому бульвару в своих атласных шубках -- Долли в длинной, Натали в полудлинной, а Кити в совершенно короткой, так что статные ножки ее в туго натянутых красных чулках были на всем виду; для чего им, в сопровождении лакея с золотою кокардой на шляпе, нужно было ходить по Тверскому бульвару, -- всего этого и многого другого, что делалось в их таинственном мире, он не понимал, но знал, что все, что там делалось, было прекрасно, и был влюблен именно в эту таинственность совершавшегося.
Во время своего студенчества он чуть было не влюбился в старшую, Долли, но ее вскоре выдали замуж за Облонского. Потом он начал влюбляться во вторую. Он как будто чувствовал, что ему надо влюбиться в одну из сестер, только не мог разобрать, в какую именно. Но и Натали, только что показалась в свет, вышла замуж за дипломата Львова. Кити еще была ребенок, когда Левин вышел из университета. Молодой Щербацкий, поступив в моряки, утонул в Балтийском море, и сношения Левина с Щербацкими, несмотря на дружбу его с Облонским, стали более редки. Но когда в нынешнем году, в начале зимы, Левин приехал в Москву после года в деревне и увидал Щербацких, он понял, в кого из трех ему действительно суждено было влюбиться.
Казалось бы, ничего не могло быть проще того, чтобы ему, хорошей породы, скорее богатому, чем бедному человеку, тридцати двух лет, сделать предложение княжне Щербацкой; по всем вероятностям, его тотчас признали бы хорошею партией. Но Левин был влюблен, и поэтому ему казалось, что Кити была такое совершенство во всех отношениях, такое существо превыше всего земного, а он такое земное низменное существо, что не могло быть и мысли о том, чтобы другие и она сама признали его достойным ее.
Пробыв в Москве, как в чаду, два месяца, почти каждый день видаясь с Кити в свете, куда он стал ездить, чтобы встречаться с нею, Левин внезапно решил, что этого не может быть, и уехал в деревню.
Убеждение Левина в том, что этого не может быть, основывалось на том, что в глазах родных он невыгодная, недостойная партия для прелестной Кити, а сама Кити не может любить его. В глазах родных он не имел никакой привычной, определенной деятельности и положения в свете, тогда как его товарищи теперь, когда ему было тридцать два года, были уже -- который полковник и флигель-адъютант, который профессор, который директор банка и железных дорог или председатель присутствия, как Облонский; он же (он знал очень хорошо, каким он должен был казаться для других) был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то есть бездарный малый, из которого ничего не вышло, и делающий, по понятиям общества, то самое, что делают никуда не годившиеся люди.
Сама же таинственная прелестная Кити не могла любить такого некрасивого, каким он считал себя, человека, и, главное, такого простого, ничем не выдающегося человека. Кроме того, его прежние отношения к Кити -- отношения взрослого к ребенку, вследствие дружбы с ее братом, -- казались ему еще новою преградой для любви. Некрасивого, доброго человека, каким он себя считал, можно, полагал он, любить как приятеля, но чтобы быть любимым тою любовью, какою он сам любил Кити, нужно было быть красавцем, а главное -- особенным человеком.
Слыхал он, что женщины часто любят некрасивых, простых людей, но не верил этому, потому что судил по себе, так как сам он мог любить только красивых, таинственных и особенных женщин.
Но, пробыв два месяца один в деревне, он убедился, что это не было одно из тех влюблений, которые он испытывал в первой молодости; что чувство это не давало ему минуты покоя; что он не мог жить, не решив вопроса: будет или не будет она его женой; и что его отчаяние происходило только от его воображения, что он не имеет никаких доказательств в том, что ему будет отказано. И он приехал теперь в Москву с твердым решением сделать предложение и жениться, если его примут. Или... он не мог думать о том, что с ним будет, если ему откажут.
Пробыв в Москве, как в чаду, два месяца, почти каждый день видаясь с Кити в свете, куда он стал ездить, чтобы встречаться с нею, Левин внезапно решил, что этого не может быть, и уехал в деревню.
Убеждение Левина в том, что этого не может быть, основывалось на том, что в глазах родных он невыгодная, недостойная партия для прелестной Кити, а сама Кити не может любить его. В глазах родных он не имел никакой привычной, определенной деятельности и положения в свете, тогда как его товарищи теперь, когда ему было тридцать два года, были уже -- который полковник и флигель-адъютант, который профессор, который директор банка и железных дорог или председатель присутствия, как Облонский; он же (он знал очень хорошо, каким он должен был казаться для других) был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то есть бездарный малый, из которого ничего не вышло, и делающий, по понятиям общества, то самое, что делают никуда не годившиеся люди.
Сама же таинственная прелестная Кити не могла любить такого некрасивого, каким он считал себя, человека, и, главное, такого простого, ничем не выдающегося человека. Кроме того, его прежние отношения к Кити -- отношения взрослого к ребенку, вследствие дружбы с ее братом, -- казались ему еще новою преградой для любви. Некрасивого, доброго человека, каким он себя считал, можно, полагал он, любить как приятеля, но чтобы быть любимым тою любовью, какою он сам любил Кити, нужно было быть красавцем, а главное -- особенным человеком.
Слыхал он, что женщины часто любят некрасивых, простых людей, но не верил этому, потому что судил по себе, так как сам он мог любить только красивых, таинственных и особенных женщин.
Но, пробыв два месяца один в деревне, он убедился, что это не было одно из тех влюблений, которые он испытывал в первой молодости; что чувство это не давало ему минуты покоя; что он не мог жить, не решив вопроса: будет или не будет она его женой; и что его отчаяние происходило только от его воображения, что он не имеет никаких доказательств в том, что ему будет отказано. И он приехал теперь в Москву с твердым решением сделать предложение и жениться, если его примут. Или... он не мог думать о том, что с ним будет, если ему откажут.
VII
Приехав с утренним поездом в Москву, Левин остановился у своего старшего брата по матери Кознышева и, переодевшись, вошел к нему в кабинет, намереваясь тотчас же рассказать ему, для чего он приехал, и просить его совета: но брат был не один. У него сидел известный профессор философии, приехавший из Харькова, собственно, затем, чтобы разъяснить недоразумение, возникшее между ними по весьма важному философскому вопросу. Профессор вел жаркую полемику против материалистов, а Сергей Кознышев с интересом следил за этою полемикой и, прочтя последнюю статью профессора, написал ему в письме свои возражения; он упрекал профессора за слишком большие уступки материалистам. И профессор тотчас же приехал, чтобы столковаться. Речь шла о модном вопросе: есть ли граница между психическими и физиологическими явлениями в деятельности человека и где она?
Сергей Иванович встретил брата своею обычною для всех ласково-холодною улыбкой и, познакомив его с профессором, продолжал разговор.
Маленький желтый человечек в очках, с узким лбом, на мгновение отвлекся от разговора, чтобы поздороваться, и продолжал речь, не обращая внимания на Левина. Левин сел в ожидании, когда уедет профессор, но скоро заинтересовался предметом разговора.
Левин встречал в журналах статьи, о которых шла речь, и читал их, интересуясь ими, как развитием знакомых ему, как естественнику по университету, основ естествознания, но никогда не сближал этих научных выводов о происхождении человека как животного, о рефлексах, о биологии и социологии с теми вопросами о значении жизни и смерти для себя самого, кото-- рые в последнее время чаще и чаще приходили ему на ум.
Слушая разговор брата с профессором, он замечал, что они связывали научные вопросы с задушевными, несколько раз почти подходили к этим вопросам, но каждый раз, как только они подходили близко к самому, главному, как ему казалось, они тотчас же поспешно отдалялись и опять углублялись в область тонких подразделений, оговорок, цитат, намеков, ссылок на авторитеты, и он с трудом понимал, о чем речь.
-- Я не могу допустить, -- сказал Сергей Иванович с обычною ему ясностью и отчетливостью выражения и изяществом дикции, -- я не могу ни в каком случае согласиться с Кейсом, чтобы все мое представление о внешнем мире вытекало из впечатлений. Самое основное понятие бытия получено мною не чрез ощущение, ибо нет и специального органа для передачи этого понятия.
-- Да, но они, Вурст, и Кнауст, и Припасов, ответят вам, что ваше сознание бытия вытекает из совокупности всех ощущений, что это сознание бытия есть результат ощущений. Вурст даже прямо говорит, что, коль скоро нет ощущения, нет и понятия бытия.
-- Я скажу наоборот, -- начал Сергей Иванович...
Приехав с утренним поездом в Москву, Левин остановился у своего старшего брата по матери Кознышева и, переодевшись, вошел к нему в кабинет, намереваясь тотчас же рассказать ему, для чего он приехал, и просить его совета: но брат был не один. У него сидел известный профессор философии, приехавший из Харькова, собственно, затем, чтобы разъяснить недоразумение, возникшее между ними по весьма важному философскому вопросу. Профессор вел жаркую полемику против материалистов, а Сергей Кознышев с интересом следил за этою полемикой и, прочтя последнюю статью профессора, написал ему в письме свои возражения; он упрекал профессора за слишком большие уступки материалистам. И профессор тотчас же приехал, чтобы столковаться. Речь шла о модном вопросе: есть ли граница между психическими и физиологическими явлениями в деятельности человека и где она?
Сергей Иванович встретил брата своею обычною для всех ласково-холодною улыбкой и, познакомив его с профессором, продолжал разговор.
Маленький желтый человечек в очках, с узким лбом, на мгновение отвлекся от разговора, чтобы поздороваться, и продолжал речь, не обращая внимания на Левина. Левин сел в ожидании, когда уедет профессор, но скоро заинтересовался предметом разговора.
Левин встречал в журналах статьи, о которых шла речь, и читал их, интересуясь ими, как развитием знакомых ему, как естественнику по университету, основ естествознания, но никогда не сближал этих научных выводов о происхождении человека как животного, о рефлексах, о биологии и социологии с теми вопросами о значении жизни и смерти для себя самого, кото-- рые в последнее время чаще и чаще приходили ему на ум.
Слушая разговор брата с профессором, он замечал, что они связывали научные вопросы с задушевными, несколько раз почти подходили к этим вопросам, но каждый раз, как только они подходили близко к самому, главному, как ему казалось, они тотчас же поспешно отдалялись и опять углублялись в область тонких подразделений, оговорок, цитат, намеков, ссылок на авторитеты, и он с трудом понимал, о чем речь.
-- Я не могу допустить, -- сказал Сергей Иванович с обычною ему ясностью и отчетливостью выражения и изяществом дикции, -- я не могу ни в каком случае согласиться с Кейсом, чтобы все мое представление о внешнем мире вытекало из впечатлений. Самое основное понятие бытия получено мною не чрез ощущение, ибо нет и специального органа для передачи этого понятия.
-- Да, но они, Вурст, и Кнауст, и Припасов, ответят вам, что ваше сознание бытия вытекает из совокупности всех ощущений, что это сознание бытия есть результат ощущений. Вурст даже прямо говорит, что, коль скоро нет ощущения, нет и понятия бытия.
-- Я скажу наоборот, -- начал Сергей Иванович...
Лучше быть человеком с определёнными моральными устоями, чем животным ебущим всё что двигается без зазрения совести. Имхо, именно моральные качества отличают нас от животных, но увы, видимо не все это понимают.
>Чем больше ты получаешь прав, тем больше у тебя появляется ответственности и обязанностей
пофиксила тебя, не благодари, белый мужчина
Но тут Левину опять показалось, что они, подойдя к самому главному, опять отходят, и он решился предложить профессору вопрос.
-- Стало быть, если чувства мои уничтожены, если тело мое умрет, существования никакого уж не может быть? -- спросил он.
Профессор с досадой и как будто умственною болью от перерыва оглянулся на странного вопрошателя, похожего более на бурлака, чем на философа, и перенес глаза на Сергея Ивановича, как бы спрашивая: что ж тут говорить? Но Сергей Иванович, который далеко не с тем усилием и односторонностью говорил, как профессор, и у которого в голове оставался простор для того, чтоб и отвечать профессору и вместе понимать ту простую и естественную точку зрения, с которой был сделан вопрос, улыбнулся и сказал:
-- Этот вопрос мы не имеем еще права решать...
-- Не имеем данных, -- подтвердил профессор и продолжал свои доводы. -- Нет, -- говорил он, -- я указываю на то, что если, как прямо говорит Припасов, ощущение и имеет своим основанием впечатление, то мы должны строго различать эти два понятия.
Левин не слушал больше и ждал, когда уедет профессор.
-- Стало быть, если чувства мои уничтожены, если тело мое умрет, существования никакого уж не может быть? -- спросил он.
Профессор с досадой и как будто умственною болью от перерыва оглянулся на странного вопрошателя, похожего более на бурлака, чем на философа, и перенес глаза на Сергея Ивановича, как бы спрашивая: что ж тут говорить? Но Сергей Иванович, который далеко не с тем усилием и односторонностью говорил, как профессор, и у которого в голове оставался простор для того, чтоб и отвечать профессору и вместе понимать ту простую и естественную точку зрения, с которой был сделан вопрос, улыбнулся и сказал:
-- Этот вопрос мы не имеем еще права решать...
-- Не имеем данных, -- подтвердил профессор и продолжал свои доводы. -- Нет, -- говорил он, -- я указываю на то, что если, как прямо говорит Припасов, ощущение и имеет своим основанием впечатление, то мы должны строго различать эти два понятия.
Левин не слушал больше и ждал, когда уедет профессор.
VIII
Когда профессор уехал, Сергей Иванович обратился к брату:
-- Очень рад, что ты приехал. Надолго? Что хозяйство?
Левин знал, что хозяйство мало интересует старшего брата и что он, только делая ему уступку, спросил его об этом, и потому ответил только о продаже пшеницы и деньгах.
Левин хотел сказать брату о своем намерении жениться и спросить его совета, он даже твердо решился на это; но когда он увидел брата, послушал его разговора с профессором, когда услыхал потом этот невольный покровительственный тон, с которым брат расспрашивал его о хозяйственных делах (материнское имение их было неделенное, и Левин заведовал обеими частями), Левин почувствовал, что не может почему-то начать говорить с братом о своем решении жениться. Он чувствовал что брат его не так, как ему бы хотелось, посмотрит на это.
-- Ну, что у вас земство, как? -- спросил Сергей Иванович, который очень интересовался земством и приписывал ему большое значение.
-- А, право, не знаю...
-- Как? Ведь ты член управы?
-- Нет, уж не член; я вышел, -- отвечал Константин Левин, -- и не езжу больше на собрания.
-- Жалко! -- промолвил Сергей Иванович, нахмурившись.
Левин в оправдание стал рассказывать, что делалось на собраниях в его уезде.
-- Вот это всегда так! -- перебил его Сергей Иванович. -- Мы, русские, всегда так. Может быть, это и хорошая наша черта -- способность видеть свои недостатки, но мы пересаливаем, мы утешаемся иронией, которая у нас всегда готова на языке. Я скажу тебе только, что дай эти же права, как наши земские учреждения, другому европейскому народу, -- немцы и англичане выработали бы из них свободу, а мы вот только смеемся.
-- Но что же делать? -- виновато сказал Левин. -- Это был мой последний опыт. И я от всей души пытался. Не могу. Неспособен.
-- Не неспособен, -- сказал Сергей Иванович, -- ты не так смотришь на дело.
-- Может быть, -- уныло отвечал Левин...
-- А ты знаешь, брат Николай опять тут...
Брат Николай был родной и старший брат Константина Левина и одноутробный брат Сергея Ивановича, погибший человек, промотавший бо'льшую долю своего состояния, вращавшийся в самом странном и дурном обществе и пос-- сорившийся с братьями.
-- Что ты говоришь? -- с ужасом вскрикнул Левин.
-- Почем ты знаешь?
-- Прокофий видел его на улице.
Когда профессор уехал, Сергей Иванович обратился к брату:
-- Очень рад, что ты приехал. Надолго? Что хозяйство?
Левин знал, что хозяйство мало интересует старшего брата и что он, только делая ему уступку, спросил его об этом, и потому ответил только о продаже пшеницы и деньгах.
Левин хотел сказать брату о своем намерении жениться и спросить его совета, он даже твердо решился на это; но когда он увидел брата, послушал его разговора с профессором, когда услыхал потом этот невольный покровительственный тон, с которым брат расспрашивал его о хозяйственных делах (материнское имение их было неделенное, и Левин заведовал обеими частями), Левин почувствовал, что не может почему-то начать говорить с братом о своем решении жениться. Он чувствовал что брат его не так, как ему бы хотелось, посмотрит на это.
-- Ну, что у вас земство, как? -- спросил Сергей Иванович, который очень интересовался земством и приписывал ему большое значение.
-- А, право, не знаю...
-- Как? Ведь ты член управы?
-- Нет, уж не член; я вышел, -- отвечал Константин Левин, -- и не езжу больше на собрания.
-- Жалко! -- промолвил Сергей Иванович, нахмурившись.
Левин в оправдание стал рассказывать, что делалось на собраниях в его уезде.
-- Вот это всегда так! -- перебил его Сергей Иванович. -- Мы, русские, всегда так. Может быть, это и хорошая наша черта -- способность видеть свои недостатки, но мы пересаливаем, мы утешаемся иронией, которая у нас всегда готова на языке. Я скажу тебе только, что дай эти же права, как наши земские учреждения, другому европейскому народу, -- немцы и англичане выработали бы из них свободу, а мы вот только смеемся.
-- Но что же делать? -- виновато сказал Левин. -- Это был мой последний опыт. И я от всей души пытался. Не могу. Неспособен.
-- Не неспособен, -- сказал Сергей Иванович, -- ты не так смотришь на дело.
-- Может быть, -- уныло отвечал Левин...
-- А ты знаешь, брат Николай опять тут...
Брат Николай был родной и старший брат Константина Левина и одноутробный брат Сергея Ивановича, погибший человек, промотавший бо'льшую долю своего состояния, вращавшийся в самом странном и дурном обществе и пос-- сорившийся с братьями.
-- Что ты говоришь? -- с ужасом вскрикнул Левин.
-- Почем ты знаешь?
-- Прокофий видел его на улице.
-- Здесь, в Москве? Где он? Ты знаешь? -- Левин встал со стула, как бы собираясь тотчас же идти.
-- Я жалею, что сказал тебе это, -- сказал Сергей Иваныч, покачивая головой на волнение меньшого брата. -- Я посылал узнать, где он живет, и послал ему вексель его Трубину, по которому я заплатил. Вот что он мне ответил.
И Сергей Иванович подал брату записку из-под пресс-папье.
Левин прочел написанное странным, родным ему почерком: "Прошу покорно оставить меня в покое. Это одно, чего я требую от своих любезных братцев. Николай Левин".
Левин прочел это и, не поднимая головы, с запиской в руках стоял пред Сергеем Ивановичем.
В душе его боролись желание забыть теперь о несчастном брате и сознание того, что это будет дурно.
-- Он, очевидно, хочет оскорбить меня, -- продолжал Сергей Иванович, -- но оскорбить меня он не может, и я всей душой желал бы помочь ему, но знаю, что этого нельзя сделать.
-- Да, да, -- повторял Левин. -- Я понимаю и ценю твое отношение к нему; но я поеду к нему.
-- Если тебе хочется, съезди, но я не советую, -- сказал Сергей Иванович. -- То есть в отношении ко мне, я этого не боюсь, он тебя не поссорит со мной; но для тебя, я советую тебе лучше не ездить. Помочь нельзя. Впрочем, делай, как хочешь.
-- Может быть, и нельзя помочь, но я чувствую, особенно в эту минуту -- ну да это другое -- я чувствую, что я не могу быть спокоен.
-- Ну, этого я не понимаю, -- сказал Сергей Иванович. -- Одно я понимаю, -- прибавил он, -- это урок смирения. Я иначе и снисходительнее стал смотреть на то, что называется подлостью, после того как брат Николай стал тем, что он есть... Ты знаешь, что он сделал...
-- Ах, это ужасно, ужасно! -- повторял Левин.
Получив от лакея Сергея Ивановича адрес брата, Левин тотчас же собрался ехать к нему, но, обдумав, решил отложить свою поездку до вечера. Прежде всего, для того чтобы иметь душевное спокойствие, надо было решить то дело, для которого он приехал в Москву. От брата Левин поехал в присутствие Облонского и, узнав о Щербацких, поехал туда, где ему сказали, что он может застать Кити.
-- Я жалею, что сказал тебе это, -- сказал Сергей Иваныч, покачивая головой на волнение меньшого брата. -- Я посылал узнать, где он живет, и послал ему вексель его Трубину, по которому я заплатил. Вот что он мне ответил.
И Сергей Иванович подал брату записку из-под пресс-папье.
Левин прочел написанное странным, родным ему почерком: "Прошу покорно оставить меня в покое. Это одно, чего я требую от своих любезных братцев. Николай Левин".
Левин прочел это и, не поднимая головы, с запиской в руках стоял пред Сергеем Ивановичем.
В душе его боролись желание забыть теперь о несчастном брате и сознание того, что это будет дурно.
-- Он, очевидно, хочет оскорбить меня, -- продолжал Сергей Иванович, -- но оскорбить меня он не может, и я всей душой желал бы помочь ему, но знаю, что этого нельзя сделать.
-- Да, да, -- повторял Левин. -- Я понимаю и ценю твое отношение к нему; но я поеду к нему.
-- Если тебе хочется, съезди, но я не советую, -- сказал Сергей Иванович. -- То есть в отношении ко мне, я этого не боюсь, он тебя не поссорит со мной; но для тебя, я советую тебе лучше не ездить. Помочь нельзя. Впрочем, делай, как хочешь.
-- Может быть, и нельзя помочь, но я чувствую, особенно в эту минуту -- ну да это другое -- я чувствую, что я не могу быть спокоен.
-- Ну, этого я не понимаю, -- сказал Сергей Иванович. -- Одно я понимаю, -- прибавил он, -- это урок смирения. Я иначе и снисходительнее стал смотреть на то, что называется подлостью, после того как брат Николай стал тем, что он есть... Ты знаешь, что он сделал...
-- Ах, это ужасно, ужасно! -- повторял Левин.
Получив от лакея Сергея Ивановича адрес брата, Левин тотчас же собрался ехать к нему, но, обдумав, решил отложить свою поездку до вечера. Прежде всего, для того чтобы иметь душевное спокойствие, надо было решить то дело, для которого он приехал в Москву. От брата Левин поехал в присутствие Облонского и, узнав о Щербацких, поехал туда, где ему сказали, что он может застать Кити.
Проиграл с последнего абзаца. Такой-то манифест белых людей.
IX
В четыре часа, чувствуя свое бьющееся сердце, Левин слез с извозчика у Зоологического сада и пошел дорожкой к горам и катку, наверное зная, что найдет ее там, потому что видел карету Щербацких у подъезда.
Был ясный морозный день. У подъезда рядами стояли кареты, сани, ваньки, жандармы. Чистый народ, блестя на ярком солнце шляпами, кишел у входа и по расчищенным дорожкам, между русскими домиками с резными князьками; старые кудрявые березы сада, обвисшие всеми ветвями от снега, казалось, были разубраны в новые торжественные ризы.
Он шел по дорожке к катку и говорил себе: "Надо не волноваться, надо успокоиться. О чем ты? Чего ты? Молчи, глупое", -- обращался он к своему сердцу. И чем больше он старался себя успокоить, тем все хуже захватывало ему дыхание. Знакомый встретился и окликнул его, но Левин даже не узнал, кто это был. Он подошел к горам, на которых гремели цепи спускаемых и поднимаемых салазок, грохотали катившиеся салазки и звучали веселые голоса. Он прошел еще несколько шагов, и пред ним открылся каток, и тотчас же среди всех катавшихся он узнал ее.
Он узнал, что она тут, по радости и страху, охватившим его сердце. Она стояла, разговаривая с дамой, на противоположном конце катка. Ничего, казалось, не было особенного ни в ее одежде, ни в ее позе; но для Левина так же легко было узнать ее в этой толпе, как розан в крапиве. Все освещалось ею. Она была улыбка, озарявшая все вокруг. "Неужели я могу сойти туда, на лед, подойти к ней?" -- подумал он. Место, где она была, показалось ему недоступною святыней, и была минута, что он чуть не ушел: так страшно ему стало. Ему нужно было сделать усилие над собой и рассудить, что около нее ходят всякого рода люди, что и сам он мог прийти туда кататься на коньках. Он сошел вниз, избегая подолгу смотреть на нее, как на солнце, но он видел ее, как солнце, и не глядя.
На льду собирались в этот день недели и в эту пору дня люди одного кружка, все знакомые между собою. Были тут и мастера кататься, щеголявшие искусством, и учившиеся за креслами, с робкими неловкими движениями, и мальчики, и старые люди, катавшиеся для гигиенических целей; все казались Левину избранными счастливцами, потому что они были тут, вблизи от нее. Все катавшиеся, казалось, совершенно равнодушно обгоняли, догоняли ее, даже говорили с ней и совершенно независимо от нее веселились, пользуясь отличным льдом и хорошею погодой.
Николай Щербацкий, двоюродный брат Кити, в коротенькой жакетке и узких панталонах, сидел с коньками на ногах на скамейке и, увидав Левина, закричал ему:
-- А, первый русский конькобежец! Давно ли? Отличный лед, надевайте же коньки.
-- У меня и коньков нет, -- отвечал Левин, удивляясь этой смелости и развязности в ее присутствии и ни на секунду не теряя ее из вида, хотя и не глядел на нее. Он чувствовал, что солнце приближалось к нему. Она была на угле и, тупо поставив узкие ножки в вы ботинках, видимо робея, катилась к нему, Отчаянно махавший руками и пригибавшийся к земле мальчик в русском платье обгонял ее. Она катилась не совсем твердо; вынув руки из маленькой муфты, висевшей на снурке, она держала их наготове и, глядя на Левина, которого она узнала, улыбалась ему и своему страху. Когда поворот кончился, она дала себе толчок упругою ножкой и подкатилась прямо к Щербацкому; и, ухватившись за него рукой, улыбаясь, кивнула Левину. Она была прекраснее, чем он воображал ее.
В четыре часа, чувствуя свое бьющееся сердце, Левин слез с извозчика у Зоологического сада и пошел дорожкой к горам и катку, наверное зная, что найдет ее там, потому что видел карету Щербацких у подъезда.
Был ясный морозный день. У подъезда рядами стояли кареты, сани, ваньки, жандармы. Чистый народ, блестя на ярком солнце шляпами, кишел у входа и по расчищенным дорожкам, между русскими домиками с резными князьками; старые кудрявые березы сада, обвисшие всеми ветвями от снега, казалось, были разубраны в новые торжественные ризы.
Он шел по дорожке к катку и говорил себе: "Надо не волноваться, надо успокоиться. О чем ты? Чего ты? Молчи, глупое", -- обращался он к своему сердцу. И чем больше он старался себя успокоить, тем все хуже захватывало ему дыхание. Знакомый встретился и окликнул его, но Левин даже не узнал, кто это был. Он подошел к горам, на которых гремели цепи спускаемых и поднимаемых салазок, грохотали катившиеся салазки и звучали веселые голоса. Он прошел еще несколько шагов, и пред ним открылся каток, и тотчас же среди всех катавшихся он узнал ее.
Он узнал, что она тут, по радости и страху, охватившим его сердце. Она стояла, разговаривая с дамой, на противоположном конце катка. Ничего, казалось, не было особенного ни в ее одежде, ни в ее позе; но для Левина так же легко было узнать ее в этой толпе, как розан в крапиве. Все освещалось ею. Она была улыбка, озарявшая все вокруг. "Неужели я могу сойти туда, на лед, подойти к ней?" -- подумал он. Место, где она была, показалось ему недоступною святыней, и была минута, что он чуть не ушел: так страшно ему стало. Ему нужно было сделать усилие над собой и рассудить, что около нее ходят всякого рода люди, что и сам он мог прийти туда кататься на коньках. Он сошел вниз, избегая подолгу смотреть на нее, как на солнце, но он видел ее, как солнце, и не глядя.
На льду собирались в этот день недели и в эту пору дня люди одного кружка, все знакомые между собою. Были тут и мастера кататься, щеголявшие искусством, и учившиеся за креслами, с робкими неловкими движениями, и мальчики, и старые люди, катавшиеся для гигиенических целей; все казались Левину избранными счастливцами, потому что они были тут, вблизи от нее. Все катавшиеся, казалось, совершенно равнодушно обгоняли, догоняли ее, даже говорили с ней и совершенно независимо от нее веселились, пользуясь отличным льдом и хорошею погодой.
Николай Щербацкий, двоюродный брат Кити, в коротенькой жакетке и узких панталонах, сидел с коньками на ногах на скамейке и, увидав Левина, закричал ему:
-- А, первый русский конькобежец! Давно ли? Отличный лед, надевайте же коньки.
-- У меня и коньков нет, -- отвечал Левин, удивляясь этой смелости и развязности в ее присутствии и ни на секунду не теряя ее из вида, хотя и не глядел на нее. Он чувствовал, что солнце приближалось к нему. Она была на угле и, тупо поставив узкие ножки в вы ботинках, видимо робея, катилась к нему, Отчаянно махавший руками и пригибавшийся к земле мальчик в русском платье обгонял ее. Она катилась не совсем твердо; вынув руки из маленькой муфты, висевшей на снурке, она держала их наготове и, глядя на Левина, которого она узнала, улыбалась ему и своему страху. Когда поворот кончился, она дала себе толчок упругою ножкой и подкатилась прямо к Щербацкому; и, ухватившись за него рукой, улыбаясь, кивнула Левину. Она была прекраснее, чем он воображал ее.
Когда он думал о ней, он мог себе живо представить ее всю, в особенности прелесть этой, с выражением детской ясности и доброты, небольшой белокурой головки, так свободно поставленной на статных девичьих плечах. Детскость выражения ее лица в соединении с тонкой красотою стана составляли ее особенную прелесть, которую он хорошо помнил; но, что всегда, как неожиданность поражало в ней, это было выражение ее глаз, кротких, спокойных и правдивых, и в особенности ее улыбка, всегда переносившая Левина в волшебный мир, где он чувствовал себя умиленным и смягченным, каким он мог запомнить себя в редкие дни своего раннего детства.
-- Давно ли вы здесь? -- сказала она, подавая ему руку. -- Благодарствуйте, -- прибавила она, когда он поднял платок, выпавший из ее муфты.
-- Я? я недавно, я вчера... нынче то есть... приехал, -- отвечал Левин, не вдруг от волнения поняв ее вопрос. -- Я хотел к вам ехать, -- сказал он и тотчас же, вспомнив, с каким намерением он искал ее, смутился и покраснел. -- Я не знал, что вы катаетесь на коньках, и прекрасно катаетесь.
Она внимательно посмотрела на него, как бы желая понять причину его смущения.
-- Вашу похвалу надо ценить. Здесь сохранились предания, что вы лучший конькобежец, -- сказала она, стряхивая маленькою ручкой в черной перчатке иглы инея, упавшие на муфту.
-- Да, я когда-то со страстью катался; мне хотелось дойти до совершенства.
-- Вы все, кажется, делаете со страстью, -- сказала она улыбаясь. -- Мне так хочется посмотреть, как вы катаетесь. Надевайте же коньки, и давайте кататься вместе.
"Кататься вместе! Неужели это возможно?" -- думал Левин, глядя на нее.
-- Сейчас надену, -- сказал он,
И он пошел надевать коньки.
-- Давно не бывали у нас, сударь, -- говорил катальщик, поддерживая ногу и навинчивая каблук. -- После вас никого из господ мастеров нету. Хорошо ли так будет? -- говорил он, натягивая ремень.
-- Хорошо, хорошо, поскорей, пожалуйста, -- отвечал Левнн, с трудом удерживая улыбку счастья, выступавшую невольно на его лице. "Да, -- думал он, -- вот это жизнь, вот это счастье! Вместе, сказала она, давайте кататься вместе. Сказать ей теперь? Но ведь я оттого и боюсь сказать, что теперь я счастлив, счастлив хоть надеждой... А тогда?.. Но надо же! надо, надо! Прочь слабость!"
Левин стал на ноги, снял пальто и, разбежавшись по шершавому у домика льду, выбежал на гладкий лед и покатился без усилия, как будто одною своею волей убыстряя, укорачивая и направляя бег. Он приблизился к ней с робостью, но опять ее улыбка успокоила его.
Она подала ему руку, и они пошли рядом, прибавляя хода, и чем быстрее, тем крепче она сжимала его руку.
-- С вами я бы скорее выучилась, я почему-то уверена в вас, -- сказала она ему.
-- И я уверен в себе, когда вы опираетесь на меня, -- сказал он, но тотчас же испугался того, что сказал, и покраснел. И действительно, как только он произнес эти слова, вдруг, как солнце зашло за тучи, лицо ее утратило всю свою ласковость, и Левин узнал знакомую игру ее лица, означавшую усилие мысли: на гладком лбу ее вспухла морщинка.
-- У вас нет ничего неприятного? Впрочем, я не имею права спрашивать, -- быстро проговорил он.
-- Отчего же?.. Нет, у меня ничего нет неприятного, -- отвечала она холодно и тотчас же прибавила:-- Вы не видели mademoiselle Linon?
-- Нет еще.
-- Давно ли вы здесь? -- сказала она, подавая ему руку. -- Благодарствуйте, -- прибавила она, когда он поднял платок, выпавший из ее муфты.
-- Я? я недавно, я вчера... нынче то есть... приехал, -- отвечал Левин, не вдруг от волнения поняв ее вопрос. -- Я хотел к вам ехать, -- сказал он и тотчас же, вспомнив, с каким намерением он искал ее, смутился и покраснел. -- Я не знал, что вы катаетесь на коньках, и прекрасно катаетесь.
Она внимательно посмотрела на него, как бы желая понять причину его смущения.
-- Вашу похвалу надо ценить. Здесь сохранились предания, что вы лучший конькобежец, -- сказала она, стряхивая маленькою ручкой в черной перчатке иглы инея, упавшие на муфту.
-- Да, я когда-то со страстью катался; мне хотелось дойти до совершенства.
-- Вы все, кажется, делаете со страстью, -- сказала она улыбаясь. -- Мне так хочется посмотреть, как вы катаетесь. Надевайте же коньки, и давайте кататься вместе.
"Кататься вместе! Неужели это возможно?" -- думал Левин, глядя на нее.
-- Сейчас надену, -- сказал он,
И он пошел надевать коньки.
-- Давно не бывали у нас, сударь, -- говорил катальщик, поддерживая ногу и навинчивая каблук. -- После вас никого из господ мастеров нету. Хорошо ли так будет? -- говорил он, натягивая ремень.
-- Хорошо, хорошо, поскорей, пожалуйста, -- отвечал Левнн, с трудом удерживая улыбку счастья, выступавшую невольно на его лице. "Да, -- думал он, -- вот это жизнь, вот это счастье! Вместе, сказала она, давайте кататься вместе. Сказать ей теперь? Но ведь я оттого и боюсь сказать, что теперь я счастлив, счастлив хоть надеждой... А тогда?.. Но надо же! надо, надо! Прочь слабость!"
Левин стал на ноги, снял пальто и, разбежавшись по шершавому у домика льду, выбежал на гладкий лед и покатился без усилия, как будто одною своею волей убыстряя, укорачивая и направляя бег. Он приблизился к ней с робостью, но опять ее улыбка успокоила его.
Она подала ему руку, и они пошли рядом, прибавляя хода, и чем быстрее, тем крепче она сжимала его руку.
-- С вами я бы скорее выучилась, я почему-то уверена в вас, -- сказала она ему.
-- И я уверен в себе, когда вы опираетесь на меня, -- сказал он, но тотчас же испугался того, что сказал, и покраснел. И действительно, как только он произнес эти слова, вдруг, как солнце зашло за тучи, лицо ее утратило всю свою ласковость, и Левин узнал знакомую игру ее лица, означавшую усилие мысли: на гладком лбу ее вспухла морщинка.
-- У вас нет ничего неприятного? Впрочем, я не имею права спрашивать, -- быстро проговорил он.
-- Отчего же?.. Нет, у меня ничего нет неприятного, -- отвечала она холодно и тотчас же прибавила:-- Вы не видели mademoiselle Linon?
-- Нет еще.
>КАЖДАЯ совершеннолетняя девушка (не зависимо от нации) имеет полное право пить, курить, материться, иметь столько сексуальных партнеров, сколько пожелает(и такого пола, какого ей вздумается), рожать или делать аборты, выходить замуж, жить в фактическом браке или вообще ни с кем не заводить отношений, носить вещи любой длины и фасона, верить в любую из вер или не верить вообще.
Блять, ДА ПОЖАЛУЙСТА, каким законом это всё запрещено? Ведёшь себя как блядь - и партнёры по жизни будут соответствующие.
Тут выбор каждого, законом ничего такого не запрещено. Отчего бугурт то?
Лол, такие глупости говорите. Как будто женщины что-то могут без мужчин, разве что самоутверждаться за их счет. Не говорю, что мужчины во всем правы, нет. Никто не прав и не виноват. Равноправие более чем.
>русский
>гавкает что-то на русском про белых людей
А ты думаешь, что животные вот прям осмысленно спариваются для того чтобы продолжить род ? Типа вот надо присунуть этой сучке что получить потомство. Да ничего подобного, у них все как у людей. Кобель видит течную суку - и ему тупо хочется присунуть, а удовольствие это лишь мотиватор.
У людей отличие лишь в том, что человеческие сучки течные круглый год.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
УВАЖАЕМЫЕ КУНЫ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ВРУБАТЬ САГУ, КОГДА ЧТО-ЛИБО ПИШЕТЕ В ТРЕД.
Левин вошел на приступки, разбежался сверху сколько мог и пустился вниз, удерживая в непривычном движении равновесие руками. На последней ступени он зацепился, но, чуть дотронувшись до льда рукой, сделал сильное движение, справился и, смеясь, покатился дальше.
"Славный, милый", -- подумала Кити в это время, выходя из домика с m-lle Linon и глядя на него с улыбкой тихой ласки, как на любимого брата. "И неужели я виновата, неужели я сделала что-нибудь дурное? Они говорят: кокетство. Я знаю, что я люблю не его; но мне все-таки весело с ним, и он такой славный. Только зачем он это сказал?.." -- думала она.
Увидав уходившую Кити и мать, встречавшую ее на ступеньках, Левин, раскрасневшийся после быстрого движения, остановился и задумался. Он снял коньки и догнал у выхода сада мать с дочерью.
-- Очень рада вас видеть, -- сказала княгиня. -- Четверги, как всегда, мы принимаем.
-- Стало быть, нынче?
-- Очень рады будем видеть вас, -- сухо сказала княгиня.
Сухость эта огорчила Кити, и она не могла удержаться от желания загладить холодность матери. Она повернула голову и с улыбкой проговорила:
-- До свидания.
В это время Степан Аркадьич, со шляпой набоку, блестя лицом и глазами, веселым победителем входил в сад. Но, подойдя к теще, он с грустным, виноватым лицом отвечал на ее вопросы о здоровье Долли. Поговорив тихо и уныло с тещей, он выпрямил грудь и взял под руку Левина.
-- Ну что ж, едем? -- спросил он. -- Я все о тебе думал, и я очень рад, что ты приехал, -- сказал он, с значительным видом глядя ему в глаза.
-- Едем, едем, -- отвечал счастливый Левин, не перестававший слышать звук голоса, сказавший: "До свидания", и видеть улыбку, с которою это было сказано.
-- В "Англию" или в "Эрмитаж"?
-- Мне все равно.
-- Ну, в "Англию", -- сказал Степан Аркадьич, выбрав "Англию" потому, что там он, в "Англии", был более должен, чем в "Эрмитаже". Он потому считал нехорошим избегать этой гостиницы. -- У тебя есть извозчик? Ну и прекрасно, а то я отпустил карету.
Всю дорогу приятели молчали. Левин думал о том, что означала эта перемена выражения на лице Кити, и то уверял себя, что есть надежда, то при-- ходил в отчаяние и ясно видел, что его надежда безумна, а между тем чувствовал себя совсем другим человеком, не похожим на того, каким он был до ее улыбки и слова до свидания.
Степан Аркадьич дорогой сочинял меню.
-- Ты ведь любишь тюрбо? -- сказал он Левину, подъезжая.
-- Что? -- переспросил Левин. -- Тюрбо? Да, я ужасно люблю тюрбо.
"Славный, милый", -- подумала Кити в это время, выходя из домика с m-lle Linon и глядя на него с улыбкой тихой ласки, как на любимого брата. "И неужели я виновата, неужели я сделала что-нибудь дурное? Они говорят: кокетство. Я знаю, что я люблю не его; но мне все-таки весело с ним, и он такой славный. Только зачем он это сказал?.." -- думала она.
Увидав уходившую Кити и мать, встречавшую ее на ступеньках, Левин, раскрасневшийся после быстрого движения, остановился и задумался. Он снял коньки и догнал у выхода сада мать с дочерью.
-- Очень рада вас видеть, -- сказала княгиня. -- Четверги, как всегда, мы принимаем.
-- Стало быть, нынче?
-- Очень рады будем видеть вас, -- сухо сказала княгиня.
Сухость эта огорчила Кити, и она не могла удержаться от желания загладить холодность матери. Она повернула голову и с улыбкой проговорила:
-- До свидания.
В это время Степан Аркадьич, со шляпой набоку, блестя лицом и глазами, веселым победителем входил в сад. Но, подойдя к теще, он с грустным, виноватым лицом отвечал на ее вопросы о здоровье Долли. Поговорив тихо и уныло с тещей, он выпрямил грудь и взял под руку Левина.
-- Ну что ж, едем? -- спросил он. -- Я все о тебе думал, и я очень рад, что ты приехал, -- сказал он, с значительным видом глядя ему в глаза.
-- Едем, едем, -- отвечал счастливый Левин, не перестававший слышать звук голоса, сказавший: "До свидания", и видеть улыбку, с которою это было сказано.
-- В "Англию" или в "Эрмитаж"?
-- Мне все равно.
-- Ну, в "Англию", -- сказал Степан Аркадьич, выбрав "Англию" потому, что там он, в "Англии", был более должен, чем в "Эрмитаже". Он потому считал нехорошим избегать этой гостиницы. -- У тебя есть извозчик? Ну и прекрасно, а то я отпустил карету.
Всю дорогу приятели молчали. Левин думал о том, что означала эта перемена выражения на лице Кити, и то уверял себя, что есть надежда, то при-- ходил в отчаяние и ясно видел, что его надежда безумна, а между тем чувствовал себя совсем другим человеком, не похожим на того, каким он был до ее улыбки и слова до свидания.
Степан Аркадьич дорогой сочинял меню.
-- Ты ведь любишь тюрбо? -- сказал он Левину, подъезжая.
-- Что? -- переспросил Левин. -- Тюрбо? Да, я ужасно люблю тюрбо.
X
Когда Левин вошел с Облонским в гостиницу, он не мог не заметить некоторой особенности выражения, как бы сдержанного сияния, на лице и во всей фигуре Степана Аркадьича. Облонский снял пальто и в шляпе набекрень прошел в столовую, отдавая приказания липнувшим к нему татарам во фраках и с салфетками. Кланяясь направо и налево нашедшимся и тут, как везде, радостно встречавшим его знакомым, он подошел к буфету, закусил водку рыбкой и что-то такое сказал раскрашенной, в ленточках, кружевах и завитушках француженке, сидевшей за конторкой, что даже эта француженка искренно засмеялась. Левин же только оттого не выпил водки, что ему оскорбительна была эта француженка, вся составленная, казалось, из чужих волос, poudre de riz и vinaigre de toilette. Он, как от грязного места, поспешно отошел от нее. Вся душа его была переполнена воспоминанием о Кити, и в глазах его светилась улыбка торжества и счастья.
-- Сюда, ваше сиятельство, пожалуйте, здесь не обеспокоят, ваше сиятельство, -- говорил особенно липнувший старый белесый татарин с широким тазом и расходившимися над ним фалдами фрака. -- Пожалуйте, ваше сиятельство, -- говорил он Левину, в знак почтения к Степану Аркадьичу ухаживая и за его гостем.
Мгновенно разостлав свежую скатерть на покрытый уже скатертью круглый стол под бронзовым бра, он пододвинул бархатные стулья и остановился перед Степаном Аркадьичем с салфеткой и карточкой в руках, ожидая приказаний.
-- Если прикажете, ваше сиятельство, отдельный кабинет сейчас опростается: князь Голицын с дамой. Устрицы свежие получены.
-- А! устрицы.
Степан Аркадьич задумался.
-- Не изменить ли план, Левин? -- сказал он, остановив палец на карте. И лицо его выражало серьезное недоумение. -- Хороши ли устрицы? Ты смотри!
-- Фленсбургские, ваше сиятельство, остендских нет.
-- Фленсбургские-то фленсбургские, да свежи ли?
-- Вчера получены-с.
-- Так что ж, не начать ли с устриц, а потом уж и весь план изменить? А?
-- Мне все равно. Мне лучше всего щи и каша; но ведь здесь этого нет.
-- Каша а ла рюсс, прикажете? -- сказал татарин, как няня над ребенком, нагибаясь над Левиным.
-- Нет, без шуток, что ты выберешь, то и хорошо. Я побегал на коньках, и есть хочется. И не думай, -- прибавил он, заметив на лице Облонского недовольное выражение, -- чтоб я не оценил твоего выбора. Я с удовольствием поем хорошо.
Когда Левин вошел с Облонским в гостиницу, он не мог не заметить некоторой особенности выражения, как бы сдержанного сияния, на лице и во всей фигуре Степана Аркадьича. Облонский снял пальто и в шляпе набекрень прошел в столовую, отдавая приказания липнувшим к нему татарам во фраках и с салфетками. Кланяясь направо и налево нашедшимся и тут, как везде, радостно встречавшим его знакомым, он подошел к буфету, закусил водку рыбкой и что-то такое сказал раскрашенной, в ленточках, кружевах и завитушках француженке, сидевшей за конторкой, что даже эта француженка искренно засмеялась. Левин же только оттого не выпил водки, что ему оскорбительна была эта француженка, вся составленная, казалось, из чужих волос, poudre de riz и vinaigre de toilette. Он, как от грязного места, поспешно отошел от нее. Вся душа его была переполнена воспоминанием о Кити, и в глазах его светилась улыбка торжества и счастья.
-- Сюда, ваше сиятельство, пожалуйте, здесь не обеспокоят, ваше сиятельство, -- говорил особенно липнувший старый белесый татарин с широким тазом и расходившимися над ним фалдами фрака. -- Пожалуйте, ваше сиятельство, -- говорил он Левину, в знак почтения к Степану Аркадьичу ухаживая и за его гостем.
Мгновенно разостлав свежую скатерть на покрытый уже скатертью круглый стол под бронзовым бра, он пододвинул бархатные стулья и остановился перед Степаном Аркадьичем с салфеткой и карточкой в руках, ожидая приказаний.
-- Если прикажете, ваше сиятельство, отдельный кабинет сейчас опростается: князь Голицын с дамой. Устрицы свежие получены.
-- А! устрицы.
Степан Аркадьич задумался.
-- Не изменить ли план, Левин? -- сказал он, остановив палец на карте. И лицо его выражало серьезное недоумение. -- Хороши ли устрицы? Ты смотри!
-- Фленсбургские, ваше сиятельство, остендских нет.
-- Фленсбургские-то фленсбургские, да свежи ли?
-- Вчера получены-с.
-- Так что ж, не начать ли с устриц, а потом уж и весь план изменить? А?
-- Мне все равно. Мне лучше всего щи и каша; но ведь здесь этого нет.
-- Каша а ла рюсс, прикажете? -- сказал татарин, как няня над ребенком, нагибаясь над Левиным.
-- Нет, без шуток, что ты выберешь, то и хорошо. Я побегал на коньках, и есть хочется. И не думай, -- прибавил он, заметив на лице Облонского недовольное выражение, -- чтоб я не оценил твоего выбора. Я с удовольствием поем хорошо.
-- Еще бы! Что ни говори, это одно из удовольствий жизни, -- оказал Степан Аркадьич. -- Ну, так дай ты нам, братец ты мой, устриц два, или мало -- три десятка, суп с кореньями...
-- Прентаньер, -- подхватил татарин. Но Степан Аркадьич, видно, не хотел ему доставлять удовольствие называть по-французски кушанья.
-- С кореньями, знаешь? Потом тюрбо под густым соусом, потом... ростбифу; да смотри, чтобы хорош был. Да каплунов, что ли, ну и консервов.
Татарин, вспомнив манеру Степана Аркадьича не называть кушанья по французской карте, не повторял за ним, но доставил себе удовольствие повторить весь заказ по карте: "Суп прентаньер, тюрбо сос Бомарше, пулард а лестрагон, маседуан де фрюи..." -- и тотчас, как на пружинах, положив одну переплетенную карту и подхватив другую, карту вин, поднес ее Степану Аркадьичу.
-- Что же пить будем?
-- Я что хочешь, только немного, шампанское, -- сказал Левин.
-- Как? сначала? А впрочем, правда, пожалуй. Ты любишь с белою печатью?
-- Каше блан, -- подхватил татарин.
-- Ну, так этой марки к устрицам подай, а там видно будет.
-- Слушаю-с. Столового какого прикажете?
-- Нюи подай. Нет, уж лучше классический шабли.
-- Слушаю-с. Сыру вашего прикажете?
-- Ну да, пармезану. Или ты другой любишь?
-- Нет, мне все равно, -- не в силах удерживать улыбки, говорил Левин.
И татарин с развевающимися фалдами над широким тазом побежал и через пять минут влетел с блюдом открытых на перламутровых раковинах устриц и с бутылкой между пальцами.
Степан Аркадьич смял накрахмаленную салфетку, засунул ее себе за жилет и, положив покойно руки, взялся за устрицы.
-- А недурны, -- говорил он, сдирая серебряною вилочкой с перламутровой раковины шлюпающих устриц и проглатывая их одну за другой. -- Недурны, -- повторял он, вскидывая влажные и блестящие глаза то на Левина, то на татарина.
Левин ел и устрицы, хотя белый хлеб с сыром был ему приятнее. Но он любовался на Облонского. Даже татарин, отвинтивший пробку и разливавший игристое вино по разлатым тонким рюмкам, с заметною улыбкой удовольствия, поправляя свой белый галстук, поглядывал на Степана Аркадьича.
-- А ты не очень любишь устрицы? -- сказал Степан Аркадьич, выпивая свой бокал, -- или ты озабочен? А?
Ему хотелось, чтобы Левин был весел. Но Левин не то что был не весел, он был стеснен. С тем, что было у него в душе, ему жутко и неловко было в трактире, между кабинетами, где обедали с дамами, среди этой беготни и суетни; эта обстановка бронз, зеркал, газа, татар -- все это было ему оскорбительно. Он боялся запачкать то, что переполняло его душу.
-- Я? Да, я озабочен; но, кроме того, меня это все стесняет, -- сказал он. -- Ты не можешь представить себе, как для меня, деревенского жителя, все это дико, как ногти того господина, которого я видел у тебя...
-- Да, я видел, что ногти бедного Гриневича тебя очень заинтересовали, -- смеясь, сказал Степан Аркадьич.
-- Не могу, -- отвечал Левин. -- Ты постарайся, войди в меня, стань на точку зрения деревенского жителя. Мы в деревне стараемся привести свои руки в такое положение, чтоб удобно было ими работать; для этого обстригаем ногти, засучиваем иногда рукава. А тут люди нарочно отпускают ногти, насколько они могут держаться, и прицепляют в виде запонок блюдечки, чтоб уж ничего нельзя было делать руками.
Степан Аркадьич весело улыбался.
-- Прентаньер, -- подхватил татарин. Но Степан Аркадьич, видно, не хотел ему доставлять удовольствие называть по-французски кушанья.
-- С кореньями, знаешь? Потом тюрбо под густым соусом, потом... ростбифу; да смотри, чтобы хорош был. Да каплунов, что ли, ну и консервов.
Татарин, вспомнив манеру Степана Аркадьича не называть кушанья по французской карте, не повторял за ним, но доставил себе удовольствие повторить весь заказ по карте: "Суп прентаньер, тюрбо сос Бомарше, пулард а лестрагон, маседуан де фрюи..." -- и тотчас, как на пружинах, положив одну переплетенную карту и подхватив другую, карту вин, поднес ее Степану Аркадьичу.
-- Что же пить будем?
-- Я что хочешь, только немного, шампанское, -- сказал Левин.
-- Как? сначала? А впрочем, правда, пожалуй. Ты любишь с белою печатью?
-- Каше блан, -- подхватил татарин.
-- Ну, так этой марки к устрицам подай, а там видно будет.
-- Слушаю-с. Столового какого прикажете?
-- Нюи подай. Нет, уж лучше классический шабли.
-- Слушаю-с. Сыру вашего прикажете?
-- Ну да, пармезану. Или ты другой любишь?
-- Нет, мне все равно, -- не в силах удерживать улыбки, говорил Левин.
И татарин с развевающимися фалдами над широким тазом побежал и через пять минут влетел с блюдом открытых на перламутровых раковинах устриц и с бутылкой между пальцами.
Степан Аркадьич смял накрахмаленную салфетку, засунул ее себе за жилет и, положив покойно руки, взялся за устрицы.
-- А недурны, -- говорил он, сдирая серебряною вилочкой с перламутровой раковины шлюпающих устриц и проглатывая их одну за другой. -- Недурны, -- повторял он, вскидывая влажные и блестящие глаза то на Левина, то на татарина.
Левин ел и устрицы, хотя белый хлеб с сыром был ему приятнее. Но он любовался на Облонского. Даже татарин, отвинтивший пробку и разливавший игристое вино по разлатым тонким рюмкам, с заметною улыбкой удовольствия, поправляя свой белый галстук, поглядывал на Степана Аркадьича.
-- А ты не очень любишь устрицы? -- сказал Степан Аркадьич, выпивая свой бокал, -- или ты озабочен? А?
Ему хотелось, чтобы Левин был весел. Но Левин не то что был не весел, он был стеснен. С тем, что было у него в душе, ему жутко и неловко было в трактире, между кабинетами, где обедали с дамами, среди этой беготни и суетни; эта обстановка бронз, зеркал, газа, татар -- все это было ему оскорбительно. Он боялся запачкать то, что переполняло его душу.
-- Я? Да, я озабочен; но, кроме того, меня это все стесняет, -- сказал он. -- Ты не можешь представить себе, как для меня, деревенского жителя, все это дико, как ногти того господина, которого я видел у тебя...
-- Да, я видел, что ногти бедного Гриневича тебя очень заинтересовали, -- смеясь, сказал Степан Аркадьич.
-- Не могу, -- отвечал Левин. -- Ты постарайся, войди в меня, стань на точку зрения деревенского жителя. Мы в деревне стараемся привести свои руки в такое положение, чтоб удобно было ими работать; для этого обстригаем ногти, засучиваем иногда рукава. А тут люди нарочно отпускают ногти, насколько они могут держаться, и прицепляют в виде запонок блюдечки, чтоб уж ничего нельзя было делать руками.
Степан Аркадьич весело улыбался.
-- Да, это признак того, что грубый труд ему не нужен. У него работает ум...
-- Может быть. Но все-таки мне дико, так же как мне дико теперь то, что мы, деревенские жители, стараемся поскорее наесться, чтобы быть в состоянии делать свое дело, а мы с тобой стараемся как можно дольше не наесться и для этого едим устрицы...
-- Ну, разумеется, -- подхватил Степан Аркадьич. -- Но в этом-то и цель образования: изо всего сделать наслаждение.
-- Ну, если это цель, то я желал бы быть диким,
-- Ты и так дик... Вы все Левины дики.
Левин вздохнул. Он вспомнил о брате Николае, и ему стало совестно и больно, и он нахмурился; но Облонский заговорил о таком предмете, который тотчас же отвлек его.
-- Ну что ж, поедешь нынче вечером к нашим, к Щербацким то есть? -- сказал он, отодвигая пустые шершавые раковины, придвигая сыр и значительно блестя глазами.
-- Да, я непременно поеду, -- отвечал Левин. -- Хотя мне показалось, что княгиня неохотно звала меня.
-- Что ты! Вздор какой! Это ее манера... Ну давай же, братец, суп!.. Это ее манера, grande dame, -- сказал Степан Аркадьич. -- Я тоже приеду, но мне на спевку к графине Баниной надо. Ну как же ты не дик? Чем же объяснить то, что ты вдруг исчез из Москвы? Щербацкие меня опрашивали о тебе беспрестанно, как будто я должен знать. А я знаю только одно: ты делаешь всегда то, что никто не делает.
-- Да, -- сказал Левин медленно и взволнованно. -- Ты прав, я дик. Но только дикость моя не в том, что я уехал, а в том, что я теперь приехал. Теперь я приехал.
-- О, какой ты счастливец! -- подхватил Степан Аркадьич, глядя в глаза Левину.
-- Отчего?
-- Узнаю коней ретивых по каким-то их таврам, юношей влюбленных узнаю по их глазам, -- продекламировал Степан Аркадьич. -- У тебя все впереди.
-- А у тебя разве уж назади?
-- Нет, хоть не назади, но у тебя будущее, а у меня настоящее -- так, в пересыпочку.
-- А что?
-- Да нехорошо. Ну, да я о себе же хочу говорить, и к тому же объяснить всего нельзя, -- сказал Степан Аркадьич. -- Так ты зачем же приехал в Москву?.. Эй, принимай! -- крикнул он татарину.
-- Ты догадываешься? -- отвечал Левин, не спуская со Степана Аркадьича своих в глубине светящихся глаз.
-- Догадываюсь, но не могу начать говорить об этом. Уж по этому ты можешь видеть, верно или не верно я догадываюсь, -- сказал Степан Аркадьич, с тонкою улыбкой глядя на Левина.
-- Ну что же ты скажешь мне? -- сказал Левин дрожащим голосом и чувствуя, что на лице его дрожат все мускулы. -- Как ты смотришь на это?
Степан Аркадьич медленно выпил свой стакан шабли, не спуская глаз с Левина.
-- Я? -- сказал Степан Аркадьич, -- я ничего так не желал бы, как этого, ничего. Это лучшее, что могло бы быть.
-- Но ты не ошибаешься? Ты знаешь, о чем мы говорим? -- проговорил Левин, впиваясь глазами в своего собеседника. -- Ты думаешь, что это возможно?
-- Думаю, что возможно. Отчего же невозможно?
-- Может быть. Но все-таки мне дико, так же как мне дико теперь то, что мы, деревенские жители, стараемся поскорее наесться, чтобы быть в состоянии делать свое дело, а мы с тобой стараемся как можно дольше не наесться и для этого едим устрицы...
-- Ну, разумеется, -- подхватил Степан Аркадьич. -- Но в этом-то и цель образования: изо всего сделать наслаждение.
-- Ну, если это цель, то я желал бы быть диким,
-- Ты и так дик... Вы все Левины дики.
Левин вздохнул. Он вспомнил о брате Николае, и ему стало совестно и больно, и он нахмурился; но Облонский заговорил о таком предмете, который тотчас же отвлек его.
-- Ну что ж, поедешь нынче вечером к нашим, к Щербацким то есть? -- сказал он, отодвигая пустые шершавые раковины, придвигая сыр и значительно блестя глазами.
-- Да, я непременно поеду, -- отвечал Левин. -- Хотя мне показалось, что княгиня неохотно звала меня.
-- Что ты! Вздор какой! Это ее манера... Ну давай же, братец, суп!.. Это ее манера, grande dame, -- сказал Степан Аркадьич. -- Я тоже приеду, но мне на спевку к графине Баниной надо. Ну как же ты не дик? Чем же объяснить то, что ты вдруг исчез из Москвы? Щербацкие меня опрашивали о тебе беспрестанно, как будто я должен знать. А я знаю только одно: ты делаешь всегда то, что никто не делает.
-- Да, -- сказал Левин медленно и взволнованно. -- Ты прав, я дик. Но только дикость моя не в том, что я уехал, а в том, что я теперь приехал. Теперь я приехал.
-- О, какой ты счастливец! -- подхватил Степан Аркадьич, глядя в глаза Левину.
-- Отчего?
-- Узнаю коней ретивых по каким-то их таврам, юношей влюбленных узнаю по их глазам, -- продекламировал Степан Аркадьич. -- У тебя все впереди.
-- А у тебя разве уж назади?
-- Нет, хоть не назади, но у тебя будущее, а у меня настоящее -- так, в пересыпочку.
-- А что?
-- Да нехорошо. Ну, да я о себе же хочу говорить, и к тому же объяснить всего нельзя, -- сказал Степан Аркадьич. -- Так ты зачем же приехал в Москву?.. Эй, принимай! -- крикнул он татарину.
-- Ты догадываешься? -- отвечал Левин, не спуская со Степана Аркадьича своих в глубине светящихся глаз.
-- Догадываюсь, но не могу начать говорить об этом. Уж по этому ты можешь видеть, верно или не верно я догадываюсь, -- сказал Степан Аркадьич, с тонкою улыбкой глядя на Левина.
-- Ну что же ты скажешь мне? -- сказал Левин дрожащим голосом и чувствуя, что на лице его дрожат все мускулы. -- Как ты смотришь на это?
Степан Аркадьич медленно выпил свой стакан шабли, не спуская глаз с Левина.
-- Я? -- сказал Степан Аркадьич, -- я ничего так не желал бы, как этого, ничего. Это лучшее, что могло бы быть.
-- Но ты не ошибаешься? Ты знаешь, о чем мы говорим? -- проговорил Левин, впиваясь глазами в своего собеседника. -- Ты думаешь, что это возможно?
-- Думаю, что возможно. Отчего же невозможно?
-- Нет, ты точно думаешь, что это возможно? Нет, ты скажи все, что ты думаешь! Ну, а если, если меня ждет отказ?.. И я даже уверен...
-- Отчего же ты это думаешь? -- улыбаясь на его волнение, сказал Степан Аркадьич.
-- Так мне иногда кажется. Ведь это будет ужасно и для меня и для нее.
-- Ну, во всяком случае для девушки тут ничего ужасного нет. Всякая девушка гордится предложением.
-- Да, всякая девушка, но не она.
Степан Аркадьич улыбнулся. Он так знал это чувство Левина, знал, что для него все девушки в мире разделяются на два сорта: один сорт -- это все девушки в мире, кроме ее, и эти девушки имеют все человеческие слабости, и девушки очень обыкновенные; другой сорт -- она одна, не имеющая никаких слабостей и превыше всего человеческого.
-- Постой, соуса возьми, -- сказал он, удерживая руку Левина, который отталкивал от себя соус.
Левин покорно положил себе соуса, но не дал есть Степану Аркадьичу.
-- Нет, ты постой, постой, -- сказал он. -- Ты пойми, что это для меня вопрос жизни и смерти. Я никогда ни с кем не говорил об этом. И ни с кем я не могу говорить об этом, как с тобою. Ведь вот мы с тобой по всему чужие: другие вкусы, взгляды, все; но я знаю, что ты меня любишь и понимаешь, и от этого я тебя ужасно люблю Но, ради бога, будь вполне откровенен.
-- Я тебе говорю, что я думаю, -- сказал Степан Аркадьич улыбаясь. -- Но я тебе больше скажу: моя жена -- удивительнейшая женщина... -- Степан Аркадьич вздохнул, вспомнив о своих отношениях с женою, и, помолчав с минуту, продолжал:-- У нее есть дар предвидения. Она насквозь видит людей; но этого мало, -- она знает, что будет, особенно по части браков. Она, например, предсказала, что Шаховская выйдет за Брентельна. Никто этому верить не хотел, а так вышло. И она -- на твоей стороне.
-- То есть как?
-- Так, что она мало того что любит тебя, -- она говорит, что Кити будет твоею женой непременно.
При этих словах лицо Левина вдруг просияло улыбкой, тою, которая близка к слезам умиления.
-- Она это говорит! -- вскрикнул Левин. -- Я всегда говорил, что она прелесть, твоя жена. Ну и довольно, довольно об этом говорить, -- сказал он, вставая с места.
-- Хорошо, но садись же.
Но Левин не мог сидеть. Он прошелся два раза своими твердыми шагами по клеточке-комнате, помигал глазами, чтобы не видно было слез, и тогда только сел опять за стол.
-- Ты пойми, -- сказал он, -- что это не любовь. Я был влюблен, но это не то. Это не мое чувство, а какая-то сила внешняя завладела мной. Ведь я уехал, потому что решил, что этого не может быть, понимаешь как счастье, которого не бывает на земле; но я бился с собой и вижу, что без этого нет жизни. И надо решить...
-- Для чего же ты уезжал?
-- Отчего же ты это думаешь? -- улыбаясь на его волнение, сказал Степан Аркадьич.
-- Так мне иногда кажется. Ведь это будет ужасно и для меня и для нее.
-- Ну, во всяком случае для девушки тут ничего ужасного нет. Всякая девушка гордится предложением.
-- Да, всякая девушка, но не она.
Степан Аркадьич улыбнулся. Он так знал это чувство Левина, знал, что для него все девушки в мире разделяются на два сорта: один сорт -- это все девушки в мире, кроме ее, и эти девушки имеют все человеческие слабости, и девушки очень обыкновенные; другой сорт -- она одна, не имеющая никаких слабостей и превыше всего человеческого.
-- Постой, соуса возьми, -- сказал он, удерживая руку Левина, который отталкивал от себя соус.
Левин покорно положил себе соуса, но не дал есть Степану Аркадьичу.
-- Нет, ты постой, постой, -- сказал он. -- Ты пойми, что это для меня вопрос жизни и смерти. Я никогда ни с кем не говорил об этом. И ни с кем я не могу говорить об этом, как с тобою. Ведь вот мы с тобой по всему чужие: другие вкусы, взгляды, все; но я знаю, что ты меня любишь и понимаешь, и от этого я тебя ужасно люблю Но, ради бога, будь вполне откровенен.
-- Я тебе говорю, что я думаю, -- сказал Степан Аркадьич улыбаясь. -- Но я тебе больше скажу: моя жена -- удивительнейшая женщина... -- Степан Аркадьич вздохнул, вспомнив о своих отношениях с женою, и, помолчав с минуту, продолжал:-- У нее есть дар предвидения. Она насквозь видит людей; но этого мало, -- она знает, что будет, особенно по части браков. Она, например, предсказала, что Шаховская выйдет за Брентельна. Никто этому верить не хотел, а так вышло. И она -- на твоей стороне.
-- То есть как?
-- Так, что она мало того что любит тебя, -- она говорит, что Кити будет твоею женой непременно.
При этих словах лицо Левина вдруг просияло улыбкой, тою, которая близка к слезам умиления.
-- Она это говорит! -- вскрикнул Левин. -- Я всегда говорил, что она прелесть, твоя жена. Ну и довольно, довольно об этом говорить, -- сказал он, вставая с места.
-- Хорошо, но садись же.
Но Левин не мог сидеть. Он прошелся два раза своими твердыми шагами по клеточке-комнате, помигал глазами, чтобы не видно было слез, и тогда только сел опять за стол.
-- Ты пойми, -- сказал он, -- что это не любовь. Я был влюблен, но это не то. Это не мое чувство, а какая-то сила внешняя завладела мной. Ведь я уехал, потому что решил, что этого не может быть, понимаешь как счастье, которого не бывает на земле; но я бился с собой и вижу, что без этого нет жизни. И надо решить...
-- Для чего же ты уезжал?
-- Ах, постой! Ах, сколько мыслей! Сколько надо спросить! Послушай. Ты ведь не можешь представить себе, что ты сделал для меня тем, что сказал. Я так счастлив, что даже гадок стал; я все забыл... Я нынче узнал, что брат Николай... знаешь, он тут... я и про него забыл. Мне кажется, что и он счастлив. Это вроде сумасшествия. Но одно ужасно... Вот ты женился, ты знаешь это чувство... Ужасно то, что мы -- старые, уже с прошедшим... не любви, а грехов... вдруг сближаемся с существом чистым, невинным; это отвратительно, и поэтому нельзя не чувствовать себя недостойным.
-- Ну, у тебя грехов немного.
-- Ах, все-таки, -- сказал Левин, -- все-таки, "с отвращением читая жизнь мою, я трепещу и проклинаю, и горько жалуюсь..." Да.
-- Что ж делать, так мир устроен, -- сказал Степан Аркадьич.
-- Одно утешение, как в этой молитве, которую я всегда любил, что не по заслугам прости меня, а по милосердию. Так и она только простить может...
-- Ну, у тебя грехов немного.
-- Ах, все-таки, -- сказал Левин, -- все-таки, "с отвращением читая жизнь мою, я трепещу и проклинаю, и горько жалуюсь..." Да.
-- Что ж делать, так мир устроен, -- сказал Степан Аркадьич.
-- Одно утешение, как в этой молитве, которую я всегда любил, что не по заслугам прости меня, а по милосердию. Так и она только простить может...
Еба. Никто и не запрещал никогда. Просто знаешь, сейчас растёт поколение тупых шалав. Знаю от подруги, была у ниё на потоке одна тня. Никто ей не давал, но бухала как конь. Потом что то на неё нашло, и она начала ебаться со всеми подряд. Так за 2 месяца сменила 7 партнёров(при том что двое напару ебли). Не говорю что все тни хуёвые, но увы. Хуёвых тней как грязи в дождливый вечер
XI
Левин выпил свой бокал, и они помолчали.
-- Одно еще я тебе должен сказать. Ты знаешь Вронского? -- спросил Степан Аркадьич Левина.
-- Нет, не знаю. Зачем ты спрашиваешь?
-- Подай другую, -- обратился Степан Аркадьич к татарину, доливавшему бокалы и вертевшемуся около них, именно когда его не нужно было.
-- Зачем мне знать Вронского?
-- А затем тебе знать Вронского, что это один из твоих конкурентов.
-- Что такое Вронский? -- сказал Левин, и лицо его из того детски-восторженного выражения, которым только что любовался Облонский, вдруг перешло в злое и неприятное.
-- Вронский -- это один из сыновей графа Кирилла Ивановича Вронского и один из самых лучших образцов золоченой молодежи петербургской. Я его узнал в Твери, когда я там служил, а он приезжал на рекрутский набор. Страшно богат, красив, большие связи, флигель-адъютант и вместе с тем -- очень милый, добрый малый. Но более, чем просто добрый малый. Как я его узнал здесь, он и образован и очень умен; это человек, который далеко пойдет.
Левин хмурился и молчал.
-- Ну-с, он появился здесь вскоре после тебя, и, как я понимаю, он по уши влюблен в Кити, и ты понимаешь, что мать...
-- Извини меня, но я не понимаю ничего, -- сказал Левин, мрачно насупливаясь. И тотчас же он вспомнил о брате Николае и о том, как он гадок, что мог забыть о нем.
-- Ты постой, постой, -- сказал Степан Аркадьич, улыбаясь и трогая его руку. -- Я тебе сказал то, что я знаю, и повторяю, что в этом тонком и нежном деле, сколько можно догадываться, мне кажется, шансы на твоей стороне.
Левин откинулся назад на стул, лицо его было бледно.
-- Но я бы советовал тебе решить дело как можно скорее, -- продолжал Облонский, доливая ему бокал.
-- Нет, благодарствуй, я больше не могу пить, -- сказал Левин, отодвигая свой бокал. -- Я буду пьян... Ну, ты как поживаешь? -- продолжал он, видимо желая переменить разговор.
-- Еще слово: во всяком случае, советую решить вопрос скорее. Нынче не советую говорить, -- сказал Степан Аркадьич. -- Поезжай завтра утром, классически, делать -- предложение, и да благословит тебя бог...
-- Что ж ты, все хотел на охоту ко мне приехать? Вот приезжай весной, -- сказал Левин.
Теперь он всею душой раскаивался, что начал этот разговор со Степаном Аркадьичем. Его особенное чувство было осквернено разговором о конкуренции какого-то петербургского офицера, предположениями и советами Степана Аркадьича.
Степан Аркадьич улыбнулся. Он понимал, что делалось в душе Левина.
-- Приеду когда-нибудь, -- сказал он. -- Да, брат, -- женщины -- это винт, на котором все вертится. Вот и мое дело плохо, очень плохо. И все от женщин. Ты мне скажи откровенно, -- продолжал он, достав сигару и держась одною рукой за бокал, -- ты мне дай совет.
-- Но в чем же?
Левин выпил свой бокал, и они помолчали.
-- Одно еще я тебе должен сказать. Ты знаешь Вронского? -- спросил Степан Аркадьич Левина.
-- Нет, не знаю. Зачем ты спрашиваешь?
-- Подай другую, -- обратился Степан Аркадьич к татарину, доливавшему бокалы и вертевшемуся около них, именно когда его не нужно было.
-- Зачем мне знать Вронского?
-- А затем тебе знать Вронского, что это один из твоих конкурентов.
-- Что такое Вронский? -- сказал Левин, и лицо его из того детски-восторженного выражения, которым только что любовался Облонский, вдруг перешло в злое и неприятное.
-- Вронский -- это один из сыновей графа Кирилла Ивановича Вронского и один из самых лучших образцов золоченой молодежи петербургской. Я его узнал в Твери, когда я там служил, а он приезжал на рекрутский набор. Страшно богат, красив, большие связи, флигель-адъютант и вместе с тем -- очень милый, добрый малый. Но более, чем просто добрый малый. Как я его узнал здесь, он и образован и очень умен; это человек, который далеко пойдет.
Левин хмурился и молчал.
-- Ну-с, он появился здесь вскоре после тебя, и, как я понимаю, он по уши влюблен в Кити, и ты понимаешь, что мать...
-- Извини меня, но я не понимаю ничего, -- сказал Левин, мрачно насупливаясь. И тотчас же он вспомнил о брате Николае и о том, как он гадок, что мог забыть о нем.
-- Ты постой, постой, -- сказал Степан Аркадьич, улыбаясь и трогая его руку. -- Я тебе сказал то, что я знаю, и повторяю, что в этом тонком и нежном деле, сколько можно догадываться, мне кажется, шансы на твоей стороне.
Левин откинулся назад на стул, лицо его было бледно.
-- Но я бы советовал тебе решить дело как можно скорее, -- продолжал Облонский, доливая ему бокал.
-- Нет, благодарствуй, я больше не могу пить, -- сказал Левин, отодвигая свой бокал. -- Я буду пьян... Ну, ты как поживаешь? -- продолжал он, видимо желая переменить разговор.
-- Еще слово: во всяком случае, советую решить вопрос скорее. Нынче не советую говорить, -- сказал Степан Аркадьич. -- Поезжай завтра утром, классически, делать -- предложение, и да благословит тебя бог...
-- Что ж ты, все хотел на охоту ко мне приехать? Вот приезжай весной, -- сказал Левин.
Теперь он всею душой раскаивался, что начал этот разговор со Степаном Аркадьичем. Его особенное чувство было осквернено разговором о конкуренции какого-то петербургского офицера, предположениями и советами Степана Аркадьича.
Степан Аркадьич улыбнулся. Он понимал, что делалось в душе Левина.
-- Приеду когда-нибудь, -- сказал он. -- Да, брат, -- женщины -- это винт, на котором все вертится. Вот и мое дело плохо, очень плохо. И все от женщин. Ты мне скажи откровенно, -- продолжал он, достав сигару и держась одною рукой за бокал, -- ты мне дай совет.
-- Но в чем же?
Согласна со всем, особенно про армию. Люто проигрываю, когда тян в вузике пездят "путин введи войска", а куны вообще как-то скептические относятся к этой идее. Не надо быть шибко умной, чтобы разобраться почему.
Про белую женщину не согласна, нет ее, по крайней мере у нас. Если бы они были, то эти курицы всеми своими перьями были бы против вероятности отправки наших ребят на убой к свиногуманоидам.
-- Вот в чем. Положим, ты женат, ты любишь жену, но ты увлекся другою женщиной...
-- Извини, но я решительно не понимаю этого, как бы... все равно как не понимаю, как бы я теперь, наевшись, тут же пошел мимо калачной и украл бы калач.
Глаза Степана Аркадьича блестели больше обыкновенного.
-- Отчего же? Калач иногда так пахнет, что не удержишься. Himmlisch ist's, wenn ich bezwungen Meine irdische Begier; Aber noch wenn's nicht gelungen, Hatt'ich auch recht hubsch Plaisir!
Говоря это, Степан Аркадьич, тонко улыбался. Левин тоже не мог не улыбнуться.
-- Да, но без шуток, -- продолжал Облонский. -- Ты пойми, что женщина, милое, кроткое, любящее существо, бедная, одинокая и всем пожертвовала. Теперь, когда уже дело сделано, -- ты пойми, -- неужели бросить ее? Положим: расстаться, чтобы не разрушить семейную жизнь; но неужели не пожалеть ее, не устроить, не смягчить?
-- Ну, уж извини меня. Ты знаешь, для меня все женщины делятся на два сорта... то есть нет... вернее: есть женщины, и есть... Я прелестных падших созданий не видал и не увижу, а такие, как та крашеная француженка у конторки, с завитками, -- это для меня гадины, и все падшие -- такие же.
-- А евангельская?
-- Ах, перестань! Христос никогда бы не сказал этих слов, если бы знал, как будут злоупотреблять ими. Изо всего евангелия только и помнят эти слова. Впрочем, я говорю не то, что думаю, а то, что чувствую. Я имею отвращение к падшим женщинам. Ты пауков боишься, а я этих гадин. Ты ведь, наверно, не изучал пауков и не знаешь их нравов: так и я.
-- Хорошо тебе так говорить; это -- все равно, как этот диккенсовский господин, который перебрасывает левою рукой через правое плечо все затруднительные вопросы. Но отрицание факта -- не ответ. Что ж делать, ты мне скажи, что делать? Жена стареется, а ты полон жизни. Ты не успеешь оглянуться, как ты уже чувствуешь, что ты не можешь любить любовью жену, как бы ты ни уважал ее. А тут вдруг подвернется любовь, и ты пропал, пропал! -- с унылым отчаянием проговорил Степан Аркадьич.
Левин усмехнулся.
-- Да, и пропал, -- продолжал Облонский. -- Но что же делать?
-- Не красть калачей.
Степан Аркадьич рассмеялся.
-- О моралист! Но ты пойми, есть две женщины: одна настаивает только на своих правах, и права эти твоя любовь, которой ты не можешь ей дать; а другая жертвует тебе всем и ничего не требует. Что тебе делать? Как поступить? Тут страшная драма.
-- Если ты хочешь мою исповедь относительно этого, то я скажу тебе, что не верю, чтобы тут была драма. И вот почему. По-моему, любовь... обе любви, которые, помнишь, -- Платон определяет в своем "Пире", обе любви служат пробным камнем для людей. Одни люди понимают только одну, другие другую. И те, что понимают только неплатоническую любовь, напрасно говорят о драме. При такой любви не может быть никакой драмы. "Покорно вас благодарю за удовольствие, мое почтенье", вот и вся драма. А для платонической любви не может быть драмы, потому что в такой любви все ясно и чисто, потому что...
-- Извини, но я решительно не понимаю этого, как бы... все равно как не понимаю, как бы я теперь, наевшись, тут же пошел мимо калачной и украл бы калач.
Глаза Степана Аркадьича блестели больше обыкновенного.
-- Отчего же? Калач иногда так пахнет, что не удержишься. Himmlisch ist's, wenn ich bezwungen Meine irdische Begier; Aber noch wenn's nicht gelungen, Hatt'ich auch recht hubsch Plaisir!
Говоря это, Степан Аркадьич, тонко улыбался. Левин тоже не мог не улыбнуться.
-- Да, но без шуток, -- продолжал Облонский. -- Ты пойми, что женщина, милое, кроткое, любящее существо, бедная, одинокая и всем пожертвовала. Теперь, когда уже дело сделано, -- ты пойми, -- неужели бросить ее? Положим: расстаться, чтобы не разрушить семейную жизнь; но неужели не пожалеть ее, не устроить, не смягчить?
-- Ну, уж извини меня. Ты знаешь, для меня все женщины делятся на два сорта... то есть нет... вернее: есть женщины, и есть... Я прелестных падших созданий не видал и не увижу, а такие, как та крашеная француженка у конторки, с завитками, -- это для меня гадины, и все падшие -- такие же.
-- А евангельская?
-- Ах, перестань! Христос никогда бы не сказал этих слов, если бы знал, как будут злоупотреблять ими. Изо всего евангелия только и помнят эти слова. Впрочем, я говорю не то, что думаю, а то, что чувствую. Я имею отвращение к падшим женщинам. Ты пауков боишься, а я этих гадин. Ты ведь, наверно, не изучал пауков и не знаешь их нравов: так и я.
-- Хорошо тебе так говорить; это -- все равно, как этот диккенсовский господин, который перебрасывает левою рукой через правое плечо все затруднительные вопросы. Но отрицание факта -- не ответ. Что ж делать, ты мне скажи, что делать? Жена стареется, а ты полон жизни. Ты не успеешь оглянуться, как ты уже чувствуешь, что ты не можешь любить любовью жену, как бы ты ни уважал ее. А тут вдруг подвернется любовь, и ты пропал, пропал! -- с унылым отчаянием проговорил Степан Аркадьич.
Левин усмехнулся.
-- Да, и пропал, -- продолжал Облонский. -- Но что же делать?
-- Не красть калачей.
Степан Аркадьич рассмеялся.
-- О моралист! Но ты пойми, есть две женщины: одна настаивает только на своих правах, и права эти твоя любовь, которой ты не можешь ей дать; а другая жертвует тебе всем и ничего не требует. Что тебе делать? Как поступить? Тут страшная драма.
-- Если ты хочешь мою исповедь относительно этого, то я скажу тебе, что не верю, чтобы тут была драма. И вот почему. По-моему, любовь... обе любви, которые, помнишь, -- Платон определяет в своем "Пире", обе любви служат пробным камнем для людей. Одни люди понимают только одну, другие другую. И те, что понимают только неплатоническую любовь, напрасно говорят о драме. При такой любви не может быть никакой драмы. "Покорно вас благодарю за удовольствие, мое почтенье", вот и вся драма. А для платонической любви не может быть драмы, потому что в такой любви все ясно и чисто, потому что...
Не осмысленно, но инстинктивно. Течка это всего-лишь одобрительный знак.
В эту минуту Левин вспомнил о своих грехах и о внутренней борьбе, которую он пережил. И он неожиданно прибавил:
-- А впрочем, может быть, ты и прав. Очень может быть... Но я не знаю, решительно не знаю.
-- Вот видишь ли, -- сказал Степан Аркадьич, -- ты очень цельный человек. Это твое качество и твой недостаток. Ты сам цельный характер и хочешь, чтобы вся жизнь слагалась из цельных явлений, а этого не бывает. Ты вот презираешь общественную служебную деятельность, потому что тебе хочется, чтобы дело постоянно соответствовало цели, а этого не бывает. Ты хочешь тоже, чтобы деятельность одного человека всегда имела цель, чтобы любовь и семейная жизнь всегда были одно. А этого не бывает. Все разнообразие, вся прелесть, вся красота жизни слагается из тени и света.
Левин вздохнул и ничего не ответил. Он думал о своем и не слушал Облонского.
И вдруг они оба почувствовали, что хотя они и друзья, хотя они обедали вместе и пили вино, которое должно было бы еще более сблизить их, но что каждый думает только о своем, и одному до другого нет дела. Облонский уже не раз испытывал это случающееся после обеда крайнее раздвоение вместо сближения и знал, что надо делать в этих случаях.
-- Счет! -- крикнул он и вышел в соседнюю залу, где тотчас же встретил знакомого адъютанта и вступил с ним в разговор об актрисе и ее содержателе. И тотчас же в разговоре с адъютантом Облонский почувствовал облегчение и отдохновение от разговора с Левиным, который вызывал его всегда на слишком большое умственное и душевное напряжение.
Когда татарин явился со счетом в двадцать шесть рублей с копейками и с дополнением на водку, Левин, которого в другое время, как деревенского жителя, привел бы в ужас счет на его долю в четырнадцать рублей, теперь не обратил внимания на это, расплатился и отправился домой, чтобы переодеться и ехать к Щербацким, где решится его судьба.
-- А впрочем, может быть, ты и прав. Очень может быть... Но я не знаю, решительно не знаю.
-- Вот видишь ли, -- сказал Степан Аркадьич, -- ты очень цельный человек. Это твое качество и твой недостаток. Ты сам цельный характер и хочешь, чтобы вся жизнь слагалась из цельных явлений, а этого не бывает. Ты вот презираешь общественную служебную деятельность, потому что тебе хочется, чтобы дело постоянно соответствовало цели, а этого не бывает. Ты хочешь тоже, чтобы деятельность одного человека всегда имела цель, чтобы любовь и семейная жизнь всегда были одно. А этого не бывает. Все разнообразие, вся прелесть, вся красота жизни слагается из тени и света.
Левин вздохнул и ничего не ответил. Он думал о своем и не слушал Облонского.
И вдруг они оба почувствовали, что хотя они и друзья, хотя они обедали вместе и пили вино, которое должно было бы еще более сблизить их, но что каждый думает только о своем, и одному до другого нет дела. Облонский уже не раз испытывал это случающееся после обеда крайнее раздвоение вместо сближения и знал, что надо делать в этих случаях.
-- Счет! -- крикнул он и вышел в соседнюю залу, где тотчас же встретил знакомого адъютанта и вступил с ним в разговор об актрисе и ее содержателе. И тотчас же в разговоре с адъютантом Облонский почувствовал облегчение и отдохновение от разговора с Левиным, который вызывал его всегда на слишком большое умственное и душевное напряжение.
Когда татарин явился со счетом в двадцать шесть рублей с копейками и с дополнением на водку, Левин, которого в другое время, как деревенского жителя, привел бы в ужас счет на его долю в четырнадцать рублей, теперь не обратил внимания на это, расплатился и отправился домой, чтобы переодеться и ехать к Щербацким, где решится его судьба.
XII
Княжне Кити Щербацкой было восемнадцать лет. Она выезжала первую зиму. Успехи ее в свете были больше, чем обеих ее старших сестер, и больше, чем даже ожидала княгиня. Мало того, что юноши, танцующие на московских балах, почти все были влюблены в Кити, уже в первую зиму представились две серьезные партии: Левин и, тотчас же после его отъезда, граф Вронский.
Появление Левина в начале зимы, его частые посещения и явная любовь к Кити были поводом к первым серьезным разговорам между родителями Кити о ее будущности и к спорам между князем и княгинею. Князь был на стороне Левина, говорил, что он ничего не желает лучшего для Кити. Княгиня же, со свойственною женщинам привычкой обходить вопрос, говорила, что Кити слишком молода, что Левин ничем не показывает, что имеет серьезные намерения, что Кити не имеет к нему привязанности, и другие доводы; но не говорила главного, того, что она ждет лучшей партии для дочери, и что Левин несимпатичен ей, и что она не понимает его. Когда же Левин внезапно уехал, княгиня была рада и с торжеством говорила мужу: "Видишь, я была права". Когда же появился Вронский, она еще более была рада, утвердившись в своем мнении, что Кити должна сделать не просто хорошую, но блестящую партию.
Для матери не могло быть никакого сравнения между Вронским и Левиным. Матери не нравились в Левине и его странные и резкие суждения, и его неловкость в свете, основанная, как она полагала, на гордости, и его, по ее понятиям, дикая какая-то жизнь в деревне, с занятиями скотиной и мужиками; не нравилось очень и то, что он, влюбленный в ее дочь, ездил в дом полтора месяца, чего-то как будто ждал, высматривал, как будто боялся, не велика ли будет честь, если он сделает предложение, и не понимал, что, ездя в дом, где девушка невеста, надо было объясниться. И вдруг, не объяснившись, уехал. "Хорошо, что он так непривлекателен, что Кити не влюбилась в него", -- думала мать.
Вронский удовлетворял всем желаниям матери. Очень богат, умен, знатен, на пути блестящей военной карьеры и обворожительный человек. Нельзя было ничего лучшего желать.
Вронский на балах явно ухаживал за Кити, танцевал с нею и ездил в дом, стало быть нельзя было сомневаться в серьезности его намерений. Но, несмотря на то, мать всю эту зиму находилась в страшном беспокойстве и волнении.
Княжне Кити Щербацкой было восемнадцать лет. Она выезжала первую зиму. Успехи ее в свете были больше, чем обеих ее старших сестер, и больше, чем даже ожидала княгиня. Мало того, что юноши, танцующие на московских балах, почти все были влюблены в Кити, уже в первую зиму представились две серьезные партии: Левин и, тотчас же после его отъезда, граф Вронский.
Появление Левина в начале зимы, его частые посещения и явная любовь к Кити были поводом к первым серьезным разговорам между родителями Кити о ее будущности и к спорам между князем и княгинею. Князь был на стороне Левина, говорил, что он ничего не желает лучшего для Кити. Княгиня же, со свойственною женщинам привычкой обходить вопрос, говорила, что Кити слишком молода, что Левин ничем не показывает, что имеет серьезные намерения, что Кити не имеет к нему привязанности, и другие доводы; но не говорила главного, того, что она ждет лучшей партии для дочери, и что Левин несимпатичен ей, и что она не понимает его. Когда же Левин внезапно уехал, княгиня была рада и с торжеством говорила мужу: "Видишь, я была права". Когда же появился Вронский, она еще более была рада, утвердившись в своем мнении, что Кити должна сделать не просто хорошую, но блестящую партию.
Для матери не могло быть никакого сравнения между Вронским и Левиным. Матери не нравились в Левине и его странные и резкие суждения, и его неловкость в свете, основанная, как она полагала, на гордости, и его, по ее понятиям, дикая какая-то жизнь в деревне, с занятиями скотиной и мужиками; не нравилось очень и то, что он, влюбленный в ее дочь, ездил в дом полтора месяца, чего-то как будто ждал, высматривал, как будто боялся, не велика ли будет честь, если он сделает предложение, и не понимал, что, ездя в дом, где девушка невеста, надо было объясниться. И вдруг, не объяснившись, уехал. "Хорошо, что он так непривлекателен, что Кити не влюбилась в него", -- думала мать.
Вронский удовлетворял всем желаниям матери. Очень богат, умен, знатен, на пути блестящей военной карьеры и обворожительный человек. Нельзя было ничего лучшего желать.
Вронский на балах явно ухаживал за Кити, танцевал с нею и ездил в дом, стало быть нельзя было сомневаться в серьезности его намерений. Но, несмотря на то, мать всю эту зиму находилась в страшном беспокойстве и волнении.
Вот как только все тянки договорятся между собой и публично признают не только равные права, но и равные обязанности, то я обеими руками проголосую.
Вот что например должны уравнять:
- Либо все служат, либо никто не служит. Части общие. Тюрьмы общие. Туалеты тоже общие. В общем разделение должно везде и полностью исчезнуть, в т.ч. и в спортивных состязаниях;
- Если судят куна/тян за убийство/грабеж/изнасилование/избиение, то суд не должен иметь доступа к личным данным подозреваемого и пострадавших (в т.ч. и пол), им должна быть известна только суть дела;
- С детства детям внушается равноправие. То есть если мальчик Сычев разбил нос Танечке, то воспитательница должна говорить не "Девочек обижать нехорошо", а просто "драться нехорошо!". Т.е. никак не акцентировать внимания на поле, пытаясь усилить вину. Драки все равно бывают, от них никуда не деться, так что в идеале школьники-хулиганы будут ежедневно разбивать еблеты и ссать в рожи тянкам без угрызений совести;
- Исчезновение обязательных алиментов. Т.е. алименты платит тот, кто заявлением изъявил согласие. Например если Танечка залетела, а виновник Вася не хочет этого ребенка, и Таня все равно рожает, то дальше это уже ее проблемы как растить дитятко;
- При разводе каждый получает исключительно свое. Тян не должна забирать миллионы у своего бывшего богатого муженька. Пусть пиздует на выход со своими шмотками;
- Создать для насильников отдельные зоны, чтобы их не петушили, а то сейчас насильников петушат из-за быдлопонятий. Понизить возраст согласия для обоих полов и сроки наказания за сексуальные преступления. В идеале секс должен быть полностью декриминализован, т.к. сейчас он является мощным орудием управления в руках тян.
- Не создавать законодательно каких-либо привилегий для одного из полов. Из УК должны быть полностью убраны тяны и куны, должны просто рассматриваться как человек.
- Запустить пиар-кампанию на уровне государства, которая будет внушать необходимые установки. Должны полностью быть истреблены такие вещи как уступание мест девушкам, беременным, старушкам и все остальные позорные обычаи. Ввести в норму оплату кафе и кино пополам, подкаты девушек первыми и проч.
Годно? Что добавить?
Но то, что женщины не так развиты, как мужчины это неоспоримый факт. Во-первых, учиться тянкам разрешили не так уж много веков назад, во-вторых, тянам и не нужно быть умнее кунов, у них другая функция. Я сама тян и понимаю почему так происходит. Очень большую часть женских мыслей занимает красота (не обязательно внешняя), которая не имеет под собой логической основы. Тянки не могут в логику, мужчины в красоту, чем не равноправие то?
Сама княгиня вышла замуж тридцать лет тому назад, по сватовству тетки. Жених, о котором было все уже вперед известно, приехал, увидал невесту, и его увидали; сваха тетка узнала и передала взаимно произведенное впечатление; впечатление было хорошее; потом в назначенный день было сделано родителям и принято ожидаемое предложение. Все произошло очень легко и просто. По крайней мере так казалось княгине. Но на своих дочерях она испытала, как не легко и не просто это, кажущееся обыкновенным, дело -- выдавать дочерей замуж. Сколько страхов было пережито, сколько мыслей передумано, сколько денег потрачено, сколько столкновений с мужем при выдаче замуж старших двух, Дарьи и Натальи! Теперь, при вывозе меньшой, -- переживались те же страхи, те же сомнения и еще большие, чем из-за старших, ссоры с мужем. Старый князь, как и все отцы, был особенно щепетилен насчет чести и чистоты своих дочерей; он был неблагоразумно ревнив к дочерям, и особенно к Кити, которая была его любимица, и на каждом шагу делал сцены княгине за то, что она компрометирует дочь. Княгиня привыкла к этому еще с первыми дочерьми, но теперь она чувствовала, что щепетильность князя имеет больше оснований. Она видела, что в последнее время многое изменилось в приемах общества, что обязанности матери стали еще труднее. Она видела, что сверстницы Кити составляли какие-то общества, отправлялись на какие-то курсы, свободно обращались с мужчинами, ездили одни по улицам, многие не приседали и, главное, были все твердо уверены, что выбрать себе мужа есть их дело, а не родителей. "Нынче уж так не выдают замуж, как прежде", -- думали и говорили все эти молодые девушки и все даже старые люди. Но как же нынче выдают замуж, княгиня ни от кого не могла узнать. Французский обычай -- родителям решать судьбу детей -- был не принят, осуждался. Английский обычай -- совершенной свободы девушки -- был тоже не принят и невозможен в русском обществе. Русский обычай сватовства считался чем-то безобразным, над ним смеялись, все и сама княгиня. Но как надо выходить и выдавать замуж, никто не знал. Все, с кем княгине случалось толковать об этом, говорили ей одно: "Помилуйте, в наше время уж пора оставить эту старину. Ведь молодым людям в брак вступать, а не родителям; стало быть, и надо оставить молодых людей устраиваться, как они знают". Но хорошо было говорить так тем, у кого не было дочерей; а княгиня понимала, что при сближении дочь могла влюбиться, и влюбиться в того, кто не захочет жениться, или в того, кто не годится в мужья. И сколько бы ни внушали княгине, что в наше время молодые люди сами должны устраивать свою судьбу, она не могла верить этому, как не могла бы верить тому, что в какое бы то ни было время для пятилетних детей самыми лучшими игрушками должны быть заряженные пистолеты. И потому княгиня беспокоилась с Кити больше, чем со старшими дочерьми.
Теперь она боялась, чтобы Вронский не ограничился одним ухаживаньем за ее дочерью. Она видела, что дочь уже влюблена в него, но утешала себя тем, что он честный человек и потому не сделает этого. Но вместе с тем она знала, как с нынешнею свободой обращения легко вскружить голову девушки и как вообще мужчины легко смотрят на эту вину. На прошлой неделе Кити рассказала матери свой разговор во время мазурки с Вронским. Разговор этот отчасти успокоил княгиню; но совершенно спокойною она не могла быть. Вронский сказал Кити, что они, оба брата, так привыкли во всем подчиняться своей матери, что никогда не решатся предпринять что-нибудь важное, не посоветовавшись с нею. "И теперь я жду, как особенного счастья, приезда матушки из Петербурга", -- сказал он.
Теперь она боялась, чтобы Вронский не ограничился одним ухаживаньем за ее дочерью. Она видела, что дочь уже влюблена в него, но утешала себя тем, что он честный человек и потому не сделает этого. Но вместе с тем она знала, как с нынешнею свободой обращения легко вскружить голову девушки и как вообще мужчины легко смотрят на эту вину. На прошлой неделе Кити рассказала матери свой разговор во время мазурки с Вронским. Разговор этот отчасти успокоил княгиню; но совершенно спокойною она не могла быть. Вронский сказал Кити, что они, оба брата, так привыкли во всем подчиняться своей матери, что никогда не решатся предпринять что-нибудь важное, не посоветовавшись с нею. "И теперь я жду, как особенного счастья, приезда матушки из Петербурга", -- сказал он.
А для чего они нужны, эти моральные устои, объяснить сможешь ? А то если нет, то такая вера получается действительно глупой.
На уровне , нужно быть моралистом потому что это правильно и православно. Кстати я целиком за моральные устои, только я ещё и за понимание для чего они нужны, а не за тупую веру.
Кити рассказала это, не придавая никакого значения этим словам. Но мать поняла это иначе. Она знала, что старуху ждут со дня на день, знала, что старуха будет рада выбору сына, и ей странно было, что он, боясь оскорбить мать, не делает предложения; однако ей так хотелось и самого брака и, более всего, успокоения от своих тревог, что она верила этому. Как ни горько было теперь княгине видеть несчастие старшей дочери Долли, сбиравшейся оставить мужа, волнение о решавшейся судьбе меньшой дочери поглощало все ее чувства. Нынешний день, с появлением Левина, ей прибавилось еще новое беспокойство. Она боялась, чтобы дочь, имевшая, как ей казалось, одно время чувство к Левину, из излишней честности, не отказала бы Вронскому и вообще чтобы приезд Левина не запутал, -- не задержал дела, столь близкого к окончанию.
-- Что он, давно ли приехал? -- сказала княгиня про Левина, когда они вернулись домой.
-- Нынче, maman.
-- Я одно хочу сказать, -- начала княгиня, и по серьезно-оживленному лицу ее Кити угадала, о чем будет речь.
-- Мама, -- сказала она, вспыхнув и быстро поворачиваясь к ней, -- пожалуйста, пожалуйста, не говорите ничего про это. Я знаю, я все знаю.
Она желала того же, чего желала и мать, но мотивы желания матери оскорбляли ее.
-- Я только хочу сказать, что, подав надежду одному...
-- Мама, голубчик, ради бога, не говорите. Так страшно говорить про это.
-- Не буду, не буду, -- сказала мать, увидав слезы на глазах дочери, -- но одно, моя душа: ты мне обещала, что у тебя не будет от меня тайны. Не будет?
-- Никогда, мама, никакой, -- отвечала Кити, покраснев и взглянув прямо в лицо матери. -- Но мне нечего говорить теперь. Я... я... если бы хотела, я не знаю, что сказать и как... я не знаю...
"Нет, неправду не может она сказать с этими глазами", -- подумала мать, улыбаясь на ее волнение и счастие. Княгиня улыбалась тому, как огромно и значительно кажется ей, бедняжке, то, что происходит теперь в ее душе.
-- Что он, давно ли приехал? -- сказала княгиня про Левина, когда они вернулись домой.
-- Нынче, maman.
-- Я одно хочу сказать, -- начала княгиня, и по серьезно-оживленному лицу ее Кити угадала, о чем будет речь.
-- Мама, -- сказала она, вспыхнув и быстро поворачиваясь к ней, -- пожалуйста, пожалуйста, не говорите ничего про это. Я знаю, я все знаю.
Она желала того же, чего желала и мать, но мотивы желания матери оскорбляли ее.
-- Я только хочу сказать, что, подав надежду одному...
-- Мама, голубчик, ради бога, не говорите. Так страшно говорить про это.
-- Не буду, не буду, -- сказала мать, увидав слезы на глазах дочери, -- но одно, моя душа: ты мне обещала, что у тебя не будет от меня тайны. Не будет?
-- Никогда, мама, никакой, -- отвечала Кити, покраснев и взглянув прямо в лицо матери. -- Но мне нечего говорить теперь. Я... я... если бы хотела, я не знаю, что сказать и как... я не знаю...
"Нет, неправду не может она сказать с этими глазами", -- подумала мать, улыбаясь на ее волнение и счастие. Княгиня улыбалась тому, как огромно и значительно кажется ей, бедняжке, то, что происходит теперь в ее душе.
XIII
Кити испытывала после обеда и до начала вечера чувство, подобное тому, какое испытывает юноша пред битвою. Сердце ее билось сильно, и мысли не могли ни на чем остановиться.
Она чувствовала, что нынешний вечер, когда они оба в первый раз встречаются, должен быть решительный в ее судьбе. И она беспрестанно представляла себе их, то каждого порознь, то вместе обоих. Когда она думала о прошедшем, она с удовольствием, с нежностью останавливалась на воспоминаниях своих отношений к Левину. Воспоминания детства и воспоминания о дружбе Левина с ее умершим братом придавали особенную поэтическую прелесть ее отношениям с ним. Его любовь к ней, в которой она была уверена, была лестна и радостна ей. И ей легко было вспомнить о Левине. В воспоминание же о Вронском примешивалось что-то неловкое, хотя он был в высшей степени светский и спокойный человек; как будто фальшь какая-то была, -- не в нем, он был очень прост и мил, -- но в ней самой, тогда как с Левиным она чувствовала себя совершенно простою и ясною. Но зато, как только она думала о будущем с Вронским, пред ней вставала перспектива блестяще-счастливая; с Левиным же будущность представлялась туманною.
Взойдя наверх одеться для вечера и взглянув в зеркало, она с радостью заметила, что она в одном из своих хороших дней и в полном обладании всеми своим силами, а это ей так нужно было для предстоящего: она чувствовала в себе внешнюю тишину и свободную грацию движений.
В половине восьмого, только что она сошла в гостиную, лакей доложил: "Константин Дмитрич Левин". Княгиня была еще в своей комнате, и князь не выходил. "Так и есть", -- подумала Кити, и вся кровь прилила ей к сердцу. Она ужаснулась своей бледности, взглянув в зеркало.
Теперь она верно знала, что он затем и приехал раньше, чтобы застать ее одну и сделать предложение. И тут только в первый раз все дело представилось ей совсем с другой, новой стороны. Тут только она поняла, что вопрос касается не ее одной, -- с кем она будет счастлива и кого она любит, -- но что сию минуту она должна оскорбить человека, которого она любит. И оскорбить жестоко... За что? За то, что он, милый, любит ее, влюблен в нее. Но, делать нечего, так нужно, так должно.
"Боже мой, неужели это я сама должна сказать ему? -- подумала она. -- Ну что я скажу ему? Неужели я скажу ему, что я его не люблю? Это будет неправда. Что ж я скажу ему? Скажу, что люблю другого? Нет, это невозможно. Я уйду, уйду".
Она уже подходила к дверям, когда услыхала его шаги. "Нет! нечестно. Чего мне бояться? Я ничего дурного не сделала. Что будет, то будет! Скажу правду. Да с ним не может быть неловко. Вот он", -- сказала она себе, увидав всю его сильную и робкую фигуру с блестящими, устремленными на себя глазами. Она прямо взглянула ему в лицо, как бы умоляя его о пощаде, и подала руку.
-- Я не вовремя, кажется, слишком рано, -- сказал он, оглянув пустую гостиную. Когда он увидал, что его ожидания сбылись, что ничто не мешает ему высказаться, лицо его сделалось мрачно.
-- О нет, -- сказала Кити и села к столу.
-- Но я только того и хотел, чтобы застать вас одну, -- начал он, не садясь и не глядя на нее, чтобы не потерять смелости.
-- Мама сейчас выйдет. Она вчера очень устала. Вчера...
Она говорила, сама не зная, что говорят ее губы, и не спуская с него умоляющего и ласкающего взгляда...
Он взглянул на нее; она покраснела и замолчала.
-- Я сказал вам, что не знаю, надолго ли я приехал... что это от вас зависит...
Она все ниже и ниже склоняла голову, не зная сама, что будет отвечать на приближавшееся.
-- Что это от вас зависит, -- повторил он. -- Я хотел сказать... я хотел сказать... Я за этим приехал... -- что... быть моею женой!-- проговорил он, не зная сам, что говорил; но, почувствовав, что самое страшное сказано, остановился и посмотрел на нее.
Она тяжело дышала, не глядя на него. Она испытывала восторг. Душа ее была переполнена счастьем. Она никак не ожидала, что высказанная любовь его произведет на нее такое сильное впечатление. Но это продолжалось только одно мгновение. Она вспомнила Вронского. Она подняла на Левина свои светлые правдивые глаза и, увидав его отчаянное лицо, поспешно ответила:
-- Этого не может быть... простите меня...
Как за минуту тому назад она была близка ему, как важна для его жизни! И как теперь она стала чужда и далека ему!
-- Это не могло быть иначе, -- сказал он, не глядя на нее.
Он поклонился и хотел уйти...
Кити испытывала после обеда и до начала вечера чувство, подобное тому, какое испытывает юноша пред битвою. Сердце ее билось сильно, и мысли не могли ни на чем остановиться.
Она чувствовала, что нынешний вечер, когда они оба в первый раз встречаются, должен быть решительный в ее судьбе. И она беспрестанно представляла себе их, то каждого порознь, то вместе обоих. Когда она думала о прошедшем, она с удовольствием, с нежностью останавливалась на воспоминаниях своих отношений к Левину. Воспоминания детства и воспоминания о дружбе Левина с ее умершим братом придавали особенную поэтическую прелесть ее отношениям с ним. Его любовь к ней, в которой она была уверена, была лестна и радостна ей. И ей легко было вспомнить о Левине. В воспоминание же о Вронском примешивалось что-то неловкое, хотя он был в высшей степени светский и спокойный человек; как будто фальшь какая-то была, -- не в нем, он был очень прост и мил, -- но в ней самой, тогда как с Левиным она чувствовала себя совершенно простою и ясною. Но зато, как только она думала о будущем с Вронским, пред ней вставала перспектива блестяще-счастливая; с Левиным же будущность представлялась туманною.
Взойдя наверх одеться для вечера и взглянув в зеркало, она с радостью заметила, что она в одном из своих хороших дней и в полном обладании всеми своим силами, а это ей так нужно было для предстоящего: она чувствовала в себе внешнюю тишину и свободную грацию движений.
В половине восьмого, только что она сошла в гостиную, лакей доложил: "Константин Дмитрич Левин". Княгиня была еще в своей комнате, и князь не выходил. "Так и есть", -- подумала Кити, и вся кровь прилила ей к сердцу. Она ужаснулась своей бледности, взглянув в зеркало.
Теперь она верно знала, что он затем и приехал раньше, чтобы застать ее одну и сделать предложение. И тут только в первый раз все дело представилось ей совсем с другой, новой стороны. Тут только она поняла, что вопрос касается не ее одной, -- с кем она будет счастлива и кого она любит, -- но что сию минуту она должна оскорбить человека, которого она любит. И оскорбить жестоко... За что? За то, что он, милый, любит ее, влюблен в нее. Но, делать нечего, так нужно, так должно.
"Боже мой, неужели это я сама должна сказать ему? -- подумала она. -- Ну что я скажу ему? Неужели я скажу ему, что я его не люблю? Это будет неправда. Что ж я скажу ему? Скажу, что люблю другого? Нет, это невозможно. Я уйду, уйду".
Она уже подходила к дверям, когда услыхала его шаги. "Нет! нечестно. Чего мне бояться? Я ничего дурного не сделала. Что будет, то будет! Скажу правду. Да с ним не может быть неловко. Вот он", -- сказала она себе, увидав всю его сильную и робкую фигуру с блестящими, устремленными на себя глазами. Она прямо взглянула ему в лицо, как бы умоляя его о пощаде, и подала руку.
-- Я не вовремя, кажется, слишком рано, -- сказал он, оглянув пустую гостиную. Когда он увидал, что его ожидания сбылись, что ничто не мешает ему высказаться, лицо его сделалось мрачно.
-- О нет, -- сказала Кити и села к столу.
-- Но я только того и хотел, чтобы застать вас одну, -- начал он, не садясь и не глядя на нее, чтобы не потерять смелости.
-- Мама сейчас выйдет. Она вчера очень устала. Вчера...
Она говорила, сама не зная, что говорят ее губы, и не спуская с него умоляющего и ласкающего взгляда...
Он взглянул на нее; она покраснела и замолчала.
-- Я сказал вам, что не знаю, надолго ли я приехал... что это от вас зависит...
Она все ниже и ниже склоняла голову, не зная сама, что будет отвечать на приближавшееся.
-- Что это от вас зависит, -- повторил он. -- Я хотел сказать... я хотел сказать... Я за этим приехал... -- что... быть моею женой!-- проговорил он, не зная сам, что говорил; но, почувствовав, что самое страшное сказано, остановился и посмотрел на нее.
Она тяжело дышала, не глядя на него. Она испытывала восторг. Душа ее была переполнена счастьем. Она никак не ожидала, что высказанная любовь его произведет на нее такое сильное впечатление. Но это продолжалось только одно мгновение. Она вспомнила Вронского. Она подняла на Левина свои светлые правдивые глаза и, увидав его отчаянное лицо, поспешно ответила:
-- Этого не может быть... простите меня...
Как за минуту тому назад она была близка ему, как важна для его жизни! И как теперь она стала чужда и далека ему!
-- Это не могло быть иначе, -- сказал он, не глядя на нее.
Он поклонился и хотел уйти...
XIV
Но в это самое время вышла княгиня. На лице ее изобразился ужас, когда она увидела их одних и их расстроенные лица. Левин поклонился ей и ничего не сказал. Кити молчала, не поднимая глаз. "Слава богу, отказала", -- подумала мать, и лицо ее просияло обычной улыбкой, с которою она встречала по четвергам гостей. Она села и начала расспрашивать Левина о его жизни в деревне. Он сел опять, ожидая приезда гостей, чтоб уехать незаметно.
Через пять минут вошла подруга Кити, прошлую зиму вышедшая замуж, графиня Нордстон.
Это была сухая, желтая, с черными блестящими глазами, болезненная и нервная женщина. Она любила Кити, и любовь ее к ней, как и всегда любовь замужних к девушкам, выражалась в желании выдать Кити по своему идеалу счастья замуж, и потому желала выдать ее за Вронского. Левин, которого она в начале зимы часто у них встречала, был всегда неприятен ей. Ее постоянное и любимое занятие при встрече с ним состояло в том, чтобы шутить над ним.
-- Я люблю, когда он с высоты своего величия смотрит на меня: или прекращает свой умный разговор со мной, потому что я глупа, или снисходит. Я это очень люблю: снисходит до меня! Я очень рада, что он меня терпеть не может, -- говорила она о нем.
Она была права, потому что действительно Левин терпеть ее не мог и презирал за то, чем она гордилась и что ставила себе в достоинство, -- за ее нервность, за ее утонченное презрение и равнодушие ко всему грубому и житейскому.
Между Нордстон и Левиным установилось то нередко встречающееся в свете отношение, что два человека, оставаясь по внешности в дружелюбных отношениях, презирают друг друга до такой степени, что не могут даже серьез-- но обращаться друг с другом и не могут даже быть оскорблены один другим.
Графиня Нордстон тотчас же накинулась на Левина.
-- А! Константин Дмитрич! Опять приехали в наш развратный Вавилон, -- сказала она, подавая ему крошечную желтую руку и вспоминая его слова, сказанные как-то в начале зимы, что Москва есть Вавилон. -- Что, Вавилон исправился или вы испортились? -- прибавила она, с усмешкой оглядываясь на Кити.
-- Мне очень лестно, графиня, что вы так помните мои слова, -- отвечал Левин, умевший оправиться и сейчас же по привычке входя в свое шуточное отношение к графине Нордстон. -- Верно, они на вас очень сильно действуют.
-- Ах, как же! Я все записываю. Ну что, Кити, ты опять каталась на коньках?..
И она стала говорить с Кити. Как ни неловко было Левину уйти теперь, ему все-таки легче было сделать эту неловкость, чем остаться весь вечер и видеть Кити, которая изредка взглядывала на него и избегала его взгляда. Он хотел встать, но княгиня, заметив, что он молчит, обратилась к нему:
-- Вы надолго приехали в Москву? Ведь вы, кажется, мировым земством занимаетесь, и вам нельзя надолго.
-- Нет, княгиня, я не занимаюсь более земством, -- сказал он. -- Я приехал на несколько дней.
"Что-то с ним особенное, -- подумала графиня Нордстон, вглядываясь в его строгое, серьезное лицо, -- что-то он не втягивается в свои рассуждения. Но я уж выведу его. Ужасно люблю сделать его дураком пред Кити, и сделаю".
-- Константин Дмитрич, -- сказала она ему, -- растолкуйте мне, пожалуйста, что такое значит, -- вы все это знаете, -- у нас в калужской деревне все мужики и все бабы все пропили, что у них было, и теперь ничего нам не платят. Что это значит? Вы так хвалите всегда мужиков.
В это время еще дама вошла в комнату, и Левин встал.
Но в это самое время вышла княгиня. На лице ее изобразился ужас, когда она увидела их одних и их расстроенные лица. Левин поклонился ей и ничего не сказал. Кити молчала, не поднимая глаз. "Слава богу, отказала", -- подумала мать, и лицо ее просияло обычной улыбкой, с которою она встречала по четвергам гостей. Она села и начала расспрашивать Левина о его жизни в деревне. Он сел опять, ожидая приезда гостей, чтоб уехать незаметно.
Через пять минут вошла подруга Кити, прошлую зиму вышедшая замуж, графиня Нордстон.
Это была сухая, желтая, с черными блестящими глазами, болезненная и нервная женщина. Она любила Кити, и любовь ее к ней, как и всегда любовь замужних к девушкам, выражалась в желании выдать Кити по своему идеалу счастья замуж, и потому желала выдать ее за Вронского. Левин, которого она в начале зимы часто у них встречала, был всегда неприятен ей. Ее постоянное и любимое занятие при встрече с ним состояло в том, чтобы шутить над ним.
-- Я люблю, когда он с высоты своего величия смотрит на меня: или прекращает свой умный разговор со мной, потому что я глупа, или снисходит. Я это очень люблю: снисходит до меня! Я очень рада, что он меня терпеть не может, -- говорила она о нем.
Она была права, потому что действительно Левин терпеть ее не мог и презирал за то, чем она гордилась и что ставила себе в достоинство, -- за ее нервность, за ее утонченное презрение и равнодушие ко всему грубому и житейскому.
Между Нордстон и Левиным установилось то нередко встречающееся в свете отношение, что два человека, оставаясь по внешности в дружелюбных отношениях, презирают друг друга до такой степени, что не могут даже серьез-- но обращаться друг с другом и не могут даже быть оскорблены один другим.
Графиня Нордстон тотчас же накинулась на Левина.
-- А! Константин Дмитрич! Опять приехали в наш развратный Вавилон, -- сказала она, подавая ему крошечную желтую руку и вспоминая его слова, сказанные как-то в начале зимы, что Москва есть Вавилон. -- Что, Вавилон исправился или вы испортились? -- прибавила она, с усмешкой оглядываясь на Кити.
-- Мне очень лестно, графиня, что вы так помните мои слова, -- отвечал Левин, умевший оправиться и сейчас же по привычке входя в свое шуточное отношение к графине Нордстон. -- Верно, они на вас очень сильно действуют.
-- Ах, как же! Я все записываю. Ну что, Кити, ты опять каталась на коньках?..
И она стала говорить с Кити. Как ни неловко было Левину уйти теперь, ему все-таки легче было сделать эту неловкость, чем остаться весь вечер и видеть Кити, которая изредка взглядывала на него и избегала его взгляда. Он хотел встать, но княгиня, заметив, что он молчит, обратилась к нему:
-- Вы надолго приехали в Москву? Ведь вы, кажется, мировым земством занимаетесь, и вам нельзя надолго.
-- Нет, княгиня, я не занимаюсь более земством, -- сказал он. -- Я приехал на несколько дней.
"Что-то с ним особенное, -- подумала графиня Нордстон, вглядываясь в его строгое, серьезное лицо, -- что-то он не втягивается в свои рассуждения. Но я уж выведу его. Ужасно люблю сделать его дураком пред Кити, и сделаю".
-- Константин Дмитрич, -- сказала она ему, -- растолкуйте мне, пожалуйста, что такое значит, -- вы все это знаете, -- у нас в калужской деревне все мужики и все бабы все пропили, что у них было, и теперь ничего нам не платят. Что это значит? Вы так хвалите всегда мужиков.
В это время еще дама вошла в комнату, и Левин встал.
Иметь-то имеет, только нахуй она такая нужна?
Для того, чтобы общество не пришло к апогею разврата, к коему всё сейчас движется, очевидно же. Пишут, например, что еблись с 10-ью девушками, чем тут гордиться? Охуеть вообще, мне аж жжёт.
> КАЖДАЯ совершеннолетняя девушка (не зависимо от нации) имеет полное право пить, курить
Да флаг вам в руки, это ваше дело, какой образ жизни выбирать. Но не забывайте при этом, что рождаетесь уже со всеми своими будущими детьми, не удивляетесь потом рождению наследников с уродствами и хроническими заболеваниями.
Каждый раз пояснять громко и чётко ТЫ МУЩИНА ТЫ ДОЛЖИН
Who you gonna call?
Посоны, много буков, что там вкратце?
Your mum
Очередное кукарекание тупорылой гнилодырой. Вы сперва обязанности возьмите как этот сударь говорит, а там и права автоматом появятся, т.к. они сразу прилагаются.
Эмансипация
Хотят чтобы их не называли шлюхами после того, как они были 100 раз выебанными. Как всегда.
У человека так же инстинктивно, что бы сам человек о себе не думал. А то выдумают себе Любовь, Высокие чувства , которые почему то сразу пропадают после дрочки, временно правда.
У меня не пропадает, наоборот обостряется.
>Никто ей не давал, но бухала как конь
Может наоборот? Она бухала как конь и поэтому её никто не ебал? Трудно, знаешь ли, ебать пьяного коня, который, к тому же, считает себя культурной девушкой.
Хотя, скорее всего, она ждала принца, бухая из горла в компании прыщавых говнарей. Принц что-то не появлялся(что логично) и её планка упала на самое дно, как раз, где ей самое место.
Кстати когда мне бывшая заявила с гордостью, что: "Я ЖЕНЩИНА С ПРАВАМИ!!1 ВЫ МУЖИКИ ОХУЕЛИ! Я САМА СЕБЕ ХОЗЯКА!!!11" Я ей просто сказал хорошо и начал вести себя с ней на правах равного мне. Дома что то сломалось и ты зовешь меня это починить? Пиздуй сама гайки затяни. Хочешь по кафешкам шататься через каждый вечер? Не вопрос, плати сама за себя. Хочешь, что бы я свозил твою мамашу в другой город за триста верст? Давай деньги за бензин.
Мы с ней разбежались соответственно, так как равных прав и обязанностей она не вынесла. Нахуй таких посоны.
Мы с ней разбежались соответственно, так как равных прав и обязанностей она не вынесла. Нахуй таких посоны.
Эээ
Два чаю тебе. Сделал моё утро.
сажаскартинкой
Если девушки не скот, то почему они всегда ржут, как лошади, жиреют, как свиньи, кудахтают , как курицы и дают молоко, как коровы????
Тян тут нет, мы троллим сами себя, покайтесь неверные.
Они не равенства хотят, а прав без обязанностей и шоб за это ничего не было.
Дело все в том что сучки хотят иметь только права, но им невдомек что за правами стоят обязательства которые они не в состоянии выполнять. Поэтому самки могут кукарекать о феменизме и свободе женщин сколько угодно, членобояре только посмеются над этим.
>членобояре
Как же я проиграл.
Один хуй. Хотят за чужой счет, порой даже не денежный. За меня все делают, а как в чем то отказывают кричат: "Я же тебя содержала! Делала все для тебя, а ты хуй пинал!"
>не удивляетесь потом рождению наследников с уродствами
Дополню тебя:
И не кукарекайте в интернетах и ИРЛ о всяких компенсациях и помощи вам как матерям "особиков", ибо ваш образ жизни повлиял на рождение урода, а не общество.
> /dev/
Почему /dev/ - шлюхи? Почему не Development?
>имеет полное право пить, курить, материться, иметь столько сексуальных партнеров, сколько пожелает(и такого пола, какого ей вздумается), рожать или делать аборты, выходить замуж, жить в фактическом браке или вообще ни с кем не заводить отношений, носить вещи любой длины и фасона, верить в любую из вер или не верить вообще.
Может. Кроме абортов - тут в зависимости от национального законодательства. Девушке никто не запрещает бухать, материться, ебаться в три дыры. Но не стоит удивляться, если после этого подобную девушку назовут шлюхой-алкоголичкой. Ведь любое действие имеет свои последствия, только и всего.
Тяночку хочу, хочу лизать ей писечку...
Мне похуй, ты плохо на меня написал и за это я все равно напержу твоей матери в пещерку.
Внезапно_куны_включили_адекватов_и_обосновали_все_по-нормальному.
ТАКБИИИР
У тебя есть тян?
lol no
Вперёд, хули, не мне всё это говно разгребать и расплачиваться.
> членобояре
> Для того, чтобы общество не пришло к апогею разврата
Многие на это скажут:"как будто что-то плохое, все счастливы и свободно ибутся когда хотят".
А по мне, это так сказать, хреново т.к превращает людей в одержимых инстинктами обезьян. Далее как следствие проеб цивилизации и научных знаний т.к одержимой макаке не интересна наука, исследование чего либо, познание мира. Гроб кладбище пидор.
Далее рост будет тогда, когда вновь появится серьезная угроза человеку, как виду, от других обитателей планеты.
Надо зафорсить.
Мимочленобоярин
Есть тут тяночки? Я хочу полизать писечку...
Есть.
У тебя няшная писечка? Бреешь писечку? Моешь писечку?
Да я бы тоже не против полизать и потрахаться джва часа. С тянкой.
Добра тебе.
СОУС
Да.
А я бы и без тянки хотел бы поебаться
Можно я полижу тебе писечку?
> членобояре
Вагинохолопки.
в смысле постоянный секс или отношения?
ПРАВИЛО ПЕРВОЙ НОЧИ
ОБРОК
СЕМИБОЯРЩИНА
Подрочи сходи уже - заебал.
Теперь это фетишей трежд. Есть тут тяночки с такой или около спинкой?
Но я не хочу дрочить я хочу лизать няшную писечку.
Подрочи свою писечку.
Любые права имеют цену. Хочешь ими пользоваться - плати.
Сука, теперь я тоже хочу
Дрочелизательный писечек потс.
Если бы у меня была писечка :( у меня лишь хуй.
Вот такую писечку хочу лизать...
А вот интересно, она бы согласилась чтобы три куна лизали её писечку 2 часа?
Ты бы и кота отлизал.
Но В ОП-посте же все правильно. Нахуя на 3 треда было разводить хуиту?
Ну же, я многого не прошу, только такую спинку и лицо не как у гориллы.
На куриную грудку похоже
Ну же. :с
О привет!
У тебя есть тян?
Привет, у тебя есть тян?
Это весело
Нет, но я хочу тян с такой спинкой.
Нет, а разве это на что-то влияет?
толсто, на живот посмотри
И у меня нет...
Я тоже хочу тяночку, я буду тянорабом и буду лизать писечку досуха.
Давай лизать писечки?
Да ну ты какой-то странный.
Ты из ночного 5утратреда?
Тяночкам?
Да. Та тян оказалась куном.
Ну что за дискриминация.
Так-то да, я тот кун с сампом.
Я спал во время дневного треда и вот вечерний решил запилить, но он что-то не очень взлетает.
Я уважаю права геев но сосал хуй бы только у трапика няшного.
Я тоже зашёл в б и решил создать тред, а потом увидел что уже есть твой тред.
Это радует.
Привет, ребят, я тут новенький, о чем спорите?
Но все же я хотел бы полизать писечку.
У тебя есть тян?
Мне вообще нравится этот тред, тут начинается такой охуительный срач. Видимо у анона ещё не выработан иммунитет против такого рода вбросов. Свежак, так сказать.
Хочешь лизать писечку?
Тян нет, девушка есть. Ссорюсь вот с ней сейчас.
Лучше полижи писечку, эх если бы у меня была тян я бы лизал ей писечку 24/7...
Пописала в тред.
Ну же, где все тяночки с няшными спинками? :с
Вылизал твою писечку досуха.
Кому напукать в мамину пещеру?
Лучше присаживайся, полижи писечку вместе с нами.
ВНИМАНИЕ
МЫ АНОНЫ ТРЕБУЕМ ТЯН ДЛЯ ЛИЗАНИЯ ПИСЕЧЕК ИЗ СВОЕГО ГОРОДА В ТЕЧЕНИИ ПЯТИ ЧАСОВ
В СЛУЧАЕ НЕВЫПОЛНЕНИЯ НАШИХ ТРЕБОВАНИЙ МЫ НАЧНЁМ ОДНОВРЕМЕННО ДРОЧИТЬ, ЧТО ВЫЗОВЕТ ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ
МЫ АНОНЫ ТРЕБУЕМ ТЯН ДЛЯ ЛИЗАНИЯ ПИСЕЧЕК ИЗ СВОЕГО ГОРОДА В ТЕЧЕНИИ ПЯТИ ЧАСОВ
В СЛУЧАЕ НЕВЫПОЛНЕНИЯ НАШИХ ТРЕБОВАНИЙ МЫ НАЧНЁМ ОДНОВРЕМЕННО ДРОЧИТЬ, ЧТО ВЫЗОВЕТ ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ
Дайте мне тяночку с няшной спинкой, ну чево вы такие жадные? :с
Но она напердит твоей матери в пещерку.
ДВА ЧАЮ! ОБОСРАЛСЯ НА ВСЮ ГУБЕРНИЮ!
Какие же вы наркоманы.
Пусть лучше мне напердит.
А ещё каждая девушка обязана пройти службу в ВС РФ (либо нужно упразднить призыв для обоих гендеров), а также выйти на пенсию в 60.
Вот это честно.
А во сколько они на пенсию выходят?
Надо с ручным змеем поиграть бы, а то про слова лизание писечек возбуждают.
Минут через 5-10 вернусь, тред не проебите
55
>КАЖДАЯ совершеннолетняя девушка (не зависимо от нации) имеет полное право пить, курить, материться, иметь столько сексуальных партнеров, сколько пожелает(и такого пола, какого ей вздумается), рожать или делать аборты, выходить замуж, жить в фактическом браке или вообще ни с кем не заводить отношений, носить вещи любой длины и фасона, верить в любую из вер или не верить вообще.
Я, если честно, дальше ожидал фразы "Надо что-то с этим делать."
У тебя есть тян?
А нахуй так сделали? Как будто пять лет как-то улучшат их жизнь. Хуйня какая-то.
Алсо я пойду, как этот господин играть с ручным змеем (одноглазой анакондой), только вместо игры с ужиком я пойду запилю себе салат, а то тянки нет, приходится самому себе готовить, кошмар :c
Да хоть моему бате. Я просто хочу тян с няшной спиной.
А это действительно хороший список.
Да, самкам сложно будет отказаться от всех этих ништяков.
А теперь попробуй опровергни остальные 30 пунктов.
Да, самкам сложно будет отказаться от всех этих ништяков.
А теперь попробуй опровергни остальные 30 пунктов.
А у вас право блядствовать никто и не отбирает. Накосячила - за борт из пельменной. Не нравятся мои законы, ищи другого, тупая пизда. Ищи подстилку.
Бабье кукарекает про равноправие, а на деле это просто попытка манипулирования мужским сознанием в надежде на то, что найдется ведомый еблан и забьет на ее жирную жопу, поведение и хамство.
Короче пошла нахуй. Мы с моей няшей не бухаем и не курим, нам и так охуенно. Она у меня не пьет без моего присмотра, потому что отлично понимает, что пьяная баба пизде не хозяйка. Я не пью без нее в благодарность.
Ты лижешь писечку своей тяночке?
И какое это отношение имеет к делу?
У автора этой картинки Зигмунд Фрейд головного мозга в связке с диким недоёбом/недодрочем.
меня нет
>Только если возьмёшь моих детей в диснейленд
Обосрался
Уже ушёл
Огромное! Ну лижешь или нет? Это очень важно!
соус
Я так не считаю. Так что объясняй.
Ацтань.
Но всё действительно так. Эксперименты подтверждают что женщине гораздо проще найти секс и отношения чем мужчине.
Когда есть такая несправедливость, какие разговоры могут быть о равенстве, когда один пол так контролирует секс?
>Из УК должны быть полностью убраны тяны и куны, должны просто рассматриваться как человек.
На феминистском новоязе это называется гендерно нейтральное законодательство.
Я по каждому кодексу, семейному, уголовному, процессуальному, трудовому, включал поиск по словам "женщ", "муж" и обнаруживал поблажки для тян.
>Годно? Что добавить?
Добавь гендерные квоты магазинам одежды. Т.е. в них должно содержатся не менее 40% наименований товаров для каждого из полов. Сейчас же в любом магазине шмоток для тян в разы больше чем для кунов.
почему Мария Кюри не была наминирована на Нобелевскую пока либерал из жюри не подсуетился?
Потому, что всю работу сделал ее муж.
> иметь столько сексуальных партнеров, сколько пожелает
и никогда не найти норм парня.
Смотря какая женщина и какой мужчина. Для меня не проблема потрахаться с любой, будь это 40 левел бизнесвуман с мужем или 16 летняя гламурная сука.
Нуууууу же.
лол похоже на то, как телка от лица куна на лурке писала как она люьит делать куни и её спалили и обосрали))
Статистика показывает. Твой личный опыт никого не интересует потому что 1 человек это не выборка.
Потому что она просто лаборанткой была.
>и никогда не найти норм парня.
"Норм" это из топ 95% по характеристикам?
Отвратительное лицемерие, когда многим парням вообще никакой девушки не найти.
Да нахер нужны вообще вы, самки. Парни лучше даже в сексе.
У меня примерно такая спинка, только с прыщами и я не тяночка. Надо?
И это "Священная Война /dev/ и /b/"?
Пиздец. Шлюхи ссут эмоциями, когда от них требуют чего-то разумс\ного - игнорят.
Пиздец. Шлюхи ссут эмоциями, когда от них требуют чего-то разумс\ного - игнорят.
>разумного
Фикс.
Да. 100% согласен. А мое право называть тебя говноедом зеленым, без сисек пошел нахуй, мразь.
Вот поэтому изобрели брак. Он гарантировал, что каждому достанется по паре. Однако, институт брака был разрушен отменой наказаний за измену и допущением развода. Нужно придумать что-то новое, что позволит справедливо распределить мясные дырки.
Пошел ты нахер, козёл!
Статистика хуйня. Приди в любой клуб в пятницу и внимательно наблюдай за тем, с кем уходят телки, лол.
Это постоперационный трап или из тех страдалиц, которым клитор ампутировали?
Меня это всё уже просто заебало! Для 9 из 10 баб поебаться - вопрос сиюминутного желания. В свою очередь, для 9 из 10 парней это целое событие, связанное с тратой времени, нервов, денег, сил и т.д. Я специально добавил это уточнение [9 из 10], чтобы прыщавые жирухи со своими жалобами на жизнь и альфапикаперы со своими опровержениями о том, как всё просто, шли сходу на хуй!!! Вы только представьте всю масштабность этого пиздеца: баба ебётся когда захочет, сколько захочет, и ей за это ещё и ПЛАТЯТ деньги. Сама по себе формулировка "давать" уже означает, что пизда - хозяйка положения. Девочка девятиклассница может ебаться по 10 раз в сутки с разными партнёрами. Мальчик девятиклассник нахуй никому не сдался. И это всё на фоне того, что мальчик будет лезть на стены, если два дня не подрочит, а баба может спокойно жить без секса столько, сколько ей будет нужно. И не надо мне тут лезть с опровержениями, якобы у баб сладкая жизнь заканчивается в 25. Приглянитесь, и вы увидите огромное множество милф в возрасте за 35-40 вполне спокойно катающихся на всяких финиках и каенах, проводящих целый день в спа-салонах, торговых центрах, суши барах и т.д. Выйдите на улицу и расспросите сто мужиков о том, какой должна быть идеальная женщина. Они вам там перечислят про фигуру, про готовку, доброту, заботу и т.д. Так вот даже из сраной прыщавой жирухи за год интенсивных занятий можно сделать девушку, ну если не идеальную, то приближенную к идеалу. Теперь спросите у ста баб про идеального мужчину. Вам перечислят миллион критериев, к которым за год приблизиться ну никак невозможно! Потому что за год с нуля ты не купишь себе трёхэтажный особняк в элитном посёлке под Москвой, за год с нуля ты не добьёшься восьмизначной зарплаты, не купишь автомобиль представительского класса и т.д. Если бабе в клубе понравился парень, она чаще всего подходит к нему и говорит что-то вроде "Не хочешь меня угостить чем-нибудь?" Ну это уже просто ёбанный пиздец!!! Последней каплей, после чего я решил всё это написать, была фраза, прочитанная мною в другом треде. Её смысл был в том, что бабы порой ходят в гей-клубы, чтобы потусить и при этом "отдохнуть от навязчивых доёбывающихся мужчин". Тут просто слов, блять, уже нет.
Я в целом двачую твой пост, но.
>статистика
Это средняя температура по больнице.
Да, скинешь фоточку на фейкомыльце?
Я вообще отказался от самок, потому что самки это говно и деградация.
Лалала. Бомбалейло у опа. Хуле так кричать то. Делай че хочешь, хоть ты тня, хоть кун. Или мамка не разлешает?
Ловите ньюфага.
Нет конечно. Всрался ты мне.
Согласен. Но иногда инстинкты вылазиют
>клитор ампутировали
This. Инфибуляция подразумевает отрезание клитора, малых губ и сшивание больших губ с оставлением небольшого отверстия для уринации и оттока менструальной крови. Это необходмио с точки зрения гигиены, полезно для профилактики бесплодия и вагинальной аноргазмии вследствие дезадаптивной мастурбации. Популярно в африке, египте.
Хули ты начал, нормально же общались.
Но зачем?
Я переключил свои инстинкты на парней, хорош выходит.
Имею право!
В исламе получать удовольствие от оргазма грех.
Дваждую, сис.
Заебали всякие мудозвоны, которые пытаются решать за меня и всех рандомных тян, что нам делать.
Ну бля, ну пожалуйста. Щас стены ебать не буду.
Я так не умею(
В жерких странах пиздятина гниет и ужесно воняет. Там не только туалеты отдельные, но даже лифты и даже очереди в магазинах.
Иди нахуй.
Красавы, лол.
Что, мудозвону не понравилось?
А кто за тебя решает? Вот давай рассмотрим твой индивидуальный случай, один хуй нам делать нечего.
Вот кто тебе что запрещает?
В твоих влажных мечтах.
Проецируй дальше, жируха ебаная. За тебя никто ничего не пытается решать, максимум советы дают. Ты их просто не правильно воспринимаешь, так что иди нахуй.
Какой-то хуёвый боец, она даже не вырубилась.
Ну блять какая тут война. Нужно было вбросить например карланы не люди.
> А нация, тем временем, вырождается.
Русня - это корень всех проблем на планете, они во всем абсолютно виноваты. Я только за уничтожение этой недонации.
Да не вчера за полчаса набрал тред 400 сообщений, это новый тренд.
Ещё бы мне кто-то что-то запрещал, но слушать вскукареки а-ля "баба ничилавек, должна быть моей\чьей-то рабыней\не должна быть ничем, кроме инкубатора" и так далее не доставляет.
После тебя, биомусор.
И негров. И арабов. И китайцев. И среднеазиатов. И японцев. И мурриканцев. И британцев тогда. И вообще всех кто активно участвовал в I-II мировых войнах.
Останется пидарасий бенилюкс и австралия.
Ну так не проецируй на себя.
>Путает борца и жертву и ХОЗЯИНА и ВЕШЬ
>пизда на ножках
>называет кого-то биомусором
Ололо, вы только посмотрите каков пиздец!
Пока русня существует, вся планета будет в жопе. Они гадят везде, где появляются.
>Ещё бы мне кто-то что-то запрещал, но слушать вскукареки а-ля "баба ничилавек, должна быть моей\чьей-то рабыней\не должна быть ничем, кроме инкубатора" и так далее не доставляет.
Про мужиков то же самое пишут, представь каково мне в таких тредах как "в 20 не иметь машины дороже трёх лямов зашквар" или "не иметь айфона >2014"
Но мы же терпим, мы привыкли. И вы терпите и привыкайте.
>когда многим парням вообще никакой девушки не найти.
Я норм, но до сих пор девственник, в свои 22 года. Не склонен к промискуитету(низкопримативный), не пью, образован, культурен. Как сами тянки(не из родни) говорят - статный. Правда эти тянки лет на 10 меня старше. Правда, держусь несколько отстранённо с людьми - препочитаю некоторое расстояние с малознакомыми, это у меня от мамки.
Зато распиздяи и балаболы-ёбари, тусующиеся по клубасикам, из моих знакомых почти все переженились, а кто-то просто со своей живёт.
Где-то тут закралась ошибка в ДНК человека, мне кажется. Тянки плачутся на своих алкашей сожителей везде, не замечая вокруг нормальных(не идеальных) парней, не сколлных к чрезмерной агрессии и алкоголизму.
Ещё пяток лет и стану эльфом 80лвла, буду титанить от жизни такой.
Из твоего списка нужно выпилить только негров, арабов и среднеазиатов. Остальные двигают прогресс.
Я рак вижигал еще когда ты в третьем класе козявки под партой размазывал, обмылка кусок.
Всё равно, я тоже принадлежу к женскому полу, и как-то неприятно, когда женщину не считают за человека только потому, что у неё пиструна нет.
>мудло с обрубком
>возмущается
Топкек.
Я это знаю. Это тоже ебучий стрём, и пора бы бороться с подобной херотой.
Я парня нашёл и нам с ним хорошо. А самки это деградация.
Хорошо что у меня это прошло.
Хуй на ножках считает себя не биомусором?
Какой же омск.
Бтв это примитивная хуета на уровне собаки павлова, я считаю что нужно их дрессировать более прогрессивными методами, ибо тут получается мужик - ПЕНИС ДОМИНАТОР, ПЕНИС-ПЕНИС ДОМИНАТОР, ЭТОТ ГОСПОДИН ТЕБЕ ЖИЗНЬ ПОДАРИЛ КОГДА-ТО, а баба пассив, но ведь когда они оба актива и идут к одной цели - это продуктивнее, чем если мужик и семью на себе тащит и жену-пассива.
Это твой выбор - выбрать себе куна, но не называй всех тян самками.
> Я парня нашёл и нам с ним хорошо
Чмо, почаще оглядывайся.
Гоните тупую шлюху ссаными тряпками. Аггресивные, кровоточащие неделю в месяц, умеющие максимум сосать хуй и готовить еду, нахуя вы такие нужны.
Да ну, ты расист какой-то.
Ты знаешь что без примитивной рабочей силы типа тех, кого ты перечислил, мир свернётся?
Так будьте людьми, ебта.
Это мой выбор как называть всех тян и не навязывай мне свои требования в этом.
>подразумевает что женщина - человек
Обсерился на всю галактику нахуй.
Блять, аноны, я этого 400 постов ждал, ну что же вы с самого начала не устроили срач.
Я теперь немного понимаю опов крымотредов.
Китаецев дохуя. Хватит.
Гоните тупого блядуна ссаными тряпками. Аггресивные, не способные контролировать свой обрубок, умеющие максимум открыть банку и кукарекать о том, что ТНН, сидя на шее у мамки, нахуя вы такие нужны.
Китаез оставить. Индусов нахуй, заебали на одеске демпинговать, нормальной белой макаке скоро работы не останется.
>Подразумевает, что все мужчины - люди
Я тут один сруся, других не вижу.
>подразумевает, что это не так
Гоните его, насмехайтесь над ним.
А то что, поймаешь и рабом пизды сделаешь? Лал
Одескобог ругается на индусов на потомке двача в 2014 году в треде про гендеросрач, спешите видеть!
ОБОСРАВШИСЬ
@
ОБТЕКАЙТЕ
Жаль
Так и обтекай, чо ты.
пизда в треде! обнаружена пизда в треде! девственники двача, обьявляется срочный сбор! сброс десанта белых рыцарей в зону локации пизды! это ваш шанс! она та самая единственная! дырка в мясе, это твой шанс! неважно кто ты, хромая, косая, немая, ампутантка или хохлушка, приложи к посту зернистую фотку с бумажкой и стань звездой! десятки оголтелых школьников доведут тред до бамплимита лишь бы ты сверкнула свои бледные обвисшие сиськи. ты можешь быть полным говном и блядью в жизни, но здесь ты соберешь полный тред пускающей пузыри слюны аудитории. это твой шанс. не упусти его!
Ну тут вроде две жирухи ещё кроме меня есть, понаблюдаем.
Хочу лизать писечку няшной тяночки...
Я могу тебя запинать как минимум, и мне за это ни будет нихуя.
АДРЕС СРОЧНО
Фу, фэтфоб и лукист.
Если я был няшной тяночкой я бы не жадничал и показывал бы свою писечку анончикам, парочке бы дал полизать...
Ну и?
Отдача то не заебет? Поссал тебе в ротешник.
ОБОСРАВШИСЬ
@
ОБТЕКАЙ
@
ЕЩЁ БОЛЬШЕ ОБТЕКАЙ
А я могу тебя ножои пырнуть, и даже если мне что-то за это будет то тебе уже будет всё равно. Ок?
>лукист
Не понял.
Знаете ли, девчата, вы в праве творить любую хуйню и правда. Любой человек в праве извиваться на общественном дне со своими принципами и верой. Вы можете курить, пить и колоть марихуану по вене, но вы же точно в курсе, что на вас больше ответственности за это, если вы решите завести пузожителя. Ради бога, вы можете ебаться с любым мужиком, с которым захотите, да и вообще это ваше право и способность априори - в основном женщинам нужно лишь выбрать кому дать. Даже жирух и уёбищ ебут, но может никогда не захотят взять на улице за руку. Мой хуй от ебли не станет больше, а вот ваша пизда скорее всего знатно преобразится.
Так уж сложилось, что у вас есть власть над мужчинами в определенном смысле и так уж сложилось, что у вас есть то тепло и пледомилашные навыки, о которых мы, мужики, мечтаем в минуты печали. Вы - медсёстры по своей сути, даже если у вас нет такого образования. Бывают и амазонки с яйцами, и альфачихи, и стремящиеся добиться чего-то в жизни, и полнейшие суки, которые пользуются всеми своими качествами достаточно эгоистично, чтобы не ощущать чувства вины за последствия. Но ведь и мужики такие бывает, чего спорить.
Вы такие же люди, но всё таки со своими пунктиками и равенство тут лишь чисто человеческое, на моральном уровне. На самом деле каждая грезит, как её парень наметелит ебальник врагу, как он будет для неё примером для подражания, как он будет любить и обожать её за то тепло, которое она ему дарит, или как вы будете ссориться и бить тарелки, а потом крутейше ебаться. Вариантов куча. И у каждого мужика мечта впрочем чем-то похожа на вашу в конце-концов.
Хватит про равенство. Я люблю вас, честно.
Так уж сложилось, что у вас есть власть над мужчинами в определенном смысле и так уж сложилось, что у вас есть то тепло и пледомилашные навыки, о которых мы, мужики, мечтаем в минуты печали. Вы - медсёстры по своей сути, даже если у вас нет такого образования. Бывают и амазонки с яйцами, и альфачихи, и стремящиеся добиться чего-то в жизни, и полнейшие суки, которые пользуются всеми своими качествами достаточно эгоистично, чтобы не ощущать чувства вины за последствия. Но ведь и мужики такие бывает, чего спорить.
Вы такие же люди, но всё таки со своими пунктиками и равенство тут лишь чисто человеческое, на моральном уровне. На самом деле каждая грезит, как её парень наметелит ебальник врагу, как он будет для неё примером для подражания, как он будет любить и обожать её за то тепло, которое она ему дарит, или как вы будете ссориться и бить тарелки, а потом крутейше ебаться. Вариантов куча. И у каждого мужика мечта впрочем чем-то похожа на вашу в конце-концов.
Хватит про равенство. Я люблю вас, честно.
За что мне любить ленивых жирных шлюх?
Ты петух, твой удел получать в ебло. И до старости ты не доживешь.
Жаль, что ты не тяночка...
Ленивых жирных упырей тоже никто не любит, можешь не радоваться.
Любить никто не заставляет, как и хотеть, но свои "фи" можешь затолкать куда подальше.
Продолжай
Obesity это вообще вредно для здоровья, сокращает жизнь и приводит к диобету (а через него к раку).
Так что унижение жирных имеет вполне человеколюбивую подоплёку.
да, он взлетел! У меня получилось! Я смог поднять в воздух срачелайнер!
Мужской пол меня совершенно не возбуждает и рассматривать парня/мужчину как полового партнёра и спутника жизни я не могу.
Лучше уж титанить до седых мудей.
>подразумевает что я жирный
Ололо, ты снова обосралась, жируха тупая.
Я писечку хочу лизать...
А я тяночку в сампе катать по сан-фиерро и лас-вентурасу, но что поделать, я же терплю...
100 постов оставалось до бамплимита, хули не помочь.
жирухоненавистник
Я в качестве примера, долбоящер. В обратную сторону твои вскукареки всегда работают.
Не люби, кто заставляет? Но тебе десятки не дадут, лол.
Добра тебе :3
Вчера почти получилось, но это был кун...
Книга уровня "Очевидные вещи для совсем тупых"
Нахуя мне брать у жирух, объясни мне? Нахуя мне ебать много тянок? Для статуса? Пошла нахуй короче, и свои шлюхооправдания забери.
>/dev/
Это кодинг?
мимокрокодил
Щито поделать десу
Не стоит вскрывать эту тему.
>Пошла нахуй
Вот это аргумент.
Если ты, слепое мудло, читать не умеешь и везде видишь шлюхооправдания, то ебись ты конём, пожалуй. Таким тупым мудильникам объяснять что-то не имеет смысла.
Ну давай, мамкин ценник, объясни почему я пиздолис.
Потому что тебя слишком много сюсюкала мамаша и слишком мало пиздил батя
Ты и объяснить-то не можешь оправдывая это тем, что
>ты тупои пездос)) чо ап тя руке марать))
Так что иди нахуй, опять таки.
Обратное тому что ты написал только в пидорашкинских семьях.
Неправда. Потому что его вырастили в рашке, стране с матриархальным типом правления.
Дедлайн?
Жалкая попытка зеркалить. Тебе нормально говорят - не люби тян в теле, не обращай внимания, а ты такой - нет, я буду истекать желчью потому, что они не подходят под мои илитные стандарты.
То есть тебя не сюсюкала мама и пиздил батя?
Ещё варик что ты один ребёнок в семье.
Девчач, сливная канава сасаки, не заходи туда. Я предупреждал, если что.
Time x
А, не догнал, прости антош, спать хочу, башка не варит. Спасибо.
Я согласен с ОП-постом. Но /дев, считаю, надо выпиливать. Девушки, если вы такие равные и независимые, зачем вам этот загон? Уёбывайте с борды. Это территория мужского доминирования.
Там сосредоточено всё зло интернетов.
Если абу вдруг закроет ту доску оно выльется в би, на форчонг, в тентакль и настанут тёмные (красные) временя для интернета. Анон будет прятаться в приват-форумах и в тор/и2п, изредка выползая на трекеры скачать дореволюционной порнушки.
А где им менстряки обсуждать? Даже под мужским полом? Не, в принципе, это годно, за выпил, но хуй знает.
> Анон будет прятаться в приват-форумах и в тор/и2п
Анон снова станет элитой.
Сюда ступил я
Какое отвращенье
Сагую тварей
Какое отвращенье
Сагую тварей
Лучше андроида-прислугу себе купить, она будет тебе квартиру убирать, ещё и трахаться с тобой в любых позах.
Зачем нужны самки когда есть такое?
Сорт оф борда где можно поговорить про самостоятельные аборты и другие вещи, которые не пишутся в мужском роде.
Ну и да, у всех кунов что отпишутся без саги ничего не случится, вы няшки
Купи, лол. Тебе не нужны - нужны кому-то ещё. Чо ты как этот? Не тебе решать, нужна ли половина человечества или нет.
Спокуха бро это троллекостер
Она тебя не обнимет, не заварит чаю, не назовёт ебанутым на всю голову, отбитым нахуй дебилоидом.
А что, они там обсуждали за пять пачек цитрамона и в тёплую ванную? лол
Где вы таких находите?
А нахуй мне обзывающаяся тянка? Меня и в школе и в вузе и даже на улице иногда обзывают, дома мне нужна тянка которая не будет обзываться :3
Лал, это всё включено в программу "русская жена", ставится с офф аппстора запросто, если оно тебе надо.
Хотя мне вообще тянка не нужна, аноны, это у вас тут каждый второй тред про тянок. У меня есть самп и тонны порнухи в интернете, нахуй мне тянки.
Православный американский способ подразумевает, что плод выковыривается проволочной вешалкой. В штатах вешалка - это символ аборта.
Потому что их не существует, битордик.
>русская жена
Там ии баганутый, идёт перекос на хачей.
А как же лизание писечки?
У меня такой нету.
Ну не хочешь не надо.
Шлюх на кострище?
Священо дело ваше
Присоеденюсь
>даже на улице иногда обзывают
Вот прямо мимокроки идут и обзывают? Может ты одеваться забываешь когда на улицу выходишь?
Лол блять
Ебанутые
И пиздили, и сюсюкали в своё время. Ты не знал, что матери будут пытаться тебе шарфик повязать на шею даже в 30 лет, потому что они тебя любят?
Мне не нужны тут ни асечки, ни писечки. Я написал то, что считаю правильным и не прошу за это ровным счётом нихуя. Пустые комплименты я никогда не отсыпаю, но и лишку цинизмом не увлекаюсь. В конце-концов никогда не грех посмеяться над обиженками, которые состоят во всяких пабликах типа "Против баборабства" и прочих униженных в нежном возрасте, которые просто не смогли понять игру полов и сказать себе "Я никогда не буду судить человека по внешнему виду", но находят себе последнюю тупую блядину, ведясь на её смазливое лицо, а потом хлебают собственные сопли, потому что их богатый внутренний мир не перевесил в её глазах чашу весов с прыщавым ебалом и омежным нравом. А потом они, как это бывает, превращают тот факт, что они никогда не получали ту, которую хотели - в достоинство и повод для гордости. "Нет!", говорят они, "Просто все бабы - зло и я хочу пинать их ногами, а не любить!". Это всегда весело, хоть и немного грустно. Прямо как феминизм.
Тред ушёл в бамплимит, оп, с тебя ништяки.
жирухоненавистник
жирухоненавистник
Они существуют, но только для меня, это дополнительный плюс, никуда не выйдет наше общее, в отличии от тянки, которая на следующий день всем расскажет в подробностях как и куда и как долго её ебали. Пиздец я ахуел когда в 9 классе одна тянка начала это рассказывать.
Ну в спину бывает бросят что-то или когда в каком-то переходе где людей много мимо меня проходят говорят.
В принципе я привык, быстро перестаю расстраиваться.
> рожать уродов
Так честнее будет
А из-за чего обзываются, как думаешь?
Анон, раз уж такой тред. Как блять глушить сустеин когда гоняешь гамму? Не всегда ж с резинкой играть? Может дело в гитаре или все же криворукость. Но блжад я не понимаю как можно играть 6 нот в секунду и при этом глушить струну при переходе на другую? ах да, гоняю на акустике
>в 9 классе одна тянка начала это рассказывать
O tempora! O mores! В 9-ом классе наши рассказывали только как их водили к гинекологу и щупали матку пальцем в жопу из-за девственности.
ну_это_пока.png , аватаркофаг.
Они наверн девочек так пугают: "будешь ебаться мы тебя к врачу отведём и он из тебя всю твою дурь вешалкой-то повыковыривает!"
Да я сам в ахуе, у нас же тоже не было принято ВООБЩЕ ЭТО ДАЖЕ ОБСУЖДАТЬ. Даже куны про дрочку втихаря рассказывали, а тут ебать на весь класс, в подробностях. Я в ахуе.
При чём это из тех девочек-отличниц-вначальныхклассах, с мамкой-папкой-кокко, в хороших отношениях с кр и прочими учителями. Ну, что поделать, сейчас модно быть шлюхуй.
бтв скоро плазма на землюшку долетит и будет пиздарики всем вашим пекарням
только тссс
http://habrahabr.ru/post/236467/
только тссс
http://habrahabr.ru/post/236467/
> Бэби-бум 3
> Мой кун лайкает свою бывшую. Что это может означать?
> НЯШЕТРЕД
> Как стать ламповой няшечкой. Просто тупо быть милой.
> Бэби-бум 2
> Косметоголик-тред
> Помогите хуjебляди
> Привет, сис, что делать? Влюбилась в одного мальчика с экрана, постоянно пытаюсь найти его фотографии, видео, возбуждает даже голос.
> Любвеобильность
> ФАСОЛИНКА БОЛИТ
> Где искать пиздолизов?
> Как должен одеваться кун
> кун
> должен
> Мой кун лайкает свою бывшую. Что это может означать?
> НЯШЕТРЕД
> Как стать ламповой няшечкой. Просто тупо быть милой.
> Бэби-бум 2
> Косметоголик-тред
> Помогите хуjебляди
> Привет, сис, что делать? Влюбилась в одного мальчика с экрана, постоянно пытаюсь найти его фотографии, видео, возбуждает даже голос.
> Любвеобильность
> ФАСОЛИНКА БОЛИТ
> Где искать пиздолизов?
> Как должен одеваться кун
> кун
> должен
>ФАСОЛИНКА БОЛИТ
И тут я обосрался на весь дом
Ну вот, я тоже пошёл туда исследовать проперженные пещерки их матерей.
ну хуй знает, просто накатываю волной ребром правой руки. Левой стараюсь прижимать пальцы к струнам. Ну вроде и выходит.
А что они делают в бэби-бумах? Хвастаются детьми?
>будет пиздарики всем вашим пекарням
Ты путаешь вспышку на солнце и элктромагнитный импульс, неграмотное мудило. От вспышки на солнце пострадают только мозги всяких старушенций и шизофреников, а вот пекарням на неё похую, как и нормальным людям.
Я же толщу
Тоже подпроиграл.
Сука я не могу, я тупо уже с тех пор как этот содомит вбросил про болящую горошинку смеюсь и вслух, уже боюсь что соседи мб вызовут что-то.
>Ношликона тред
>Суп, тянач.
>Как перестать постоянно шликать? Есть ли лекарства без длинного списка побочек? Помогает ли ношликон? Я думаю о сексе 24 часа в сутки, это очень мешает жить.
Надо свести их с пиздолиз-куном, лол.
>Суп, тянач.
>Как перестать постоянно шликать? Есть ли лекарства без длинного списка побочек? Помогает ли ношликон? Я думаю о сексе 24 часа в сутки, это очень мешает жить.
Надо свести их с пиздолиз-куном, лол.
вообще-то поток различных квантов, куча электронов с нихуевой энергией и всяких базонов может сделать свое дело ака самый простой - перегрев тех ж дата центро'ув
Блять, анон, я ошибался по поводу /dev/, это клондайк для проигрышей
Я тут.
Время для охуительных историй
https://2ch.hk/dev/res/899853.html
https://2ch.hk/dev/res/952699.html
https://2ch.hk/dev/res/952205.html
https://2ch.hk/dev/res/899853.html
https://2ch.hk/dev/res/952699.html
https://2ch.hk/dev/res/952205.html
Ну это вообще платина
https://2ch.hk/dev/res/953372.html
https://2ch.hk/dev/res/953372.html
https://2ch.hk/dev/res/950277.html
Суровая правда о тян
бтв мне одна тян рассказывала как лет в 12 шликала на вебку для каких-то дядей за денежки. Лол.
Но эт было давно
Суровая правда о тян
бтв мне одна тян рассказывала как лет в 12 шликала на вебку для каких-то дядей за денежки. Лол.
Но эт было давно
Бля охуенный раздел.
странный тред лол https://2ch.hk/dev/res/944212.html
>Я ем сырую картоху и хлеб, никто не готовит - говорю, худая же.
>Не умею готовить, поэтому я худая и посылаю хуемразей нахуй.
Ну это пиздец, из крайности в крайность.
>Я ем сырую картоху и хлеб, никто не готовит - говорю, худая же.
>Не умею готовить, поэтому я худая и посылаю хуемразей нахуй.
Ну это пиздец, из крайности в крайность.
>Тяносычизм
вот тут я опять обосрался с подливой
Как же охуенно, почему я раньше видел в том разделе один негатив?
вот тут я опять обосрался с подливой
Как же охуенно, почему я раньше видел в том разделе один негатив?
>различных квантов, куча электронов
Главное чтобы микродетонаций водных элементов в кварках и нейтронах не случилось.
https://2ch.hk/dev/res/934736.html
Ну это пиздец какой-то, но куны тоже в /б/ мелькают ебанутые такие, надо их свести, будут вместо друг друга ненавидить, лол.
Ну это пиздец какой-то, но куны тоже в /б/ мелькают ебанутые такие, надо их свести, будут вместо друг друга ненавидить, лол.
https://2ch.hk/dev/res/950346.html
>Со всеми общалась не взирая на пол.
>И вот гуляли мы с одним знакомым мне куном. В один момент он меня взял, да поцеловал.
>Я не возразила из интереса.
Посоны тут нет логики, лол. И не ищите.
>Со всеми общалась не взирая на пол.
>И вот гуляли мы с одним знакомым мне куном. В один момент он меня взял, да поцеловал.
>Я не возразила из интереса.
Посоны тут нет логики, лол. И не ищите.
https://2ch.hk/dev/res/949386.html
Мне кажется в этом треде есть доля правды, лол.
Мне кажется в этом треде есть доля правды, лол.
https://2ch.hk/dev/res/949837.html
Хоть и платина, но я проиграл
Хоть и платина, но я проиграл
КАК Я ОБОСРАЛСЯ БЛЯТЬ
https://2ch.hk/dev/res/950620.html#950651
ЭТО ЁБАНАЯ ПЛАТИНА
особенно
> в любом случае, я рада, что на дваче есть даги.
https://2ch.hk/dev/res/950620.html#950651
ЭТО ЁБАНАЯ ПЛАТИНА
особенно
> в любом случае, я рада, что на дваче есть даги.
https://2ch.hk/dev/res/950233.html
Тянки не умеют в хуетред, лол
Тянки не умеют в хуетред, лол
https://2ch.hk/dev/res/935159.html
Посоны мне кажется я слишком глубоко погрузился в этот раздел, мне страшно уже
Посоны мне кажется я слишком глубоко погрузился в этот раздел, мне страшно уже
ЗАWЕДWИX ДАЛЬWE С0NДYT С YMA
http://www.youtube.com/watch?v=I9SL_lrKmKs
>Imaging putting your mouth around his nose and removing them via suction
Ебанутые
https://2ch.hk/dev/res/945191.html
ББлять, я не могу остановиться ржать
Неожиданная радость блять
пиздец
я не могу
ББлять, я не могу остановиться ржать
Неожиданная радость блять
пиздец
я не могу
Не аноны, то раздел таки не стоит исследовать слишком глубоко.
На сегодня хватит, завтра дальше буду исследовать.
А сейчас в самп, майора ждут, ёмаё)
На сегодня хватит, завтра дальше буду исследовать.
А сейчас в самп, майора ждут, ёмаё)
У всех бывают проблемы, лол
https://2ch.hk/dev/res/949838.html
https://2ch.hk/dev/res/949838.html
Писечку хочется...
Но это просто победитель
>Меня Увидели Голой, Блять!
https://2ch.hk/dev/res/951213.html
Всё, я в самп, тред до утра не должен утонуть вроде.
>Меня Увидели Голой, Блять!
https://2ch.hk/dev/res/951213.html
Всё, я в самп, тред до утра не должен утонуть вроде.
Блять, ёбаный девчач, никак не могу из головы выкинуть прочитанное там
Надо устроить анону /dev/терапию чтоб он вырабатывал переносимость этой хуйни.
Надо устроить анону /dev/терапию чтоб он вырабатывал переносимость этой хуйни.
а то к расчленёнке привык а /dev/ как страшный сон
Девушки не скот и не заключенные. Нам не нужны "пастухи" или "надсмотрщики" в виде старших братьев. Мы сами прекрасно знаем, о чем нам думать, как себя вести, с кем общаться, кому и что говорить.
Я не призываю девушек выполнять все вышеперечисленные пункты, я лишь хочу сказать, что мы ИМЕЕМ ПРАВО и НИКТО(ни брат, ни сват, на парень, ни даже отец) не имеет право нам запрещать делать то, что разрешено законами этого государства. Тем более никто не вправе нас наказывать за выбор образа жизни.
платниовый Троллекостер-тред номер три (3), первый ламповый http://arhivach.org/thread/36284/ , второй http://arhivach.org/thread/36320/
Да начнётся священная война между /dev/ и /b/, да подебит сильнейшие!