Захожу… Они сидят на кровати, играют в карты и смеются.
- Вася! – кричат ему.
Поворачивается:
- О, братцы, я пропал! И здесь нашла!
Смешной такой, пижама на нем сорок восьмого размера, а у него – пятьдесят второй. Короткие рукава, короткие штанишки. Но опухоль с лица уже сошла… Им вливали какой-то раствор…
- А чего это ты вдруг пропал? – Спрашиваю.
И он хочет меня обнять.
- Сиди-сиди, – не пускает его ко мне врач. – Нечего тут обниматься. Как-то мы это в шутку превратили. И тут уже все сбежались, и из других палат тоже. Все наши. Из Припяти. Их же двадцать восемь человек самолетом привезли. Что там? Что там у нас в городе. Я отвечаю, что началась эвакуация, весь город увозят на три или пять дней. Ребята молчат, а было там две женщины, одна из них, на проходной в день аварии дежурила, и она заплакала:
- Боже мой! Там мои дети. Что с ними?
Мне хотелось побыть с ним вдвоем, ну, пусть бы одну минуточку. Ребята это почувствовали, и каждый придумал какую-то причину, и они вышли в коридор. Тогда я обняла его и поцеловала. Он отодвинулся:
- Не садись рядом. Возьми стульчик.
- Да, глупости все это, – махнула я рукой. – А ты видел, где произошел взрыв? Что там? Вы ведь первые туда попали…
- Скорее всего, это вредительство. Кто-то специально устроил. Все наши ребята такого мнения.
Тогда так говорили. Думали.
На следующий день, когда я пришла, они уже лежали по одному, каждый в отдельной палате. Им категорически запрещалось выходить в коридор. Общаться друг с другом. Перестукивались через стенку… Точка-тире, точка-тире… Врачи объяснили это тем, что каждый организм по-разному реагирует на дозы облучения, и то, что выдержит один, другому не под силу. Там, где они лежали, зашкаливали даже стены. Слева, справа и этаж под ними… Там всех выселили, ни одного больного… Под ними и над ними никого… Три дня я жила у своих московских знакомых. Они мне говорили: бери кастрюлю, бери миску, бери все, что надо… Я варила бульон из индюшки, на шесть человек. Шесть наших ребят… Пожарников… Из одной смены… Они все дежурили в ту ночь: Ващук, Кибенок, Титенок, Правик, Тищура. В магазине купила им всем зубную пасту, щетки, мыло. Ничего этого в больнице не было. Маленькие полотенца купила… Я удивляюсь теперь своим знакомым, они, конечно, боялись, не могли не бояться, уже ходили всякие слухи, но все равно сами мне предлагали: бери все, что надо. Бери! Как он? Как они все? Они будут жить? Жить… (Молчит). Встретила тогда много хороших людей, я не всех запомнила… Мир сузился до одной точки… Укоротился… Он… Только он… Помню пожилую санитарку, которая меня учила: «Есть болезни, которые не излечиваются. Надо сидеть и гладить руки».
Рано утром еду на базар, оттуда к своим знакомым, варю бульон. Все протереть, покрошить… Кто-то просил: «Привези яблочко». С шестью полулитровыми баночками… Всегда на шестерых! В больницу… Сижу до вечера. А вечером – опять в другой конец города. Насколько бы меня так хватило? Но через три дня предложили, что можно жить в гостинице для медработников, на территории самой больницы. Боже, какое счастье!! – Но там нет кухни. Как я буду им готовить?
- Вам уже не надо готовить. Их желудки перестают воспринимать еду. Он стал меняться – каждый день я встречала другого человека… Ожоги выходили наверх… Во рту, на языке, щеках – сначала появились маленькие язвочки, потом они разрослись… Пластами отходила слизистая… Пленочками белыми… Цвет лица… Цвет тела… Синий… Красный… Серо-бурый… А оно такое все мое, такое любимое! Это нельзя рассказать! Это нельзя написать! И даже пережить… Спасало то, что все это происходило мгновенно; некогда было думать, некогда было плакать.
Я любила его! Я еще не знала, как я его любила! Мы только поженились… Идем по улице. Схватит меня на руки и закружится. И целует, целует. Люди идут мимо, и все улыбаются…
Клиника острой лучевой болезни – четырнадцать дней… За четырнадцать дней человек умирает…
В гостинице в первый же день дозиметристы меня замеряли. Одежда, сумка, кошелек, туфли, – все «горело». И все это тут же у меня забрали. Даже нижнее белье. Не тронули только деньги. Взамен выдали больничный халат пятьдесят шестого размера, а тапочки сорок третьего. Одежду, сказали, может, привезем, а, может, и нет, навряд ли она поддастся «чистке». В таком виде я и появилась перед ним. Испугался: «Батюшки, что с тобой?» А я все-таки ухитрялась варить бульон. Ставила кипятильник в стеклянную банку… Туда бросала кусочки курицы… Маленькие-маленькие… Потом кто-то отдал мне свою кастрюльку, кажется, уборщица или дежурная гостиницы. Кто-то – досочку, на которой я резала свежую петрушку. В больничном халате сама я не могла добраться до базара, кто-то мне эту зелень приносил. Но все бесполезно, он не мог даже пить… Проглотить сырое яйцо… А мне хотелось достать что-нибудь вкусненькое! Будто это могло помочь. Добежала до почты: «Девочки, – прошу, – мне надо срочно позвонить моим родителям в Ивано-Франковск. У меня здесь умирает муж». Почему-то они сразу догадались, откуда я и кто мой муж, моментально соединили. Мой отец, сестра и брат в тот же день вылетели ко мне в Москву. Они привезли мои вещи. Деньги. Девятого мая… Он всегда мне говорил: «Ты не представляешь, какая красивая Москва! Особенно на День Победы, когда салют. Я хочу, чтобы ты увидела». Сижу возле него в палате, открыл глаза:
- Сейчас день или вечер?
- Девять вечера.
- Открывай окно! Начинается салют!
Я открыла окно. Восьмой этаж, весь город перед нами! Букет огня взметнулся в небо.
- Вот это да!
- Я обещал тебе, что покажу Москву. Я обещал, что по праздникам буду всю жизнь дарить цветы…
Оглянулась – достает из-под подушки три гвоздики. Дал медсестре деньги – и она купила.
Подбежала и целую:
- Мой единственный! Любовь моя!
Разворчался:
- Что тебе приказывают врачи? Нельзя меня обнимать! Нельзя целовать!
Мне не разрешали его обнимать… Но я… Я поднимала и сажала его… Перестилала постель… Ставила градусник… Приносила и уносила судно… Всю ночь сторожила рядом…
Хорошо, что не в палате, а в коридоре… У меня закружилась голова, я ухватилась за подоконник… Мимо шел врач, он взял меня за руку. И неожиданно:
- Вы беременная?
- Нет-нет! – Я так испугалась, чтобы нас кто-нибудь не услышал.
- Не обманывайте, – вздохнул он.
Я так растерялась, что не успела его ни о чем попросить.
Назавтра меня вызывают к заведующей:
- Почему вы меня обманули? – спросила она.
- Не было выхода. Скажи я правду – отправили бы домой. Святая ложь!
- Что вы наделали!!
- Но я с ним…
Всю жизнь буду благодарна Ангелине Васильевне Гуськовой. Всю жизнь! Другие жены тоже приезжали, но их уже не пустили. Были со мной их мамы… Мама Володи Правика все время просила Бога: «Возьми лучше меня». Американский профессор, доктор Гейл… Это он делал операцию по пересадке костного мозга… Утешал меня: надежда есть, маленькая, но есть. Такой могучий организм, такой сильный парень! Вызвали всех его родственников. Две сестры приехали из Беларуси, брат из Ленинграда, там служил. Младшая Наташа, ей было четырнадцать лет, очень плакала и боялась. Но ее костный мозг подошел лучше всех… (Замолкает.) Я уже могу об этом рассказывать… Раньше не могла… Я десять лет молчала… Десять лет. (Замолкает.)
- Вася! – кричат ему.
Поворачивается:
- О, братцы, я пропал! И здесь нашла!
Смешной такой, пижама на нем сорок восьмого размера, а у него – пятьдесят второй. Короткие рукава, короткие штанишки. Но опухоль с лица уже сошла… Им вливали какой-то раствор…
- А чего это ты вдруг пропал? – Спрашиваю.
И он хочет меня обнять.
- Сиди-сиди, – не пускает его ко мне врач. – Нечего тут обниматься. Как-то мы это в шутку превратили. И тут уже все сбежались, и из других палат тоже. Все наши. Из Припяти. Их же двадцать восемь человек самолетом привезли. Что там? Что там у нас в городе. Я отвечаю, что началась эвакуация, весь город увозят на три или пять дней. Ребята молчат, а было там две женщины, одна из них, на проходной в день аварии дежурила, и она заплакала:
- Боже мой! Там мои дети. Что с ними?
Мне хотелось побыть с ним вдвоем, ну, пусть бы одну минуточку. Ребята это почувствовали, и каждый придумал какую-то причину, и они вышли в коридор. Тогда я обняла его и поцеловала. Он отодвинулся:
- Не садись рядом. Возьми стульчик.
- Да, глупости все это, – махнула я рукой. – А ты видел, где произошел взрыв? Что там? Вы ведь первые туда попали…
- Скорее всего, это вредительство. Кто-то специально устроил. Все наши ребята такого мнения.
Тогда так говорили. Думали.
На следующий день, когда я пришла, они уже лежали по одному, каждый в отдельной палате. Им категорически запрещалось выходить в коридор. Общаться друг с другом. Перестукивались через стенку… Точка-тире, точка-тире… Врачи объяснили это тем, что каждый организм по-разному реагирует на дозы облучения, и то, что выдержит один, другому не под силу. Там, где они лежали, зашкаливали даже стены. Слева, справа и этаж под ними… Там всех выселили, ни одного больного… Под ними и над ними никого… Три дня я жила у своих московских знакомых. Они мне говорили: бери кастрюлю, бери миску, бери все, что надо… Я варила бульон из индюшки, на шесть человек. Шесть наших ребят… Пожарников… Из одной смены… Они все дежурили в ту ночь: Ващук, Кибенок, Титенок, Правик, Тищура. В магазине купила им всем зубную пасту, щетки, мыло. Ничего этого в больнице не было. Маленькие полотенца купила… Я удивляюсь теперь своим знакомым, они, конечно, боялись, не могли не бояться, уже ходили всякие слухи, но все равно сами мне предлагали: бери все, что надо. Бери! Как он? Как они все? Они будут жить? Жить… (Молчит). Встретила тогда много хороших людей, я не всех запомнила… Мир сузился до одной точки… Укоротился… Он… Только он… Помню пожилую санитарку, которая меня учила: «Есть болезни, которые не излечиваются. Надо сидеть и гладить руки».
Рано утром еду на базар, оттуда к своим знакомым, варю бульон. Все протереть, покрошить… Кто-то просил: «Привези яблочко». С шестью полулитровыми баночками… Всегда на шестерых! В больницу… Сижу до вечера. А вечером – опять в другой конец города. Насколько бы меня так хватило? Но через три дня предложили, что можно жить в гостинице для медработников, на территории самой больницы. Боже, какое счастье!! – Но там нет кухни. Как я буду им готовить?
- Вам уже не надо готовить. Их желудки перестают воспринимать еду. Он стал меняться – каждый день я встречала другого человека… Ожоги выходили наверх… Во рту, на языке, щеках – сначала появились маленькие язвочки, потом они разрослись… Пластами отходила слизистая… Пленочками белыми… Цвет лица… Цвет тела… Синий… Красный… Серо-бурый… А оно такое все мое, такое любимое! Это нельзя рассказать! Это нельзя написать! И даже пережить… Спасало то, что все это происходило мгновенно; некогда было думать, некогда было плакать.
Я любила его! Я еще не знала, как я его любила! Мы только поженились… Идем по улице. Схватит меня на руки и закружится. И целует, целует. Люди идут мимо, и все улыбаются…
Клиника острой лучевой болезни – четырнадцать дней… За четырнадцать дней человек умирает…
В гостинице в первый же день дозиметристы меня замеряли. Одежда, сумка, кошелек, туфли, – все «горело». И все это тут же у меня забрали. Даже нижнее белье. Не тронули только деньги. Взамен выдали больничный халат пятьдесят шестого размера, а тапочки сорок третьего. Одежду, сказали, может, привезем, а, может, и нет, навряд ли она поддастся «чистке». В таком виде я и появилась перед ним. Испугался: «Батюшки, что с тобой?» А я все-таки ухитрялась варить бульон. Ставила кипятильник в стеклянную банку… Туда бросала кусочки курицы… Маленькие-маленькие… Потом кто-то отдал мне свою кастрюльку, кажется, уборщица или дежурная гостиницы. Кто-то – досочку, на которой я резала свежую петрушку. В больничном халате сама я не могла добраться до базара, кто-то мне эту зелень приносил. Но все бесполезно, он не мог даже пить… Проглотить сырое яйцо… А мне хотелось достать что-нибудь вкусненькое! Будто это могло помочь. Добежала до почты: «Девочки, – прошу, – мне надо срочно позвонить моим родителям в Ивано-Франковск. У меня здесь умирает муж». Почему-то они сразу догадались, откуда я и кто мой муж, моментально соединили. Мой отец, сестра и брат в тот же день вылетели ко мне в Москву. Они привезли мои вещи. Деньги. Девятого мая… Он всегда мне говорил: «Ты не представляешь, какая красивая Москва! Особенно на День Победы, когда салют. Я хочу, чтобы ты увидела». Сижу возле него в палате, открыл глаза:
- Сейчас день или вечер?
- Девять вечера.
- Открывай окно! Начинается салют!
Я открыла окно. Восьмой этаж, весь город перед нами! Букет огня взметнулся в небо.
- Вот это да!
- Я обещал тебе, что покажу Москву. Я обещал, что по праздникам буду всю жизнь дарить цветы…
Оглянулась – достает из-под подушки три гвоздики. Дал медсестре деньги – и она купила.
Подбежала и целую:
- Мой единственный! Любовь моя!
Разворчался:
- Что тебе приказывают врачи? Нельзя меня обнимать! Нельзя целовать!
Мне не разрешали его обнимать… Но я… Я поднимала и сажала его… Перестилала постель… Ставила градусник… Приносила и уносила судно… Всю ночь сторожила рядом…
Хорошо, что не в палате, а в коридоре… У меня закружилась голова, я ухватилась за подоконник… Мимо шел врач, он взял меня за руку. И неожиданно:
- Вы беременная?
- Нет-нет! – Я так испугалась, чтобы нас кто-нибудь не услышал.
- Не обманывайте, – вздохнул он.
Я так растерялась, что не успела его ни о чем попросить.
Назавтра меня вызывают к заведующей:
- Почему вы меня обманули? – спросила она.
- Не было выхода. Скажи я правду – отправили бы домой. Святая ложь!
- Что вы наделали!!
- Но я с ним…
Всю жизнь буду благодарна Ангелине Васильевне Гуськовой. Всю жизнь! Другие жены тоже приезжали, но их уже не пустили. Были со мной их мамы… Мама Володи Правика все время просила Бога: «Возьми лучше меня». Американский профессор, доктор Гейл… Это он делал операцию по пересадке костного мозга… Утешал меня: надежда есть, маленькая, но есть. Такой могучий организм, такой сильный парень! Вызвали всех его родственников. Две сестры приехали из Беларуси, брат из Ленинграда, там служил. Младшая Наташа, ей было четырнадцать лет, очень плакала и боялась. Но ее костный мозг подошел лучше всех… (Замолкает.) Я уже могу об этом рассказывать… Раньше не могла… Я десять лет молчала… Десять лет. (Замолкает.)
Когда он узнал, что костный мозг берут у его младшей сестрички, наотрез отказался: «Я лучше умру. Не трогайте ее, она маленькая». Старшей сестре Люде было двадцать восемь лет, она сама медсестра, понимала, на что идет. «Только бы он жил», – говорила она. Я видела операцию. Они лежали рядышком на столах… Там большое окно в операционном зале. Операция длилась два часа… Когда кончили, хуже было Люде, чем ему, у нее на груди восемнадцать проколов, тяжело выходила из-под наркоза. И сейчас болеет, на инвалидности… Была красивая, сильная девушка. Замуж не вышла… А я тогда металась из одной палаты в другую, от него – к ней. Он лежал уже не в обычной палате, а в специальной барокамере, за прозрачной пленкой, куда заходить не разрешалось. Там такие специальные приспособления есть, чтобы, не заходя под пленку, вводить уколы, ставить катэтор… Но все на липучках, на замочках, и я научилась ими пользоваться… Отсовывать… И пробираться к нему… Возле его кровати стоял маленький стульчик… Ему стало так плохо, что я уже не могла отойти, ни на минуту. Звал меня постоянно: «Люся, где ты? Люсенька!» Звал и звал… Другие барокамеры, где лежали наши ребята, обслуживали солдаты, потому что штатные санитары отказались, требовали защитной одежды. Солдаты выносили судно. Протирали полы, меняли постельное белье… Все делали… Откуда там появились солдаты? Не спрашивала… Только он… Он… А каждый день слышу: умер, умер… Умер Тищура. Умер Титенок. Умер… Как молотком по темечку…
Стул двадцать пять – тридцать раз в сутки… С кровью и слизью… Кожа начала трескаться на руках, ногах… Все покрылось волдырями… Когда он ворочал головой, на подушке оставались клочья волос… Я пыталась шутить:
«Даже удобно. Не надо носить расческу». Скоро их всех постригли. Его я стригла сама. Я все хотела ему делать сама. Если бы я могла выдержать физически, то я все двадцать четыре часа не ушла бы от него. Мне каждую минутку было жалко… Минутку и то жалко… (Долго молчит.) Приехал мой брат и испугался: «Я тебя туда не пущу!» А отец говорит ему: «Такую разве не пустишь? Да она в окно влезет! По пожарной лестнице!» Отлучилась… Возвращаюсь – на столике у него апельсин… Большой, не желтый, а розовый. Улыбается: «Меня угостили. Возьми себе». А медсестра через пленочку машет, что нельзя этот апельсин есть. Раз возле него уже какое-то время полежал, его не то, что есть, к нему прикасаться страшно. «Ну, съешь, – просит. – Ты же любишь апельсины». Я беру апельсин в руки. А он в это время закрывает глаза и засыпает. Ему все время давали уколы, чтобы он спал. Наркотики. Медсестра смотрит на меня в ужасе… А я? Я готова сделать все, чтобы он только не думал о смерти… И о том, что болезнь его ужасная, что я его боюсь… Обрывок какого-то разговора… У меня в памяти… Кто-то увещевает: «Вы должны не забывать: перед вами уже не муж, не любимый человек, а радиоактивный объект с высокой плотностью заражения. Вы же не самоубийца. Возьмите себя в руки». А я как умалишенная: «Я его люблю! Я его люблю!» Он спал, я шептала: «Я тебя люблю!» Шла по больничному двору: «Я тебя люблю!» Несла судно: «Я тебя люблю!» Вспоминала, как мы с ним раньше жили… В нашем общежитии… Он засыпал ночью только тогда, когда возьмет меня за руку. У него была такая привычка: во сне держать меня за руку… Всю ночь…
А в больнице я возьму его за руку и не отпускаю… Ночь. Тишина. Мы одни. Посмотрел на меня внимательно-внимательно и вдруг говорит:
- Так хочу увидеть нашего ребенка. Какой он?
- А как мы его назовем?
- Ну, это ты уже сама придумаешь…
- Почему я сама, если нас двое?
- Тогда, если родится мальчик, пусть будет Вася, а если девочка – Наташка.
- Как это Вася? У меня уже есть один Вася. Ты! Мне другого не надо. Я еще не знала, как я его любила! Он… Только он… Как слепая! Даже не чувствовала толчков под сердцем… Хотя была уже на шестом месяце… Я думала, что он внутри меня мой маленький, и он защищен… О том, что ночую у него в барокамере, никто из врачей не знал. Не догадывался… Пускали меня медсестры. Первое время тоже уговаривали: «Ты – молодая. Что ты надумала? Это уже не человек, а реактор. Сгорите вместе». Я, как собачка, бегала за ними… Стояла часами под дверью. Просила-умоляла… И тогда они: «Черт с тобой! Ты – ненормальная». Утром перед восьмью часами, когда начинался врачебный обход, показывают через пленку: «Беги!». На час сбегаю в гостиницу. А с девяти утра до девяти вечера у меня пропуск. Ноги у меня до колен посинели, распухли, настолько я уставала… Пока я с ним… Этого не делали… Но, когда уходила, его фотографировали… Одежды никакой. Голый. Одна легкая простыночка поверх. Я каждый день меняла эту простыночку, а к вечеру она вся в крови. Поднимаю его, и у меня на руках остаются кусочки его кожи, прилипают. Прошу:
«Миленький! Помоги мне! Обопрись на руку, на локоть, сколько можешь, чтобы я тебе постель разгладила, не покинула наверху шва, складочки». Любой шовчик – это уже рана на нем. Я срезала себе ногти до крови, чтобы где-то его не зацепить. Никто из медсестер не мог подойти, прикоснуться, если что-нибудь нужно, зовут меня. И они фотографировали… Говорили, для науки. А я бы их всех вытолкнула оттуда! Кричала бы! Била! Как они могут! Все мое… Все любимое… Если бы я могла их туда не пустить! Если бы… Выйду из палаты в коридор… И иду на стенку, на диван, потому что я их не вижу. Говорю дежурной медсестре: «Он умирает». – Она мне отвечает: «А что ты хочешь? Он получил тысяча шестьсот рентген, а смертельная доза четыреста. Ты сидишь возле реактора». Все мое… Все любимое. Когда они все умерли, в больнице сделали ремонт… Стены скоблили, взорвали паркет и вынесли… Столярку.
Дальше… Последнее… Помню вспышками… Обрыв…
Ночь сижу возле него на стульчике… В восемь утра: «Васенька, я пойду. Я немножко отдохну». Откроет и закроет глаза – отпустил. Только дойду до гостиницы, до своей комнаты, лягу на пол, на кровати лежать не могла, так все болело, как уже стучит санитарка: «Иди! Беги к нему! Зовет беспощадно!» А в то утро Таня Кибенок так меня просила, молила: «Поедем со мной на кладбище. Я без тебя не смогу». В то утро хоронили Витю Кибенка и Володю Правика… С Витей они были друзья… Мы дружили семьями… За день до взрыва вместе сфотографировались у нас в общежитии. Такие они наши мужья там красивые! Веселые! Последний день нашей той жизни… Такие мы счастливые! Вернулась с кладбища, быстренько звоню на пост медсестре: «Как он там?» – «Пятнадцать минут назад умер». Как? Я всю ночь у него. Только на три часа отлучилась! Стала у окна и кричала: «Почему? За что?» Смотрела на небо и кричала… На всю гостиницу… Ко мне боялись подойти… Опомнилась: напоследок его увижу! Увижу! Скатилась с лестницы… Он лежал еще в барокамере, не увезли… Последние слова его: «Люся! Люсенька!» – «Только отошла. Сейчас прибежит», – успокоила медсестра. Вздохнул и затих… Уже я от него не оторвалась… Шла с ним до гроба… Хотя запомнила не сам гроб, а большой полиэтиленовый пакет… Этот пакет… В морге спросили:
«Хотите, мы покажем вам, во что его оденем». Хочу! Одели в парадную форму, фуражку наверх на грудь положили. Обуть не обули, не подобрали обувь, потому что ноги распухли… Парадную форму тоже разрезали, натянуть не могли, целого тела уже не было… Все – рана… В больнице последние два дня… Подниму его руку, а кость шатается, болтается кость, тело от нее отошло… Кусочки легкого, кусочки печени шли через рот… Захлебывался своими внутренностями… Обкручу руку бинтом и засуну ему в рот, все это из него выгребаю… Это нельзя рассказать! Это нельзя написать! И даже пережить… Это все такое родное… Такое любимое… Ни один размер обуви невозможно было натянуть… Положили в гроб босого…
Стул двадцать пять – тридцать раз в сутки… С кровью и слизью… Кожа начала трескаться на руках, ногах… Все покрылось волдырями… Когда он ворочал головой, на подушке оставались клочья волос… Я пыталась шутить:
«Даже удобно. Не надо носить расческу». Скоро их всех постригли. Его я стригла сама. Я все хотела ему делать сама. Если бы я могла выдержать физически, то я все двадцать четыре часа не ушла бы от него. Мне каждую минутку было жалко… Минутку и то жалко… (Долго молчит.) Приехал мой брат и испугался: «Я тебя туда не пущу!» А отец говорит ему: «Такую разве не пустишь? Да она в окно влезет! По пожарной лестнице!» Отлучилась… Возвращаюсь – на столике у него апельсин… Большой, не желтый, а розовый. Улыбается: «Меня угостили. Возьми себе». А медсестра через пленочку машет, что нельзя этот апельсин есть. Раз возле него уже какое-то время полежал, его не то, что есть, к нему прикасаться страшно. «Ну, съешь, – просит. – Ты же любишь апельсины». Я беру апельсин в руки. А он в это время закрывает глаза и засыпает. Ему все время давали уколы, чтобы он спал. Наркотики. Медсестра смотрит на меня в ужасе… А я? Я готова сделать все, чтобы он только не думал о смерти… И о том, что болезнь его ужасная, что я его боюсь… Обрывок какого-то разговора… У меня в памяти… Кто-то увещевает: «Вы должны не забывать: перед вами уже не муж, не любимый человек, а радиоактивный объект с высокой плотностью заражения. Вы же не самоубийца. Возьмите себя в руки». А я как умалишенная: «Я его люблю! Я его люблю!» Он спал, я шептала: «Я тебя люблю!» Шла по больничному двору: «Я тебя люблю!» Несла судно: «Я тебя люблю!» Вспоминала, как мы с ним раньше жили… В нашем общежитии… Он засыпал ночью только тогда, когда возьмет меня за руку. У него была такая привычка: во сне держать меня за руку… Всю ночь…
А в больнице я возьму его за руку и не отпускаю… Ночь. Тишина. Мы одни. Посмотрел на меня внимательно-внимательно и вдруг говорит:
- Так хочу увидеть нашего ребенка. Какой он?
- А как мы его назовем?
- Ну, это ты уже сама придумаешь…
- Почему я сама, если нас двое?
- Тогда, если родится мальчик, пусть будет Вася, а если девочка – Наташка.
- Как это Вася? У меня уже есть один Вася. Ты! Мне другого не надо. Я еще не знала, как я его любила! Он… Только он… Как слепая! Даже не чувствовала толчков под сердцем… Хотя была уже на шестом месяце… Я думала, что он внутри меня мой маленький, и он защищен… О том, что ночую у него в барокамере, никто из врачей не знал. Не догадывался… Пускали меня медсестры. Первое время тоже уговаривали: «Ты – молодая. Что ты надумала? Это уже не человек, а реактор. Сгорите вместе». Я, как собачка, бегала за ними… Стояла часами под дверью. Просила-умоляла… И тогда они: «Черт с тобой! Ты – ненормальная». Утром перед восьмью часами, когда начинался врачебный обход, показывают через пленку: «Беги!». На час сбегаю в гостиницу. А с девяти утра до девяти вечера у меня пропуск. Ноги у меня до колен посинели, распухли, настолько я уставала… Пока я с ним… Этого не делали… Но, когда уходила, его фотографировали… Одежды никакой. Голый. Одна легкая простыночка поверх. Я каждый день меняла эту простыночку, а к вечеру она вся в крови. Поднимаю его, и у меня на руках остаются кусочки его кожи, прилипают. Прошу:
«Миленький! Помоги мне! Обопрись на руку, на локоть, сколько можешь, чтобы я тебе постель разгладила, не покинула наверху шва, складочки». Любой шовчик – это уже рана на нем. Я срезала себе ногти до крови, чтобы где-то его не зацепить. Никто из медсестер не мог подойти, прикоснуться, если что-нибудь нужно, зовут меня. И они фотографировали… Говорили, для науки. А я бы их всех вытолкнула оттуда! Кричала бы! Била! Как они могут! Все мое… Все любимое… Если бы я могла их туда не пустить! Если бы… Выйду из палаты в коридор… И иду на стенку, на диван, потому что я их не вижу. Говорю дежурной медсестре: «Он умирает». – Она мне отвечает: «А что ты хочешь? Он получил тысяча шестьсот рентген, а смертельная доза четыреста. Ты сидишь возле реактора». Все мое… Все любимое. Когда они все умерли, в больнице сделали ремонт… Стены скоблили, взорвали паркет и вынесли… Столярку.
Дальше… Последнее… Помню вспышками… Обрыв…
Ночь сижу возле него на стульчике… В восемь утра: «Васенька, я пойду. Я немножко отдохну». Откроет и закроет глаза – отпустил. Только дойду до гостиницы, до своей комнаты, лягу на пол, на кровати лежать не могла, так все болело, как уже стучит санитарка: «Иди! Беги к нему! Зовет беспощадно!» А в то утро Таня Кибенок так меня просила, молила: «Поедем со мной на кладбище. Я без тебя не смогу». В то утро хоронили Витю Кибенка и Володю Правика… С Витей они были друзья… Мы дружили семьями… За день до взрыва вместе сфотографировались у нас в общежитии. Такие они наши мужья там красивые! Веселые! Последний день нашей той жизни… Такие мы счастливые! Вернулась с кладбища, быстренько звоню на пост медсестре: «Как он там?» – «Пятнадцать минут назад умер». Как? Я всю ночь у него. Только на три часа отлучилась! Стала у окна и кричала: «Почему? За что?» Смотрела на небо и кричала… На всю гостиницу… Ко мне боялись подойти… Опомнилась: напоследок его увижу! Увижу! Скатилась с лестницы… Он лежал еще в барокамере, не увезли… Последние слова его: «Люся! Люсенька!» – «Только отошла. Сейчас прибежит», – успокоила медсестра. Вздохнул и затих… Уже я от него не оторвалась… Шла с ним до гроба… Хотя запомнила не сам гроб, а большой полиэтиленовый пакет… Этот пакет… В морге спросили:
«Хотите, мы покажем вам, во что его оденем». Хочу! Одели в парадную форму, фуражку наверх на грудь положили. Обуть не обули, не подобрали обувь, потому что ноги распухли… Парадную форму тоже разрезали, натянуть не могли, целого тела уже не было… Все – рана… В больнице последние два дня… Подниму его руку, а кость шатается, болтается кость, тело от нее отошло… Кусочки легкого, кусочки печени шли через рот… Захлебывался своими внутренностями… Обкручу руку бинтом и засуну ему в рот, все это из него выгребаю… Это нельзя рассказать! Это нельзя написать! И даже пережить… Это все такое родное… Такое любимое… Ни один размер обуви невозможно было натянуть… Положили в гроб босого…
На моих глазах… В парадной форме его засунули в целлофановый мешок и завязали… И этот мешок уже положили в деревянный гроб… А гроб еще одним мешком обвязали… Целлофан прозрачный, но толстый, как клеенка… И уже все это поместили в цинковый гроб… Втиснули… Одна фуражка наверху осталась…
Съехались все… Его родители, мои родители… Купили в Москве черные платки… Нас принимала чрезвычайная комиссия. И всем говорила одно и то же, что отдать вам тела ваших мужей, ваших сыновей мы не можем, они очень радиоактивные и будут похоронены на московском кладбище особым способом. В запаянных цинковых гробах, под бетонными плитками. И вы должны этот документ подписать… Если кто-то возмущался, хотел увезти гроб на родину, его убеждали, что они, мол, герои и теперь семье уже не принадлежат. Они уже государственные люди… Принадлежат государству. Сели в катафалк… Родственники и какие-то военные люди. Полковник с рацией… По рации передают: «Ждите наших приказаний! Ждите!» Два или три часа колесили по Москве, по кольцевой дороге. Опять в Москву возвращаемся… По рации: «На кладбище въезд не разрешаем. Кладбище атакуют иностранные корреспонденты. Еще подождите». Родители молчат… Платок у мамы черный… Я чувствую, что теряю сознание. Со мной истерика: «Почему моего мужа надо прятать? Он – кто? Убийца? Преступник? Уголовник? Кого мы хороним?» Мама:
«Тихо, тихо, дочечка». Гладит меня по голове… Полковник передает:
«Разрешите следовать на кладбище. С женой истерика». На кладбище нас окружили солдаты… Шли под конвоем… И гроб несли… Никого не пустили… Одни мы были… Засыпали моментально. «Быстро! Быстро!» – командовал офицер.
Даже не дали гроб обнять… И – сразу в автобусы… Все крадком… Мгновенно купили и принесли обратные билеты… На следующий день. Все время с нами был какой-то человек в штатском, с военной выправкой, не дал даже выйти из гостиницы и купить еду в дорогу. Не дай Бог, чтобы мы с кем-нибудь заговорили, особенно я. Как будто я тогда могла говорить, я уже даже плакать не могла. Дежурная, когда мы уходили, пересчитала все полотенца, все простыни… Тут же их складывала в полиэтиленовый мешок. Наверное, сожгли… За гостиницу мы сами заплатили… За четырнадцать суток…
Клиника лучевой болезни – четырнадцать суток… За четырнадцать суток человек умирает…
Дома я уснула. Зашла в дом и повалилась на кровать. Я спала трое суток… Приехала «Скорая помощь». «Нет, – сказал врач, – она не умерла. Она проснется. Это такой страшный сон».
Мне было двадцать три года…
Я помню сон… Приходит ко мне моя умершая бабушка, в той одежде, в которой мы ее похоронили. И наряжает елку. «Бабушка, почему у нас елка? Ведь сейчас лето?» – «Так надо. Скоро твой Васенька ко мне придет». А он вырос среди леса. Я помню сон. – Вася приходит в белом и зовет Наташу. Нашу девочку, которую я еще не родила. Уже она большая. Подросла. Он подбрасывает ее под потолок, и они смеются… А я смотрю на них и думаю, что счастье – это так просто. Я сню… Мы бродим с ним по воде. Долго-долго идем… Просил, наверное, чтобы я не плакала… Давал знак. Оттуда… Сверху…
(Затихает надолго.)
Через два месяца я приехала в Москву. С вокзала – на кладбище. К нему!
И там на кладбище у меня начались схватки… Только я с ним заговорила… Вызвали «Скорую»… Рожала я у той же Ангелины Васильевны Гуськовой. Она меня еще тогда предупредила: «Рожать приезжай к нам». На две недели раньше срока родила…
Мне показали… Девочка… «Наташенька, – позвала я. – Папа назвал тебя Наташенькой». На вид здоровый ребенок. Ручки, ножки… А у нее был цирроз печени… В печени – двадцать восемь рентген… Врожденный порок сердца… Через четыре часа сказали, что девочка умерла… И опять, что мы ее вам не отдадим! Как это не отдадите?! Это я ее вам не отдам! Вы хотите ее забрать для науки, а я ненавижу вашу науку! Ненавижу! Она забрала у меня сначала его, а теперь еще хочет… Не отдам! Я похороню ее сама. Рядом с ним… (Молчит.)
Все не те слова вам говорю… Не такие… Нельзя мне кричать после инсульта. И плакать нельзя. Потому и слова не такие… Но скажу… Еще никто не знает… Когда я не отдала им мою девочку… Нашу девочку… Тогда они принесли мне деревянную коробочку: «Она – там». Я посмотрела… Ее запеленали… Она в пеленочках… И тогда я заплакала: «Положите ее у его ног. Скажите, что это наша Наташенька».
Там, на могилке не написано: Наташа Игнатенко… Там только его имя… Она же была без имени, без ничего… Только душа… Душу я там и похоронила…
Я прихожу к ним всегда с двумя букетами: один – ему, второй – на уголок кладу ей. Ползаю у могилы на коленках… Всегда на коленках… (Бессвязно). Я ее убила… Я… Она… Спасла… Моя девочка меня спасла, она приняла весь радиоудар на себя, стала как бы приемником этого удара. Такая маленькая. Крохотулечка. (Задыхаясь) Она спасла… Но я любила их двоих… Разве… Разве можно убить любовью? Такой любовью!!… Почему это рядом? Любовь и смерть… Вместе… Кто мне объяснит? Ползаю у могилы на коленках… (Надолго затихает).
…В Киеве мне дали квартиру. В большом доме, где теперь живут все, кто с атомной станции. Квартира большая, двухкомнатная, о какой мы с Васей мечтали. А я сходила в ней с ума! В каждом углу, куда ни гляну – везде он… Начала ремонт, лишь бы не сидеть, лишь бы забыться. И так два года… Сню сон… Мы идем с ним, а он идет босиком… «Почему ты всегда необутый?» – «Да потому, что у меня ничего нет». Пошла в церковь… Батюшка меня научил:
«Надо купить тапочки большого размера и положить кому-нибудь в гроб. Написать записку – что это ему». Я так и сделала… Приехала в Москву и сразу – в церковь. В Москве я к нему ближе… Он там лежит, на Митинском кладбище… Рассказываю служителю, что так и так, мне надо тапочки передать. Спрашивает: «А ведомо тебе, как это делать надо?» Еще раз объяснил… Как раз внесли отпевать дедушку старого. Я подхожу к гробу, поднимаю накидочку и кладу туда тапочки. «А записку ты написала?» – «Да, написала, но не указала, на каком кладбище он лежит». – «Там они все в одном мире. Найдут его». У меня никакого желания к жизни не было. Ночью стою у окна, смотрю на небо: «Васенька, что мне делать? Я не хочу без тебя жить». Днем иду мимо детского садика, стану и стою… Глядела бы и глядела на детей… Я сходила с ума! И стала ночью просить: «Васенька, я рожу ребенка. Я уже боюсь быть одна. Не выдержу дальше. Васенька!!» А в другой раз так попрошу: «Васенька, мне не надо мужчины. Лучше тебя для меня нет. Я хочу ребеночка». Мне было двадцать пять лет…
Я нашла мужчину… Я все ему открыла. Всю правду – что у меня одна любовь, на всю жизнь… Я все ему открыла… Мы встречались, но я никогда его в дом к себе не звала, в дом не могла… Там – Вася… Работала я кондитером… Леплю торт, а слезы катятся… Я не плачу, а слезы катятся… Единственное, о чем девочек просила: «Не жалейте меня. Будете жалеть, я уйду». Я хотела быть, как все…
Съехались все… Его родители, мои родители… Купили в Москве черные платки… Нас принимала чрезвычайная комиссия. И всем говорила одно и то же, что отдать вам тела ваших мужей, ваших сыновей мы не можем, они очень радиоактивные и будут похоронены на московском кладбище особым способом. В запаянных цинковых гробах, под бетонными плитками. И вы должны этот документ подписать… Если кто-то возмущался, хотел увезти гроб на родину, его убеждали, что они, мол, герои и теперь семье уже не принадлежат. Они уже государственные люди… Принадлежат государству. Сели в катафалк… Родственники и какие-то военные люди. Полковник с рацией… По рации передают: «Ждите наших приказаний! Ждите!» Два или три часа колесили по Москве, по кольцевой дороге. Опять в Москву возвращаемся… По рации: «На кладбище въезд не разрешаем. Кладбище атакуют иностранные корреспонденты. Еще подождите». Родители молчат… Платок у мамы черный… Я чувствую, что теряю сознание. Со мной истерика: «Почему моего мужа надо прятать? Он – кто? Убийца? Преступник? Уголовник? Кого мы хороним?» Мама:
«Тихо, тихо, дочечка». Гладит меня по голове… Полковник передает:
«Разрешите следовать на кладбище. С женой истерика». На кладбище нас окружили солдаты… Шли под конвоем… И гроб несли… Никого не пустили… Одни мы были… Засыпали моментально. «Быстро! Быстро!» – командовал офицер.
Даже не дали гроб обнять… И – сразу в автобусы… Все крадком… Мгновенно купили и принесли обратные билеты… На следующий день. Все время с нами был какой-то человек в штатском, с военной выправкой, не дал даже выйти из гостиницы и купить еду в дорогу. Не дай Бог, чтобы мы с кем-нибудь заговорили, особенно я. Как будто я тогда могла говорить, я уже даже плакать не могла. Дежурная, когда мы уходили, пересчитала все полотенца, все простыни… Тут же их складывала в полиэтиленовый мешок. Наверное, сожгли… За гостиницу мы сами заплатили… За четырнадцать суток…
Клиника лучевой болезни – четырнадцать суток… За четырнадцать суток человек умирает…
Дома я уснула. Зашла в дом и повалилась на кровать. Я спала трое суток… Приехала «Скорая помощь». «Нет, – сказал врач, – она не умерла. Она проснется. Это такой страшный сон».
Мне было двадцать три года…
Я помню сон… Приходит ко мне моя умершая бабушка, в той одежде, в которой мы ее похоронили. И наряжает елку. «Бабушка, почему у нас елка? Ведь сейчас лето?» – «Так надо. Скоро твой Васенька ко мне придет». А он вырос среди леса. Я помню сон. – Вася приходит в белом и зовет Наташу. Нашу девочку, которую я еще не родила. Уже она большая. Подросла. Он подбрасывает ее под потолок, и они смеются… А я смотрю на них и думаю, что счастье – это так просто. Я сню… Мы бродим с ним по воде. Долго-долго идем… Просил, наверное, чтобы я не плакала… Давал знак. Оттуда… Сверху…
(Затихает надолго.)
Через два месяца я приехала в Москву. С вокзала – на кладбище. К нему!
И там на кладбище у меня начались схватки… Только я с ним заговорила… Вызвали «Скорую»… Рожала я у той же Ангелины Васильевны Гуськовой. Она меня еще тогда предупредила: «Рожать приезжай к нам». На две недели раньше срока родила…
Мне показали… Девочка… «Наташенька, – позвала я. – Папа назвал тебя Наташенькой». На вид здоровый ребенок. Ручки, ножки… А у нее был цирроз печени… В печени – двадцать восемь рентген… Врожденный порок сердца… Через четыре часа сказали, что девочка умерла… И опять, что мы ее вам не отдадим! Как это не отдадите?! Это я ее вам не отдам! Вы хотите ее забрать для науки, а я ненавижу вашу науку! Ненавижу! Она забрала у меня сначала его, а теперь еще хочет… Не отдам! Я похороню ее сама. Рядом с ним… (Молчит.)
Все не те слова вам говорю… Не такие… Нельзя мне кричать после инсульта. И плакать нельзя. Потому и слова не такие… Но скажу… Еще никто не знает… Когда я не отдала им мою девочку… Нашу девочку… Тогда они принесли мне деревянную коробочку: «Она – там». Я посмотрела… Ее запеленали… Она в пеленочках… И тогда я заплакала: «Положите ее у его ног. Скажите, что это наша Наташенька».
Там, на могилке не написано: Наташа Игнатенко… Там только его имя… Она же была без имени, без ничего… Только душа… Душу я там и похоронила…
Я прихожу к ним всегда с двумя букетами: один – ему, второй – на уголок кладу ей. Ползаю у могилы на коленках… Всегда на коленках… (Бессвязно). Я ее убила… Я… Она… Спасла… Моя девочка меня спасла, она приняла весь радиоудар на себя, стала как бы приемником этого удара. Такая маленькая. Крохотулечка. (Задыхаясь) Она спасла… Но я любила их двоих… Разве… Разве можно убить любовью? Такой любовью!!… Почему это рядом? Любовь и смерть… Вместе… Кто мне объяснит? Ползаю у могилы на коленках… (Надолго затихает).
…В Киеве мне дали квартиру. В большом доме, где теперь живут все, кто с атомной станции. Квартира большая, двухкомнатная, о какой мы с Васей мечтали. А я сходила в ней с ума! В каждом углу, куда ни гляну – везде он… Начала ремонт, лишь бы не сидеть, лишь бы забыться. И так два года… Сню сон… Мы идем с ним, а он идет босиком… «Почему ты всегда необутый?» – «Да потому, что у меня ничего нет». Пошла в церковь… Батюшка меня научил:
«Надо купить тапочки большого размера и положить кому-нибудь в гроб. Написать записку – что это ему». Я так и сделала… Приехала в Москву и сразу – в церковь. В Москве я к нему ближе… Он там лежит, на Митинском кладбище… Рассказываю служителю, что так и так, мне надо тапочки передать. Спрашивает: «А ведомо тебе, как это делать надо?» Еще раз объяснил… Как раз внесли отпевать дедушку старого. Я подхожу к гробу, поднимаю накидочку и кладу туда тапочки. «А записку ты написала?» – «Да, написала, но не указала, на каком кладбище он лежит». – «Там они все в одном мире. Найдут его». У меня никакого желания к жизни не было. Ночью стою у окна, смотрю на небо: «Васенька, что мне делать? Я не хочу без тебя жить». Днем иду мимо детского садика, стану и стою… Глядела бы и глядела на детей… Я сходила с ума! И стала ночью просить: «Васенька, я рожу ребенка. Я уже боюсь быть одна. Не выдержу дальше. Васенька!!» А в другой раз так попрошу: «Васенька, мне не надо мужчины. Лучше тебя для меня нет. Я хочу ребеночка». Мне было двадцать пять лет…
Я нашла мужчину… Я все ему открыла. Всю правду – что у меня одна любовь, на всю жизнь… Я все ему открыла… Мы встречались, но я никогда его в дом к себе не звала, в дом не могла… Там – Вася… Работала я кондитером… Леплю торт, а слезы катятся… Я не плачу, а слезы катятся… Единственное, о чем девочек просила: «Не жалейте меня. Будете жалеть, я уйду». Я хотела быть, как все…
Поженись на моем каловом гноме, быдло ебаное. Пидорашка.
Порядочный либерал никогда не женится.
Принесли мне Васин орден… Красного цвета… Я смотреть на него долго не могла… Слезы катятся…
…Родила мальчика. Андрей… Андрейка… Подруги останавливали: «Тебе нельзя рожать», и врачи пугали: «Ваш организм не выдержит». Потом… Потом они сказали, что он будет без ручки… Без правой ручки… Аппарат показывал… «Ну, и что? – думала я. – Научу писать его левой ручкой». А родился нормальный… красивый мальчик… Учится уже в школе, учится на одни пятерки. Теперь у меня есть кто-то, кем я дышу и живу. Свет в моей жизни. Он прекрасно все понимает: «Мамочка, если я уеду к бабушке, на два дня, ты дышать сможешь?» Не смогу! Боюсь на день с ним разлучиться. Мы шли по улице… И я, чувствую, падаю… Тогда меня разбил первый инсульт… Там, на улице… «Мамочка, тебе водички дать». – «Нет, ты стой возле меня. Никуда не уходи». И хватанула его за руку. Дальше не помню… Открыла глаза в больнице… Но так его хватанула, что врачи еле разжали мои пальцы. У него рука долго была синяя. Теперь выходим из дома: «Мамочка, только не хватай меня за руку. Я никуда от тебя не уйду». Он тоже болеет: две недели в школе, две дома с врачом. Вот так и живем. Боимся друг за друга. А в каждом углу Вася. Его фотографии… Ночью с ним говорю и говорю… Бывает, меня во сне попросит: «Покажи нашего ребеночка». Мы с Андрейкой приходим… А он приводит за руку дочку… Всегда с дочкой… Играет только с ней… Так я и живу… Живу одновременно в реальном и нереальном мире. Не знаю, где мне лучше… (Встает. Подходит к окну). Нас тут много. Целая улица, ее так и называют – чернобыльская. Всю свою жизнь эти люди на станции проработали. Многие до сих пор ездят туда на вахту, теперь станцию обслуживают вахтовым методом. Никто там не живет. У них тяжелые заболевания, инвалидности, но работу свою не бросают, боятся даже подумать о том, что реактор остановят. Где и кому они сегодня нужны в другом месте? Часто умирают. Умирают мгновенно. Они умирают на ходу – шел и упал, уснул и не проснулся. Нес медсестре цветы и остановилось сердце. Они умирают, но их никто по-настоящему не расспросил. О том, что мы пережили… Что видели… О смерти люди не хотят слушать. О страшном…
Но я вам рассказывала о любви… Как я любила…»
Людмила Игнатенко, жена погибшего пожарника Василия Игнатенко
…Родила мальчика. Андрей… Андрейка… Подруги останавливали: «Тебе нельзя рожать», и врачи пугали: «Ваш организм не выдержит». Потом… Потом они сказали, что он будет без ручки… Без правой ручки… Аппарат показывал… «Ну, и что? – думала я. – Научу писать его левой ручкой». А родился нормальный… красивый мальчик… Учится уже в школе, учится на одни пятерки. Теперь у меня есть кто-то, кем я дышу и живу. Свет в моей жизни. Он прекрасно все понимает: «Мамочка, если я уеду к бабушке, на два дня, ты дышать сможешь?» Не смогу! Боюсь на день с ним разлучиться. Мы шли по улице… И я, чувствую, падаю… Тогда меня разбил первый инсульт… Там, на улице… «Мамочка, тебе водички дать». – «Нет, ты стой возле меня. Никуда не уходи». И хватанула его за руку. Дальше не помню… Открыла глаза в больнице… Но так его хватанула, что врачи еле разжали мои пальцы. У него рука долго была синяя. Теперь выходим из дома: «Мамочка, только не хватай меня за руку. Я никуда от тебя не уйду». Он тоже болеет: две недели в школе, две дома с врачом. Вот так и живем. Боимся друг за друга. А в каждом углу Вася. Его фотографии… Ночью с ним говорю и говорю… Бывает, меня во сне попросит: «Покажи нашего ребеночка». Мы с Андрейкой приходим… А он приводит за руку дочку… Всегда с дочкой… Играет только с ней… Так я и живу… Живу одновременно в реальном и нереальном мире. Не знаю, где мне лучше… (Встает. Подходит к окну). Нас тут много. Целая улица, ее так и называют – чернобыльская. Всю свою жизнь эти люди на станции проработали. Многие до сих пор ездят туда на вахту, теперь станцию обслуживают вахтовым методом. Никто там не живет. У них тяжелые заболевания, инвалидности, но работу свою не бросают, боятся даже подумать о том, что реактор остановят. Где и кому они сегодня нужны в другом месте? Часто умирают. Умирают мгновенно. Они умирают на ходу – шел и упал, уснул и не проснулся. Нес медсестре цветы и остановилось сердце. Они умирают, но их никто по-настоящему не расспросил. О том, что мы пережили… Что видели… О смерти люди не хотят слушать. О страшном…
Но я вам рассказывала о любви… Как я любила…»
Людмила Игнатенко, жена погибшего пожарника Василия Игнатенко
сука блять сколько многоточий, читать невозможно. там вроде сериал должен выйти.
Рыдали всей маршруткой!
Хохлы засрали совок радиацией.
Клятый совок!
>Мы узнали, что под развалинами остался второй – Валера Ходемчук. Так его и не достали. Забетонировали.
>Копоть от того, что битум горел
Скорее, от графита.
>Он всегда мне говорил: «Ты не представляешь, какая красивая Москва! Особенно на День Победы, когда салют. Я хочу, чтобы ты увидела»
Ватник какой-то
Совок засрал Украину радиацией. Спасибо швитому совочку за это.
Я, конечно, все понимаю, но неужели при АТОМНОЙ ЕБАТЬ ЕЁ В СРАКУ СТАНЦИИ не было специально обученной бригады пожарных и спасателей, в специальном снаряжении, которых обучали что в таких ситуациях делать?
>, но неужели при АТОМНОЙ ЕБАТЬ ЕЁ В СРАКУ СТАНЦИИ не было специально обученной бригады пожарных
В совке очень гордились, что атомная станция сделана ПОДЕШЕВЛЕ, как обычный цех, вместо многометрового бетонного купола.
фейк
у меня на даче соседом кстати ликвидатор был, полностью лысый, служил в армии, их нагнали ликвидировать. ребенка потом завел, вроде все нормально.
Пиздос.
Лол. Не было даже инструкций, какие команды?
>Мы недавно поженились
>Хуй ему сосала
>Толстенный хуй такой
>Длинный
>Просто хуищще
>А потом хуяк пиздык и нет его
>Просто печаль
>Через неделю нового ёбаря нашла
>Ну так себе.. с обычным хуем
>И не богатый ещё
>Ваще не повезло
>А тот хуястый.. вот же хуястый был
>Все подруги завидовали
>Говорили Ленка ну тебе повезло
>А он сука раз и сдох
>Теперь хожу как дура с короткостволом
>Недавно руку в пизду засунул
>Ну ниче так.. в принципе
/тред
Сестра бабушки была онкологом, у неё коллег туда отправили. Там жертв от 400 тысяч, и это не пиздёжь. Все кто был в первой волне, в тч солдатики стоявшие на блокпостах за десятки километров умерли в течении пары лет. Коллег которых отправили тоже буквально за пару лет похоронили.
Аварию собственно устроили потому, что начали проводить эксперимент на ПРОДАКШЕНЕ и их торопили, чтобы они не завалили планчик по выдаче угля.
Лучшее в мире советское образование. Самые начитанные и умные люди во всей галактике. Взорвалась атомная электростанция. Ой да незнали мы ентову вашу радяяцую проклятую, думали они просто гарью надышались. Парным молочком лечили.
Ну и глобально, совок 40 лет готовился к глобальной ядерной войне. Миллионы дозиметров, противогазов и прочей хуйни на складе, ну всё бля, готовы поевать с пендосами. ==> случается локальный инцидент, всё пиздец никто ничего не понимает, никто ничего не знает, нихуя нет, ничего не работает, всё что придумали это нагнать рабов с лопатами.
Вся суть совка.
Намек на то что реально ядерного оружия не существует и на самом деле никто не знает что делать в случае аварии на АЭС. Просто играли в рулетку. Бабы ещё нарожают
Ёбаный совок допустил няш до реактора.
Это же ебаный в рот совок. Экономика должна быть экономной, вот это все. Стержни выходят длинными, яма под них - глубокой, так мы хуяк - рацуху и укоротим. Вон сколько бетона для дач сэкономили!
Охуенная идея!
Давайте построим атомную бомбу, нет, пизже, грязную атомную бомбу посреди города, не напишем никаких внятных инструкций, не разработаем планов на случай экстренной ситуации, нихуя не скажем людям и спец.контингенту как реагировать в случае нештатной ситуации...
И ЕБАНЕМ НА НЕЙ ИСПЫТАНИЯ В УСКОРЕННОМ ТЕМПЕ, ПОДГОНЯЯ ПИНКАМИ ОБСЛУЖИВАЮЩИЙ ПЕРСОНАЛ
Все это выглядит как научный эксперимент ебаный. Посмотреть на то, что будет с городом и людьми в случае падения блядской грязной бомбы.
Или как полнейший, не поддающийся оценке кретинизм и высшая степень некомпетентности.
> Обезьяне дали гранату, обезьяна подорвалась.
Хохлов можно подпускать только к лопате, сортиру, и мешок цемента на этаж поднять, ВСЁ.
А НА ФУКУСИМЕ ВИДЕЛИ ЧО!!! ВСЕ ЗАСРАЛИ МОРЕ, ВЕСЬ ОКИЯН! И БЕТОН ТРЕСНУТЫЙ ОБОЯМИ С ФАКТУРОЙ БЕТОНА ЗАКЛЕЕНО, ВО!
Очевидная диверсия предателт лей ссссссср
>Ходемчук
Сука моментально проиграл
Интересно, сколько всего тогда заражённого напиздели и развезли по Союзу?
Слезливая история, только по итогу психованная эгоистка одного ребенка угробила, а потом еще одного инвалида для себя родила.
пидор не смог без проекций.
Спасибо, Абу ебаный. Теперь и тут жирушные фанфики.
чет в голос с этой хуйни.
у них там оболочка реактора оплавилась и ядро греет на улицу уже.
а там прибегают такие натренированные дяди тарасы и заливают такой водичкой.
> оболочка реактора
Ее, блядь, не было. Это бескорпусная выгребная яма.
А как он тогда выдерживает рабочее давление пара 70 атмосфер?
ебать ты умный. иди ка мне приготовь супчик без кастрюли. я на это посмотрю.
А, все верно, там действительно корпуса нету, давление только внутри 1800 трубок, которые проходят насквозь через графитовые блоки. Прикольно, чо, можно прямо во время работы реактора одну трубку отключить и засунуть туда то, чего надо облучить. Ну и топливо на ходу менять можно.
> Потом… Потом они сказали, что он будет без ручки… Без правой ручки… Аппарат показывал… «Ну, и что? – думала я. – Научу писать его левой ручкой».
Вот оно, легендарное русское "авось"
Какого мнение Олдфишера по этому поводу?
Почему-то от этой записи аж мурашки по коже блядь.
Ну так нашлась же в итоге ручка-то! Поэтому тут ни приборам, ни надписям верить нельзя, а всегда надо перепроверять.
Не взрыв, а ХЛОПОК.
Расходитесь товарищи, не на что тут смотреть.
Митинг в Киеве на первое мая никто отменять не будет, явка обязательна. Товарищи, отмечаемся в профкоме, не толпимся.
Чумовая нетоварищеска встреча произошла на окраине солнечной Припяти этой ночью. Боевитая совочковая наука решила потягаться с горячим атомом но не рассчитала силы и была опиздюлена. Эх, не читали совочки спизженные инструкции старичка Розенберга.
Тупая шкура, угробила ребенка. Не жалко нисколько.
Первое - с художественного кинца, съёмки внутри вертолета наиграны, а съёмки Припяти - реальные. Второе - документальное кинцо "Мы" конца 80-ых. Там еще про рабочих завода есть, нарезки можно было здесь иногда увидеть.
Ёбаный совок построил такую систему, где главное - это показуха и распиздяйство.
На эту тему есть кинцо "Волки в зоне".
Совка уже 28 лет, почему у вас всё еще главное - показуха и распиздяйство?
В ватнопедии тоже самое почти - жертв от последствий радиации не полмиллиона, а всего 40 плюс еще 4000.
В течение первых трёх месяцев после аварии погиб 31 человек, ещё 19 смертей с 1987 по 2004 год предположительно можно отнести к её прямым последствиям. Высокие дозы облучения людей, в основном из числа аварийных работников и ликвидаторов, послужили или могут послужить причиной четырёх тысяч дополнительных смертей от отдалённых последствий облучения[3][1]. Тем не менее эти цифры существенно меньше того количества жертв, которое приписывается чернобыльской катастрофе общественным мнением
>Людьми
Вообще-то хохлами, насколько могу судить.
>это горение о хохлах на весь тред
ХОХЛЫ СДЕЛАЛИ ЧТО-ТО ХОРОШЕЕ В СССР
@
РРЯЯЯЯЯЯ ВМЕСТЕ СДЕЛАЛИ ВСЕ ВМЕСТЕ!!!
ХОХЛЫ СДЕЛАЛИ ЧТО-ТО ПЛОХОЕ В СССР
@
РРРРЯЯЯЯЯ НУ ОНО И ВИДНО ХОХОЛ НЕ ЧЕЛОВЕК!!!!
Блядь, как часы
ХОХЛЫ СДЕЛАЛИ ЧТО-ТО ХОРОШЕЕ В СССР
@
РРЯЯЯЯЯЯ ВМЕСТЕ СДЕЛАЛИ ВСЕ ВМЕСТЕ!!!
ХОХЛЫ СДЕЛАЛИ ЧТО-ТО ПЛОХОЕ В СССР
@
РРРРЯЯЯЯЯ НУ ОНО И ВИДНО ХОХОЛ НЕ ЧЕЛОВЕК!!!!
Блядь, как часы
Сам 1983 г. рождения (русский если что). У нас в городе есть несколько ликвидаторов. С парочкой общался по рабочим моментам. Когда замещал начальника штаба ГО и ЧС. В принципе как они говорят, многих ликвидаторов можно было бы спасти. В Москву к больницам тогда стягивалось много иностранцев. И были не только корреспонденты. Приезжали именно профессора, так сказать светила науки и доктора различные. С современными на тот момент медикаментами и оборудованием. Но, сука, хуй кого пустили, к поражённым радиацией. Была возможность даже доставить пострадавших в Европу и США, но опять же - хуй там. Для чего всю эту секретность развели? Ещё этот мужик-ликвидатор рассказывал что много есть много фото и видеоматериала, именно как умирали пострадавшие. С полной фиксацией по дням. Особенно не повезло, тем к, которым не могли приехать родственники или у кого их вообще не было. Людям попросту не кололи обезболивающее и наркотики. Просто фиксировали состояние, типа для науки. Такие вот дела.
Кстати, один из этих-мужиков ликвидаторов имеет после чернобыльской катастрофы букет болезней, а второму вообще похуй. Хотя дозы они получили примерно одинаковые.
Кстати, один из этих-мужиков ликвидаторов имеет после чернобыльской катастрофы букет болезней, а второму вообще похуй. Хотя дозы они получили примерно одинаковые.
Обычная самка без мозга
у меня сосед по даче был в первой волне, не умер, вообще пиздежом попахивает
с фукусимой сравни. японское образование котируешь?
Не факт что от него что-то осталось. Место его гибели недалеко от эпицентра взрыва. Насколько я помню. Если что-то осталось, то скоро будет полная разборка завалов, там и выяснится.
Украинское, не надо тут русских приплетать.
Вообще-то этот эксперимент на Ленинградской АЭС раньше проводили, и ничем сложным он не считался.
>Младшая Наташа, ей было четырнадцать лет, очень плакала и боялась. Но ее костный мозг подошел лучше всех… (Замолкает.) Я
RIP лоля. Хохлы, вы нахуя убили лолю?
При этом все высокие ответственные лица почему-то через какое-то время оказались в разных странах.
Пиздаболия
Ну пиздоглазые до сегодняшнего дня тоннами отходы в океан льют. Плюс строят станции на тектонических разломать. Но это святая японская радиация, то ли дело совки.
Эти 4000 рассчитаны по беспороговой гипотезе, по которой половина экипажа при полете на Марс умирает, и которую долговременные наблюдения за ликвидаторами ЧАЭС же и опровергли.
Вот это похоже на правду. Никто не знает что да как. Вот и все.
Он умер, но власти заставили его притворяться живым, чтобы скрыть реальные масштабы катастрофы.
Ты бы до конца дочитал, не убили, но лоля стала инвалидом-ненуженкой.
>Я нашла мужчину… Я все ему открыла. Всю правду – что у меня одна любовь, на всю жизнь… Я все ему открыла
Ахаха
Причем тут это? В общем то персонал действовал по инструкции. Нажали кнопку остановки реактора. Только проблема в том что он сначала пред этим разгонялся, после опускания стержней. А так как там все уже нагрелось в ходе эксперимента, то часть стержней при падении заклинило, ну и вот это вот все
>Кстати, один из этих-мужиков ликвидаторов имеет после чернобыльской катастрофы букет болезней
А ничего, что ему тогда было не меньше 18, значит сейчас не меньше 51?
Ещё и лолю испортили. Сраные патриархальные мудаки.
>полная разборка завалов, там и выяснится
А оттуда такой Валера, существо из чистой энергии прошедший путь эволюции в миллионы лет.
> Людям попросту не кололи обезболивающее и наркотики. Просто фиксировали состояние, типа для науки.
Брёвна из отряда 731 as is.
Ебанутая какая-то, блять. Пиздец.
>просто фиксировали состояние, типа для науки
Псст, я тут вам МИРОВОЙ ПРАКТИКИ принес, да такой, забористой:
https://www.unbelievable-facts.com/2016/12/hisashi-ouchi.html
Кстати, часть из жертв это... Совки. Возможно хохлы. Возможно Русичи. Возможно кавказцы.
>1999,
Успешно Кун, 100% что срал на совков и шутил про Чернобыль.
Таки хохол точно был.
По воспоминаниям сотрудников «Отряда 731», всего за время его существования в стенах лабораторий погибло около трёх тысяч человек. По другим данным, число погибших достигает 10 000 человек[11].
По единогласному признанию бывших служащих отряда, национальный состав заключенных был следующим: почти 70 процентов — китайцы, 30 процентов — русские[12] (к которым причислялись все выходцы из России и СССР), немного корейцев и монголов.
Возраст в большинстве — от 20 до 30 лет, максимум 40 лет.
Известны имена только нескольких из тысяч людей, убитых в «Отряде 731»:
железнодорожник из Муданьцзяна Сунь Чаошань,
боец Красной Армии Демченко,
русская женщина Мария Иванова (убита 12 июня 1945 года во время эксперимента в газовой камере в возрасте 35 лет[13]) и её дочь (в возрасте четырёх лет убита во время эксперимента вместе с матерью[13]).
После Гражданской войны на территории Китая оказалось около 125 тысяч русских. Главными центрами их проживания были Харбин и Шанхай. Из белоэмигрантов в лагеря попадали в основном те, кого японцы рассматривали в качестве потенциальных советских шпионов и подозревали в антияпонских действиях. Также с 1930 по 1945 год в плену у японцев находились тысячи советских граждан. Военный историк Владимир Галицкий называет в их числе 2 тысячи русских солдат, пропавших без вести во время столкновений на Халхин-Голе. Печальная судьба также ждала дезертиров из погранвойск НКВД, перешедших границу с Маньчжурией. В лагерях были и те, кого японцы захватили на советской территории, а затем насильно вывезли за рубеж.
Источник: «Лучше в ад!»: русские в японском лагере во время Второй мировой
© Русская Семерка russian7.ru
>И стала ночью просить: «Васенька, я рожу ребенка. Я уже боюсь быть одна. Не выдержу дальше. Васенька!!» А в другой раз так попрошу: «Васенька, мне не надо мужчины. Лучше тебя для меня нет. Я хочу ребеночка». Мне было двадцать пять лет…
>
>Я нашла мужчину… Я все ему открыла. Всю правду – что у меня одна любовь, на всю жизнь… Я все ему открыла… Мы встречались, но я никогда его в дом к себе не звала, в дом не могла… Там – Вася…
>…Родила мальчика. Андрей… Андрейка…
АХАХАХАХА! А ВАСЯ ТО КУКОЛД ОКАЗЫВАЕТСЯ, ПОСМЕРТНО!!
Просто... до слёз... "Как же мне"! Похуй...
Читай выводы расследования. Они уменьшили количество теплоносителя в реакторе. Когда произошёл скачок теплоноситель не смог отвести всё тепло, а затем они просто тупили 50 минут почему это мощность не падает. А затем крышка ядерного реактора вылетела и пробила потолок.
Какие же хохлы ебанутые.
ТЫ ВАСЯ СЫЧЕВ, ПОЖАРНЫЙ ПРИПЯТИ
@
ВЫЕЗЖАЕШЬ НА ОБЫЧНЫЙ ПОЖАР, ОКАЗЫВАЕШЬСЯ У СТАНЦИИ
@
КОМАНДИР ПОСЫЛАЕТ ПРЯМО ПОД СТЕНКУ РЕАКТОРА С ДЫРЯВЫМ РУКАВОМ
@
НАХВАТАВШИСЬ ЕХИДНЫХ РЕНТГЕН ГРОМКО ПУКНУВ ОБМЯКАЕШЬ
@
ПРИЗРАКОМ БРОДИШЬ ПО КВАРТИРЕ
@
ПОКА ТВОЯ ТЯН СКАЧЕТ ПО ХУЯМ ЕРОХ ТЫЛОВИКОВ В КИЕВЕ
@
НЕДОВОЛЬНО УРЧИШЬ
@
ВЫЕЗЖАЕШЬ НА ОБЫЧНЫЙ ПОЖАР, ОКАЗЫВАЕШЬСЯ У СТАНЦИИ
@
КОМАНДИР ПОСЫЛАЕТ ПРЯМО ПОД СТЕНКУ РЕАКТОРА С ДЫРЯВЫМ РУКАВОМ
@
НАХВАТАВШИСЬ ЕХИДНЫХ РЕНТГЕН ГРОМКО ПУКНУВ ОБМЯКАЕШЬ
@
ПРИЗРАКОМ БРОДИШЬ ПО КВАРТИРЕ
@
ПОКА ТВОЯ ТЯН СКАЧЕТ ПО ХУЯМ ЕРОХ ТЫЛОВИКОВ В КИЕВЕ
@
НЕДОВОЛЬНО УРЧИШЬ
>ТЫ ВАСЯ СЫЧЕВ,
Безработный РНН господин которого содержит тянка.
> Ну пиздоглазые до сегодняшнего дня тоннами отходы в океан льют. Плюс строят станции на тектонических разломать. Но это святая японская радиация, то ли дело совки.
Тут как нельзя лучше подходит теорема Эскобара.
Ф У К У С И М А
У
К
С
И
М
А
Оти получил 17 зивертов, Синохара — 10 зивертов и Ёкокава — 3 зиверта (при том, что смертельной в 50 % случаев является доза порядка 3—5 зивертов). Оти и Синохара умерли спустя несколько месяцев. Оти получил серьёзные ожоги большей части тела, страдал от тяжёлого повреждения внутренних органов и имел почти нулевое количество лейкоцитов. Синохаре удачно были вживлены многочисленные кожные трансплантаты, но он в конечном счёте умер от инфекции из-за повреждения его иммунной системы.
То есть из трех со смертельной дозой одного вылечили, другого почти, а третий увы.
Это реальная запись или шутка?
>Кувиков
И тут я обосрался
>Давайте построим атомную бомбу, нет, пизже, грязную атомную бомбу посреди города,
Ты не понимаешь глубины пиздеца. Чернобыльская АЭС очень современная и надежная АЭС. Чтобы она ебанула понадобилось долго и муторно отключать системы безопасности и загонять реактор в достаточно узкий режим. И то с первого раза не вышло.
Зачем? Эксперимент. Нахуй? Отъебись, план эксперимента утвержден, командировки подписаны, премии получены.
Там еще и дизельные насосы не завелись, которые должны бвли гонять воду через реактор, чтобы не произошел ХЛОПОК.
Прям Отсосал Говнецов вспоминаю, которы в доке затонул потому что электричество вырубилось а дизель-генераторы оптимизировали...
Прям Отсосал Говнецов вспоминаю, которы в доке затонул потому что электричество вырубилось а дизель-генераторы оптимизировали...
Охуительные истории as is.
Когда человек получил >1000 Р, и распадается, как описано, хуй ему уже поможешь.
Это в 75-м, когда там реактор чуть не пизданул по чернобыльскому типу?
Овуля, чо с нее взять, поток соплей стремительным домкратом, мания величия этих ебанутых теток просто зашкаливает.
Я только одного не понял, какелы не знали про радиацию штоле? То есть с тех пор как умерла Кюри в неведении, какелы ничему не научились?
Я только одного не понял, какелы не знали про радиацию штоле? То есть с тех пор как умерла Кюри в неведении, какелы ничему не научились?
>Только проблема в том что он сначала пред этим разгонялся, после опускания стержней.
Как раз по той причине, которую я описал. Эти поделки потом модернизировали телескопическим костылем, чтобы вода под стержни не лилась.
Тебе рузке расскажут, хуле, у них же блеать все круто должно быть, а то как им жить без такой гордости за свое страдание, падлы.
Я не понял, а почему текст написан так односторонне? Почему не упоминается, насколько вкусным был тогда пломбир, м? Явно какая-то либерастка с "Голоса Америки" сочинила.
Аноны, скиньте паст про эту катастрофу. Кто виноват?
>Чернобыльская АЭС очень современная и надежная АЭС
>Канальная выгребная яма без контейнмента и даже корпуса
>Уже чуть не ебнуло на ЛАЭС. Дважды.
>Уже чуть не ебнуло на той же ЧАЭС
Охуительно надёжная поделка.
А колбаса-то по ГОСТУ, соки на каждом углу, и газировка в автоматах?
Ну понятно, как в мясу относились. Я только не понимаю одного: ведь если верить коммиблядям, то в совке было лучшее в мире образование, только почему-то о радиации знали только в Москве, академики сраные? То есть люди жили рядом с АЭС и просто нихуя не знали ни о чем. Готов поспорить единственное, в чем шарили - марксизм-ленинизм.
>(русский если что)
Все ясно с тобой, "русский".
> многих ликвидаторов можно было бы спасти
Свидетель двухсот тысяч погибших ликвидаторов?
>Была возможность даже доставить пострадавших в Европу и США
Телятникову например сделали операцию на костном мозге в Англии. Харкнул тебе на ебало.
Есть ссылка на сурс? Нужно бы это засунуть в архив неплохих паст. Но для этого, нужно все оформить как следует.
Фукусимой вам в ебало хайпожеры ебаные.
Суть ликвидаторов Чернобыля, что можно было отказаться ехать на его ликвидацию.
А ещё суть в том, что станция проработала до 201_-го года. Там работают люди и истерика по поводу Чернобыльской аварии просто свинявая истерика питухов.
Я просто напоминаю, что внезапно смертность ликвидаторов от онкологии соответствует смертности обычных людей.
Сосна идите нахуй с вашей порашей.
>смертность ликвидаторов от онкологии соответствует смертности обычных людей.
мгхуху
а остальные подохли от цирроза, отказавших почек, аллергий и отсутствия иммунитета
НО НЕ ОТ ОНКОЛОГИИ ЖЕ!!
Светлана Алексиевич. Чернобыльская молитва. Хроника будущего
>Книга представляет собой сборник интервью с людьми, пережившими Чернобыльскую катастрофу. Первый рассказ – жены погибшего пожарного, одного из 28, пытавшихся потушить пожар на взорвавшемся энергоблоке
А если бы это произошло сейчас?
Вот самый интересный вопрос. Что было бы, если бы послали к реактору не в то время, все умолчав и не объяснив людям, что такое радиация и на сколько она опасна, а сейчас? Когда все прекрасно понимают, что это за дичь такая? Кто бы пошел? Я тут спорил с одним… Он мне доказывал, что это связано с тем, что у нас очень низкая цена на жизнь. Азиатский такой фатализм. Человек, который жертвует собой, не ощущает себя как уникальную, неповторимую личность, которой больше никогда не будет. Тоска по роли. Раньше он был человеком без текста, статистом. Не было у него сюжета, он служил фоном. А тут вдруг стал главным действующим лицом. Тоска по смыслу. Что такое наша пропаганда? Наша идеология? Людей обманом посылали в Чернобыль, кто был солдатом, или ученым, химиком или нет. Солдатов посылали в Чернобыль на три дня, в итоге обманывали и солдаты оставались там по полгода. А почему? Потому что людей менять не выгодно, обучать их (абсурд, учитывая, что они снимали верхний слой земли, увозили в могильник, убивали животных и умирали).
На самом деле не выгодно было других привлекать, так как пусть лучше эти умрут, пусть их убьет, чем мы сюда новых пришлем, и те также будут облучаться. Власти врали, что опасности никакой нет, а все кругом верили.
Забугорное СМИ орало, что надо спасаться и как это нужно делать, все махали на это рукой - враги, что с них взять, у нас хорошо все. И власти не объявляли чрезвычайное положение, люди выходили первого мая отмечать праздник, в Киеве, после аварии, в 1986 году, когда дозиметры верещат и доза радиации на улице зашкаливает в сотни раз. Никто из государства не предпринял запретить прогулки по городу.
Что это? Не хотели поднимать панику? Или просто хотели уничтожить народ?
"Неявка расценивалась как подстрекательством к панике и каралось увольнениями с работы и исключению из партии." Считаю это полным уродством и преступление против человека. Наш народ и так всегда жил в страхе — революция, война. Этот кровавый упырь… Дьявол! Сталин… Теперь — Чернобыль… А потом удивляемся, почему у нас люди такие? Почему они не свободные, боятся свободы? Им же привычнее жить под царём. Под царём - батюшкой. Он может называться генсеком или президентом, какая разница. Никакой.
Судя по замечаниям практически каждого человека, чье интервью тут брали, совсем не удивительно, что СССР так скоро развалился после этого. Потому что, когда хорошо - власть ту как тут, как что-то произошло (особенно такое страшное), вся власть разом пустила труху в штаны и не знала, что предпринять.
https://www.livelib.ru/book/1000281141-chernobylskaya-molitva-hronika-buduschego-svetlana-aleksievich
Хз что про совок, но история пиздеж. Не бывает таких фанатичных баб и таеих чувств. Сказка ебаная.
Хватит форсить круглые даты! На них всем насрать, а совок в головах тех кто придумывает методички виден за версту.
Блять, только что же выше ссылку дал на книгу, откуда рассказ.
Рассказ матери этого пожарного.
https://gp.by/category/special/only-in-gp/news89954.html
Потом позвонила невестка Люся, попросила нас приехать в Москву, потому что Вася очень слабый. Он уже лежал в барокамере. Был еще жив, но нас к нему не пустили. Как раз в тот день хоронили Витю Кибенка, Вася с ним очень дружил. Люся решила сходить на похороны, кладбище было недалеко от больницы. А когда вернулась, ей сообщили, что Васи уже нет. Умер он в 11.20, 13 мая. А 13 марта у него был день рождения, исполнилось 25 лет. Ушел ровно через два месяца после своего юбилея. Похоронили его 15 мая на Митинском кладбище, в самом центре.
Да похуй мне откуда рассказ. Сказка это. Нет никакой любви. И ни одна тня не станет таким заниматься. Сразу на другой хуй и полетели епта. Пиздеж сплошной
Анон, а что думаешь возможно что взрыв мог повлиять на здоровье миллионов анонов мимокроков в Киеве, Беларуси, Брянской, Тульской области итд? Что думаешь по этому поводу.
Я родился в июне 86. Моя мать во время беременности попала под осадки. Возможно что все проблемы со здоровьем из-за этой херни. У меня с детства херовый иммунитет я постоянно с больничного в детстве не вылезал, да и сейчас тоже, с детства сильное давление и проблемы с сердцем. Есть еще куча проблем со здоровьем, есть проблемы с щитовидной.
Что думаешь по поводу небольших доз? Я лично считаю что все чушь и не будь этого события я был таким же. Но всеравно любопытно.
На здоровье не знаю как повлиял (пока что). А на жизу неплохо, ездил в Германию 2 раза бесплатно, весь дом был завален гуманитаркой по 2005 год где-то.
Это не считая государственных копеечных пособий и программ по оздоровлению.
миможитель зараженных территорий
Смешно читать такие рассуждения от мамкиного инцела.
Кто тебя так обидел?)
Да, скорее это истерическое поведение такое, а не любовь.
Беременность-то она от врачей свою скрыла, понимая, что ей запретят с ним видеться, потому что плод нахватает радиации.
Ребенка убила, зато за ручку подержалась, как это не цинично.
Лично был знаком с бабой которая после смерти мужа стала как отшельник жить. Есть чувства, но не на пораше, где свинявые и руснявые животные меряются перемогами. Насрите своим матерям в гроб, когда будете их хоронить, мрази без эмпатии
На Фукусиме от радиации никто не погиб. А население оперативно эвакуировали.
Ты тоже пиздоглаз. Костный мозг взяли у старшей 28 летней сестры и она обинвалидилась от не имеющей аналогов коммифашистской медицины умудрившейся почти убить человека при донорстве костного мозга.
А ты не очень умный паренек.
>Другие барокамеры, где лежали наши ребята, обслуживали солдаты, потому что штатные санитары отказались, требовали защитной одежды.
Пиздец блять. Серьёзно, так с военнопленными не везде обращаются, потому что это ёбаное военное преступление.
>Суть ликвидаторов Чернобыля, что можно было отказаться ехать на его ликвидацию
Особенно солдатам, ага.
Стиль изложения эту пасту напомнил.
В армию не хочу, там надо сапоги
защищать, если не защитишь, тебя
повесят. И в гробу закрытом похоронят,
под музыку из фильмов американских.
А сапоги-то рядом в гроб положат.
Начищенные, парадные. Красивые. С
аксельбантом. Ребята, идите служить.
Ребятишкам в кашу бром подсыпают.
Совсем молодым ребятам. У них потом
хер стоит как часовой с берданкой. И
после отбоя в попу друг друга трахают.
Свет выключают и бегают по казармам.
Бесятся. Любят нарядиться девочкой и
родину служить@защищать. И в попу
друг друга чпокают.
Если ты попал в разведку - считай твои
дни сочтены. Утром рукопашка, перед
обедом фистинг. На обед руккола.
После обеда - расстрел. Без ужина
оставили. Пидоры суки. Кушать
хочется, а меня хоронят. Блядь.
Когда генерал женился, солдат загнали
в баню. Закрыли, подожгли. А они
ничего не знают, моются. Сержант
мыло уронил. Его срочники заломали и
выебали. Почему? Да потому что он на
камни нассал. А генерал с женой
смотрят и смеются. У жены припадок.
Упала, глаза закатила, из рта пена.
Жена красивая. Умерла. Когда
хоронили, солдаты в воздух стреляли.
Их тоже потом расстреляли.
Кто-то закричал. Всем похуй. Хуй
колом стоит, что делать? Ты знаешь
ответ. Если старшину привязали к
тумбочке - значит он провинился. И
его надо пнуть. Или выебать, тут уже
от человека зависит.
Сегодня кино показывали. Наебали.
Суки. Показывали Дом-2. А солдатам в
караул идти, они же там друг друга
перестреляют блядь! Решили им
оружие не давать, выдали по валенку.
Так эти долбоебы одного солдатика
насмерть валенками забили. Насыпали
внутрь битого кирпича и забили. Но
мне его не жалко, все равно бы помер.
Кто-то палец оторванный пришивает,
кто-то щенка утюгом забивает. На полу
насрано. Плакат Тимоти. Напротив
плакат робокопа. Подписанный. Кто
подписал, неизвестно. Весь
предыдущий призыв расстреляли, но
никто так и не сознался. Горько
вспоминать. Воняет жутко.
Полуразложившийся труп срочника Вот
такой наш ленинский уголок.
Зачем нужно служить? Чтобы не
напали. Монголы. Будут по России
ходить, целенаправленно деньги
выпрашивать. Суки. Пидоры. Гвоздем
машину поцарапает, ну что ты ему
скажешь? Он же ничего по-русски не
понимает. И осудить его не смогут, он
же не гражданин. Только выслать в
степь и там расстрелять. Пидоры. Все
рыбы - пидоры. И монголы.
Кто не курит, тому в день выдают две
конфетки. Ириски. Одна из них
отравлена. В другой - бром. Вот и
гадай: или подохнешь, или стояк
лютый будет, хоть кол чеши. Но там
большинство курит. Как же тут не
закуришь, если тебя ебут в жопу?
Охуеть.
Если проебаться от наряда, можно в
самоволку. Главное, чтобы не
вычислили. Если вычислят, то тебя
отведут в гараж, разденут, завяжут
глаза. Во рту кляп. Садят на холодный
пол, аж яйца сводит. И начинают
читать реп. И пиздят. Цепями
велосипедными. Ладно хоть не ебут.
Лучше бы ебали.
У кого на гражданке девчонка ждет,
тому яйца отрезают. Воинский обряд
такой. Как посвящение в студенты,
только тебе яйца отрезают.
Ножницами. Ржавыми. Их потом
можно будет в дембельский альбом
подшить. А девчонка все равно не
дождется.
Кто продаст аккумуляторы
КАМАЗовские - тот царь. Имеет право
носить корону. С ним всегда свита. Он
кушает первым. Генерал при встрече
ему в ноги кланяется и обращается
"князь крендель". Царь всегда ест с
пола. Как волк. Или собака, им виднее.
После отбоя царя все ебут и пиздят.
Почему? Да потому что продал все
аккумуляторы, пидарас пассивный.
Правильно говорят, что кто не служил,
тот не мужик. Или неправильно, я в
хуй не тарабанил. "Кто до дембеля
дожил, тот огурчики полил". Выглядит
как чушь? Это и есть чушь. Кто дожил
до дембеля, у того кукушка отбита. и
срака как у Дональда Дака. Зато живой.
Или мертвый. Ему виднее.
На питание срочника министерство
обороны выделяет по 478 рублей в
день. Пиздеж. Выделяет в половину
меньше. Половину забирает генерал.
Еще половину - старший офицерский
состав. Еще половину - повара. и
доходит до солдата 17 рублей. И жрет.
Деньги жрут, пидоры. Посыпают
бромом, мажут маслом, чтоб лучше
выходили, и жрут. Кто накосячит,
останется без ужина. Такие дела.
Повоюем еще. Так прапор говорил.
Потом повесился. Или повесили, хуй
знает.
В армию не хочу, там надо сапоги
защищать, если не защитишь, тебя
повесят. И в гробу закрытом похоронят,
под музыку из фильмов американских.
А сапоги-то рядом в гроб положат.
Начищенные, парадные. Красивые. С
аксельбантом. Ребята, идите служить.
Ребятишкам в кашу бром подсыпают.
Совсем молодым ребятам. У них потом
хер стоит как часовой с берданкой. И
после отбоя в попу друг друга трахают.
Свет выключают и бегают по казармам.
Бесятся. Любят нарядиться девочкой и
родину служить@защищать. И в попу
друг друга чпокают.
Если ты попал в разведку - считай твои
дни сочтены. Утром рукопашка, перед
обедом фистинг. На обед руккола.
После обеда - расстрел. Без ужина
оставили. Пидоры суки. Кушать
хочется, а меня хоронят. Блядь.
Когда генерал женился, солдат загнали
в баню. Закрыли, подожгли. А они
ничего не знают, моются. Сержант
мыло уронил. Его срочники заломали и
выебали. Почему? Да потому что он на
камни нассал. А генерал с женой
смотрят и смеются. У жены припадок.
Упала, глаза закатила, из рта пена.
Жена красивая. Умерла. Когда
хоронили, солдаты в воздух стреляли.
Их тоже потом расстреляли.
Кто-то закричал. Всем похуй. Хуй
колом стоит, что делать? Ты знаешь
ответ. Если старшину привязали к
тумбочке - значит он провинился. И
его надо пнуть. Или выебать, тут уже
от человека зависит.
Сегодня кино показывали. Наебали.
Суки. Показывали Дом-2. А солдатам в
караул идти, они же там друг друга
перестреляют блядь! Решили им
оружие не давать, выдали по валенку.
Так эти долбоебы одного солдатика
насмерть валенками забили. Насыпали
внутрь битого кирпича и забили. Но
мне его не жалко, все равно бы помер.
Кто-то палец оторванный пришивает,
кто-то щенка утюгом забивает. На полу
насрано. Плакат Тимоти. Напротив
плакат робокопа. Подписанный. Кто
подписал, неизвестно. Весь
предыдущий призыв расстреляли, но
никто так и не сознался. Горько
вспоминать. Воняет жутко.
Полуразложившийся труп срочника Вот
такой наш ленинский уголок.
Зачем нужно служить? Чтобы не
напали. Монголы. Будут по России
ходить, целенаправленно деньги
выпрашивать. Суки. Пидоры. Гвоздем
машину поцарапает, ну что ты ему
скажешь? Он же ничего по-русски не
понимает. И осудить его не смогут, он
же не гражданин. Только выслать в
степь и там расстрелять. Пидоры. Все
рыбы - пидоры. И монголы.
Кто не курит, тому в день выдают две
конфетки. Ириски. Одна из них
отравлена. В другой - бром. Вот и
гадай: или подохнешь, или стояк
лютый будет, хоть кол чеши. Но там
большинство курит. Как же тут не
закуришь, если тебя ебут в жопу?
Охуеть.
Если проебаться от наряда, можно в
самоволку. Главное, чтобы не
вычислили. Если вычислят, то тебя
отведут в гараж, разденут, завяжут
глаза. Во рту кляп. Садят на холодный
пол, аж яйца сводит. И начинают
читать реп. И пиздят. Цепями
велосипедными. Ладно хоть не ебут.
Лучше бы ебали.
У кого на гражданке девчонка ждет,
тому яйца отрезают. Воинский обряд
такой. Как посвящение в студенты,
только тебе яйца отрезают.
Ножницами. Ржавыми. Их потом
можно будет в дембельский альбом
подшить. А девчонка все равно не
дождется.
Кто продаст аккумуляторы
КАМАЗовские - тот царь. Имеет право
носить корону. С ним всегда свита. Он
кушает первым. Генерал при встрече
ему в ноги кланяется и обращается
"князь крендель". Царь всегда ест с
пола. Как волк. Или собака, им виднее.
После отбоя царя все ебут и пиздят.
Почему? Да потому что продал все
аккумуляторы, пидарас пассивный.
Правильно говорят, что кто не служил,
тот не мужик. Или неправильно, я в
хуй не тарабанил. "Кто до дембеля
дожил, тот огурчики полил". Выглядит
как чушь? Это и есть чушь. Кто дожил
до дембеля, у того кукушка отбита. и
срака как у Дональда Дака. Зато живой.
Или мертвый. Ему виднее.
На питание срочника министерство
обороны выделяет по 478 рублей в
день. Пиздеж. Выделяет в половину
меньше. Половину забирает генерал.
Еще половину - старший офицерский
состав. Еще половину - повара. и
доходит до солдата 17 рублей. И жрет.
Деньги жрут, пидоры. Посыпают
бромом, мажут маслом, чтоб лучше
выходили, и жрут. Кто накосячит,
останется без ужина. Такие дела.
Повоюем еще. Так прапор говорил.
Потом повесился. Или повесили, хуй
знает.
Нахуй ты нужен, ну.
Ебанутый, если бы не совок, погибла бы вся страна. Только такая охуенная сверх держава как СССР смогли купировать катастрофу такого масштаба. Случись катастрофа такого уровня сейчас в нынешней России, то пиздец пришел бы всему миру нахуй. И ты бы мразота вообще не родился на свет, гниль ебаная
Если бы не совок, то и катастрофы бы не было.
А баварское было бы?
Поверь, что пидорашкам, что укрошвайнам Совок будет заливать говно в жопу ещё долгие столетия. Судьба у них такая.
Да при чем тут знания о радиации, там же ебаная секретность была тотальной, хоспаде, которой пользовались, ну конечно же, в том числе, если не в первых числах, чтобы скрывать все дерьмо.
Потом дерьмо вылезло, и не один раз. Аналогичный случай - пл Курск
А где ее нет, пердани про швятую омеригу, сделай мой день
6 месяц беременности. Врачи и ученые говорят- съеби отсюда! Что же делать? Конечно же любым способом попасть под облучение 1600 ренген!
@
2 месяца спустя
@
На вид здоровый ребенок. Ручки, ножки… А у нее был цирроз печени… В печени – двадцать восемь рентген…
@
Вы хотите ее забрать для науки, а я ненавижу вашу науку! Ненавижу!
@
Опять злые копченые виноваты!
Не могу воспринимать всерьез эти бабьи причитания. Они ведь одним днем живут. Она может сосать член Ахмеда, а в уголках глаз слезинки по Васенька. И типа ей грустно что любимый умер, ну а член Ахмеда во рту, ну как, ну бывает, Ахмед ведь такой милый. Она могла ебаться с неграми, с хачами, с бомжами, но все равно типа такая грустная, жаль Васю любимого. Ну то есть мужские переживания выглядят как человеческие, это глубокая последовательная рефлексия, никаких взаимоисключающих моментов.
Да, мразь она конечно тупорылая.
А копченых тоже на ножи, они ведь эту АЭС и придумали.
Кстати где можно достать аудиозапись предсмертной исповеди того физика, который отвечал за ликвидацию?
Блядь я это читаю и меня сейчас вымораживает этот ебанутый крестьянский стереотип что болезни лечатся едой. Молочка, бульёнчика. У меня просто батя из очень мелкого города на 20к человек провинциального, а родня вся деревенская, и они все такие. Зато бабы штабелями дохнут в 40 лет от рака груди.
Всё там есть. У РБМК нет стального корпуса высокого давления - его заменяют трубы каналов, проходящие через графитовую кладку, и в этих трубах и ходят стержни. Но бетонный корпус и приямок у реактора есть. Зона Л, "Лена" - это и была сорваная с реактора бетонная крышка.
Но я только вчера в возрасте своих 28 лет познакомился с 18 летней тян в Магните. Она была в платье и черных гольфинах, я не смог устоять. Мелкие меня не боятся, потому что думают что мне около 22-23 лет.
Ну века хронического полуголода не проходят даром.
Дегенератка, хули.
НУ КАК ПОЛИКВИДИРОВАЛИ?
>Спасибо, совок ебаный
Пожалуйста
Да-да - погибло только 40 человек. СССР был святой и все было хорошо. Всем оказали максимально возможную помощь.
Двачую этого, там автоматика до последнего не давала повышать нагрузку, они больше часа её пытались выключить, только перед самым взрывом её смогли отключить, чуть ли не провода вырывая.
Читала раньше ее историю из оп и не понимала ее. Она пожертвовала ребенком, чтобы сидеть пару дней с умирающим от лучевой болезни мужем, чтобы сунуть ему в руки апельсин. Врала врачам. Муж все равно бы умер, стоило с ним сидеть и потом потерять ребенка? Я бы на ее месте думала о ребенке от любимого мужа, чтобы сохранить ребенка и родить максимально здоровым. То есть не лезла бы беременной в опечатанный бок с мужем и запредельным фоном. А потом она вроде мальчика родила уже от другого и заебала его своими слезами и соплями по поводу своей трагедии и походу дела эмоционально все на него сгрузила.
Этот прав. Но просто сейчас люди другие и искренние чувства заменились на материальную выгоду и внешность партнера. Пока ты красив, здоров и с деньгами - тебя любят. А вот эти женщины - что жили спокойно с любимыми в общагах, рисковали своими жизнями ради любимых - таких уже почти нет. Но да - местный скот конечно и представить себе не может, что такое возможно и человека любят просто из-за того что он тебе нравится. Хотя сами постоянно создают треды про хочется тяночку и почему она не любит его - немытого, циничного чушкаря, который готов свалить при первых совместных трудностях.
Всё там люди знали. Мне знакомый лет 20 назад рассказывал, что в Москве, когда эта херня случилась, объявили что-то типа сборов резервистов или частичной могилизации. И он под неё попал, кароч. Так он шёл к военкомату под вечер, ждал пока автобусы разъедутся и только тогда шёл. И так несколько дней. И так откосил. И он знал, что АЭС долбанула, все дела. Слухи это ещё хуже, чем прямо сказать по телевизору.
Там же упоминается что у нее было дохуя родственников, которые оказались более адекватные и сидели дома. И только ей взбрело в голову лезть в залупу.
Да, мужчины тоже меняют одну по 40 на две по 20, как только им выпадает такая возможность. А уж если заболеешь, считай муж ушел. Даже врачи говорят, мужьям ничего не говорить про диагнозы.
У этой фотки есть кулстори?
Я так понял, это 19-21 августа 1991, но в чём суть?
Это 93 год.
>жили спокойно с любимыми в общагах, рисковали своими жизнями ради любимых - таких уже почти нет
На самом деле таких дохуя, но это пиздец - жить с ебаным нищуком в разваливающейся халупе. Обычно происходит не от большой любви, а от того, что выбора особо и нет, залетела деревенская и переехала к ваньке в общагу, о чем ты блять говоришь.
>человека любят просто из-за того что он тебе нравится
Человеков в мире дохуя, а любовь - это наживное и проходящее, смысл любить нищего тебя, что ты можешь дать бабе, если даже на приличную жизнь самому себе заработать не смог? Ебучий романтик блять, ты же сам бегом побежишь от тянки, которая не моется, выглядит как смерть и живет в говне, о каком внутреннем мире речь, говно ты девственное?
нужно было как-то повысить цены на нефть.
В /po был тред про реактор, а потом про взрыв на ЧАЭС. И вот я прочитал снова про Чернобыльскую аварию. Сейчас, после начала войны России с Украиной, описание аварии выглядит уже совсем по-другому, и многие вещи, которые раньше казались случайными и непонятными, сейчас обрели смысл и систему.
Сначала попутно опровергну утверждения пидорах о том, что ЧАЭС взорвали хохлы, которые были высказаны несколько раз во вчерашних тредах. ЧАЭС, несмотря на то что находилась на территории Украины, управлялась из Москвы. Руководителем эксперимента, который привел к аварии, был русский - Анатолий Дятлов, родившийся в Красноярском Крае России, позже признан одним из виновников аварии и осужден на 10 лет, из которых отсидел 5 и умер в 1995 от сердечного приступа. Начальником ночной смены 4-го энергоблока, которая проводила эксперимент, и который подчинялся Дятлову и был непосредственно ответственен за эксперимент, был Александр Акимов - русский, родился в Новосибирске, умер 11 мая 1986 от лучевой болезни в 6-й Московской клинической больнице.
Все мы теперь знаем что пидорахам свойственно жить в манямирке и отрицать реальность. ВРЁТИ, PROOOOFFFS!!, ВАШИ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА НЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА, от санкций только выиграли, искандеры смеются, русские изобрели радио, ядерный реактор и водородную бомбу, их там нет, НЕ БУДЕТ, боинг сбили хохлы - всё это примеры манямирка и отрицания реальности пидорахами. Можно подумать что это является следствием путинской пропаганды, но новые научные данные, полученные мной сегодня при изучении аварии на ЧАЭС, явно указывают на генетическую, врожденную природу этого явления.
На 25 апреля 1986 года был назначен эксперимент на ЧАЭС. Эксперимент был отложен на несколько часов и был начат 1:23:04 26 апреля, после чего примерно в 1:23:40 привел сначала к паровому взрыву, а потом, примерно через 3 секунды, к взрыву ядерного топлива эквивалентом в 10 тонн тротила (0.01 килотонн) и выбросом радиоактивных веществ на территорию и в атмосферу. Взрыв полностью разрушил сам реактор и, в частности, все системы снабжения его водой.
То что предшествовало аварии представляет интерес (отключения систем безопасности, непонимание персоналом устройства реактора, угрозы Дятлова уволить Акимова за его отказ от проведения эксперимента (он отказывался потому что условия для эксперимента не были созданы правильно, но потом подчинился Дятлову), и так далее), но в нашем случае более интересно не то как шел эксперимент и что привело к взрыву, а то что происходило сразу после аварии. Примерно через час после взрыва, Акимов (начальник ночной смены 4-го энергоблока) или Дятлов (заместитель главного инженера, начальник Акимова, во время эксперимента Дятлов и Акимов работали в паре) посылают Перевозченко (начальник реакторного цеха, умрет 13 июня 1986), Кудрявцева (стажер, старший инженер управления реактором реакторного цеха №2, умрет 14 мая) и Проскурякова (стажер, старший инженер-механик реакторного цеха №2, умрет 17 мая получив 100% радиоактивных ожогов) вручную опустить заклинившие стержни управления (по данным панели управления, стержни не опустились до конца после нажатия на кнопку "АЗ-5" (кнопка Аварийной Защиты - полное глушение реактора всеми стержнями) и застряли на уровне 2-2.5 метров глубины ядра, - одной трети погружения, вместо 7 метров, после чего произошел первый взрыв, который сорвал крышку биологической защиты, удерживающую эти стержи). По пути они встречают Александра Ювченко (умрет в 2008 в возрасте 47 лет, на момент аварии ему 25+-1) и Юрия Трегуба (начальник дневной смены 4-го блока, смена которого закончилась, но он остался на рабочем месте), которые говорят им что стержней управления больше нет, а реактор разрушен (перед этим они видели что части здания больше не существует, а над ним синее свечение). Тем не менее они вместе с Ювченко поднимаются по лестнице на отметку +35 чтобы осмотреть повреждения. Ювченко держал массивную дверь в реакторную комнату, в то время как те трое прошли в неё в поисках механизма управления стержнями (пожарные уже частично потушили пожар к тому времени, поэтому они могли находиться в реакторном зале, до этого пар не давал там ничего рассмотреть). Они смотрели на обломки реактора, крышку верхней биологической защиты, застрявшую в шахте реактора, и на открытое ядро не более минуты и получили смертельные дозы облучения, а на их лицах образовался "радиационный загар" (радиационный ожог, приводящий к изменению цвета кожи из-за интенсивного облучения, на вид подобный сильному облучению ультрафиолетом, как при сгорании на солнце), после чего они вернулись к Дятлову и доложили ему об увиденном. Дятлов (заместитель главного инженера), прослушав их доклад и увидев их ядерный загар, сказал ВРЁТИ!!! и что реактор целый, а взрыв, по его мнению, был взрывом смеси водорода и кислорода из 110-кубометрового аварийного бака. Несмотря на то что Дятлов видел обломки графитовых блоков разбросанные по территории и синее свечение над реактором (ионизация воздуха из-за ионизирующего излучения, такое явление происходит в частности при электрическом разряде, в том числе при молнии), он был уверен что реактор цел. Дятлов доложил о своем манямирке (что реактор цел) вышестоящим начальникам Фомину (главный инженер) и Брюханову (директор ЧАЭС, жив до сих пор), после чего приказал Акимову закачивать воду в реактор, а сам вышел вместе с Горбаченко (техник радиационного мониторинга, aka дежурный службы дозиметрии) со станции чтобы осмотреть её снаружи, и, несмотря на увиденные разбросанные вокруг куски графитового замедлителя, когда-то содержащего управляющие стержни, и ядерного топлива, сохранил свою уверенность в целостности реактора. В 3:30 Телятников (начальник пожарной охраны, умрет в 2004) обратился к Акимову с вопросом что происходит с его пожарными (у них были симптомы острой лучевой болезни - тошнота, рвота, слабость, температура, головная боль), Акимов направил ему дозиметриста. Потом Дятлов вернулся в комнату управления, в 5:00 ему стало плохо и он уехал вместе с Горбаченко, которого рвало, в больницу.
Акимов присутствовал вместе со своим начальником Дятловым при докладе Кудрявцева и Проскурякова о разрушении реактора и так же вместе с ним сказал ВРЁТИ!!!, после чего приказал Столярчуку (старший инженер 4-го блока, жив до сих пор) и Бусыгину (умрет в 1993 от последствий лучевой болезни) включить запасные насосы для подачи воды в реактор. Потом пришел Перевозченко (начальник реакторного цеха) и доложил Акимову о разрушении реактора, но Акимов опять предсказуемо сказал ВРЁТИ!!! Акимова стало тошнить к 6:00, после чего он был заменен и позже отправлен в больницу в Москву, где скончался от лучевой болезни 11 мая до последнего повторяя что он всё сделал правильно и не совершил никаких ошибок.
Сначала попутно опровергну утверждения пидорах о том, что ЧАЭС взорвали хохлы, которые были высказаны несколько раз во вчерашних тредах. ЧАЭС, несмотря на то что находилась на территории Украины, управлялась из Москвы. Руководителем эксперимента, который привел к аварии, был русский - Анатолий Дятлов, родившийся в Красноярском Крае России, позже признан одним из виновников аварии и осужден на 10 лет, из которых отсидел 5 и умер в 1995 от сердечного приступа. Начальником ночной смены 4-го энергоблока, которая проводила эксперимент, и который подчинялся Дятлову и был непосредственно ответственен за эксперимент, был Александр Акимов - русский, родился в Новосибирске, умер 11 мая 1986 от лучевой болезни в 6-й Московской клинической больнице.
Все мы теперь знаем что пидорахам свойственно жить в манямирке и отрицать реальность. ВРЁТИ, PROOOOFFFS!!, ВАШИ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА НЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА, от санкций только выиграли, искандеры смеются, русские изобрели радио, ядерный реактор и водородную бомбу, их там нет, НЕ БУДЕТ, боинг сбили хохлы - всё это примеры манямирка и отрицания реальности пидорахами. Можно подумать что это является следствием путинской пропаганды, но новые научные данные, полученные мной сегодня при изучении аварии на ЧАЭС, явно указывают на генетическую, врожденную природу этого явления.
На 25 апреля 1986 года был назначен эксперимент на ЧАЭС. Эксперимент был отложен на несколько часов и был начат 1:23:04 26 апреля, после чего примерно в 1:23:40 привел сначала к паровому взрыву, а потом, примерно через 3 секунды, к взрыву ядерного топлива эквивалентом в 10 тонн тротила (0.01 килотонн) и выбросом радиоактивных веществ на территорию и в атмосферу. Взрыв полностью разрушил сам реактор и, в частности, все системы снабжения его водой.
То что предшествовало аварии представляет интерес (отключения систем безопасности, непонимание персоналом устройства реактора, угрозы Дятлова уволить Акимова за его отказ от проведения эксперимента (он отказывался потому что условия для эксперимента не были созданы правильно, но потом подчинился Дятлову), и так далее), но в нашем случае более интересно не то как шел эксперимент и что привело к взрыву, а то что происходило сразу после аварии. Примерно через час после взрыва, Акимов (начальник ночной смены 4-го энергоблока) или Дятлов (заместитель главного инженера, начальник Акимова, во время эксперимента Дятлов и Акимов работали в паре) посылают Перевозченко (начальник реакторного цеха, умрет 13 июня 1986), Кудрявцева (стажер, старший инженер управления реактором реакторного цеха №2, умрет 14 мая) и Проскурякова (стажер, старший инженер-механик реакторного цеха №2, умрет 17 мая получив 100% радиоактивных ожогов) вручную опустить заклинившие стержни управления (по данным панели управления, стержни не опустились до конца после нажатия на кнопку "АЗ-5" (кнопка Аварийной Защиты - полное глушение реактора всеми стержнями) и застряли на уровне 2-2.5 метров глубины ядра, - одной трети погружения, вместо 7 метров, после чего произошел первый взрыв, который сорвал крышку биологической защиты, удерживающую эти стержи). По пути они встречают Александра Ювченко (умрет в 2008 в возрасте 47 лет, на момент аварии ему 25+-1) и Юрия Трегуба (начальник дневной смены 4-го блока, смена которого закончилась, но он остался на рабочем месте), которые говорят им что стержней управления больше нет, а реактор разрушен (перед этим они видели что части здания больше не существует, а над ним синее свечение). Тем не менее они вместе с Ювченко поднимаются по лестнице на отметку +35 чтобы осмотреть повреждения. Ювченко держал массивную дверь в реакторную комнату, в то время как те трое прошли в неё в поисках механизма управления стержнями (пожарные уже частично потушили пожар к тому времени, поэтому они могли находиться в реакторном зале, до этого пар не давал там ничего рассмотреть). Они смотрели на обломки реактора, крышку верхней биологической защиты, застрявшую в шахте реактора, и на открытое ядро не более минуты и получили смертельные дозы облучения, а на их лицах образовался "радиационный загар" (радиационный ожог, приводящий к изменению цвета кожи из-за интенсивного облучения, на вид подобный сильному облучению ультрафиолетом, как при сгорании на солнце), после чего они вернулись к Дятлову и доложили ему об увиденном. Дятлов (заместитель главного инженера), прослушав их доклад и увидев их ядерный загар, сказал ВРЁТИ!!! и что реактор целый, а взрыв, по его мнению, был взрывом смеси водорода и кислорода из 110-кубометрового аварийного бака. Несмотря на то что Дятлов видел обломки графитовых блоков разбросанные по территории и синее свечение над реактором (ионизация воздуха из-за ионизирующего излучения, такое явление происходит в частности при электрическом разряде, в том числе при молнии), он был уверен что реактор цел. Дятлов доложил о своем манямирке (что реактор цел) вышестоящим начальникам Фомину (главный инженер) и Брюханову (директор ЧАЭС, жив до сих пор), после чего приказал Акимову закачивать воду в реактор, а сам вышел вместе с Горбаченко (техник радиационного мониторинга, aka дежурный службы дозиметрии) со станции чтобы осмотреть её снаружи, и, несмотря на увиденные разбросанные вокруг куски графитового замедлителя, когда-то содержащего управляющие стержни, и ядерного топлива, сохранил свою уверенность в целостности реактора. В 3:30 Телятников (начальник пожарной охраны, умрет в 2004) обратился к Акимову с вопросом что происходит с его пожарными (у них были симптомы острой лучевой болезни - тошнота, рвота, слабость, температура, головная боль), Акимов направил ему дозиметриста. Потом Дятлов вернулся в комнату управления, в 5:00 ему стало плохо и он уехал вместе с Горбаченко, которого рвало, в больницу.
Акимов присутствовал вместе со своим начальником Дятловым при докладе Кудрявцева и Проскурякова о разрушении реактора и так же вместе с ним сказал ВРЁТИ!!!, после чего приказал Столярчуку (старший инженер 4-го блока, жив до сих пор) и Бусыгину (умрет в 1993 от последствий лучевой болезни) включить запасные насосы для подачи воды в реактор. Потом пришел Перевозченко (начальник реакторного цеха) и доложил Акимову о разрушении реактора, но Акимов опять предсказуемо сказал ВРЁТИ!!! Акимова стало тошнить к 6:00, после чего он был заменен и позже отправлен в больницу в Москву, где скончался от лучевой болезни 11 мая до последнего повторяя что он всё сделал правильно и не совершил никаких ошибок.
Не читал но осуждаю
Аноним ID: Саркастичная Анастасия Прекрасная 27/04/19 Суб 15:23:55 #167 №32629245 Двачую 1 RRRAGE! 0
>Кусочки легкого, кусочки печени шли через рот… Захлебывался своими внутренностями… Обкручу руку бинтом и засуну ему в рот, все это из него выгребаю…
Бред какой-то. Отторгшиеся слизистые оболочки бронхов и пищевода могли откашливаться и отблевываться, но печень, блядь? Не, хуйня какая-то.
>Мне показали… Девочка… «Наташенька, – позвала я. – Папа назвал тебя Наташенькой». На вид здоровый ребенок. Ручки, ножки… А у нее был цирроз печени… В печени – двадцать восемь рентген… Врожденный порок сердца…
Бля, внезапно.
>Моя девочка меня спасла, она приняла весь радиоудар на себя, стала как бы приемником этого удара.
А вот это уже она откровенно пиздит. Удар приняли обе одинаковый, только формирующийся плод его не выдержал и впоследствии погиб. Это не девочка мамашу спасла, это ебаная бессердечная мамаша ее убила.
Алсо, попавшим под облучение беременным тянкам аборт делали в добровольно-принудительном порядке, у меня был бы старший брат или сестра, если бы мои родители не жили в Припяти.
Бинарный дурачок такой дурачок.
>Мы недавно поженились. Еще ходили по улице и держались за руки, даже если в магазин шли… Я говорила ему: «Я тебя люблю».
Ну эта хуйня не надолго, максимум год.
Хоспади, да лучше геем стать чем вступить в половую связь с настолько безмозглой особью женского пола.
Их жертва не была напрасной.
Ведь теперь каждый разумный человек знает, что в случае чего государство будет закрывать его телом свои косяки, поэтому маневр уклонения у всех прокачивается с детства.
Ведь теперь каждый разумный человек знает, что в случае чего государство будет закрывать его телом свои косяки, поэтому маневр уклонения у всех прокачивается с детства.
бамп
> сука блять сколько многоточий, читать невозможно. там вроде сериал должен выйти.
> Ну так нашлась же в итоге ручка-то! Поэтому тут ни приборам, ни надписям верить нельзя, а всегда надо перепроверять.
Молоко действительно помогает при некоторых отравлениях, типа солей тяжелых металлов, но, блядь, не от лучевой болезни. Хотя ведь про пожарных напиздили, что это они газов нанюхались (ага, бля, изотопов ксенона, йода, и других осколков урана)
Мы недавно поженились. Еще ходили по улице и держались за руки, даже если в магазин шли… Я говорила ему: «Я тебя люблю». Но я еще не знала, как я его любила… Не представляла… Жили мы в общежитии пожарной части, где он служил. На втором этаже. И там еще три молодые семьи, на всех одна кухня. А внизу, на первом этаже стояли машины. Красные пожарные машины.
Это была его служба. Всегда я в курсе: где он, что с ним? Среди ночи слышу какой-то шум. Выглянула в окно. Он увидел меня: «Закрой форточки и ложись спать. На станции пожар. Я скоро буду».
Самого взрыва я не видела. Только пламя. Все, словно светилось… Все небо… Высокое пламя. Копоть. Жар страшный. А его все нет и нет. Копоть от того, что битум горел, крыша станции была залита битумом. Ходили, потом вспоминал, как по смоле. Сбивали пламя. Сбрасывали горящий графит ногами… Уехали они без брезентовых костюмов, как были в одних рубашках, так и уехали. Их не предупредили, их вызвали на обыкновенный пожар… Четыре часа… Пять часов… Шесть…
В шесть мы с ним собирались ехать к его родителям. Сажать картошку. От города Припять до деревни Сперижье, где жили его родители, сорок километров. Сеять, пахать… Его любимые работы… Мать часто вспоминала, как не хотели они с отцом отпускать его в город, даже новый дом построили.
Забрали в армию. Служил в Москве в пожарных войсках, и когда вернулся: только в пожарники! Ничего другого не признавал. (Молчит.) Иногда будто слышу его голос… Живой… Даже фотографии так на меня не действуют, как голос. Но он никогда меня не зовет… И во сне… Это я его зову…
Семь часов…
В семь часов мне передали, что он в больнице. Я побежала, но вокруг больницы уже стояла кольцом милиция, никого не пускали. Одни машины «Скорой помощи» заезжали. Милиционеры кричали: машины зашкаливают, не приближайтесь. Не одна я, все жены прибежали, все, у кого мужья в эту ночь оказались на станции. Я бросилась искать свою знакомую, она работала врачом в этой больнице. Схватила ее за халат, когда она выходила из машины:
«Пропусти меня!» – «Не могу! С ним плохо. С ними со всеми плохо». Держу ее:
«Только посмотреть». «Ладно, – говорит, – тогда бежим. На пятнадцать-двадцать минут». Я увидела его… Отекший весь, опухший… Глаз почти нет… «Надо молока. Много молока! – сказала мне знакомая. – Чтобы они выпили хотя бы по три литра». – «Но он не пьет молоко». – «Сейчас будет пить».
Многие врачи, медсестры, особенно санитарки этой больницы через какое-то время заболеют… Умрут… Но никто тогда этого не знал… В десять утра умер оператор Шишенок… Он умер первым… В первый день… Мы узнали, что под развалинами остался второй – Валера Ходемчук. Так его и не достали. Забетонировали. Но мы еще не знали, что они все – первые…
Спрашиваю: «Васенька, что делать?» – «Уезжай отсюда! Уезжай! У тебя будет ребенок». А я – беременная. Но как я его оставлю? Просит: «Уезжай! Спасай ребенка!» – «Сначала я должна принести тебе молоко, а потом решим». Прибегает моя подруга Таня Кибенок… Ее муж в этой же палате… С ней ее отец, он на машине. Мы садимся и едем в ближайшую деревню за молоком. Где-то три километра за городом… Покупаем много трехлитровых банок с молоком… Шесть – чтобы хватило на всех… Но от молока их страшно рвало… Все время теряли сознание, им ставили капельницы.
Врачи почему-то твердили, что они отравились газами, никто не говорил о радиации. А город заполнился военной техникой, перекрыли все дороги… Перестали ходить электрички, поезда… Мыли улицы каким-то белым порошком… Я волновалась, как же мне завтра добраться в деревню, чтобы купить ему парного молока? Никто не говорил о радиации… Только военные ходили в респираторах… Горожане несли хлеб из магазинов, открытые кульки с булочками… Пирожные лежали на лотках…
Вечером в больницу не пропустили… Море людей вокруг… Я стояла напротив его окна, он подошел и что-то мне кричал. Так отчаянно! В толпе кто-то расслышал: их увозят ночью в Москву. Жены сбились все в одну кучу. Решили: поедем с ними. Пустите нас к нашим мужьям! Не имеете права! Бились, царапались.
Солдаты, уже стояли солдаты, нас отталкивали. Тогда вышел врач и подтвердил, что они полетят на самолете в Москву, но нам нужно принести им одежду, – та, в которой они были на станции, сгорела. Автобусы уже не ходили, и мы бегом через весь город. Прибежали с сумками, а самолет уже улетел… Нас специально обманули… Чтобы мы не кричали, не плакали…
Ночь… По одну сторону улицы автобусы, сотни автобусов (уже готовили город к эвакуации), а по другую сторону – сотни пожарных машин. Пригнали отовсюду. Вся улица в белой пене… Мы по ней идем… Ругаемся и плачем… По радио объявили, что, возможно, город эвакуируют на три-пять дней, возьмите с собой теплые вещи и спортивные костюмы, будете жить в лесах. В палатках. Люди даже обрадовались: на природу! Встретим там Первое мая. Необычно. Готовили в дорогу шашлыки… Брали с собой гитары, магнитофоны…
Плакали только те, чьи мужья пострадали.
Не помню дороги… Будто очнулась, когда увидела его мать: «Мама, Вася в Москве! Увезли специальным самолетом!» Но мы досадили огород (а через неделю деревню эвакуируют!) Кто знал? Кто тогда это знал? К вечеру у меня открылась рвота. Я – на шестом месяце беременности. Мне так плохо… Ночью сню, что он меня зовет, пока он был жив, звал меня во сне: «Люся! Люсенька!» А когда умер, ни разу не позвал. Ни разу… (Плачет.) Встаю я утром с мыслью, что поеду в Москву. Сама… «Куда ты такая?» – плачет мать. Собрали в дорогу и отца. Он снял со сберкнижки деньги, которые у них были. Все деньги.
Дороги не помню… Дорога опять выпала из памяти… В Москве у первого милиционера спросили, в какой больнице лежат чернобыльские пожарники, и он нам сказал, я даже удивилась, потому что нас пугали: государственная тайна, совершенно секретно.
Шестая больница – на «Щукинской»…
В эту больницу, специальная радиологическая больница, без пропусков не пускали. Я дала деньги вахтеру, и тогда она говорит: «Иди». Кого-то опять просила, молила… И вот сижу в кабинете у заведующей радиологическим отделением – Ангелины Васильевны Гуськовой. Тогда я еще не знала, как ее зовут, ничего не запоминала… Я знала только, что должна увидеть его…
Она сразу меня спросила:
— У вас есть дети?
Как я признаюсь?! И уже понимаю, что надо скрыть мою беременность. Не пустит к нему! Хорошо, что я худенькая, ничего по мне незаметно.
– Есть. – Отвечаю.
— Сколько?
Думаю: «Надо сказать, что двое. Если один – все равно не пустит».
— Мальчик и девочка.
— Раз двое, то рожать, видно, больше не придется. Теперь слушай: центральная нервная система поражена полностью, костный мозг поражен полностью…
«Ну, ладно, – думаю, – станет немножко нервным». – Еще слушай: если заплачешь – я тебя сразу отправлю. Обниматься и целоваться нельзя. Близко не подходить. Даю полчаса. Но я знала, что уже отсюда не уйду. Если уйду, то с ним. Поклялась себе!