Фигуры не были полностью неподвижны. Встав в дверях вагона, я видел, как они едва заметно переминаются, перебирают пальцами висящих вдоль тела рук. Немного покачивался портфель, который держал пожилой мужчина. Женщина за его плечом, не открывая глаз, слегка повела головой в мою сторону, будто прислушиваясь. Напряжённый, готовый бежать или драться, если потребуется, я приблизился к первому ряду людей почти вплотную. С такого расстояния я смог подтвердить возникшую у меня догадку: все они были похожи на обмылки, покрытые текстурами, на плохо прорисованных персонажей из игры с выкрученным на минимум качеством картинки. NPC с отключённой анимацией и сломанными скриптами. Рука старика представляла собой единое целое с ручкой портфеля, воротник рубашки его соседа плавно переходил в его же шею. Волосы блестели, будто пластиковые. И всё же они были... живые. Под закрытыми, подрагивающими веками сновали из стороны в сторону зрачки, как бывает у людей на быстрой стадии сна. Хотя передо мной, конечно, стояли не люди. Станция за прошедшие с нашей первой встречи два года вырастила себе урожай более правдоподобных пародий, но суть их оставалась неизменной: раскрашенные картонки.
Я огляделся по сторонам. Воздух на Станции не пах ничем, словно его пропустили через стерилизатор. В длину платформа оказалась гораздо короче, чем следовало, так что поезд скрывался под сводом туннеля всего в одном вагоне справа и слева от моего. Не считая армии безмолвных, видящих сны манекенов, я был здесь совершенно один. Откуда-то сверху, из темноты, донёсся короткий скрип и шипение репродуктора, как если бы кто-то нажал на клавишу включения микрофона, но потом передумал говорить.
И свет... Что-то странное было здесь со светом, он очень неправильно стекал с плафонов потолочных светильников, на границе зрения смещаясь по спектру из мутно-жёлтого в оттенки ультрафиолета. Совсем не так, как вёл себя свет в вагонах, да и вообще какой угодно нормальный свет. Почему-то именно эта ерунда со светом напугала меня сильнее всего, увиденного на Станции до сих пор. Я торопливо отступил вглубь вагона, который интуитивно считал безопасным местом, пытаясь держать сразу всё пространство под контролем. Старался даже не моргать. Мне показалось, что звук, который я принимал за шёпот, порхающий по толпе, усилился. В той стороне, откуда он приближался, истуканы зашевелились немного активнее: я увидел медленно закачавшиеся головы. Кивок туда, кивок сюда. Ближе. Ещё. В следующую секунду звук утонул в шипении закрывающихся дверных створок, и поезд тронулся.
Я несколько успокоился и пришёл в себя только на следующей станции, увидев там самых обыкновенных, настоящих людей: бомж спал на лавочке, к нему целеустремлённо направлялся милицейский патруль, старая бабка рылась в сумках и ругалась себе под нос. Глубоко вдохнул воздух: ни намёка на стерильность, чему изрядно способствовал бомж. Поднимаясь бегом по эскалатору (у меня, похоже, случился первый в жизни приступ клаустрофобии), я думал о толпе, оставшейся там, на тёмной станции, и о приближавшемся по ней шорохе, шёпоте. Словно кто-то пробирался ко мне, раздвигая стебли, через ночное поле.
∗ ∗ ∗
На следующий день, прохаживаясь мимо стеллажей строительного магазина, я размышлял о человеческой природе. Я знаю немало людей (и вы наверняка тоже), кто, столкнувшись с загадкой, с чем-то настолько ненормальным и пугающим, сделал бы всё, чтобы забыть про случившееся, не входить в соприкосновение больше никогда. И это разумный подход, с эволюционной точки зрения. О да. Не спускаться без нужды в тёмную пещеру — правило номер один, способствующее выживанию вида. Но, — думал я, подбирая подходящую верёвку и карабины, — должны быть, наверное, и те, кто полезет в пещеру не задумываясь. Малый процент прирождённых исследователей, группа с высоким, надо полагать, уровнем смертности. А иначе, сосредоточившись сугубо на выживании, вид погрузится в стагнацию.
Как поступили бы вы на моём месте? Неужели просто забили бы, оставили всё на своих местах? То, что я видел там, в этом кармане (чужого?) пространства, было стопроцентной подделкой. Ненастоящей реальностью, застигнутой в процессе мимикрии. Это, чёрт возьми, полностью меняет наше представления об устройстве мира! Столкнувшись с подобным, нельзя просто развернуться и, насвистывая, уйти! Мне. Нужно. Объяснение. Что это? Что это такое? Портал в параллельное измерение, точка соприкосновения миров? Неизученное явление природы? Возможно ли, что убогое подобие новой станции метро самозародилось под воздействием объективных факторов среды и неизвестных нам законов физики? Выросло на ветке метрополитена, словно уродливый клубень, подобно тому, как, кристаллизуясь, вода неизбежно образует одинаковые стройные структуры? В конце концов, способность неорганики к самоорганизации известна и не является чем-то невероятным.
Нет, чушь. Уперевшись застывшим взглядом в магазинные полки, я прикидывал варианты. Что, если оно опасно? Разве за самой по себе попыткой притвориться не должен скрываться разум, в чём-то сходный с человеческим? Злонамеренный разум, разум-охотник, и тогда вся станция — это его ловушка. Силки, расставленные на невнимательного припозднившегося пассажира. Но оно не атаковало меня... пока. Нужно постараться установить с ним контакт. С другой стороны, так ли необходим разум, чтобы охотиться? Хищные растения, например, успешно мимикрируют под листочки, покрытые привлекательной для насекомых росой, обходясь и без злонамеренности, и без разума. Возможно, там, на Станции, вообще не с кем налаживать контакт. А меня, стоит только ступить на плиты её пола, попросту сожрут.
Не будем сбрасывать со счетов и версию моего прогрессирующего психоза, сопровождаемого галлюцинации. Или, наконец, это всё ещё может оказаться классическим "вторжением извне", угрожающим всему человечеству. Столько вопросов, столько гипотез. Мне нужны были доказательства, чтобы привлечь к исследованию феномена (и если будет необходимо, к разработке мер защиты) других людей, поумнее меня. Среди профессорского состава моего института найдётся пара подходящих кандидатур: людей с умом достаточно острым и взглядами достаточно широкими, чтобы хотя бы выслушать меня. Но я должен буду привести очень, очень убедительные аргументы.
Так что лето я решил посвятить исследованию того, что упорно пыталось выдать себя за станцию метро. Сделал поездки регулярными, часами катался по короткому, в один перегон, кругу, чтобы выяснить оптимальные для появления Станции время и условия. Просеял гигабайты вздора в интернете в поиске похожих случаев, проверяя их на достоверность. Завёл лабораторный журнал, где подробно записывал всё, что представляло, на мой взгляд, малейшую научную ценность. И всегда, спускаясь в метро, держал оборудование наготове. Был во всеоружии. Думал, будто понимаю, что играю с огнём, что осознаю риск. Наивный придурок.
Я огляделся по сторонам. Воздух на Станции не пах ничем, словно его пропустили через стерилизатор. В длину платформа оказалась гораздо короче, чем следовало, так что поезд скрывался под сводом туннеля всего в одном вагоне справа и слева от моего. Не считая армии безмолвных, видящих сны манекенов, я был здесь совершенно один. Откуда-то сверху, из темноты, донёсся короткий скрип и шипение репродуктора, как если бы кто-то нажал на клавишу включения микрофона, но потом передумал говорить.
И свет... Что-то странное было здесь со светом, он очень неправильно стекал с плафонов потолочных светильников, на границе зрения смещаясь по спектру из мутно-жёлтого в оттенки ультрафиолета. Совсем не так, как вёл себя свет в вагонах, да и вообще какой угодно нормальный свет. Почему-то именно эта ерунда со светом напугала меня сильнее всего, увиденного на Станции до сих пор. Я торопливо отступил вглубь вагона, который интуитивно считал безопасным местом, пытаясь держать сразу всё пространство под контролем. Старался даже не моргать. Мне показалось, что звук, который я принимал за шёпот, порхающий по толпе, усилился. В той стороне, откуда он приближался, истуканы зашевелились немного активнее: я увидел медленно закачавшиеся головы. Кивок туда, кивок сюда. Ближе. Ещё. В следующую секунду звук утонул в шипении закрывающихся дверных створок, и поезд тронулся.
Я несколько успокоился и пришёл в себя только на следующей станции, увидев там самых обыкновенных, настоящих людей: бомж спал на лавочке, к нему целеустремлённо направлялся милицейский патруль, старая бабка рылась в сумках и ругалась себе под нос. Глубоко вдохнул воздух: ни намёка на стерильность, чему изрядно способствовал бомж. Поднимаясь бегом по эскалатору (у меня, похоже, случился первый в жизни приступ клаустрофобии), я думал о толпе, оставшейся там, на тёмной станции, и о приближавшемся по ней шорохе, шёпоте. Словно кто-то пробирался ко мне, раздвигая стебли, через ночное поле.
∗ ∗ ∗
На следующий день, прохаживаясь мимо стеллажей строительного магазина, я размышлял о человеческой природе. Я знаю немало людей (и вы наверняка тоже), кто, столкнувшись с загадкой, с чем-то настолько ненормальным и пугающим, сделал бы всё, чтобы забыть про случившееся, не входить в соприкосновение больше никогда. И это разумный подход, с эволюционной точки зрения. О да. Не спускаться без нужды в тёмную пещеру — правило номер один, способствующее выживанию вида. Но, — думал я, подбирая подходящую верёвку и карабины, — должны быть, наверное, и те, кто полезет в пещеру не задумываясь. Малый процент прирождённых исследователей, группа с высоким, надо полагать, уровнем смертности. А иначе, сосредоточившись сугубо на выживании, вид погрузится в стагнацию.
Как поступили бы вы на моём месте? Неужели просто забили бы, оставили всё на своих местах? То, что я видел там, в этом кармане (чужого?) пространства, было стопроцентной подделкой. Ненастоящей реальностью, застигнутой в процессе мимикрии. Это, чёрт возьми, полностью меняет наше представления об устройстве мира! Столкнувшись с подобным, нельзя просто развернуться и, насвистывая, уйти! Мне. Нужно. Объяснение. Что это? Что это такое? Портал в параллельное измерение, точка соприкосновения миров? Неизученное явление природы? Возможно ли, что убогое подобие новой станции метро самозародилось под воздействием объективных факторов среды и неизвестных нам законов физики? Выросло на ветке метрополитена, словно уродливый клубень, подобно тому, как, кристаллизуясь, вода неизбежно образует одинаковые стройные структуры? В конце концов, способность неорганики к самоорганизации известна и не является чем-то невероятным.
Нет, чушь. Уперевшись застывшим взглядом в магазинные полки, я прикидывал варианты. Что, если оно опасно? Разве за самой по себе попыткой притвориться не должен скрываться разум, в чём-то сходный с человеческим? Злонамеренный разум, разум-охотник, и тогда вся станция — это его ловушка. Силки, расставленные на невнимательного припозднившегося пассажира. Но оно не атаковало меня... пока. Нужно постараться установить с ним контакт. С другой стороны, так ли необходим разум, чтобы охотиться? Хищные растения, например, успешно мимикрируют под листочки, покрытые привлекательной для насекомых росой, обходясь и без злонамеренности, и без разума. Возможно, там, на Станции, вообще не с кем налаживать контакт. А меня, стоит только ступить на плиты её пола, попросту сожрут.
Не будем сбрасывать со счетов и версию моего прогрессирующего психоза, сопровождаемого галлюцинации. Или, наконец, это всё ещё может оказаться классическим "вторжением извне", угрожающим всему человечеству. Столько вопросов, столько гипотез. Мне нужны были доказательства, чтобы привлечь к исследованию феномена (и если будет необходимо, к разработке мер защиты) других людей, поумнее меня. Среди профессорского состава моего института найдётся пара подходящих кандидатур: людей с умом достаточно острым и взглядами достаточно широкими, чтобы хотя бы выслушать меня. Но я должен буду привести очень, очень убедительные аргументы.
Так что лето я решил посвятить исследованию того, что упорно пыталось выдать себя за станцию метро. Сделал поездки регулярными, часами катался по короткому, в один перегон, кругу, чтобы выяснить оптимальные для появления Станции время и условия. Просеял гигабайты вздора в интернете в поиске похожих случаев, проверяя их на достоверность. Завёл лабораторный журнал, где подробно записывал всё, что представляло, на мой взгляд, малейшую научную ценность. И всегда, спускаясь в метро, держал оборудование наготове. Был во всеоружии. Думал, будто понимаю, что играю с огнём, что осознаю риск. Наивный придурок.
∗ ∗ ∗
Превратив попытки обнаружить паранормальную область в рутину, со временем я стал более рассеянным. Сложно поддерживать фокус постоянно, месяцами катаясь по одному и тому же месту безо всякого результата. В итоге этим утром я попросту заснул в вагоне. Не удивительно, ведь каждый день я ехал к метро к самому его открытию, чтобы захватить безлюдные, утренние и вечерние часы. В прошлые разы я оставался один во всех трёх смежных вагонах, что помещались на Станции, вот и решил, что это необходимое условие. Угадал. А вторым условием оказалась потеря внимания. Пока я был сосредоточен на цели, Станции сложнее было меня... "подключить".
Не подумайте, это не просто догадки. Станция сама мне всё объяснила.
Проснувшись в гулкой тишине, я выругался про себя последними словами. Вокруг была Станция. Знакомые фигуры, только на сей раз почти неотличимые от людей, рядами (как посевы) уходили в темноту. Их было здесь несколько сотен, может, тысяча. Я содрогнулся при мысли о том, что некоторое время все эти твари наблюдали, как я спокойно сплю всего в метре от них. Справившись с собой, я сбросил на пол большой рюкзак и начал действовать.
Вытащив четыре раздвижных штыря (старомодная противоугонка, которую вешают на руль автомобиля), двумя из них я заблокировал двери в открытом положении, пробежал в другой конец вагона и повторил операцию там. Сверху и снизу, сверху и снизу, враспор. Это не заняло много времени, ведь я тренировался. Поезд не тронется с открытыми дверями: не позволит автоматика. Установил трёхногий штатив и включил одолженную у друга камеру. Прикрепил к вертикальной стойке небольшую бобину-трещётку с приличным запасом нейлонового шнура, второй конец которого прицепил на пристёгнутый к поясу карабин. Кажется, чем-то подобным пользуются ныряльщики. От резкого рывка катушка заблокируется, не даст утащить меня... куда-либо. Натянув толстые резиновые перчатки до локтей, я сунул в карман электрошокер, единственное своё оружие, и встал напротив молчаливой толпы, глубоко и медленно дыша. Стараясь если и не побороть овладевающий мной ужас, то хотя бы остановить сотрясающую тело дрожь, больше походившую на судороги. "Что я делаю, господи, что я делаю?!". Клянусь, никогда в жизни я так не боялся. Я вытянул руку вперёд и сделал шаг.
Прежде чем я смог кого-то коснуться, толпа распалась и отступила вглубь, разойдясь в стороны с синхронностью механизма, образуя коридор к центру Станции. Мне показалось, что слаженное это действие не отличалось по своему принципу от движения ног многоножки. Фарфоровые лица остались повёрнуты ко мне, многократно, до безумия усиливая эффект зловещей долины. Ряды от пятого и дальше тонули в полумраке, но, готов поклясться, некоторые из них широко улыбались. Их глаза плясали в неистовых саккадах под опущенными веками. Это явно было приглашением. Следующая секунда покажет, к чему именно: первому контакту или ужину. Пересилив себя, я, словно во сне, сделал шаг на платформу.
Ничего не произошло. Медленно разматывая верёвку, я брёл сквозь строй, сопровождаемый подразумевавшимися взглядами, которые ощущал всей кожей. Представьте себе, что за вами внимательно наблюдают статуи острова Пасхи. Тишина была почти полной. Тут и там раздавались перешёптывания, несколько раз донёсся приглушённый смех. Эхо моих шагов отражалось от сводов, проход неслышно зарастал телами за моей спиной. Оказавшись в самом центре, в узком круге, который освободили для меня слепые подвижные манекены, я оглянулся и едва не запаниковал, увидев, как сильно удалился от спасительного вагона: такого привычного, выделявшегося здесь своей банальностью. В окнах которого горел нормальный свет, не в пример здешнему. Напряжение нарастало, почти ощущаемое физически. Я беспомощно огляделся вокруг, не представляя, что делать дальше. И в этот момент бесчисленные глаза вокруг распахнулись. Скачущие зрачки замерли, сфокусировались на мне, а рты широко (слишком широко!) раскрылись. Сотни разинутых глоток издали оглушительный шум радиопомех, им вторил раздавшийся сверху стон и скрип станционных репродукторов. Многоголосый хор, родившийся из этого хаоса, постепенно сложился в слова.
— Тридцать шесть. Реактивация когнитивной подсистемы органического интерпретатора. Двадцать два. Подавление паразитных мотиваций подсистемы. Шестнадцать. Помехи в пределах допустимых значений. Десять. Инициирована подстройка к субъекту. Восемь. Калибровка сигнала. Пять. Устранение наводок. Три. Соединение установлено. Один. Ты слышишь? Ты слышишь?
— Заткнитесь! Тише, бога ради!! — зажимая руками уши и крича в ответ, я потерял равновесие и свалился в центре освещённого пульсирующим светом круга.
Громкость синхронного вопля снизилась прежде, чем я окончательно утратил слух, из полумеханического визга превратившись в церковную литанию. Теперь чёрные овалы ртов, не утруждая себя артикуляцией, издавали нараспев членораздельное бормотание, но смысл их слов всё ещё ускользал от меня. Ближайшее кольцо кошмарных существ, не сводя с меня глаз, принялось немного раскачиваться из стороны в сторону, их движение подхватили стоявшие сзади, и скоро я ощутил себя центром гипнотического танца.
— Интерпретатор готов к работе с субъектом. Обмен данными возможен, — пели они, покачиваясь. — Протокол: речь. Коммуникация путём вокализаций. Пропускная ширина канала ограничена возможностями реципиента к восприятию. Не волновая структура, углеродная основа, размерность три. Анализ завершён. Синхронизация вокабуляра завершена. Старт.
На последнем слове движение вокруг мгновенно прекратилось, на меня обрушилась тишина, нарушаемая только звоном в ушах. Так прошло несколько минут, а может и часов. Я едва смел дышать. Понял, что ноги затекли, и медленно поднялся, глубоко раскаиваясь в собственной безрассудной отваге, загнавшей меня сюда.
— Констатация отсутствия враждебных намерений, — серьёзным голосом произнесла маленькая девочка прямо за моей спиной. Я крутанулся на месте.
— Запрос на обмен информацией. — пробасил толстяк в рабочем комбинезоне уже из другого сектора круга. — Обозначь свой идентификатор, субъект.
∗ ∗ ∗
Да, поздравьте меня. Ура. Думаю, я стал первым человеком, вошедшим в контакт с разумной нечеловеческой сущностью. Такое ведь происходит не каждый день, а? И как у всякого исключительного события, у Первого Контакта нашлись свои... издержки.
Мы оказались такими разными. Невозможно разными. Он назвал мне своё имя ("идентификатор"), перебрав, похоже, весь мой небогатый словарный запас, которым был ограничен, в поисках подходящего термина. Его зовут Ио. Назови я его просто богом, не сильно погрешил бы против истины. Кстати, может я и заблуждаюсь в том, что стал первым, с кем заговорили существа его порядка. Просто раньше мы называли таких контактёров шаманами.
Не знаю даже, сколько времени мы проговорили, спотыкаясь буквально о каждый первый смысл в попытке передать его на тот конец провода, соединившего наши реальности. То, что наш разговор вообще стал возможен — настоящее чудо. Но время на Станции умеет выкидывать коленца. Поднявшись, наконец, на поверхность, вернувшись в наш мир, я почти не удивился, застав раннее утро всё того же злополучного дня.
Ио оказался кем-то вроде учёного в том непостижимом пространстве, где существует сам. Он обнаружил наше присутствие и счёл его любопытным (да, таким как он, оказывается, не чуждо любопытство). Опознал в нас до некоторой степени разумную, пусть, на его вкус, весьма своеобразную, форму жизни. Предпринял попытку установить контакт с наиболее восприимчивым её представителем, нашедшемся на предметном стёклышке его метафорического микроскопа. По чистой случайности подходящей особью оказался я. Увы, для нашего общения нашлись препятствия даже не технического, а принципиально-космологического свойства, несмотря на то, что сама концепция сознающего разума, если верить ему, носит универсальный характер.
Превратив попытки обнаружить паранормальную область в рутину, со временем я стал более рассеянным. Сложно поддерживать фокус постоянно, месяцами катаясь по одному и тому же месту безо всякого результата. В итоге этим утром я попросту заснул в вагоне. Не удивительно, ведь каждый день я ехал к метро к самому его открытию, чтобы захватить безлюдные, утренние и вечерние часы. В прошлые разы я оставался один во всех трёх смежных вагонах, что помещались на Станции, вот и решил, что это необходимое условие. Угадал. А вторым условием оказалась потеря внимания. Пока я был сосредоточен на цели, Станции сложнее было меня... "подключить".
Не подумайте, это не просто догадки. Станция сама мне всё объяснила.
Проснувшись в гулкой тишине, я выругался про себя последними словами. Вокруг была Станция. Знакомые фигуры, только на сей раз почти неотличимые от людей, рядами (как посевы) уходили в темноту. Их было здесь несколько сотен, может, тысяча. Я содрогнулся при мысли о том, что некоторое время все эти твари наблюдали, как я спокойно сплю всего в метре от них. Справившись с собой, я сбросил на пол большой рюкзак и начал действовать.
Вытащив четыре раздвижных штыря (старомодная противоугонка, которую вешают на руль автомобиля), двумя из них я заблокировал двери в открытом положении, пробежал в другой конец вагона и повторил операцию там. Сверху и снизу, сверху и снизу, враспор. Это не заняло много времени, ведь я тренировался. Поезд не тронется с открытыми дверями: не позволит автоматика. Установил трёхногий штатив и включил одолженную у друга камеру. Прикрепил к вертикальной стойке небольшую бобину-трещётку с приличным запасом нейлонового шнура, второй конец которого прицепил на пристёгнутый к поясу карабин. Кажется, чем-то подобным пользуются ныряльщики. От резкого рывка катушка заблокируется, не даст утащить меня... куда-либо. Натянув толстые резиновые перчатки до локтей, я сунул в карман электрошокер, единственное своё оружие, и встал напротив молчаливой толпы, глубоко и медленно дыша. Стараясь если и не побороть овладевающий мной ужас, то хотя бы остановить сотрясающую тело дрожь, больше походившую на судороги. "Что я делаю, господи, что я делаю?!". Клянусь, никогда в жизни я так не боялся. Я вытянул руку вперёд и сделал шаг.
Прежде чем я смог кого-то коснуться, толпа распалась и отступила вглубь, разойдясь в стороны с синхронностью механизма, образуя коридор к центру Станции. Мне показалось, что слаженное это действие не отличалось по своему принципу от движения ног многоножки. Фарфоровые лица остались повёрнуты ко мне, многократно, до безумия усиливая эффект зловещей долины. Ряды от пятого и дальше тонули в полумраке, но, готов поклясться, некоторые из них широко улыбались. Их глаза плясали в неистовых саккадах под опущенными веками. Это явно было приглашением. Следующая секунда покажет, к чему именно: первому контакту или ужину. Пересилив себя, я, словно во сне, сделал шаг на платформу.
Ничего не произошло. Медленно разматывая верёвку, я брёл сквозь строй, сопровождаемый подразумевавшимися взглядами, которые ощущал всей кожей. Представьте себе, что за вами внимательно наблюдают статуи острова Пасхи. Тишина была почти полной. Тут и там раздавались перешёптывания, несколько раз донёсся приглушённый смех. Эхо моих шагов отражалось от сводов, проход неслышно зарастал телами за моей спиной. Оказавшись в самом центре, в узком круге, который освободили для меня слепые подвижные манекены, я оглянулся и едва не запаниковал, увидев, как сильно удалился от спасительного вагона: такого привычного, выделявшегося здесь своей банальностью. В окнах которого горел нормальный свет, не в пример здешнему. Напряжение нарастало, почти ощущаемое физически. Я беспомощно огляделся вокруг, не представляя, что делать дальше. И в этот момент бесчисленные глаза вокруг распахнулись. Скачущие зрачки замерли, сфокусировались на мне, а рты широко (слишком широко!) раскрылись. Сотни разинутых глоток издали оглушительный шум радиопомех, им вторил раздавшийся сверху стон и скрип станционных репродукторов. Многоголосый хор, родившийся из этого хаоса, постепенно сложился в слова.
— Тридцать шесть. Реактивация когнитивной подсистемы органического интерпретатора. Двадцать два. Подавление паразитных мотиваций подсистемы. Шестнадцать. Помехи в пределах допустимых значений. Десять. Инициирована подстройка к субъекту. Восемь. Калибровка сигнала. Пять. Устранение наводок. Три. Соединение установлено. Один. Ты слышишь? Ты слышишь?
— Заткнитесь! Тише, бога ради!! — зажимая руками уши и крича в ответ, я потерял равновесие и свалился в центре освещённого пульсирующим светом круга.
Громкость синхронного вопля снизилась прежде, чем я окончательно утратил слух, из полумеханического визга превратившись в церковную литанию. Теперь чёрные овалы ртов, не утруждая себя артикуляцией, издавали нараспев членораздельное бормотание, но смысл их слов всё ещё ускользал от меня. Ближайшее кольцо кошмарных существ, не сводя с меня глаз, принялось немного раскачиваться из стороны в сторону, их движение подхватили стоявшие сзади, и скоро я ощутил себя центром гипнотического танца.
— Интерпретатор готов к работе с субъектом. Обмен данными возможен, — пели они, покачиваясь. — Протокол: речь. Коммуникация путём вокализаций. Пропускная ширина канала ограничена возможностями реципиента к восприятию. Не волновая структура, углеродная основа, размерность три. Анализ завершён. Синхронизация вокабуляра завершена. Старт.
На последнем слове движение вокруг мгновенно прекратилось, на меня обрушилась тишина, нарушаемая только звоном в ушах. Так прошло несколько минут, а может и часов. Я едва смел дышать. Понял, что ноги затекли, и медленно поднялся, глубоко раскаиваясь в собственной безрассудной отваге, загнавшей меня сюда.
— Констатация отсутствия враждебных намерений, — серьёзным голосом произнесла маленькая девочка прямо за моей спиной. Я крутанулся на месте.
— Запрос на обмен информацией. — пробасил толстяк в рабочем комбинезоне уже из другого сектора круга. — Обозначь свой идентификатор, субъект.
∗ ∗ ∗
Да, поздравьте меня. Ура. Думаю, я стал первым человеком, вошедшим в контакт с разумной нечеловеческой сущностью. Такое ведь происходит не каждый день, а? И как у всякого исключительного события, у Первого Контакта нашлись свои... издержки.
Мы оказались такими разными. Невозможно разными. Он назвал мне своё имя ("идентификатор"), перебрав, похоже, весь мой небогатый словарный запас, которым был ограничен, в поисках подходящего термина. Его зовут Ио. Назови я его просто богом, не сильно погрешил бы против истины. Кстати, может я и заблуждаюсь в том, что стал первым, с кем заговорили существа его порядка. Просто раньше мы называли таких контактёров шаманами.
Не знаю даже, сколько времени мы проговорили, спотыкаясь буквально о каждый первый смысл в попытке передать его на тот конец провода, соединившего наши реальности. То, что наш разговор вообще стал возможен — настоящее чудо. Но время на Станции умеет выкидывать коленца. Поднявшись, наконец, на поверхность, вернувшись в наш мир, я почти не удивился, застав раннее утро всё того же злополучного дня.
Ио оказался кем-то вроде учёного в том непостижимом пространстве, где существует сам. Он обнаружил наше присутствие и счёл его любопытным (да, таким как он, оказывается, не чуждо любопытство). Опознал в нас до некоторой степени разумную, пусть, на его вкус, весьма своеобразную, форму жизни. Предпринял попытку установить контакт с наиболее восприимчивым её представителем, нашедшемся на предметном стёклышке его метафорического микроскопа. По чистой случайности подходящей особью оказался я. Увы, для нашего общения нашлись препятствия даже не технического, а принципиально-космологического свойства, несмотря на то, что сама концепция сознающего разума, если верить ему, носит универсальный характер.
Ио постарался описать сложность вставшей перед ним задачи методом аналогий. Собственно, большая часть нашего "общения" происходила путём подыскивания знакомых мне аналогий из доступной библиотеки образов. Так вот, вообразите, что вам вдруг захотелось поболтать с живущей в одномерном пространстве плесенью. Или с видом вирусов: кучкой способных к саморепликации молекул нуклеиновых кислот, которую и живой-то можно назвать только с очень большой натяжкой. Возникла проблема. Но Ио удалось её решить. Едва ли к этому существу применимы наши категории восприятия, но, клянусь, в какой-то момент мне показалось, что в тоне перебивающих друг друга голосов я слышу нотки самодовольства.
Всё, что я вижу вокруг, сообщил он, является научным оборудованием. Ио был неспособен напрямую "заглянуть" в наш плоский мир, как не могут наши учёные проникнуть на уровень кварков, и не имеет понятия, как именно выглядит Станция для меня. Но этого и не требуется. Проанализировав повторяющиеся структуры окружавшей меня обстановки, он вычислил наиболее частый паттерн и искусственно воссоздал по этим лекалам участок псевдопространства, который был неотличим (на его взгляд) от привычного для меня окружения. Воспроизводил его "с высокой точностью в рамках допустимой погрешности". Ведь субъект контакта должен чувствовать себя в безопасности, ха-ха.
Короче говоря, он разработал Станцию: интерфейс ввода-вывода, обеспечивающий трансляцию информации из одной реальности в другую, оптимизирующий поток данных для восприятия каждым из собеседников. И под конец поместил в него объект изучения — меня. Я сумел по достоинству оценить величие проделанный им работы. В конце концов, пользуясь его собственным сравнением, ему удалось понять, что думает и чего хочет подключенное к интерфейсу простейшее.
Но успех ждал его не сразу. Первая версия Станции оказалась недостаточно точной имитацией среды и спугнула "простейшее". Сделав выводы, он потратил дополнительные ресурсы на калибровку системы и повторил эксперимент. В этот раз субъект, как вы помните, проявил осторожную заинтересованность и почти отважился выйти на лабораторный стол. Но чего-то всё ещё не хватало. Ио перебирал и отбрасывал варианты, пока не набрёл на гениальное в своей простоте решение: ведь другие сходные со мной создания, роившиеся неподалёку, от природы наделены подходящим органическим интерфейсом для естественной коммуникации между особями! Так что он построил граф моих взаимодействий, выбрал другого субъекта, связь с которым (а следовательно, и уровень взаимопонимания) была максимальна, и включил его в состав своей системы в качестве компонента-интерпретатора. Эврика! Всё оказалось так просто. В нашем языке для этой технологии даже есть подходящий термин: "китайская комната". Пришлось повозиться, убрать излишнюю органику, сказал он, но в итоге цель была достигнута.
Думаю, уже в этот миг я всё понял. Дрогнувшим голосом я попросил Ио показать мне этот компонент системы, если это возможно. Тот лишь обрадовался моему интересу к его открытию: толпа образовала коридор, ведущий к ряду стоящих в углу помещения предметов, похожих на покрытые серой краской железные шкафы. Такие можно увидеть и в настоящем метро. Здесь они тоже, как выяснилось, скрывали в себе необходимое для работы Станции оборудование. На ватных ногах я прошёл к самому большому, в рост человека шкафу и потянул за дверцы. Оттуда излился, словно жидкость, уже знакомый мне мертвенный свет. Внутри, распростёртая на мерцающих тонких спицах, отчасти погружённая в гель, помещалась центральная нервная система человека, лишённая, как он и сказал, всей ненужной плоти. Как препарат в анатомическом музее, только это была не просто модель. Насквозь пронизанный сияющими нитями головной мозг переходил в ствол мозга спинного, опутанный чем-то, очень похожим на мицелий гриба-паразита. Ответвления периферических нервов оканчивались подобием коннекторов, утопленных в гнёздах того, что я назвал бы приборами или сенсорами, имей они менее тошнотворный вид.
Тщательно подбирая слова, я запросил прямой доступ к когнитивной подсистеме блока-интерпретатора, сказав, что это позволит повысить чистоту канала связи. Ио был заинтригован. Это оказалось так просто. Видимо, ему была неведома в том числе и концепция прямой лжи. Мицелий замерцал, сплетаясь паутиной исчезающе тонких волокон в новую, видимо, лучше отвечающую поставленной задаче конфигурацию. Некоторое время не происходило ничего. Затем из репродукторов, невидимых в темноте под потолком, раздался звук. Всхлип, переходящий в глухие, искажённые динамиками рыдания. И, наконец...
— Антон? — горестный, задыхающийся плач. — Антон, это ты? Где ты? Я ничего не вижу. Мне так страшно! Так больно! Господи, так больно. Оно заставляет меня переводить, снова и снова, без конца. — срывающийся голос Алины, моей бывшей девушки, отражался от каменных колонн, разносился над головами бесстрастной толпы. — Я не могу так больше! Пожалуйста, милый, убей меня! Убей! Убей! Убей! Убей! Убей! У-у-у-у-у-б-е-е-е...
Голос, что я некогда так любил, был поглощён каскадами ревербераций и закончился визгом петли обратной связи. Не в силах больше этого выносить, я опустил руку в карман и сжал рифлёный корпус электрошокера. Может быть, я смогу прекратить это, остановить её страдания!
Упала тишина.
Я не смог. Испугался того, что может сотворить со мной рассерженное, безумное, всемогущее божество. Когда звук неожиданно отключился, я отшатнулся от ящика, содержащего то немногое, что ещё осталось от моей Алины, и медленно опустился на колени. Шокер со стуком выпал из ослабевших пальцев на гранитные плиты пола. Прости меня, пожалуйста, прости! Но я не могу. Я не готов разделить твою судьбу, если Ио решит, что повреждённому компоненту требуется замена.
Затем я сбежал. Неся какой-то вздор, расталкивая недоумевающих кукол, я вбежал в вагон и несколькими ударами вышиб распорки из дверей. Те, словно того и ждали, сразу же сомкнулись, отрезая хор голосов, задающих какие-то вопросы. Я не слушал. Рыдал, прижавшись лбом к прохладному стеклу двери. Поезд увозил меня в реальный мир.
Всё, что я вижу вокруг, сообщил он, является научным оборудованием. Ио был неспособен напрямую "заглянуть" в наш плоский мир, как не могут наши учёные проникнуть на уровень кварков, и не имеет понятия, как именно выглядит Станция для меня. Но этого и не требуется. Проанализировав повторяющиеся структуры окружавшей меня обстановки, он вычислил наиболее частый паттерн и искусственно воссоздал по этим лекалам участок псевдопространства, который был неотличим (на его взгляд) от привычного для меня окружения. Воспроизводил его "с высокой точностью в рамках допустимой погрешности". Ведь субъект контакта должен чувствовать себя в безопасности, ха-ха.
Короче говоря, он разработал Станцию: интерфейс ввода-вывода, обеспечивающий трансляцию информации из одной реальности в другую, оптимизирующий поток данных для восприятия каждым из собеседников. И под конец поместил в него объект изучения — меня. Я сумел по достоинству оценить величие проделанный им работы. В конце концов, пользуясь его собственным сравнением, ему удалось понять, что думает и чего хочет подключенное к интерфейсу простейшее.
Но успех ждал его не сразу. Первая версия Станции оказалась недостаточно точной имитацией среды и спугнула "простейшее". Сделав выводы, он потратил дополнительные ресурсы на калибровку системы и повторил эксперимент. В этот раз субъект, как вы помните, проявил осторожную заинтересованность и почти отважился выйти на лабораторный стол. Но чего-то всё ещё не хватало. Ио перебирал и отбрасывал варианты, пока не набрёл на гениальное в своей простоте решение: ведь другие сходные со мной создания, роившиеся неподалёку, от природы наделены подходящим органическим интерфейсом для естественной коммуникации между особями! Так что он построил граф моих взаимодействий, выбрал другого субъекта, связь с которым (а следовательно, и уровень взаимопонимания) была максимальна, и включил его в состав своей системы в качестве компонента-интерпретатора. Эврика! Всё оказалось так просто. В нашем языке для этой технологии даже есть подходящий термин: "китайская комната". Пришлось повозиться, убрать излишнюю органику, сказал он, но в итоге цель была достигнута.
Думаю, уже в этот миг я всё понял. Дрогнувшим голосом я попросил Ио показать мне этот компонент системы, если это возможно. Тот лишь обрадовался моему интересу к его открытию: толпа образовала коридор, ведущий к ряду стоящих в углу помещения предметов, похожих на покрытые серой краской железные шкафы. Такие можно увидеть и в настоящем метро. Здесь они тоже, как выяснилось, скрывали в себе необходимое для работы Станции оборудование. На ватных ногах я прошёл к самому большому, в рост человека шкафу и потянул за дверцы. Оттуда излился, словно жидкость, уже знакомый мне мертвенный свет. Внутри, распростёртая на мерцающих тонких спицах, отчасти погружённая в гель, помещалась центральная нервная система человека, лишённая, как он и сказал, всей ненужной плоти. Как препарат в анатомическом музее, только это была не просто модель. Насквозь пронизанный сияющими нитями головной мозг переходил в ствол мозга спинного, опутанный чем-то, очень похожим на мицелий гриба-паразита. Ответвления периферических нервов оканчивались подобием коннекторов, утопленных в гнёздах того, что я назвал бы приборами или сенсорами, имей они менее тошнотворный вид.
Тщательно подбирая слова, я запросил прямой доступ к когнитивной подсистеме блока-интерпретатора, сказав, что это позволит повысить чистоту канала связи. Ио был заинтригован. Это оказалось так просто. Видимо, ему была неведома в том числе и концепция прямой лжи. Мицелий замерцал, сплетаясь паутиной исчезающе тонких волокон в новую, видимо, лучше отвечающую поставленной задаче конфигурацию. Некоторое время не происходило ничего. Затем из репродукторов, невидимых в темноте под потолком, раздался звук. Всхлип, переходящий в глухие, искажённые динамиками рыдания. И, наконец...
— Антон? — горестный, задыхающийся плач. — Антон, это ты? Где ты? Я ничего не вижу. Мне так страшно! Так больно! Господи, так больно. Оно заставляет меня переводить, снова и снова, без конца. — срывающийся голос Алины, моей бывшей девушки, отражался от каменных колонн, разносился над головами бесстрастной толпы. — Я не могу так больше! Пожалуйста, милый, убей меня! Убей! Убей! Убей! Убей! Убей! У-у-у-у-у-б-е-е-е...
Голос, что я некогда так любил, был поглощён каскадами ревербераций и закончился визгом петли обратной связи. Не в силах больше этого выносить, я опустил руку в карман и сжал рифлёный корпус электрошокера. Может быть, я смогу прекратить это, остановить её страдания!
Упала тишина.
Я не смог. Испугался того, что может сотворить со мной рассерженное, безумное, всемогущее божество. Когда звук неожиданно отключился, я отшатнулся от ящика, содержащего то немногое, что ещё осталось от моей Алины, и медленно опустился на колени. Шокер со стуком выпал из ослабевших пальцев на гранитные плиты пола. Прости меня, пожалуйста, прости! Но я не могу. Я не готов разделить твою судьбу, если Ио решит, что повреждённому компоненту требуется замена.
Затем я сбежал. Неся какой-то вздор, расталкивая недоумевающих кукол, я вбежал в вагон и несколькими ударами вышиб распорки из дверей. Те, словно того и ждали, сразу же сомкнулись, отрезая хор голосов, задающих какие-то вопросы. Я не слушал. Рыдал, прижавшись лбом к прохладному стеклу двери. Поезд увозил меня в реальный мир.
∗ ∗ ∗
Поднявшись на поверхность, шокированный увиденным и тонущий в океане стыда за своё малодушное бегство, я сразу поплёлся к ближайшему супермаркету, чтобы купить водки и напиться до беспамятства, а потом ещё раз, и ещё. Хуже всего, что, даже погибая от отчаяния, ненавидя себя, я всё же чувствовал безмерное облегчение оттого, что спасся сам. Как ни старался, я не в силах был подавить паскудное, животное ликование какой-то части внутри себя, о существовании которой даже не подозревал. Всё своё оборудование, включая чужую видеокамеру, я так и бросил в вагоне, только в ту минуту плевать я на это хотел.
Должно быть, выглядел я ужасно. Старушка у входа, перекладывавшая продукты в авоську, цыкнула себе под нос, а скучавший у окна охранник переглянулся с кассиршей и последовал за мной меж полок, без особого усердия делая вид, что вовсе не следит за подозрительным покупателем. Я долго тупил у полки с алкоголем, а когда наконец протянул руку, чтобы взять наугад одну из бутылок, почувствовал, как на плечо мне опустилась тяжёлая ладонь.
— Молодой человек, — сказал охранник, странно и невпопад дёргая небритой челюстью, — поговорите с ним.
— Что? — я приготовился было оправдываться, что ничего не крал, и растерялся от такого захода. Охранник сморщился, как от острого приступа зубной боли.
— Поговори с ним, Антон. — челюсть его отвисла, из уголка рта протянулась ниточка слюны.
— Он хочет с тобой поговорить — произнесла сзади кассирша, глупо хихикнув. Её остановившийся взгляд не был направлен никуда конкретно. Из соседних проходов, толкая перед собой тележки, приближались всё новые покупатели. Белый свет флуоресцентных ламп вдруг показался мне немного необычным, словно одну из них тайком заменили на кварцевую, пока я не смотрел.
— Он не отпустит нас, милый. У него так много времени. Бесконечно много. — теперь голос раздавался из динамиков на потолке, заглушая тихую музыку. Я, не разбирая дороги, медленно пятился к выходу. Алина, а это был её голос, больше не плакала: наоборот, казалась ужасно спокойной, такой рассудительной. Терпеливой. И это было ещё хуже, чем когда она просила её убить. — Он мучает меня, знаешь? Он не понимает, но это так. Ты можешь остановить это. Пожалуйста. Ему нужно просто поговорить с тобой, ведь он такой... лю-бо-пыт-ный.
Услышав, как обезумевший от страданий призрак моей бедной девушки произнёс последнее слово, я не выдержал, развернулся и помчался домой. Один раз оглянулся, чтобы увидеть, как плавится и комками сползает с торца здания фасад поддельного супермаркета, которого (теперь я это вспомнил) никогда там не было. Возможности интерфейса растут прямо на глазах. Что следующим окажется подделкой — маршрутка, в которую я сяду? Аудитория в институте? Кто из моих знакомых и друзей, поплыв лицом, вдруг заговорит голосом Алины?
Я не могу жить в таком мире. Совершенно к этому не готов.
∗ ∗ ∗
И вот, мы здесь. Вернулись к тому, с чего начали. Я дома, сижу за своим ноутбуком, но так ли это на самом деле? Ведь, разобрав разум Алины на запчасти, он овладел искусством воссоздания привычной мне среды почти в совершенстве. Сейчас, вспоминая, я замечаю мелкие огрехи, что видел по пути домой. Карта метро в вагоне, обзавёдшаяся парой новых линий. Вывески магазинов, написанные на странном языке. Может, я так и не покинул Станцию. Может ли быть, что я всё ещё на ней? Ни в чём не могу больше верить своим глазам.
Оглядываясь, я вижу, как метаморфирует дверной проём, как коридор, ведущий в кухню, проседает прямо посередине, словно крыша теплицы, на которой скопилась вода. Что-то готово прорваться сюда. Это ты? Читаешь это, тварь? Жёлтый свет из кухни медленно сменяется оттенками ультрафиолета. Нет, тебе не поймать меня, как лабораторную мышь в своё хитроумное устройство, где я буду выдавать информацию и жать на педаль для получения еды. Тут двенадцатый этаж, я ещё могу успеть. Раз ты так достоверно имитируешь физику нашей реальности... Десять секунд уйдёт на то, чтобы открыть задвижку и распахнуть окно. Ты не успеешь ничего предпринять. Подавись, сука.
Алина, прости!
Поднявшись на поверхность, шокированный увиденным и тонущий в океане стыда за своё малодушное бегство, я сразу поплёлся к ближайшему супермаркету, чтобы купить водки и напиться до беспамятства, а потом ещё раз, и ещё. Хуже всего, что, даже погибая от отчаяния, ненавидя себя, я всё же чувствовал безмерное облегчение оттого, что спасся сам. Как ни старался, я не в силах был подавить паскудное, животное ликование какой-то части внутри себя, о существовании которой даже не подозревал. Всё своё оборудование, включая чужую видеокамеру, я так и бросил в вагоне, только в ту минуту плевать я на это хотел.
Должно быть, выглядел я ужасно. Старушка у входа, перекладывавшая продукты в авоську, цыкнула себе под нос, а скучавший у окна охранник переглянулся с кассиршей и последовал за мной меж полок, без особого усердия делая вид, что вовсе не следит за подозрительным покупателем. Я долго тупил у полки с алкоголем, а когда наконец протянул руку, чтобы взять наугад одну из бутылок, почувствовал, как на плечо мне опустилась тяжёлая ладонь.
— Молодой человек, — сказал охранник, странно и невпопад дёргая небритой челюстью, — поговорите с ним.
— Что? — я приготовился было оправдываться, что ничего не крал, и растерялся от такого захода. Охранник сморщился, как от острого приступа зубной боли.
— Поговори с ним, Антон. — челюсть его отвисла, из уголка рта протянулась ниточка слюны.
— Он хочет с тобой поговорить — произнесла сзади кассирша, глупо хихикнув. Её остановившийся взгляд не был направлен никуда конкретно. Из соседних проходов, толкая перед собой тележки, приближались всё новые покупатели. Белый свет флуоресцентных ламп вдруг показался мне немного необычным, словно одну из них тайком заменили на кварцевую, пока я не смотрел.
— Он не отпустит нас, милый. У него так много времени. Бесконечно много. — теперь голос раздавался из динамиков на потолке, заглушая тихую музыку. Я, не разбирая дороги, медленно пятился к выходу. Алина, а это был её голос, больше не плакала: наоборот, казалась ужасно спокойной, такой рассудительной. Терпеливой. И это было ещё хуже, чем когда она просила её убить. — Он мучает меня, знаешь? Он не понимает, но это так. Ты можешь остановить это. Пожалуйста. Ему нужно просто поговорить с тобой, ведь он такой... лю-бо-пыт-ный.
Услышав, как обезумевший от страданий призрак моей бедной девушки произнёс последнее слово, я не выдержал, развернулся и помчался домой. Один раз оглянулся, чтобы увидеть, как плавится и комками сползает с торца здания фасад поддельного супермаркета, которого (теперь я это вспомнил) никогда там не было. Возможности интерфейса растут прямо на глазах. Что следующим окажется подделкой — маршрутка, в которую я сяду? Аудитория в институте? Кто из моих знакомых и друзей, поплыв лицом, вдруг заговорит голосом Алины?
Я не могу жить в таком мире. Совершенно к этому не готов.
∗ ∗ ∗
И вот, мы здесь. Вернулись к тому, с чего начали. Я дома, сижу за своим ноутбуком, но так ли это на самом деле? Ведь, разобрав разум Алины на запчасти, он овладел искусством воссоздания привычной мне среды почти в совершенстве. Сейчас, вспоминая, я замечаю мелкие огрехи, что видел по пути домой. Карта метро в вагоне, обзавёдшаяся парой новых линий. Вывески магазинов, написанные на странном языке. Может, я так и не покинул Станцию. Может ли быть, что я всё ещё на ней? Ни в чём не могу больше верить своим глазам.
Оглядываясь, я вижу, как метаморфирует дверной проём, как коридор, ведущий в кухню, проседает прямо посередине, словно крыша теплицы, на которой скопилась вода. Что-то готово прорваться сюда. Это ты? Читаешь это, тварь? Жёлтый свет из кухни медленно сменяется оттенками ультрафиолета. Нет, тебе не поймать меня, как лабораторную мышь в своё хитроумное устройство, где я буду выдавать информацию и жать на педаль для получения еды. Тут двенадцатый этаж, я ещё могу успеть. Раз ты так достоверно имитируешь физику нашей реальности... Десять секунд уйдёт на то, чтобы открыть задвижку и распахнуть окно. Ты не успеешь ничего предпринять. Подавись, сука.
Алина, прости!
Отлично, анон! Талантливо!
Блять, есть тред паст, туда и пиздуй.
О, Чейна завезли!
Вот тут его другие рассказы, весьма годные кстати! https://mrakopedia.net/wiki/Участник:Chainsaw
Вот тут его другие рассказы, весьма годные кстати! https://mrakopedia.net/wiki/Участник:Chainsaw
Тред паст в закрепе протух давно. Где моча?
Кажись, китайская комната не к месту употреблена. А так норм.
Поговори с ним
Поговори со мной
Хорошая паста
А вдруг ПРАВДА. Подумой онон
Впервые я попал на Станцию в возрасте шестнадцати лет. Возвращаясь домой, я беспокоился только о том, чтобы не спалиться перед предками — настолько я был нетрезв. Дело шло к закрытию метро, я сидел в вагоне и полностью сосредоточился на том, чтобы удержать внутри некоторое количество выпитой в падике водки вперемешку с сухариками, что послужили нам единственной закуской тем зимним вечером. К счастью, вагон был пуст. Меня ждала конечная остановка, и за бубнежом динамиков я не следил.
Когда поезд в очередной раз со скрипом замер, хлопнув дверьми, я краем сознания зафиксировал какую-то странность. Может, освещение было более тусклым, чем должно быть в пустом полуночном метро, или эхо — более гулким. Минута шла за минутой, на станции за моей спиной было чересчур тихо. Подняв голову, которую до того обхватывал руками, пытаясь справиться с "вертолётами", я повернулся, чтобы взглянуть в окна вагона. Слабоосвещённая платформа была заполнена молчащими людьми. Ряды женщин и мужчин неподвижно стояли плечом к плечу, вплотную к вагону, всего в паре десятков сантиметров от меня. Они словно старались заглянуть внутрь сквозь пыльное бликующее стекло. Их плотный строй пересекал открытые двери, загораживая проход, и уходил в обе стороны, насколько хватало глаз. Плечи и головы терялись в полумраке между широкими мраморными колоннами, подпирающими странно низкий, давящий потолок. Станция была забита битком, как случается только утром, в самые часы пик, когда очередной поезд опаздывает. Тишина, повисшая над толпой, была неестественной, невозможной для такого количества собравшихся в одном месте людей. Как ни вслушивался, я различал только собственное ставшее вдруг тяжёлым дыхание. Никто не переступал с ноги на ногу, не шептался, не кашлял. Никто не сделал и шага в совершенно пустой вагон. И тут я понял, что это вообще не люди. Что-то перестроилось: не столько в пространстве, сколько в моих глазах. Так бывает со стереокартинками: разглядев суть, ты уже не можешь её развидеть, ведь с самого начала она находилась прямо перед тобой.
Всё пространство станции занимали картонные ростовые фигуры, повторяющие очертаниями спокойно ожидающих прибытия состава пассажиров. Небрежно раскрашенные, эти куски фанеры только спьяну либо сослепу можно было принять за живых людей. Цветное пятно вместо дамской сумочки тут, едва обозначенная крупная клетка коричневого пиджака там. И у всех — едва намеченные черты лиц. Всего лишь размалёванные декорации детского кружка самодеятельности. На потолке горела дай бог треть всех ламп, добавляя плоскостям кажущегося объёма, а водки было выпито изрядно, иначе я заметил бы это сразу.
Когда двери, зашипев, захлопнулись, я едва не вскрикнул. Диктор из динамиков объявил следующую остановку, и я, как заворожённый, смотрел на проплывающие мимо ряды безликих плоских фигур, пока всё не отрезала чернота тоннеля. Но что это было — думал я, сползая по сиденьям и вытирая шапкой взмокший от испуга лоб. Случайно переключившаяся стрелка отправила поезд на секретную ветку, и я увидел метро-2? Я слышал где-то, что на технических, служебных станциях действительно низкие потолки и нет украшений вроде всякой лепнины. Может, это была одна из таких, а городские службы используют эти помещения как склады барахла и реквизита для очередного фестиваля варенья? Почему бы и нет. Страх прошёл, сменившись жгучим интересом. Я из тех ребят, кто с удовольствием исследовал бы секретные ветки метро или заброшенные коллекторы, просто случая как-то не представлялось, и я ограничивался чтением диггерских сайтов. Теперь же удача сама прыгнула в руки. Очень жаль, что от неожиданности я затупил, ведь можно было сделать потрясающие фотки, похвастаться ими на форуме и заодно расспросить старожилов. Совершенно необходимо снарядить экспедицию на таинственную Станцию. Конечно, я не собирался спрыгивать на рельсы и идти назад по туннелю в её поисках. Но раз меня занесло сюда однажды, может повезти ещё раз. Следует как минимум быть к этому готовым, решил я, затем проверил часы и записал на ладони примерное время встречи с так взволновавшей меня загадкой.
Кстати, не спрашивайте, на какой ветке я живу или где находится Станция. Менее всего мне хочется, чтобы кто-то из вас повторил мой путь.
∗ ∗ ∗
Шло время. Поначалу я специально катался по этому перегону поздно ночью, но безрезультатно. Затем стал делать это реже. За первоначальным воодушевлением пришло разочарование, потом скука. Пришлось признать: была ли то ошибка машиниста или сбой стрелки, глупо надеяться, что случай повторится, да ещё и аккурат когда я нахожусь в поезде. Пару раз я травил эту байку в сети и одноклассникам за пивом, получая в ответ справедливые насмешки. Странная станция забылась на годы, я жил своей обычной жизнью. Готовился к ЕГЭ, ходил по репетиторам, участвовал в олимпиадах, ссорился с родителями, познакомился с девушкой и по уши влюбился в неё (и драматично расстался спустя год), поступил в институт. Сдал, с горем пополам, первую сессию. Возвращаясь домой после потрепавшего нервы экзамена, я листал прихваченную с собой книжку, но не понимал ничего из прочитанного — был мыслями далеко, строил планы на лето. Поезд притормозил, и я застыл на месте ещё до того, как прекратила шипеть пневматика дверей. Пальцы, переворачивавшие страницу, не закончили движение. Воспоминание о Станции вернулось мгновенно и полностью. Без определённой причины, но и без всяких сомнений, не успев поднять голову от страницы, я совершенно точно знал, что это случилось вновь. Я посмотрел в окно.
Станция была полна людей. Нет, не картонных подобий, как тогда, — именно людей. Возможно, на этот раз длинные лампы давали больше жёлтого света: платформа просматривалась почти насквозь, и только противоположный перрон расплывался в тенях. Однако люди стояли и там. Могло показаться, что все смотрели на подошедший состав, но это было не так: глаза их были закрыты. Льющийся с низкого потолка свет делал кожу на обращённых ко мне лицах неестественно гладкой. Или дело было не в нём? На ум пришли восковые фигуры из бродячего парка аттракционов, который я посетил однажды в детстве. Но даже у тех кукол на отливающих желтизной лицах были старательно прорисованы поры, имелась текстура кожи, морщины и родинки. У этих же кукол не было ничего, даже ресниц. Или выражения.
По мере того как я вглядывался в темноту, место всё больше утрачивало сходство с настоящей станцией метро. Над собравшейся в тесной подземной камере толпой волнами, словно сквозняки, летали шорохи, из одного конца зала в другой. Несли они с собой тихий многоголосый шёпот, или это мне только почудилось? С трудом поднявшись со скрипнувшего сиденья, я сделал два медленных шага вперёд, изнывая от неопределённого страха. Страх рождался от непонимания происходящего, от его полной неестественности. И всё же мне хотелось рассмотреть открывшуюся сцену как можно лучше.