- Под землю он, что ли, провалился? – нарушил наконец тишину голос из-за шлема, выполненного в виде скалящейся волчьей морды. Хриплый от попоек и перебранок в кабаках, голос был неестественно высок для массивного воина - но, похоже, остальные не видели в этом повода для насмешек. – Тоже мне, проводник! Приходилось мне в один меч выбираться не из таких топей...
Григор сидит прямо, словно копье проглотил, слабый ветерок гуляет в волосах. Ни мускул не дрогнет на его лице и лишь глаза, что цвета утреннего неба, пронзают тьму, поочередно вглядываясь в лица. Вдохнув, он собирается что-то сказать, его рот приоткрывается и тут же захлопывается. В тишине еле слышно раздается клацанье зубов. Проведя по губам кончиком языка, Григор решается, но волкодав оказывается быстрее.
- Придет, - пытается поддержать разговор рыцарь, вглядываясь в глазные прорези волчьего шлема, - горы опасны ночью.
- Придет, - пытается поддержать разговор рыцарь, вглядываясь в глазные прорези волчьего шлема, - горы опасны ночью.
Опытные руки уже явно не в первый, да и даже не в тысячный раз, забивали дешевую трубку не менее дешевым табаком. Немного повозившись с трутом, Жак зажег лучину и раскурил трубку, разбив царящее вокруг умиротворение природы резким, словно ругань пьяной солдатни, запахом табака. Немножко поправив свой ремень, чтобы тот сильно не давил на весьма выделяющееся брюшко, Жак выпустил первую струйку дыма и произнес:
- Эта самае, гаспада хорошия, может это значитца мы того самого, того этого, ну, пойдем уже, проводника-то нашеного пади и не будет сегодня-то, да и значитца, кажется мне вот что, что и нет его воабще никакого, враки и билибирда.
- Эта самае, гаспада хорошия, может это значитца мы того самого, того этого, ну, пойдем уже, проводника-то нашеного пади и не будет сегодня-то, да и значитца, кажется мне вот что, что и нет его воабще никакого, враки и билибирда.
Озмунд Густав Драгун сегодня был в отличном настроении. Ещё бы - он наконец прибыл к месту охоты. Теперь всё зависело только от его расчёта, да от мужества остальных участников охоты. Поэтому он не стал резко осаживать смерда, а лишь, окинув взглядом присутствующих, спокойно сказал:
- Идти без проводника по незнакомым горам - не лучшая идея. Те люди говорили о нём, и сомневаюсь, что они осмелились бы лгать. Я считаю, что разумно будет его дождаться.
ОП, что Драгун знает о змее и ему подобных тварях?
- Идти без проводника по незнакомым горам - не лучшая идея. Те люди говорили о нём, и сомневаюсь, что они осмелились бы лгать. Я считаю, что разумно будет его дождаться.
ОП, что Драгун знает о змее и ему подобных тварях?
- Чем быстрей он доползёт, тем лучше... для его же шкуры, - из-под стальной морды раздалось хмыканье, и жёсткий взгляд серых глаз воительницы смягчился: мало что тешило Джержич больше её собственных плоских шуток. - В этих землях мне сулили славную охоту, а не прозябание в грязной хибаре.
Ухмыльнувшись говору простеца Жака, Волкодав мимолётом выдернула из столешницы посверкивающее в потоке лунного света лезвие:
- О, они не осмелились бы, - с хищным свистом нож описал пируэт между её пальцев и вновь впился в дерево, - если бы вы дали мне в этом убедиться. Но не-ет, мы же играем в благородство! Помяни моё слово, стрелок: никому из местного сброда нельзя верить до хорошей пытки.
Пока шло время, Драгун достал из седельной сумки рэндомную книгу, зажёг факел и стал её читать. надо же отыгрывать грамотность
- Помилуй, это обычный люд, - качает головой Григор, - и зла нам не желает. К чему жестокость там, где её можно избежать? Да и спешить не стоит.
Поднявшись с места, рыцарь обратил взгляд к небу.
- Пусть свет Генозуса нам путь откроет. В тени нам красться ни к чему.
- Гааааспада, я канечно панять могу, шо для вас горы-то они того самого, того этого, ну, незнакомые! Но ежели вы меня паслушаете, я вота чего вам расскажу, гаспада хорошия, годков эдак дцать назад, я в саставе армии делал переход чирез эти самые шо нинаесть эти самые горы. И значитца немного в них того самого... - лицо Жака похмурело, видно было, что он копается в памяти пытаясь подобрать подходящее слово - о-р-и-е-н-т-и-р-у-ю-с-я, во! - выдал по буквам, после небольшой паузы Жак с сияющей, насколько могли сиять кривые и желтые зубы, улыбкой.
- И то верно. Масляный светоч подле пяток - и тени в памяти рассеиваются как дым, - поддела Волкодав паладина. - Ни к чему забывчивость лечить серебряными припарками.
Григор закрывает глаза и тихо шепчет:
- Отец, прости ей эти богохульные слова. Душа её ещё в потьмах блуждает и не познала света твоего.
Открыв глаза, рыцарь устремляет взор на Жака.
- Что раньше ты молчал? Коли дорогу знаешь, то старец горбый нам и вовсе ни к чему.
Жак смотрит на рыцаря слегка виновато.
- Нууууу, эта самого, ваше благародия, нашенской-то дороги я знать не знаю, может значитца так статься, что и змия-то мы и не найдем-то вовсе, ежели я значитца поведу-то. Но значитца, мне как это видитца, идти-то да всяко лучше чем сидеть да ждать у озера пагоды. Можетца это самое, ежели пойдем, да и ежели Боженька всемагущий смилуятся, так мы можетца того самого, того этого, змия-то и найдем!
Жак снова засиял довольной улыбкой. По глазами было видно, что он крайне гордится порожденной идеей и у него явно нет задней мысли, что кому-то это кажется полным сумасбродством.
Губы рыцаря растягиваются в ободряющей улыбке.
- Откуда старцу знать, где змей наш обитает? Искать его придется всяко нам самим.
Пронзительный взгляд синих глаз несколько мгновений изучает лицо Драгуна:
- Что скажете? Доверимся солдату и в ночь рискнем, - и перескакивает на стальную волчью морду, пытаясь проникнуть сквозь черноту глазных провалов, - иль подождем, хоть мочи тут сидеть уж нет?
Драгун остался равнодушен к взгляду:
- Я уже всё сказал. И моё мнение, продиктованное моим охотничьим опытом, всё то же.
Если уж есть достоинство "слава", то было бы неплохо, чтобы я и другие игроки узнали, чем славен мой персонаж. Где я грандмастер? В чём?
Так бы и сидеть им, отбрасывая на поляну смоляно-черные тени, но нет, не установится покой в мире, пока нет покоя в умах. Разреженный воздух приходит в движение, когда за ближайшим поворотом горной дороги слышится гнусавый рожок. Если бы стоял кто на страже, так узнал бы, что среди ночи в деревне объявились гости. Но что сторожить доживающим свой век в бесплодных горах?
По узкой дорожке к Горне Лупке приближался настоящий караван. В медовом свете факелов, нарушающих красоту голубой ночи, по тропе двигались шестеро осликов и конь. Мощный золотой с зеленым жеребец и янтарный всадник на нем. В седельной кобуре висит тяжелый пистоль, на поясе — меч. За ним, на медно-синих ослах четверо спутников в одинаковых гамбезонах и самых разных шапочках: валяных, стеганых и вязаных. При каждом по копью, а на седле последнего еще и полдюжины длинных луков со снятыми тетивами. В хвосте, подгоняя двух ослов, навьюченных до предела, покачивался кривой карла, что и дул в рог.
Когда все пятеро достигли границ деревни, старик указал факелоносцам на крайнюю мазанку, куда те и отправились. Встретила их только-только проснувшаяся старуха... но эта история нам не интересна. Карла же поковылял к пригорку, на котором, нарушив безмолвие, сидели четверо. Раскрывая беззубый рот, от упал на свои ссохшиеся коленочки перед Джержич, чуть не плача и начал показывать, по ходу кивая остальным, какая удача настигла его в предгорьях(четверо добрых господ заплатили настоящим золотом и закупили ему товаров на две зимы вперед за то только, чтобы старик довел их о Чрной Кручи. Вот же щедрые сиры!) и какая радость, оказывается, ждет дома. Роняя скупые слезы, он полез обнять волкодавицу, чуть не упав на шатающихся ногах.
По узкой дорожке к Горне Лупке приближался настоящий караван. В медовом свете факелов, нарушающих красоту голубой ночи, по тропе двигались шестеро осликов и конь. Мощный золотой с зеленым жеребец и янтарный всадник на нем. В седельной кобуре висит тяжелый пистоль, на поясе — меч. За ним, на медно-синих ослах четверо спутников в одинаковых гамбезонах и самых разных шапочках: валяных, стеганых и вязаных. При каждом по копью, а на седле последнего еще и полдюжины длинных луков со снятыми тетивами. В хвосте, подгоняя двух ослов, навьюченных до предела, покачивался кривой карла, что и дул в рог.
Когда все пятеро достигли границ деревни, старик указал факелоносцам на крайнюю мазанку, куда те и отправились. Встретила их только-только проснувшаяся старуха... но эта история нам не интересна. Карла же поковылял к пригорку, на котором, нарушив безмолвие, сидели четверо. Раскрывая беззубый рот, от упал на свои ссохшиеся коленочки перед Джержич, чуть не плача и начал показывать, по ходу кивая остальным, какая удача настигла его в предгорьях(четверо добрых господ заплатили настоящим золотом и закупили ему товаров на две зимы вперед за то только, чтобы старик довел их о Чрной Кручи. Вот же щедрые сиры!) и какая радость, оказывается, ждет дома. Роняя скупые слезы, он полез обнять волкодавицу, чуть не упав на шатающихся ногах.
- Чу! - отвращение скользнуло в глазах воительницы, стальной сапог легко отпихнул тельце. - Не тронь меня, змеево отродье.
Взгляд её заледенел, когда невдалеке заплясали золотые светляки факелов. Железные пальцы лязгнули на рукояти сабли.
- По наши головы привёл охотников? Коли так - умрёшь. Медленно.
Карла недоуменно уставился на волкодавицу. Спешно зажестикулировал. Родная, так и эдак, кровиночка. Дядьку, меня, то бишь, почто обижаешь? Сколько лет, сколько зим. А то добрые господа Мшетич, охотиться в горах задумали. А ты здесь, значится, по какому делу?
И ручки-то дрожат, и губки-то дергаются. И горе в глазах самое что ни на есть настоящее. Будто совсем чуть-чуть, и лопнет сердечко от черной неблагодарности. Ну, как дочурку же растил. Ну и что, что раз в год, ну и что, что уже как лет пять не видал. Кровь — не вода.
Многие сокровища нёс багряный вал, до поры разлучённый пузырьками плоти. Забытье сечи, в коем хрупкие мембраны лопались, и в торжестве погибели животворный сок изливался, соединяясь в алчной глотке почвы; яростные приливы желания, когда полнотелые городские девки, заворожённые блеском монет, забывали наказы богов и шли с ней; презренный металл - кто был всем, свистом сабли становился никем, а нет благодетелей щедрее мертвецов. Богата река крови, богаты и рыбаки, не обременённые совестью.
Чего не было в изобильной реке, так это веры. Кровь не вода: цена её выше, своя на всякую каплю.
- На кого ж, милый родич, им здесь охотиться? - без нотки раскаяния хмыкнула волкодавица. Тощие козы да вороньё - та еще дичь.
> - На кого ж, милый родич, им здесь охотиться? - без нотки раскаяния хмыкнула волкодавица. -Тощие козы да вороньё - та еще дичь.
Старик поднялся, расправил узкие плечи и сложил ладони. Огромная черная тень накрыла сидящих за столом. Захлопали кожистые крыла, затрепетал змеиный хвост, а вот и зубастая пасть раскрылась, издавая... стариковский хрип. Изобразил, как мог. И пальцами для мерности подвигал, показывая, что в пасти во-от такие зубы.
- Есть гор средь этих и достойная добыча, - роняет рыцарь, поглядывая с жалостью на старика, а волкодавицу - с укором, - а значит время самое нам уходить.
Волкодав моргнула, махнула рукой и бормоча под нос уставилась в ночь. Пробитая в давнишней битве голова время от времени давала о себе знать вспышками забывчивости и подозрительности, и добром это кончалось редко. Эх, сейчас бы в добрую сечу!.. Меч говорил за Джержич не в пример лучше языка.
А Жак тем временем, уже суетливо засобирался, вскинул на одно плечо алебарду, на другое мушкет, поправил цеп на поясе и обратился к старику.
- Любезеный, я ента чево спросить-та хотел, не будет ли в короване тваим винишка-то, мехов бы да, да парочку ага. А той охотитца да без воды-то согреващей, так дюже мне не па духу. Можетца, значитца, поделитца можешь?
- Любезеный, я ента чево спросить-та хотел, не будет ли в короване тваим винишка-то, мехов бы да, да парочку ага. А той охотитца да без воды-то согреващей, так дюже мне не па духу. Можетца, значитца, поделитца можешь?
>винишка-то, мехов бы да, да парочку
>охотитца да без воды-то согреващей, так дюже мне не па духу
Удачи
Карла кивнул, на пальцах показал цену, завышенную по меньшей мере втрое и поковылял разгружать ослов, отбивая неровный мотив артритными пальцами по бедрам.
В то же время из мазанки, в которой остановились четверо пришлых, под свет луны выбрался один из солдат. Натянул шапку, скрестил ноги в сапожках явно с чужой ноги и, положив на колени свой видавший виды кистень взялся за набивку трубочки с длинным мундштуком. На лице - усталость и какое-то ангельское смирение.
- Не спеши, старец, - молвит рыцарь и устремляется горбатому во след, - позволь помочь тебе, ведь путь стоит нелегкий, а твои силы стоит поберечь.
И ближе подходя к мазанкам, Григор одергивает белое сюрко и обращается к солдату.
- Прольется свет Геноза на твое чело служивый. Ужель и вы решили силу испытать и храбрость в схватке с Белым Змеем?
Старик кивает и, водя руками, тыкая скрюченным пальцем и демонстрируя Григору знаки, понятные даже ребенку, соглашается. Долгий путь, через три дня как Мшетич и его — вон те — солдатики отправятся, а с ними и я. Вы что же, выходит, тоже его ждали?
Солдат же в ответ на реплику Григора кланяется от шеи, а затем указывает вверх глазами и недвусмысленно машет свободной рукой в сторону от мазанки, наполняя при этом рот густым дымом.
- Что ж, служба, понимаю, - говорит Григор и переводит взгляд на карлу.
- Нет, старец, ожидали мы тебя. Известно, что ты знаешь к Змея логову дорогу и полагала дщерь твоя, что не откажешься ты нас сопроводить. Но ждать не будем мы, - Григор плечом поводит, - с рассветом в путь. Змей наш. Ничей иной.
Карла разводит руками и раскрывает рот. Ну как же так, господарь вы мой. Вот сколько всего пан Мшетич уплатил, разве же могу я его обмануть. Через три дня, никак раньше. Вы ему поклонитесь, он человек хороший, может и с собой возьмет. Разве ж не все мы братья и сватья под солнешным светом?
А та мне не дочь, ну какая дочь, что ты старика смешишь. Ты на меня посмотри, а потом на нее. Вон, какая статная и здоровая.
И начинает разгружать ослов. Обильна поклажа — тут и добрый инструмент, и зерно, и всякое, какое только есть угощение.
- Все мы сыны и дочери Геноза солнцеликого, - молвит рыцарь, ухватывая тюки поувесистее, - и никого обманывать не след. Вины в том нет твоей, что ты не знал о нас. А пан... управимся и без него.
Карлик кивает. Как скажешь, господарь рыцарь, как скажешь. Я вам осликом вот могу в деревне подыскать, если дело не терпит. Постучите во-он в ту мазанку, я ж если не в предгорьях, то всегда дома.
После получаса возни с вьюками, карлик сердечно отблагодарил Григора и всеми силами попытался одарить того кувшином вина и половиной сырной головы. А затем и на боковую отправился.
Солдат же к тому времени докурил трубку и молча уставился на звезды...
Хоть и не хотел брать рыцарь стариковские дары, но такая искренность в глазах того была, что не отважился Григор оскорбить и так оскорбленного и принял ради его же утешения.
И вот возвращается рыцарь к столу под звездами, ставит кувшин со стуком и кладет сыр рядом.
- Не сможет, волкодавица, твой родич проводить нас. А значит, - обращается Григор к солдату Жаку, - вся надежда на тебя. Через три дня пан следом нашим выйдет. Не будем медлить более, коль возражений не найдется.
Драгун встал со стула, аккуратно убрал книгу в сумку, после чего проронил несколько фраз:
- Если не получится перекупить проводника - нужно будет выступить немедленно, чтобы опередить того пана. Но проводник у них и отсутствие проводника у нас всё равно даст им изрядную фору. Если бы удалось убедить его повести нас, или хотя бы перед выходом в путь узнать у него о вехах, опасностях, и где находится само логово...
- Окстись, Драгун, ужель ты думал, что старец в змейском логове бывал? Тебе подобный муж готов быть должен к всем тяжбам предстоящего пути, - взяв пику, рыцарь прямо стал, словно уже готов в путь отправляться.
- Три дня у нас. Успеем - будет наш. А коли нет, тогда делить придется. Но не бывать тому. Успеем.
Жак увидя, что старик таки поделился кувшином вина, немедля налил себе стаканчик и жадно его выпил. Утерев рот рукавом, он изрек.
- А ента, значитца, а может мы с паном-то значитца переговорим, а? Да и значитца дадим тому понять, что проводник-то нашенский-то будет, а пан-то может и подождатьс, с него станетца. Ну, а ежели упрямитца вздумает, собачатий сын, так мы ента, ему эта самае, пакажем почему, значитца, он-то да и не прав.
Сюда . Перепутал что-то.
Слова спутников эхом бились о стены. Никто не видел, как побелело под шлемом лицо воительницы, как катился по иссечённой спине холодный пот; не чуял, как палубой угодившей в шторм посудины закачалась под ней твердь; не слышал сводящего с ума писка. Видения проигранных битв красной вереницей мелькали перед глазами. Что-то не давало Джержич выхватить клинок и без памяти броситься за упущенной когда-то победой – на любого, кто держит меч. Тихий голос, лоскуток памяти. Что-то ждёт здесь, льющее теплый, как вражья кровь, свет на зачерствелое сердце. Бой со ставкой в душу и вечность. Великая охота.
Со словами Жака осмысленность вернулась во взгляд Джержич. Пара ловких движений, и шлем тяжело стукнул о стол.
- Непрост наш простец, - на проборожденном страшным шрамом лице читалось одобрение, - умно говорит. Обождите-ка, есть у меня дельце.
Не громыхали бордовые с чёрным латы, мастерами свободных земель идеально пригнанные, не теснили тела. Лёгким шагом воительница прошла мимо солдата с трубкой и скоро оказалась у дядькиной мазанки. Без стука вошла, растрясла спящего старца за сухонькое плечо:
- Очнись, родич, очнись. Не последняя теперь ночь.
Стальные пальцы встрепали короткие жёсткие волосы.
- Многое я прошла, старик – видишь, голова подводит, порой родни не признаю, себя не помню. Не смогу я сидеть три дня, не стану и плутать в скалах. Убью твоего пана – пойдёшь?
Выкатился карла из шерстяных одеял, космами затряс, руками задергал. Глаза — ужаса полны, рот раскрывается в попытке что-то сказать, да только хрип из него и выходит.
Старик ползает по полу, пытаясь показать знаками больше, чем способны его больные руки.
Не надо, не надо смертоубийства. С вами пойду, только крови в Горне Лупке не лейте. Никогда тут такого не было, и хочу я дожить до конца дней, зная, что никогда и не будет.
Уморился. Припал на все четыре, вытянул из угла овечью шкуру, портянки, новые башмаки и шапку и оделся, охая и похрипывая. А как оделся, так и показал, где пятеро его осликов устроены, да какой поклажи взять. На все был готов старик, лишь бы не дразнить страшного нрава волкодавихи.
Ослики дремали под плетеным навесом, карлик готовился к отъезду, а небо светлело.
Готовы ли герои?
Драгун давно был готов.
Готов.
Жак добавил в свой внутренний костер еще немножко огня, опрокинув еще одну кружку вина, сыто отрыгнув, притушил пламя увесистым кусочком сыра, и несколько поразмыслив, поддал еще винишка. Алебарда и мушкет на плечах, броня подогнана, цеп подвешен, мешок собран. Видя как Драгун и Григор встают из-за стола с глазами полными решимости, он тоше поспешил вскочить и следовать за почтенными господарями.
- Не нравятся мне эти скоты, - вернувшаяся волкодавка со шлемом в руке кивнула в сторону солдатской стоянки, - и луки их не нравятся. Небом клянусь: повернёмся к ними спинами - одного-двоих недосчитаемся. Хорошо бы зачистить тылы. У меня и план созрел, - в двух словах она посвятила спутников в замысел.
- В своем ли ты уме, что предлагаешь рыцарю подобное? Зла не было от них, а ты уж меч свой точишь? Убийство замышляешь? Покуда я дышу - того не будет! - Григор демонстративно кладет пальцы на рукоять меча.
- Светом заклинаю, опомнись! Да в путь отправимся.
Жак чешет голову, облизывает сырные пальцы.
- Уж больна твая кровь горяча, дева. Можетца мы того самого, поговорим сперва, а? Значитцы и договориться же можно, к чему убиства?
Драгун посмотрел на Григора, посмотрел на Джержич, затем негромко изрёк:
- На чудовищ я охотник, не на людей. Нападут - отобьёмся, благо есть, из чего отстреливаться. Если луки их не нравятся - прокрадись и просто сломай им стрелы, им и стрелять в нас будет нечем, и крови невинной не прольёшь, Григора не рассердишь. А если не захочешь от своего отступиться, то явно быть поединку меж Григором и тобой. Хочешь ли того?
С полминуты волкодавка, нехорошо сощурившись, изучала лицо солнцепоклонника. И был ответ:
- Вижу, не за шкуру дрожишь, ни их, ни меня не боишься. Хочешь быть святее всех под солнцем. В песках воин не ждёт, пока бандит расщедрится на ядовитый болт, - воин бьёт первым и живёт, чтобы завтра зарубить новых и новых. Или мыслите, - выразительно кивнула она на драгуна, - эту падаль невинными овечками? Говорю: в кого ни плюнь - попадёшь в негодяя.
С лязгом волчий шлем вернулся на место.
- Мы с тобой еще потолкуем, рыцарь солнца, не сомневайся. Не сейчас. Сейчас - охота. Но не надейся, - голос сочился ядом, - что я прикрою тебя от их стрел.
А между тем всякий, кто имел глаза там, где их положено иметь, мог заметить, как один солдатик у хаты Мшетича сменился другим, пониже и поплотнее, в шапке из шкурок, мехом наружу и носом таким, точно на лицо ему прилепили аккуратный распаренный баклажан.
В щелях двери наши герои могли увидеть слабый свет, не ярче свечи и какую-то, явно не сонную, возню.
Часовой же с интересом поглядывал на них и жевал тут же сорванную травинку.
В щелях двери наши герои могли увидеть слабый свет, не ярче свечи и какую-то, явно не сонную, возню.
Часовой же с интересом поглядывал на них и жевал тут же сорванную травинку.
Жак заприметивши такое, тут же опустился до шепота и обратился к спутникам.
- Значитца, не нравитца мне енто, можетца сделаем первовый шаг да погаварить пайдем, добрыя гаспадари?
- Поговорим! Об уплаченных ими родичу монетах, делёжке змеевой шкуры и блеске звёзд на небе.
- Да что нам с ними говорить, - словно сам себе говорит рыцарь, - сидят, сидели как. Так пусть и продолжают. Забот у нас хватает и своих.
Григор в который раз сверлит поглядом волчью морду.
- Но, коли разговор какой, то пусть так будет.
Григор в который раз сверлит поглядом волчью морду.
- Но, коли разговор какой, то пусть так будет.
Дверь со скрипом, заполнившим собой всю ночную тишину, растворилась. В свечном и звездном сиянии, окрашивавшем вю картину в дикие инфернальные цвета, на поляну вышли трое. первым шел Пан. Именно так, вылитый лесной бог с кручеными рогами на роскошном бургиньоте с чеканными изображениями адской охоты и отливающей синевой трехчетвертной пластине. За ним, облаченный во благородную в своей простоте кирасу и каску с пером, шел солдат, несущий в руках сверток размером с него самого. Третим важно шествовал копейщик в неплотно сидящем, явно не подогнанном под владельца барбюте. Часовой, опомнившись, поднялся и примкнул к процессии.
Лязгнули суставы на броне Пана, ударила по бедру закрепленная на двух ремнях кобура и пробирающий до костей холод излился из его рта со словами:
— Я слышал стоны горных кошек. Мы решили поохотиться.
Лязгнули суставы на броне Пана, ударила по бедру закрепленная на двух ремнях кобура и пробирающий до костей холод излился из его рта со словами:
— Я слышал стоны горных кошек. Мы решили поохотиться.
- Удачи и верной руки, пан Мшетич, - кивает Григор и проходит мимо, слегка замешкавшись, чтоб обождать соратников.
Жак вполне честным и оценивающим взглядом смерил Пана, прикинул в уме, за сколько можно продать такую роскошную броню в случае неудачи на охоте и важно вскинув подбородок и втянув живот прошагал мимо, всей своей походкой пытаясь показать свою военную выправку.
Драгун молча прошёл мимо, слегка кивнув Мшетичу.
В спину героям ударила реплика пана, так и не сдвинувшегося с места. В голосе слышалось едва скрываемое презрение, а металлический гул, которым отдавались слова из-под шлема ничуть не смягчал их содержания.
— Мне, видите, не любы кошки, которые зарятся на чужое мясо. Имя мое вам известно, но ваших я не знаю, однако ж вижу, что есть среди вас рыцарь. Уж не он ли надоумил увести моего проводника? А если так, то дерьмо он, а не рыцарь, и буду я с ним драться прямо здесь, пешим на ровной земле, — пан на этом с лязгом упер руки в боки, а кнехты выстроились неровным полукольцом. Тот, что до сих пор держал сверток, резко ударил им оземь, скидывая мешковину и обнажая прямое лезвие двуручного меча. Напряжение нарастало. Второй раз за ночь.
— Мне, видите, не любы кошки, которые зарятся на чужое мясо. Имя мое вам известно, но ваших я не знаю, однако ж вижу, что есть среди вас рыцарь. Уж не он ли надоумил увести моего проводника? А если так, то дерьмо он, а не рыцарь, и буду я с ним драться прямо здесь, пешим на ровной земле, — пан на этом с лязгом упер руки в боки, а кнехты выстроились неровным полукольцом. Тот, что до сих пор держал сверток, резко ударил им оземь, скидывая мешковину и обнажая прямое лезвие двуручного меча. Напряжение нарастало. Второй раз за ночь.
- Григор имя мое, - то молвит рыцарь и меч, из ножен извлеча и руки на него сложив, упирает в землю, - проводника уводит твоего не он. Но коли ты, пан Мшетич, в моей чести усомнился и, по незнанию, ей оскорбление нанес, то требую я извинений. Иначе сам их получу.
В ответ пан Мирслав Мшетич достает гораздо менее внушительный меч — на таком вторая рука уж точно не поместится — и призывно пощелкивает металлической перчаткой, что закрывает всю его левую руку. Взгляда он не сводит с Григора, меч держит ровно, острием к горлу рыцаря; сразу видно, противник умелый. Все говорит о том, что в бою Мшетич будет осторожен.
— Есть у меня одно извиненье, да не брызнут ли уши кровью, как его услышишь? — Мшетич делает несколько круговых движений мечом, переводя кончик с горла на забрало, с забрала на подмышки, а оттуда на самый низ живота, — Есть к тому извинению и слово примирительное, да не расколется ли голова, как его скажу? — перчатка сжимается в монолитный кулак, какой мог бы расколоть, кажется, и камни.
Если никто из сопартийцев не хочет вмешаться, начнем рыцарской поединок
Драгун слегка нахмурился и негромко, но веско сказал:
- Ну зачем же начинать дуэли, не понимая даже, что происходит? Стоит хотя бы представить присутствующих. Тот простолюдин зовётся Жак, та волкодавка - Мшетич, а я - Драгун. Грандмастер Драгун, если кому вдруг доводилось слышать. Нет, я не доносчик, чтобы рассказывать, кто свёл проводника, но обелить невиновных, дабы не пострадали они по ошибке - вполне почётно. Что я и сделаю. Итак, ни Григор, ни я, ни Жак не ходили к твоему проводнику и не убеждали его уйти.
На слове "волкодавка" двое солдат переглянулись и мечник, скаля зубы, прохрипел:
— Ну такую-то и неблаародный может на бой вызвать!
Второй тоже растянул гадкую улыбочку, но ничего не ответил. Пан сохранял молчание, сосредоточившись на предстоящем бое.
Драгун продолжил:
- Итак, я подтверждаю, что рыцарь Григор невиновен в том, в чём был обвинён. И предлагаю сторонам отказаться от поединка. Или... вести его не до смерти, а лишь до первой крови.
- Итак, я подтверждаю, что рыцарь Григор невиновен в том, в чём был обвинён. И предлагаю сторонам отказаться от поединка. Или... вести его не до смерти, а лишь до первой крови.
Меланхоличный копейщик, удовольствие пообщаться с которым уже имел Григор снова закатил глаза:
— Так теперь уже ваший нашего вызвал, — пожал плечами, а затем, подумав, шепотом обратился к Драгуну, — А правда, что у каслерейховских баб жопа волосатая?
В глазах наконец-то появился хоть какая-то заинтересованность. Отвлекшийся от дуэли солдат явно искал ответаа на крайне важный для него вопрос, который он мог доверить только коренному касльрейхцу, человеку славному и, стало быть, надежному.
Драгун зевнул, теряя интерес к происходящему. Словами этот поединок остановить уже вряд ли выйдет, как и обезопасить одного из важных членов команды от серьёзных ранений. Поединщики друг друга стоят. Даже если Григор победит, скорее всего, он получит серьезное ранение, и охотиться за змеем придётся уже втроём.
- Врут, дружище копейщик. Врут.
Драгун отошёл в сторонку и стал наблюдать за боем с удаления, рассчитывая, как только бой начнётся и привлечёт к себе всеобщее внимание, тихо отойти ещё дальше и занять удобную, господствующую и обзористую позицию для стрельбы из арбалеста.
Смех, раздавшийся из-под волчьего шлема, благозвучием посрамил бы иные ворота - скрипучий, он резал слух не хуже заржавелого лезвия.
- Проклятье! Рыцари чести... Говорила же я резать этих скотов первыми!
Заряженный самострел появился в её руках как из ниоткуда: клюв болта целил в грудь мечника. С щелчком тетивы перст смерти отправился в полёт.
Услышав свист летящей стрелы, Жак проворно скидывает с плеча аркебузу и наводит ее на грудь пана Мшетича.
Как у нас будет боевка проходить, по правилам? Или наратив?
Как у нас будет боевка проходить, по правилам? Или наратив?
Взмахивает перед собой клинком рыцарь.
- Коль молвить будешь в состоянии, то и проверим.
Сомкнув ладони на рукояти, встает рыцарь боком и клинок на уровень глаз поднимает, назад отводя и метя в горло пану.
- Приступим.
Меч дважды воздух рассекает, в бедро и руку метя.
Зоны атаки же заранее определять надо?
Рубящий в бедро 6d10: (10 + 7 + 10 + 3 + 8 + 9) = 47
Рубящий в правую руку 7d10: (3 + 9 + 7 + 6 + 2 + 2 + 1) = 30
Быстр был Григор, да пан Мирслав оказался быстрее — резким ударом плашмя свел удар в землю, хитрыми "усами" его захватил и готов был уже навалиться всей силой да выдернуть рыцарский меч из рук заморского гостя, но тот вовремя дернул клинок на себя, разрезая ночь диким скрежетом стали о сталь. Каждый остался при своем.
Инициатива
4d6: (1 + 3 + 2 + 5) = 11
4d6: (1 + 3 + 2 + 5) = 11
Десятигранники катай, крестьянин.
Извиняюсь, неграмотный ибо, к цифрам неприучен.
4d10: (3 + 5 + 1 + 8) = 17
И быть бы мечнику убитым, насквозь пронзенным злой стрелой, но тут Господь миловал. При выстреле мужик неловко дернулся в сторону, но с пути каленого острия не ушел. И не убрал руку, которая до того лежала на фальшгарде двуручного меча. С хрустом стрела вонзилась в предплечье и пригвоздила бы его к телу, не помешай тому крепкая кираса. Солдат взвыл и, прижимая к телу кровоточащую руку, беспомощно упал на колени. Меч, ничем не удерживаемый, упал рядом.
А Джержич уже бросила арбалет в сторону и со звуком, который люб каждому вояке, обнажила саблю. Ринувшийся на нее копейщик ударил, привнося в удар всю энергию своего жилистого тела, но... был недостаточно быстр. Волкодавица поднырнула под древком и акцентированным щелчком всрыла солдату живот, а с ним и засаленный гамбезон.
Жак, время ходить
Что-то подумав, что-то прикинув, Жак переводит дуло на волкодавицу, прицеливается и стреляет.
- Негоже господарям дуэлю срывать!
Джержич, едва скинувшая со своего клинка беднягу-копейщика, теперь и сама повалилась назад, скребя лантой рукавицей по зерцалу. Но не в него ударила подлая пуля — пядью ниже разошлись звенья кольчуги и кровь делала бурый стеганый поддоспешник еще темнее. Волкодавица хрипела, пыталась дотянуться до выпавшей из рук саблей, сучила ногами, но этим только усугубляла ситуацию. Наконец, выгнувшись и прокашлявшись, она затихла. К добру ли?
А вот пузатый часовой приблизился к Жаку на опасное расстояние и, звякнув железными кольцами, провернул над головой миниатюрный грузик своего кистеня.
— Попался, сука такая... — но тут он замер, увидев, что произошло с Джержич на другом конце поляны. Замер и затих, наблюдая за тем, как вновь сошлись рыцари.
А рыцари и правда начали сближаться: вот Григор перехватил свой меч, железной хваткой сжав клинок у первой трети, а вот и Мирслав отвел клинок вниз, оставляя верхнюю часть тела обманчиво незащищенной. Первый же удар вострым жалом остановился на полпути, отведенный вставшей на пути латной рукавицей. Пан засмеялся так, как может хохотать несмазанное пыточное колесо, и на следующем ударе Григора даже и не потрудился подставлять руку — со всех своих сил пнул приближающегося воина Генозова в колено, да еще и добавил сверху, заставляя того повалиться наземь.
Григор видел и аккуратную дыру на доспехе Мшетича, и то, как пошатнутся тот от сильного удара, но и сам понял, что не достигло лезвие уязвимой плоти. А затем все пошло перед глазами, заплясали охотничьи сцены на дьявольском шлеме, загремели латы, и противник уже возвышался над ним, перехватывая свой меч поудобнее.
Григор видел и аккуратную дыру на доспехе Мшетича, и то, как пошатнутся тот от сильного удара, но и сам понял, что не достигло лезвие уязвимой плоти. А затем все пошло перед глазами, заплясали охотничьи сцены на дьявольском шлеме, загремели латы, и противник уже возвышался над ним, перехватывая свой меч поудобнее.
А Жак что, Жак, как и солдаты Мшетича стал смотреть увлекательный поединок двух рыцарей. Неспеша он принялся забивать себе трубочку, да и рядомстоящим людям Пана не забыл предложить, все-таки худой мир лучше доброй вражды.
Выхожу из боя на неопределенное время
Выхожу из боя на неопределенное время
Крякнул рыцарь, рывком на живот повернулся, колено под себя поджимая и, толкнувшись, встал почти, как ощутил на темени удар жестокий и хохот Мшетича услыхал сквозь звон в ушах. Но выпрямился Григор и ухватил меч пана под самые кольца, а противник на его собственном клинке кулак сомкнул. Мгновение молчаливая борьба длилась, лишь скрежетом доспехов нарушаемая, но проворнее молодой рыцарь оказался, корпусом повернулся и оба клинка из рук Мшетича выдернул, отбросил короткую панову железяку в сторону, да и заметил в тот миг тела лежащие.
- Довольно, пан! Достаточно пролилось крови! И не пристало калечить мне тебя. Пусть твоя сталь послужит мне удовлетворением. Коль согласишься, быть на том концу. А нет, так руку вновь вооружи свою.
Пан отступил на полшага назад, а рука его, потянувшаяся уже было к кобуре, остановилась. Сжалась со скрипом кожаная перчатка, а затем, к удивлению собравшихся, Мшетич крякнул из-под бургиньота и, всего секунду помедлив, распахнул дверцу забрала.
— От греха ты меня спасаешь, Гжегож. Быть по-твоему, не должно литься крови в такую ночь... — тут пан осекся, глянул, с лязгом поворотив голову вправо, на тела двух своих кнехтов и дерзкой бабы-волкодавихи и сказал уже тише, — За обиду мою цена сполна уплачена. А за твою сам меня прости, если так рассудишь. Вижу, что славный ты рыцарь и весь твой изъян в том лишь, что родился ты под чужим солнцем. А будь по-иному, слава б пошла о тебе по всей земле дацийской и остербской.
Лунный свет упал на молодое еще лицо Мирслава, отразился от аквамариновых усов и бирюзовой кожи. Тот стоял на поляне, открыв забрало и раскинув руки, приглашая к примирительному объятью, после которого всякая вражда сходит на нет, а злобы пожар утихает навеки.
- Обиды прочь, - промолвил рыцарь, сталь в ножны возвращая. Шлем чело покинул, бледное лицо и пряди к лбу прилипшие открыв.
- Обиды прочь, - еще раз повторил Григор и к пану шагнул, в стальное рук кольцо заключая и ответное принимая объятье, в который раз ночную тишь металла звон нарушил.
Но вот отстранился Григор и на тела очей небесных взгляд устремил, да стоящих пронзил им, но не нашел искомого.
- ОЗРИК! - крикнул в ночь рыцарь.
- Драгун! Не дуб ты в в врачевательной науке, куда запропастился?
Прошел через полянку Григор, да у волкодавихиного тела присел, пальца приклавши к побуревшему металлу.
Джржч всё?
Почувствовав прикосновение, Джержич попыталась сначала отстраниться, а затем вдруг вцепилась латными рукавицами в землю, вырывая пласты дерна и заревела не по-людски, а как есть, по-звериному. Забрало щелкнуло раз-другой, когда она попыталась приподняться и, клацнув зубами, закрылось, только она опала на землю.
Григор, хоть и не был врачевателем, сразу понял, что если воительница и будет жить, то охоту на змея точно не застанет.
— Хорошие были мои кнехты, но твой — всем кнехтам кнехт. Такой жизни господской не пощадит, лишь бы честь сохранить. Будь он знатен, все бы отдал за такого оруженосца! — восхищался Мшетич за спиной. Он-то явно уже не числил волкодавицу среди живых.
А Драгун в то время как раз удобно устроился на крыше мазанки и наблюдал эту картину с наилучшего ракурса...
Не ясно было, куда пропал Грандмастер Драгун, да и появление его, словно ниоткуда, ясности не прибавило. Подошёл он к раненым, скрипя кожей охотничьих доспехов, открыл свою сумку, да и начал шаманить. Шаманил, шаманил, затем же сказал простолюдинам перенести раненых в мазанку. Сам же, вместе с Жаком, аккуратно понёс туда Джержич. Любил Драгун врачебное ремесло, ценил и уважал. Мастер он был в охоте на диковинных гадов, да не мастер в приобретении друзей. Но вот если спасти жизнь кому своим искусством, то навеки будет он благодарен, а если нет, то и не нужна Драгуну благодарность от такой свиньи.
Двое кнехтов решили не благодарить Грандмастера и вообще как-то неохотно участвовали в диалоге. Лежат, холодные, молчат и не двигаются. А вот Джержич за тот час, пока Драгун пытался безуспешно вытащить засевшую в ране пулю Жака, вспомнила всю его семью, предков и потомков, некоторых даже и не по разу. В доставании пули это, однако, не помогло — вымазанному в чужой крови охотнику только и осталось, что зашить, как есть. Рассказиывали, что люди живут с наконечниками стрел. Недолго и несчастливо, но все же! Свинцовая горошина, глядишь, останется незамеченной такой принцессой, как Джержич.
Прижженная и промытая, рана выглядела не так страшно, да и Джержич замолкла. Лежала и слегка подрагивала. На секунду Драгуну показалось, что от тела ее валит пар — так она была горяча. Не сказать, чтобы она была холодна до того — кровь с молоком, горячий горный темперамент, боевая закалка. Да и телом хороша, как можно было убедиться, освободив ее от тяжелой волкодавьей брони. Стройна, крепка, крутобедра.
Драгун и не заметил, как рассвело, а он остался в мазанке наедине с распаленной лихорадкой воительницей...
Чертовски уставший Драгун решил немного прикорнуть на каком-нибудь тюфяке. Кожаная броня - не стальной доспех, можно спать, даже её не снимая. Понадоблюсь - разбудят, решил Драгун, засыпая.
Снаружи рассвет разгорелся у горизонта и утро вступило в свои права. Вид поляны первых в лучах солнца, передающих всему вокруг нездоровый желто-зеленый оттенок, был страшен. Пятна крови, вздыбленная земля, смятые тяжелыми сапогами полевые травы. Напуганные жители Горни Лупки не торопились открывать ставни и выходить наружу.
В это время Мшетич, цокая языком и покачивая головой, осматривал тела своих добрых охотников. Убедившись в том, что раны смертельны, от без колебания приказал оставшемуся кнехту разоружить обоих и, позвенев кошелем, отправил того обеспечивать похороны.
— Нехорошо. Теперь, выходит, вы без одного да я без двоих. Что делать будем, как решать? — произнес он после недолгого молчания, обращаясь к Григору и Жаку, но поглядывая все больше на рыцаря.
А Жак, робко снимая шапку и с опаской сминая ее в руке произнес.
- Ваши благородия, ежели можно сказать значитца, можетца нам того самого, ну, того этого, вместе значитца за змием охотитца? А то кажетца мне, что порозань ни нашим ни вашим ево ниадалеть.
- Ваши благородия, ежели можно сказать значитца, можетца нам того самого, ну, того этого, вместе значитца за змием охотитца? А то кажетца мне, что порозань ни нашим ни вашим ево ниадалеть.
- Дело солдат говорит, - молвил рыцарь, чело лучам утренним подставляя.
- Нутром словно чую - то козни змеиные. Знает, тварь, что по нем охота собирается, да обезопасить себя пробует.
- Нутром словно чую - то козни змеиные. Знает, тварь, что по нем охота собирается, да обезопасить себя пробует.
Мшетич кивнул. Все великие умы, как известно, мыслят одинаково. Пан был готов сдвинуть свой поход на ближайшие дни, лишь бы выдалось время отоспаться и обеспечить кнехтам человеческие похороны, а то бродить им по горам до самого конца времен.
На том он и оставил наших героев. Местные, подогретые названной паном суммой, положили все усилия на проводы солдат Мшетича. Сам Мирслав позволил голове и телу отдохнуть сполна. Джержич металась в лихорадке, то хрипя, то крича сквозь тонкие стены мазанки.
А наши герои...
[ ]Поехали по рельсам с прицепным вагоном
[ ]Имели еще незаконченные дела в Горне Лупке
Мшетич кивнул. Все великие умы, как известно, мыслят одинаково. Пан был готов сдвинуть свой поход на ближайшие дни, лишь бы выдалось время отоспаться и обеспечить кнехтам человеческие похороны, а то бродить им по горам до самого конца времен.
На том он и оставил наших героев. Местные, подогретые названной паном суммой, положили все усилия на проводы солдат Мшетича. Сам Мирслав позволил голове и телу отдохнуть сполна. Джержич металась в лихорадке, то хрипя, то крича сквозь тонкие стены мазанки.
А наши герои...
[ ]Поехали по рельсам с прицепным вагоном
[ ]Имели еще незаконченные дела в Горне Лупке
Первое
http://www.youtube.com/watch?v=XW39fmmQEmc&feature=player_detailpage#t=875
Пятеро охотников отправились в путь, покуда не закатился незамолкающий барабан Солнца; за ними бежали неугомонные горные ветра, а горные ручьи приветствовали их и поили водой, слаще которой нет нигде на свете. Наполняя животы козлятиной, сыром и молодым вином, засыпая под крики горных кошек и свист хмелеющих от тепла насекомых, они незаметно приближались к концу своего пути. Впереди ждал змей-дракон. Впереди была победа. Или смерть.
Но здесь и сейчас были пятеро спутников, каждый со своей непростой судьбой, но понятными всякому чаяньями. Каждую ночь они собираются вокруг костра и смотрят тебе в глаза. Что там? Осуждение за то, что уже случилось, или за то, чему предначертано случиться Роком? Одобрение, зависть или что-то невыразимое, как раз между этим двумя? А может за этим отблеском огня кроется настоящая надежда? Но надежда на что — только задумаешься, а отблеск гаснет, искры исчезают в ночи, а с ними и мимолетный взгляд товарища.
Наступила третья ночь, заботливо запасенные карлой дрова трещали, выплевывая снопы огненных мошек в ароматный ночной воздух. Чрна Круча даже в лунном свете выделялась на фоне прочих гор и манила охотников, страшнее, чем отрядный костер манит больших серых мотыльков, то и дело пролетающих мимо и гибнущих в пляске огненных узоров.
От котелка шел незнакомый терпкий запах — проводник решил порадовать спутников похлебкой из собранных по дороге грибов и сала в сливках, привравленной травками, названия которых были известны разве что ему одному да еще паре стариков в умирающей деревне.
Он казался невероятно спокойным и лишь слегка погрустневшим после происшествия в Горне Лупке. И похороны обеспечил, и сиделку для племянницы нашел, и уговор выполнил. Побольше бы таких людей на этой земле.
Старик помешивал аппетитное варево, облизывая изредка деревянную ложку, а пан, разговорившийся в пути, рассказывал увлекательную историю о военных делах. О том, как у Болотин отрядная пушка отстрелила сержанту руку, а тот возьми, да выживи. Или о том, как отбившихся от колонны полкового священника и палача нашли через месяц с толпой плененных в окрестных лесах баб. К концу последней истории из волн белых пушистых кустарников, устилающих склоны этих гор и едва-едва колышащихся под ветром вышел Часовой с пузатой тыквой вина и, дав пану промочить горло, предложил еще кому поделиться своими историями.
Три пары глаз готовы были воззриться на следующего рассказчика, а три пары жующих ртов — составить аккомпанемент его рассказу.
Пятеро охотников отправились в путь, покуда не закатился незамолкающий барабан Солнца; за ними бежали неугомонные горные ветра, а горные ручьи приветствовали их и поили водой, слаще которой нет нигде на свете. Наполняя животы козлятиной, сыром и молодым вином, засыпая под крики горных кошек и свист хмелеющих от тепла насекомых, они незаметно приближались к концу своего пути. Впереди ждал змей-дракон. Впереди была победа. Или смерть.
Но здесь и сейчас были пятеро спутников, каждый со своей непростой судьбой, но понятными всякому чаяньями. Каждую ночь они собираются вокруг костра и смотрят тебе в глаза. Что там? Осуждение за то, что уже случилось, или за то, чему предначертано случиться Роком? Одобрение, зависть или что-то невыразимое, как раз между этим двумя? А может за этим отблеском огня кроется настоящая надежда? Но надежда на что — только задумаешься, а отблеск гаснет, искры исчезают в ночи, а с ними и мимолетный взгляд товарища.
Наступила третья ночь, заботливо запасенные карлой дрова трещали, выплевывая снопы огненных мошек в ароматный ночной воздух. Чрна Круча даже в лунном свете выделялась на фоне прочих гор и манила охотников, страшнее, чем отрядный костер манит больших серых мотыльков, то и дело пролетающих мимо и гибнущих в пляске огненных узоров.
От котелка шел незнакомый терпкий запах — проводник решил порадовать спутников похлебкой из собранных по дороге грибов и сала в сливках, привравленной травками, названия которых были известны разве что ему одному да еще паре стариков в умирающей деревне.
Он казался невероятно спокойным и лишь слегка погрустневшим после происшествия в Горне Лупке. И похороны обеспечил, и сиделку для племянницы нашел, и уговор выполнил. Побольше бы таких людей на этой земле.
Старик помешивал аппетитное варево, облизывая изредка деревянную ложку, а пан, разговорившийся в пути, рассказывал увлекательную историю о военных делах. О том, как у Болотин отрядная пушка отстрелила сержанту руку, а тот возьми, да выживи. Или о том, как отбившихся от колонны полкового священника и палача нашли через месяц с толпой плененных в окрестных лесах баб. К концу последней истории из волн белых пушистых кустарников, устилающих склоны этих гор и едва-едва колышащихся под ветром вышел Часовой с пузатой тыквой вина и, дав пану промочить горло, предложил еще кому поделиться своими историями.
Три пары глаз готовы были воззриться на следующего рассказчика, а три пары жующих ртов — составить аккомпанемент его рассказу.
Звуковое сопровождение. http://pleer.com/tracks/4693024WCfJ
- Не мастер я истории рассказывать - начал Озрик. - Но есть один охотничьий случай, который я, пока дышу, не забуду. Стали в одной деревне, названием Хандорф, пропадать люди. Крестьян, пастухов, грибников просто находили мёртвыми, с вырванной печенью. Я проезжал через город неподалёку, и в таверне встретил пейзана, который слёзно просил помочь. Я заинтересовался случаем и приехал в деревню. Было со мной двое спутников, начинающие охотники. Мы приехали под вечер. Этим и следующим днём мы расспрашивали крестьян, и я составил карту, на которой пометил места убийств. По ней было понятно, в каком районе искать. Вышли мы туда. Лошадей оставили в деревне, так как эта тварь, как мы выяснили, до жути их пугала.
Под вечер, возле небольшого водопада увидели мы красивую девушку, которая пригласила нас к себе в дом. Было в ней нечто лисье, но я тогда не придал этому значения. А стоило бы. В доме она накормила нас мясом с репой. Никто даже не задумался, кто она и почему живёт здесь одна. Видно, это были чары. Мы как-то быстро все уснули после этого ужина.
Ночью я проснулся, увидел, что одного из моих ребят, Калар его звали, нет, подумал, что он пошёл до ветру, и решил, что мне тоже стоило бы. Я зажёг масляную лампу, вышел, и увидел, как она сосёт у Калара за кустами. И тут всё и началось. Услышав мои шаги, она резко откусила ему член. Затем выплюнула, показала ему. Он хотел заорать, но она перегрызла ему горло, а затем ударила голой рукой с когтями и вырвала печень. Её она проглотила. Ну, как змея глотает добычу. А затем улыбнулась мне жуткой, оскаленной, окровавленной улыбкой, и стала свежевать его. Когтями. Как мы чистим апельсин.
Я побежал в дом, предупредить второго своего парня и взять оружие. Я разбудил охотника - его имя было Ник - натянул охотничий костюм, схватил пистоли, и тут вошла она. Снова невинная девушка, будто ничего и не случилось. Я заорал Нику, чтобы тот стрелял, но он вместо этого загородил её от меня и встал в позу рыцаря - дескать, никак он не позволит мне совершить такое страшное злодеяние, убить молодую девушку, осквернить гостеприимство. Ну, и повернулся к твари спиной. Та ударила его сложенными когтями в шею сзади, пробив спинной мозг, а затем вырвала печень, сожрала и тоже стала свежевать. Я взял арбалест и отступил в гостиную. Труп Калара, без кожи, лежал на столе. Там были тарелки, с которых мы ели, но мясо - это была не говядина и не свинина, это человечина. А кусочки репы… то были личинки, которыми кишел труп, он был мертв уже несколько дней. Я поднял глаза. Там были они, некоторые еще были живы, ползали в моей блевотине, и тут даже мне, признаюсь, стало не по себе. Вошла она. Уже покрытая мехом. Я выстрелил из арбалеста, но та уклонилась. Тогда я швырнул в неё масляной лампой и попал. Мех хорошо горит. Я побежал. Она, похоже, быстро восстановилась. Хижина стояла рядом с лесом, и я побежал туда. Лес был маленьким, я знал это по карте, я умел ориентироваться, но выбраться их этого леса не мог. Она шныряла в отдалении, но не нападала. Но я то и дело замечал между деревьями многохвостую лисицу. Она каждый раз скрывалась раньше, чем я успевал прицелиться. Так прошло много времени - почти до заката - и я начинал валить с ног от усталости. Но, видимо, она тоже устала. На закате мне удалось выбраться на большую поляну, и там я принял отчаянное решение. Потратив немного пороха, я зажёг траву и полусухие кусты, а затем от них вспыхнули деревья. Караулившая возле поляны тварь выбежала из леса, прямо на меня, и я всадил ей арбалестный болт в сердце, а затем выпустил две пули в морду. Тварь даже это не убило, но я подошёл, схватил её за торчащий из тела арбалестный болт и швырнул в самое пекло, а после пригвоздил к земле ещё несколькими болтами. Как эта тварь орала...
Драгун немного помолчал.
То, что осталось от других охотников, я похоронил. Дом лисы сжёг. Меня лихорадило несколько дней, потом я оправился и продолжил путь. Уже один. С того дня я перестал брать с собой начинающих охотников. И если кому вдруг интересно, почему я таков, каков есть - ответ есть в этом и в других рассказах, что останутся для других привалов.
Если рассказ не соответствует лору (который мне всё равно неизвестен), можешь признать пост ничтожным. Идея взята из одного SCP.
- Не мастер я истории рассказывать - начал Озрик. - Но есть один охотничьий случай, который я, пока дышу, не забуду. Стали в одной деревне, названием Хандорф, пропадать люди. Крестьян, пастухов, грибников просто находили мёртвыми, с вырванной печенью. Я проезжал через город неподалёку, и в таверне встретил пейзана, который слёзно просил помочь. Я заинтересовался случаем и приехал в деревню. Было со мной двое спутников, начинающие охотники. Мы приехали под вечер. Этим и следующим днём мы расспрашивали крестьян, и я составил карту, на которой пометил места убийств. По ней было понятно, в каком районе искать. Вышли мы туда. Лошадей оставили в деревне, так как эта тварь, как мы выяснили, до жути их пугала.
Под вечер, возле небольшого водопада увидели мы красивую девушку, которая пригласила нас к себе в дом. Было в ней нечто лисье, но я тогда не придал этому значения. А стоило бы. В доме она накормила нас мясом с репой. Никто даже не задумался, кто она и почему живёт здесь одна. Видно, это были чары. Мы как-то быстро все уснули после этого ужина.
Ночью я проснулся, увидел, что одного из моих ребят, Калар его звали, нет, подумал, что он пошёл до ветру, и решил, что мне тоже стоило бы. Я зажёг масляную лампу, вышел, и увидел, как она сосёт у Калара за кустами. И тут всё и началось. Услышав мои шаги, она резко откусила ему член. Затем выплюнула, показала ему. Он хотел заорать, но она перегрызла ему горло, а затем ударила голой рукой с когтями и вырвала печень. Её она проглотила. Ну, как змея глотает добычу. А затем улыбнулась мне жуткой, оскаленной, окровавленной улыбкой, и стала свежевать его. Когтями. Как мы чистим апельсин.
Я побежал в дом, предупредить второго своего парня и взять оружие. Я разбудил охотника - его имя было Ник - натянул охотничий костюм, схватил пистоли, и тут вошла она. Снова невинная девушка, будто ничего и не случилось. Я заорал Нику, чтобы тот стрелял, но он вместо этого загородил её от меня и встал в позу рыцаря - дескать, никак он не позволит мне совершить такое страшное злодеяние, убить молодую девушку, осквернить гостеприимство. Ну, и повернулся к твари спиной. Та ударила его сложенными когтями в шею сзади, пробив спинной мозг, а затем вырвала печень, сожрала и тоже стала свежевать. Я взял арбалест и отступил в гостиную. Труп Калара, без кожи, лежал на столе. Там были тарелки, с которых мы ели, но мясо - это была не говядина и не свинина, это человечина. А кусочки репы… то были личинки, которыми кишел труп, он был мертв уже несколько дней. Я поднял глаза. Там были они, некоторые еще были живы, ползали в моей блевотине, и тут даже мне, признаюсь, стало не по себе. Вошла она. Уже покрытая мехом. Я выстрелил из арбалеста, но та уклонилась. Тогда я швырнул в неё масляной лампой и попал. Мех хорошо горит. Я побежал. Она, похоже, быстро восстановилась. Хижина стояла рядом с лесом, и я побежал туда. Лес был маленьким, я знал это по карте, я умел ориентироваться, но выбраться их этого леса не мог. Она шныряла в отдалении, но не нападала. Но я то и дело замечал между деревьями многохвостую лисицу. Она каждый раз скрывалась раньше, чем я успевал прицелиться. Так прошло много времени - почти до заката - и я начинал валить с ног от усталости. Но, видимо, она тоже устала. На закате мне удалось выбраться на большую поляну, и там я принял отчаянное решение. Потратив немного пороха, я зажёг траву и полусухие кусты, а затем от них вспыхнули деревья. Караулившая возле поляны тварь выбежала из леса, прямо на меня, и я всадил ей арбалестный болт в сердце, а затем выпустил две пули в морду. Тварь даже это не убило, но я подошёл, схватил её за торчащий из тела арбалестный болт и швырнул в самое пекло, а после пригвоздил к земле ещё несколькими болтами. Как эта тварь орала...
Драгун немного помолчал.
То, что осталось от других охотников, я похоронил. Дом лисы сжёг. Меня лихорадило несколько дней, потом я оправился и продолжил путь. Уже один. С того дня я перестал брать с собой начинающих охотников. И если кому вдруг интересно, почему я таков, каков есть - ответ есть в этом и в других рассказах, что останутся для других привалов.
Если рассказ не соответствует лору (который мне всё равно неизвестен), можешь признать пост ничтожным. Идея взята из одного SCP.
Ну и картинка. Даже врать не буду, что отклеилась.
- Морозна история твоя, грандмастер, - молвил рыцарь, полируя клинок ветошью, - моя потеплее будет.
- Было то дело с полдесятка лет ранее, ходили мы на когге в земли Лягорийские за грузами разными. Не торговли ради, но для разбойников морских излова. На второй день, что от берега отшли мы, шторм разыгрался нешуточный. Вздымались волны высотой по полмачты и черны до того были, будто ночь пришла. Отважно мореходы со снастями сражались, долго. И вот вскричал один, что в море глаз видит и глаз то глядит на него. Не поверили мы, но стали все чаще в валы водные вглядываться. Чаще да пристальнее. Слышим, с другого борта моряк кричит, что тоже око узрел. Бросились мы к нему и обомлели. За половину полета стрелы в воде штормящейся словно хребет горный вырос. Всмотрелись мы лучше и поняли, что то не хребет вовсе, а голова змея морского, чудища, что моряки Левиафаном кличут. И шепчут, что увидать его и живым остаться - к удаче великой. Да только не до мыслей радостных в ту пору было. Глаз открыл зверь и словно бездна на нас взглянула. Ноздри такие, что наш когг проплыть мог бы, да пар из них идет пребелый. А как пасть открыл, так самые храбрые дрогнули, а у одного и вовсе приступ случился. Зубищща в четыре ряда и огромные, - Григор раскинул руки во всю ширь, - что лошадь такой и не подымет. И острые-острые, сверкают белизной. И погибель сулят. Взглянул на нас в раз последний и в пучину ушел, а море на полверсты вокруг вскипело. Уж не знаю насчет удачи, но взблагодарили мы Геноза Солнцеликого за жизнь дарованную. А шторм улегся тотчас, ветер попутгый наладился и проделали мы путь в полраза быстрее запланированного. Вот моя история.
- Уууу - мечтательно потянул Жак - настоящева левифана ваше благородия видел. То значитца и правда к удаче бальшой, не абманули вас. Но и у меня есть энтих самых, историй занятных.
Жак забил трубочку, раскурил ее с одной лучины и, пуская в темное небо караваны дымных колец, принялся рассказывать.
- А дело значитца было так, ваши благородия, был я значитца на войне одной, наемничал, за деньгой лехкой гнался. И был там значитца в отряде лекарь адин. Дурак дураком, а вроде умный. Ну и как-та отправил меня капитан с энтим дураком значитца до утесу ближайшева. Лекарю там травы какие-та надо было, а мне сматреть, шобы того значитца не убили. Паднялись мы на утес, ходит он, ходит, не находит траву лечебнаю, а потом глядь и видит пучок, прям на краю растет. Как рванет к нему, я ему кричу, стой дурак, убьешса. А тот нислышит уже, раз и бежать вперед-то. Я за ним. Падает на колени рядом с пучком энтим окаянным, а пад ним земля обваливаетца. Я его за плащ хвать, тяну, а этот дурак выскальзывает и падать. Ух перепуглси я тогда. Меня бы вместе с ним убилиб. Сбегаю с утесу. Лежит лекарь, шея так павернута странна, аб камень ударился. Миня увидел и встает. Оказывается выжил. У меня тагда аж атлегло. Привел я капитану лекаря-дурака и пучок травы той, а он меня вазьми и награди. Вот такая вот история. А лекарь тот до конца жизни сваей недолгой, через пару месяцев его взарвало, чевота он там с порахом мудрил, хадил с кривой шеей.
Жак забил трубочку, раскурил ее с одной лучины и, пуская в темное небо караваны дымных колец, принялся рассказывать.
- А дело значитца было так, ваши благородия, был я значитца на войне одной, наемничал, за деньгой лехкой гнался. И был там значитца в отряде лекарь адин. Дурак дураком, а вроде умный. Ну и как-та отправил меня капитан с энтим дураком значитца до утесу ближайшева. Лекарю там травы какие-та надо было, а мне сматреть, шобы того значитца не убили. Паднялись мы на утес, ходит он, ходит, не находит траву лечебнаю, а потом глядь и видит пучок, прям на краю растет. Как рванет к нему, я ему кричу, стой дурак, убьешса. А тот нислышит уже, раз и бежать вперед-то. Я за ним. Падает на колени рядом с пучком энтим окаянным, а пад ним земля обваливаетца. Я его за плащ хвать, тяну, а этот дурак выскальзывает и падать. Ух перепуглси я тогда. Меня бы вместе с ним убилиб. Сбегаю с утесу. Лежит лекарь, шея так павернута странна, аб камень ударился. Миня увидел и встает. Оказывается выжил. У меня тагда аж атлегло. Привел я капитану лекаря-дурака и пучок травы той, а он меня вазьми и награди. Вот такая вот история. А лекарь тот до конца жизни сваей недолгой, через пару месяцев его взарвало, чевота он там с порахом мудрил, хадил с кривой шеей.
Дослушав рассказ Жака, пузатый кнехт хлопнул себя по коленям и залился удушающим похрюкивающим смехом:
— Знаю я этого пидора! В Бухте каменными елдаками торгует, грит, наследие цвергов. Мы ему с парнями еще бока чуть не намяли, да больно он убогой был, — при слове "ребята" он погрустнел и приаадумался. Снял пальцем жирные остаточки ужина с краев миски, облизал белый, пахнущий грибами, кисель и поднял уже тлеющую трубочку, крутобокую да округлую, под стать ему самому.
— Хорошие были ребята, чего и сказать. Врать не буду, войны мне с ними пройти не довелось, но и в межевых стычках, и на охотах всегда мы были дружны. Вот, как сейчас помню, пошел господарь Мирслав на медведя. А медведь тогда шел хороший, не тощий, только со спячки, но и не тучный, какого из берлоги не выманить. Самый такой хороший летний медведь. Шли весь день, заплутали, притомились, а уж как солнышко-то село, самое бы нам время и домой воротиться. Ан нет! Видим, невдалеке кусты трясутся, шу-шу пушу-пушу, вшшш, — солдат старательно изобразил тряску кустов, зажав трубочку в зубах и сделав предельно серьезное лицо, — Темно, не видно ни дыры, а они все трясутся и трясутся. Но, а мы что, взяли вилы да рогатины и пошли его на пана из кустов-то гнать. Не было при нас тогда собак, передохли все собаки, хворые были по весне. Ткнул я, ткнул Рыка, ну и Жердя ткнул. А он не выходит, и все сильнее трясутся кусты... прямо как вот эти! Тут Рыка ткнул посильнее, навалился на вилы и едва не улетел в кусты, а как рванул назад, так такое у него было лицо-о! Сказать что-то силится, едва не задыхается. Весь лес завыл, зарычал, ветер поднялся; Жердя тогда рогатиной ударил, кусты открылись, так и Жердя застыл, как вкопанный. А они знай, трясутся, да нечеловеческим голосом завывает что-то над головами, и самая ночь вдруг стала, что и звезд не видно. Ну тут и я не выдержал, тоже ткнул, хоть и страх такой на душе, прямо невысказуемый. Ткнул и увидел в кустах ...впрочем, история страшная, а ночь ой какая неспокойная. Я ее вам утром доскажу, — на этом он кивнул и, предупредив, что вторая стража на нем, отправился спать под козьи шкуры.
Пан проснулся только под самый конец рассказа и, пропоргавшись, тоже решил отойти ко сну. "Что-то мне все звезды видятся, хоть закрою глаза, хоть открою", — пробормотал он несвойственным ему голосом и ушел в темноту. Не было и старика, потому троица охотников осталась коротать ночь в свете догорающего костра...
Все ли поужинали и кто первый дежурит?
Перекусив, Драгун заявил, что дежурит первым, и приступил к этому дежурству.
А к дежурству он приступил весьма ответственно, найдя себе удобную, скрытную и обзористую позицию, где и затаился, следя за окружением и не забывая поглядывать на небо.
Драгун
Отсюда все как на ладони — белые волны пушистых кустов, вены освещенных лунным светом тропок, угли костра и бугорки вокруг них, ворочающиеся и сопящие. Но следя за лагерем, Драгун не забывал поглядывать и на небо.
Все как обычно, звезды сияют, ярко, как никогда, луна неотрывно глядит вниз своим единственным глазом.
Не смотри на небо
Но нет, что-то определенно было не так. Звезды дрожали. Звезды мелькали и двигались. А с ними двигался и глаз луны. Он моргнул. Всмотревшись, Драгун мог ясно различить зрачок на мраморном яблоке. Луна смотрела на него. Смотрела, не отрываясь и чего-то ждала.
не смотри не смотри не смотри
Звезды задвигались все быстрее, сливаясь сначала в светящиеся цепи, а затем в круги, бешено вращающиеся над головой. Они все приближались и теперь были уже не с яблоко, а с человеческую голову. Нет. Это и были человеческие головы, бледные, с раскрытыми ртами и сияющими глазами, все они рвались к нему, щелкая алмазными зубами и крутились все быстрее и быстрее. Глаз луны моргнул еще раз и раскрылся во всю ширь, зрачок разросся, грозя полным затмением. До Драгуна донесся удар, хлюпающий, как будто рядом какой-то проказник разбил тыкву...
НЕСМОТРИНЕСМОТРИНЕСМОТРИНЕСМОТРИ
Луна раскололась, заливая все невыносимым белым светом. Заскрежетали алмазные зубы звезд, затрещали кусты. До слуха донесся вожделеющий крик:
— Иди ближе, Дьявол, не беги, Дьявол!
Грандмастера затошнило.
Жак
Солдат чувствовал, что он тонул. Кажется, только мгновение назад он накрылся теплой шкурой и закрыл глаза, как она истекла жидким жаром и жиром, а они заполнили собой всю равнину и начали топить беднягу-Жака. Стоило ему дернуть рукой, она запутывалась в горячей шерсти, стоило открыть рот, как туда залетало неведомо откуда взявшееся пламя. Кто-то не потушил костер. Кот, огромный черный кот не потушил и разбросал угли. А теперь Жак горит! А кот пробежал мимо и оскалился довольно, пошевелил усами и нырнул в море. Море белое и совсем рядом, а Жак попался в западню и горит! Теперь все его тело наполнилось огнем, а в голове поселился сам Дьявол! Надо было исповедаться, когда был шанс, принять причастие, и все такое. А теперь Дьявол жует его головное мясо и блюет его ртом, а грешник-Жак ничем и противостоять не может!
...
Жак проснулся ссреди лужи собственной рвоты, тело мелко дрожало и полнилось болезненным жаром. Рядом, пугающе близко, лежал Часовой и из-под приоткрытого века поглядывал на Жака, улыбаясь пеньками гнилых зубов.
— Иди ближе, Дьявол, не беги, Дьявол! — послышалось со стороны белого моря.
Григор
А Григор спал сном праведника. Кругом — только ветер и горы. Никаких кустов. Никакой луны. Никаких камней. Никакого костра. Никакого карлика. Никаких спутников. Никакого пана. Никакого одеяла. Никаких осликов. Никакой одежды. Никакого ветра. Никаких гор. Никакого Григора.
—...Дьявол!
Уверенный голос Озрика разорвал тишину:
- Отряд! Тревога! Подъём! Или я сошёл с ума, или происходит какая-то чертовщина! Что вы видите вокруг?
- Отряд! Тревога! Подъём! Или я сошёл с ума, или происходит какая-то чертовщина! Что вы видите вокруг?
Григор плыл в пустоте. Кружился в ней снова и снова, оставшись без тела. Совершенно один. Куда? Зачем? Григор не понимал. Если бы его стало много, смог бы он понять? Пустота кипела. Медленно. Вздымалась складками, что увеличивались и снова исчезали. Из пустоты всплывали и снова уходили вглубь пузыри, словно она втягивала их в себя, а потом выдыхала наружу. Пузыри пытались затянуть рыцаря. Они вскипали все ближе и ближе, если только можно было приблизиться к ничему. И Григор знал, что еще чуть и они поглотят его, не дадут вернуться обратно. Но вот что-то потянуло его. Пронзительный крик ввинчивался в разум, пытаясь пробудить его, вернуть обратно. Тянул, медленно, но неостановимо.
Продрав глаза, рыцарь вскочил от крика, ошалело оглядываясь по сторонам и нашаривая клинок.
- Что за бесовщина?!
Продрав глаза, рыцарь вскочил от крика, ошалело оглядываясь по сторонам и нашаривая клинок.
- Что за бесовщина?!
Собственные слова сделались невыносимо громкими, разнесясь внутри черепа. Не череп, а колокол! И даже когда Грандмастер замолк, звон не прекращался, а только усиливался и ускорялся. Земля поплыла, уходя из-под ног и вырываясь из рук охотника. Борясь с тошнотой он успел увидеть, как задергались жирные черные черви у границ белого поля и как возник в этом поле водоворот, издающий свист и рев, смутно похожий на речь:
— Молчи, молчи, не спугни мне Дьявола! Окружай его!
Открыв глаза, Григор обнаружил себя там же, где и заснул — посреди каменистой поляны, окруженной белым кустарником. Рядом ворочался кто-то из сотоваришей — кажется проблевался во сне пейзан; а часовой наоборот, даже и не двинулся, несмотря на хаос, царящий вокруг. Мшетича с проводником и вовсе не было видно. Перед глазами все то и дело подергивалось рябью, как на спокойная вода на ветру.
— Молчи, молчи, не спугни мне Дьявола! Окружай его! — раздалось из кустов, а затем последовал треск ломающихся ветвей и гулкий свист. Что-то двигалось ТАМ, в нескольких шагах. И с ним двигались на Григора кусты.
"Собачий сын! Где ты грибы те собирал?" - подумал рыцарь, очи утирая. Не прекращалась рябь.
"И звезды, звезды! Неужто там медведь?"
Передернул плечами Григор, перехватил меч поудобней и к кустам шагнул.
- Давай, Мирслав, давай! На меня его выгоняй! Выгоняй!
И ткнул мечом в куст.
Куст бросился на Григора, обхватывая цепкими белыми лапами лезвие, дернулся и застыл. Остальные его братья продолжали плыть, окружая рыцаря со всех сторон. Треск и свист приближались, а вместе с ними и голос Мирслава:
— Григор? А-а-ай, ушел, опять ушел. Надо было сразу за хвост хватать, — свист стих, но шаги приближались. Через несколько ударов сердца показался и сам пан. В одних штанах, с кровящими стопами и огромным двуручным мечом, что он облюбовал после утраты своего клинка. Шлем свободн болтался на голове, рога едва уловимо двигались по спирали в свете луны. Из-за закрытого забрала послышался возбужденный голос:
— А может... ну-ка осени себя знаком Геноза! То-то я вижу у тебя копыта! — мощным ударом Мшетич снес преграждающие ему дорогу кусты.
Даже своим затуманенным рассудком Драгун осознал, что лучше бы убраться как можно дальше в сторону. Что он и сделал. Скрытно.
ролл кинь за меня
ролл кинь за меня
Жак аккуратно, чтобы не спугнуть черного кота рядом, начал медленно вставать на четвереньки. Едва не свалившись, он все же пытается найти устойчивое положение и достать фляжку с вином в отчаяной попытке выбить клин клином. Нащупав ее на земле он пытается подтянуть ее ко рту и сделать пару внушительных глотков.
Драгун полз, а земля продолжала выскальзывать из-под него, и чем сильнее он пытался удержаться, тем быстрее она двигалась. Затылок раскалывался от обжигащего ощущения чужого взгляда — луна не прекращала следить, а с ней и звезды. Вдруг рука вцепилась во что-то теплое и куда более мягкое, чем сухая и твердая земля. Сверху послышался стон, что-то вырвалось из руки. Подняв голову, Грандмастер мог без труда разглядеть вымазанные в грязи ноги, сбивщиеся портянки и свисающий из темноты полувосставший уд. А рядом, отражая ледяной блеск светил, проявился указующий в землю страшный тесак.
Пойло обожгло губы и глотку, тошнота только усилилось, но в голове на мгновенье прояснилось. Часовой продолжал смотреть на Жака одним глазом и улыбаться с земли. Кота не видно, но в дальнем конце поляны, пошатываясь, стоят друг напротив друга Мирслав и Григор, пытаясь вести диалог сквозь заросли.
- Вот тебе знак святый, - вычертил рыцарь перед собой Генозову спираль.
- Обуй сапоги, Мирслав. Ноги сотрешь.
Мшетич разочарованно выдохнул и сплюнул. Плевок, что характерно, остался между прутков забрала. В нетерпении он ударил по нему, и дверца, ничем не закрепленная, распахнулась. Пошатываясь и опираясь на меч, Мшетич вышел на поляну и потянулся к своему спальнику:
— Точно ты. Бес бы не смог. Просыпаюсь я вот, а эта рожа свиная на меня глядит. И коготь на пальце такой вострый. Испугался я, аж язык занемел, но руки дело помнят. Схватил меч и как брошусь за ним... А он, меня увидев, сразу в кусты. Не догнал.
Перехватывая клинок руками и спускаясь все ниже, он наконец сел и начал с переменным успехом натягивать сапоги.
- Грибы то, Мирслав, - молвил рыцарь, возвращаясь к своему лежбищу и поддоспешник натягивая.
- Накормил нас, сволочуга. Потравил.
Потряс головой Григор и на крестьянине-солдате, что на четвереньках стоял, взгляд задержал. Осенило. К кострищу метнувшись, рыцарь выхватил горсь углей и запихал в рот. На зубах заскрипело. Горло воспротивилось, но кулаком в грудь рыцарь ударил и проглотил.
- Ешьте уголь! Он яд выводит. Сколько сможете ешьте!
Жак услышав приказ Пана, наливает часть вина на угли и начинает их жевать не переминуя этим самым вином и запивать.
Сколь Драгун не сопротивлялся накатывающему безумию, а оно всё не прекращалось. Может... стоит ненадолго поддаться ему? Сыграть по его правилам?
Драгун вскакивает на ноги - и откуда силы взялись? Затем отбегает прочь от фигуры, поднимает арбалест и начинает целиться в луну.
Драгун вскакивает на ноги - и откуда силы взялись? Затем отбегает прочь от фигуры, поднимает арбалест и начинает целиться в луну.
Услышав крик про ядовитые грибы, Драгуна осенило. Он бросил арбалест, отошёл на пару шагов и сунул два пальца в рот, собираясь как следует блевануть.
Мшетич тоже подполз к кострищу и начал загребать угли правой рукой, не разжимая пальцев левой на рикассо меча. Чем больше ел пан, тем злее становился его рык и тем больше капель черной слюны падало на землю. Вдруг он дернулся, ударил правой рукой в золу и начал яростно опустошать желудок. Между спазмами он вдруг вытянулся и схватил за волосы жующего рядом Жака. Глаза Мирслава светились болью и безумием, нити слюны облепили бородку и прилипли к усам. Он произнес, булькая и плюясь:
— А я ведь понял. Мы и были змеем все это время. Он внутри нас. Посмотри, чем мы стали... Разве есть зверь страшнее? — тут он ослабил хватку и извергнул из себя все, что мог извергнуть.
Драгуну пришлось куда как хуже. Вскочив на ноги и бросившись в сторону, он так и не отделался от гадкого жжения в затылке. Кто-то, сминая траву, бежал за ним. Охотик слышал дыхание сзади, чувствовал болезненный мускусный запах, а под конец пробежки вдруг ощутил, как что-то врезалось ему под колено...
...ударилось о бронированную голень, затем снова, и на этот раз полетело вниз по склону, бряцая о камни. Позади послышался разочаровынный вскрик и звук удаляющихся шагов.
— Смотри, бесы! Кружат на пригорке! — донеслось снизу, и все, собравшиеся у кострища, могли наблюдать, как от согнувшейся вдвое фигуры Драгуна движется прочь вдвое меньший по размерам силуэт и исчезает за холмом.
Конец боевочки
Драгун смачно проблевался, а затем подошёл к костру и, давясь, сожрал несколько угольков. А затем ещё несколько.
- Какого чёрта в нашей еде оказался галлюционогенный яд?
- Какого чёрта в нашей еде оказался галлюционогенный яд?
- Нет зверя, кроме человека, - кивнул согласно рыцарь и резко отвернулся, извергая из себя ужин. Утерев рот, Григор продолжил:
- И в каждом змей живет. Под толщей чувств и мыслей скрывается змеиная натура. Лишь волей её можно удержать. Крепитесь.
Вновь отвернувшись, Григор шумно опустошил желудок.
- Грибы те, верно, на дерьме взросли змеином, - отвечал рыцарь, медленно на ноги поднимаясь.
- Уж погрешил бы я на горбунка, да вот загвоздка! Сам же видел, как пробовал тот варево своё!
Выпрямился рыцарь, проморгался.
- Скажи нам, Озрик, лучше кто гнался за тобой?
Мшетич утерся и снял наконец шлем. Посмотрел пристально на Драгуна.
— Яд не в еде. Это грибы, самые обычные. Яд из тебя выходит, — тут он запустил руку в разросшуюся среди углей лужу рвоты и начал спешно выбирать оттуда куски еще дымящейся на ветру пищи. Показалось несколько, в лунном свете напоминающих младенческие головы, еще пара в виде то ли солнц, то ли звезд, а под конец и маленькая рогатая морда, — Это не яд, это грехи наши выходят, видишь? Как я сразу не приметил. Проводник наш, карла горбатый... не хромой, но и этого довольно. А что с ним стало? Видел рожу-то его? Рога прорезались, клыки, нос свинский, натурально. Разве это он нас отравил? Нет, скажу я тебе. Это господь наказывает нас. За что? За все. Только очистившись и выстрадав все бремя страданий людских, можно подняться на самую высокую гору, — смачно сплюнув в костер, он отполз назад и потормошил своего кнехта. Вопреки ожиданиям, тот не двинулся, а вот ровно отрубленная голова оказалась в руках пана.
— За все платим свою цену. Еще один очистился, отстрадал, — пробормотав еще что-то неразборчивое, он торжественно поцеловал голову в лоб. И закинул в кусты, а сам, ослабший, лег досыпать тут же, закутавшись в окровавленную шкуру.
- Что же это выходит? Я и вовсе без греха? - пробормотал Григор, пошатываясь.
- Э-э, нет, Гордыня - вот оно. А может статься, что и не выходят те грехи вовсе, а лишь наружу прорываются? Не зря писал святой Ешварс, что змея победивший, змеёю стать рискует сам...
Стоял Григор, думу думал. Как спать после такого?
- Ступайте по постелям, охотники. Дежурить буду я.
А Жак, наконец-то съевший достаточное количество угля и выпивший достаточно вина, изверг бурный поток того, что господа стоящие на двух ногах называли грехами, а Жак, в силу своей дремучести и возможно некой приземленности, не даром он сейчас стоял на четвереньках, называл просто "дрянь-еда". Это самой дрянь-едой, вином и углями он залил землю рядом с собой, рядом с Григором, рядом с Драгуном, не пожалев ни свое платье, ни их обувь. Немного просветлев умом, он поспешил притащить котелок воды на шатающихся ногах и молвил.
- Господари! Водицы надобна нам выпить всем, уж больна многа мы блевали. Водица-то она того самого, аж из самово нутра нас чистить можетца. - закончив свою речь он сперва ополоснул свои руки и рот из ковшичка, а затем принялся жадно набирать воду ладонями и с громким хлюпаньем всасывать в себя.
- Господари! Водицы надобна нам выпить всем, уж больна многа мы блевали. Водица-то она того самого, аж из самово нутра нас чистить можетца. - закончив свою речь он сперва ополоснул свои руки и рот из ковшичка, а затем принялся жадно набирать воду ладонями и с громким хлюпаньем всасывать в себя.
- Разумно.
Сказал Драгун. Затем напился воды и лёг спать. Если рыцарь сам вызвался дежурить, пусть дежурит. А Драгуну нужен был сон.
Утро было подозрительно тихим. Ни сверчка в траве, ни птицы в небе. Когда все, теперь уже четверо, охотников проснулись и привели себя в пристойный вид, солнце поднялось на ладонь от линии горизонта, едва-едва просматривающейся за мутной, цвета топленого молока, дымкой. Григор, взявший на себя ночную стражу, перед самым рассветом был награжден завораживающем зрелищем. Вдали, у мрачного перста Чрной Кручи заплясал с трудом различимый белый силуэт. И отсюда рыцарь мог оценить размах крыл и красоту полета. Но показался он лишь на несколько мгновений, а затем рванул вниз, по направлению к предгорьям, оставив рыцаря досиживать невеселую свою стражу.
Поутру все оказалось не лучше, чем при свете звезд — кнехт действительноо был мертв, голова действительно отсечена, карлик исчез, а окровавленный и до устрашающей остроты отточенный тесак валялся на склоне, у самого пригорка, где залег в ночи Драгун. И одного трупа хватило бы, чтобы посеять смятение в душах героев, что уж и говорить обо всем остальном.
Поутру все оказалось не лучше, чем при свете звезд — кнехт действительноо был мертв, голова действительно отсечена, карлик исчез, а окровавленный и до устрашающей остроты отточенный тесак валялся на склоне, у самого пригорка, где залег в ночи Драгун. И одного трупа хватило бы, чтобы посеять смятение в душах героев, что уж и говорить обо всем остальном.
Усталый голос Драгуна достиг ушей его спутников:
- Всё ясно. Карла убийца и отравитель. А что еду он пробовал, так он мог только притвориться, что ест, или же заранее принять противоядие. За что мстил? За раненую и имеющую мало шансов выкарабкаться волкодавицу, что была ему роднёй.
%Драгун описывает то, что видел ночью.%
Вот отметина на кожаном доспехе от этого тесака.
А если кто меня подозревает, то, чем разводить паранойю, пусть на следы лучше посмотрит. Они не обманут.
- Едва ли повод ты для подозрений подавал, - заметил рыцарь, крутя в руках орудие убийцы. У кого такой был, что катнуть?
- Хотел бы старец мести, уж голова обидчика лежала б там, - кивнул Григор на куст, стрельнув глазами в Жака.
- Ну что, отправимся? Искать резону беса нет. Сам нас отыщет.
- Господари милостивые, нету никакова проку тута торчать-то! Поедемте же! Гору-то таво, уже видать, чай доберемси. Чем этава быстрее сделаем тет этова быстрее домой вернемся!
Три дня пути по горным тропам. Три дня беспокойного, урывочного сна, не приносящего ни отдыха, ни уютного забвения. Три дня через дождь, пронизывающий ветер, горные обвалы, под рычание хищных кошек, глумливые крики ночных птиц и блеянье диких коз. Эти три дня наконец принесли свои плоды. Дорога резко ушла вверх и запетляла серпантином меж поросших рыжим мхом скал. Поднялось солнце, воздух прогрелся и одарил путников волнами сухого жара, густыми запахами трав и шелестом листвы.
Верил ли кто-то, начиная путь в Горне Лупке, в компании троих таких же безумцев, что дорога наконец приведет их на эту окруженную каменными зубами гор и вековыми древами полянку? Верил ли кто-то, что у дороге вообще будет конец? Не возьмусь судить, но скажу точно — каждый из троих надеялся. Надеялся дойти сюда. Но еще сильнее была надежда вернуться живым, в ореоле славы, с сердцем Змея в руках.
Ослики поводят чуткими губчатыми ноздрями, помахивают хвостами-кисточками, четверо мужчин разгружают поклажу, а впереди за поляной зияет черныая пасть норы, где свил свое гнездо он, гроза предгорий. Белый Змей.
Верил ли кто-то, начиная путь в Горне Лупке, в компании троих таких же безумцев, что дорога наконец приведет их на эту окруженную каменными зубами гор и вековыми древами полянку? Верил ли кто-то, что у дороге вообще будет конец? Не возьмусь судить, но скажу точно — каждый из троих надеялся. Надеялся дойти сюда. Но еще сильнее была надежда вернуться живым, в ореоле славы, с сердцем Змея в руках.
Ослики поводят чуткими губчатыми ноздрями, помахивают хвостами-кисточками, четверо мужчин разгружают поклажу, а впереди за поляной зияет черныая пасть норы, где свил свое гнездо он, гроза предгорий. Белый Змей.
Долго глазел рыцарь на черный зев пещеры, долго вспоминал утренний полет дракона. Сомнения одолевали рыцаря, ходуном ходил столп уверенности, точил его ручеек отчаяния. Сможет ли кто вернуться обратно, узнает ли кто, что они вообще сюда добраться сумели? Взглянул он на ларец черного дерева, что на камне плоском стоял и почувствовал, как возвращается решимость. Неужто послали бы его сюда, если недостоин он был? Не может быть такого.
- Как будем, охотники? - спросил Григор, сжимая пику.
- Постуком змея вызовем сюда на поединок иль войдем и прям в гнезде его змеином бой устроим?
Драгун оглянулся, выискивая взором подходящее укрытие против летающего змея. Может, удобная ниша в скале, или просто камень, за которым можно укрываться...
- Гнездо змеиное змей знает лучше нас. А значит, нужно выманить его оттуда и дать бой здесь.
- Разумно, только змей в гнезде летать не сможет, в отличие от местности открытой.
Драгун возразил рыцарю:
- С расправленными крыльями да в воздухе змей - верная мишень. А с разрывным арбалестным болтом в крыле долго он не полетает.
- Господари, я значитца шо думаю, бочонков пороху у нас с собою многа. Можетца мы у самого входа их поставим, пока змеюка-то спит значитца, а потом, когда оно спрасоня-то значитца, зенки-то не продрав, высунетца, мы значитца фитиль падажжом, а там трах бабах и покуда змеюка думает чавой такого-то праизашло, мы его того самого, приставим создателю-то.
- Эх, складно чешете, - с улыбкою качает рыцарь головой, - так почему б не совместить? Заложим мину, болтом встретим. А после меч да пика дело довершат.
Драгун улыбнулся.
- Хорошая идея, простолюдин. Но ещё лучше будет, если удастся змея не просто оглушить и контузить взрывом пороха, но и обрушить на него свод пещеры, да так, чтобы потом его было возможно без особых затруднений откопать. Я не профессиональный сапёр и не знаю, насколько это возможно, но если где-то около входа потолок или стена пещеры дала трещину - может, стоит заложить мину прямо возле неё. Не знаю, получится или нет, но попытаться можно.
- Хорошая идея, простолюдин. Но ещё лучше будет, если удастся змея не просто оглушить и контузить взрывом пороха, но и обрушить на него свод пещеры, да так, чтобы потом его было возможно без особых затруднений откопать. Я не профессиональный сапёр и не знаю, насколько это возможно, но если где-то около входа потолок или стена пещеры дала трещину - может, стоит заложить мину прямо возле неё. Не знаю, получится или нет, но попытаться можно.
- Так фитиля-то немнога у нас же! Ну метра читыре наберется, но куда там, ктож знал шо столька фитиля надобна будет-то? Надобна будет заложить бочонки у входа-то, да и фитиль куда-нибудь за каменюки убрать, я бы там схоронилси да и фитиль в нужный момент поджег, а потом драпать оттудава.
Драгун кивнул Жаку:
- Пойдёт. Начинаем. Я присмотрю себе пару-тройку стрелковых позиций в окрестностях, затем вернусь и помогу, если к тому моменту ещё не управитесь.
Драгун ищёт себе трое подходящих против змея укрытий/стрелковых позиций.
Кубы кинь за меня.
Пройдясь по небольшой площадке, соединяющей горный серпантин с заросшей дикими травами поляной внутри горного массива, Грандмастер нашел ее подходящей для стрельбы на дальней дистанции. Почти вровень со змеевой норой, но далековата, не меньше полутора сотен ярдов.
Второй находкой была рощица на западе, состоящая из вековых дерев и разросшегося пышного кустарника. Судя по завываниям ветра, по другую сторону зарослей полянка обрывалась, но кусты могли бы послужить не худшим из укрытий, всего пятьдесят ярдов до пещеры, пусть и не в самом выгодном положении.
Тут-то он и услышал писк, доносящийся из самой гущи переплетения кутстарников...
Озираясь и прислушиваясь, Жак забрался по крутому склону, ведущему к расположенной в недрых скалы змеиной норе. На словах — особенно на словах образоватого Озрика и сладкоголосого Григора — все было предельно просто. Фитиль в бочку, бочку в расщелину, а потом подпалить и победа! Но провозился Жак порядочно, да еще этот Мшетич. Смотрит через плечо, сука такая, качает головой недовольно. Еще и солнце закрыл — полез со своим мечищем через склон. Чтобы, значится, как герой лубков на змея-то сверху сверзиться, когда тот из пещеры выберется. Знатный сумасброд этот пан.
А Григор на тот момент уже приготовил свою невероятной длины пику и мог наблюдать за работой жака и попытками Мирслава — потешными с виду, но весьма успешными — получить преимущество в высоте. Пан, как заметил Григор, был то ли совсем ушибленный, то ли неожиданно глубокий тактик. Чуть восточнее склона, в самой траве, он оставил один из натянутых длинных луков и пять стрел. Второй положил рядом с собой, укрепив стрелы в каменной расщелине, а третий, опять же натянутый, приготовил у самой границы рощицы.
Будучи человеком умным, опытным и тёртым, Драгун не полез проверять, что это там пищит в кустах, а немедленно вернулся к остальным и рассказал им об этой странности. Пока Жак гнул спину, Драгун позвал Грегора и Мирслава вместе разобраться с источником писка, чтобы не возникло сюрпризов.
Сплюнул рыцарь, думая про себя, что же за охотник такой знаменитый, что если писка в кустах испугался уж не сожрали ли его учителя коты-зомбы и, пику поудобней прихватив, на зов отправился.
- Что, Озрик, думаешь? Бесята там или котята?
Да чёрт его знает что. Посмотрим - разберёмся. Скорее всего, ложная тревога, но я не хочу рисковать. Особенно - сейчас.
Драгун на всякий случай приготовил пистоли.
Продравшись сквозь заросли, охотники услышали удаляющееся хлопанье крыльев и заметили, что называется, краем глаза, темный силуэт, скрывшийся за скалой. Но не это привлекало внимание. Прямо меред ними, на крохотной площадке между рощей и пропастью, завязший в кустах, бился крохотный змееныш. Он-то и пищал, сломленный собственным бессилием. Когтистые черные лапки загребали землю, крылья хлопали над головой, а из часто вздымающейся груди доносились писк и хрип.
Змей, смех да и только. Не больше кошки!
Змей, смех да и только. Не больше кошки!
Драгун улыбнулся.
- Смотри, экая потеха. Выходит, не зря я тебя позвал, Григор. Погоди, не трогай его.
Драгун сходил к ослу за небольшой клеткой (или коробкой, в которой он тогда проверчивает отвертия для воздуха, или сумкой, горловину которой он стягивает, оставляя вверху достаточное для воздуха ) и аккуратно, руками в толстых рукавицах, поместил змеёныша туда. Да ещё и несколько кусочков мяса туда же кинул.
- Попробую приручить эту тварюшку. Если получится, заслужу славу первого, кто смог это сделать. А если не получится, то и пусть.
Ролл интеллекта на перспективы приручения мелких змеёнышей и других методов их использования 20d10: (7 + 9 + 1 + 5 + 5 + 10 + 6 + 4 + 6 + 3 + 6 + 9 + 8 + 4 + 8 + 3 + 3 + 6 + 4 + 9) = 116
- Э-э, нет, Озрик, не бывать тому, никто не должен совершать того. В недоброй власти змей прирученный бед много может принести.
Мрачнеет рыцарь на зверушку глядя.
- Убей чудовище иль сделать это мне позволь, - с той фразой рыцарь пальцы на клинок коадет.
Драгун рассмеялся.
- Прирученный зверь верен лишь хозяину. Растёт змей долго. А я уже не молод. Когда змеёныш хотя бы подрастёт, я уже и на покой уйду, если не на погост. А без меня с ним никто не справится, так что не в те руки он не попадёт, а попадёт в зоопарк. Детишки будут смотреть на него в клетке, да радоваться. Дамы ахать. Джентльмены - показывать ему разные жесты. Неужто ты хочешь лишить народ веселья, а меня - славы и возможности сделать то, чего ещё никто не смог сделать? Окстись, Григор. Давай обойдёмся без раздоров перед боем. После боя решим, что со змеёнышем делать, а пока - не трогай его клетку. Подумай, может змей детёныша для того в те кусты положил, чтобы мы впали в ссору и раздрай, а то и подрались? Тогда единственный способ победить его злобный план - это отложить этот спор до победы над змеем.
Жак возился с бочонком, прилаживая непослушный фитиль, Мшетич с открытым забралом любовался пейзажами, а иноземцы решали судьбу дитеныша змея. В воздухе разлелась предвечерняя нега, свойственная той ранней осенней поре, когда лучи Светила еще способны греть, а свет его радует всех живущих до самого конца дневных трудов. Стрекотали кузнечики, жужжали пузатые жуки, чертя круги над поляной...
Вот тут-то идиллию и прервал вой. Низкий, раскатистый, не единожды разносимый сводами пещеры и горным эхом. Вой повторился, на этот раз громче и осмысленнее.
Вот тут-то идиллию и прервал вой. Низкий, раскатистый, не единожды разносимый сводами пещеры и горным эхом. Вой повторился, на этот раз громче и осмысленнее.
Жак был трус. Трус до мозгокостей. Он твердо решил, что как только услышит громкие шаги змея, то подожжет фитиль идущий к бочонку и скорее попытается скрыться за валунами подальше, да аркебузу доставать начнет, дабы змеюку подстрелить.
Но вой приближался, а фитиль, как на зло, не желал распутываться, сбившись в воронье гнездо за время путешествия. Кажется, вот еще чуть-чуть и все будет готово, но не давал сосредоточитсья нарастающий вой и какой-то новый звук. Звук, больше всего напоминающий царапанье когтей по камню...
Драгун убрал клетку со змеёнышем в куст где-то в сторонке, а сам спрятался в большом, растущем возле дерева с толстым стволом (если такое есть) кусте, раскладывая там арбалест и накладывая разрывной болт на тетиву. Рыцарю он сказал:
- Слышишь? Кажется, началось. Иди помоги им, а судьбу змеёныша мы решим после битвы. Мне недосуг больше спорить, нужно разложить арбалест и замаскироваться. Будешь медлить - поставишь их жизни под угрозу.
К черту фитиль! Надобно бы и самому выжить!
- Папробуемс па бачонку-то таво, выстрилить. - пробубнил себе под нос Жак.
Занимаю позицию за валунами с аркебузой и выцеливаю бочонок, чтобы выстрелить в него, когда змею будет близко
- Папробуемс па бачонку-то таво, выстрилить. - пробубнил себе под нос Жак.
Занимаю позицию за валунами с аркебузой и выцеливаю бочонок, чтобы выстрелить в него, когда змею будет близко
- Не путай меня, Озрик, и не взывай напрасно к долгу! Судьба отродья будет решена сейчас!
С тем словом Григор обнажает сталь и меч обрушивает на укрытую тварюгу.
До того, как рыцарь пронзил змеёныша, Драгун отвесил клетке со змеем внутри хорошего пинка, отфутболивая её как можно дальше, но так, чтобы она не улетела при этом в пропасть. Затем крикнул, перекрывая доносящйя из пещеры рёв:
- ЗАБУДЬ ПРО ЗМЕЁНЫША, ГРИГОР! БЕГИ К ПЕЩЕРЕ, ОТТУДА СЕЙЧАС ВЫЛЕЗЕТ НАСТОЯЩИЙ ЗМЕЙ!
Драгун уже отвел ногу для пинка, который мог бы спасти это чудо природы от варварского истребления иллегонским фанатиком, но за долю секунды до того услышал хруст. Издали ли его кости или резная деревянная клетка — неизвестно. Но что сделано, то сделано. А вой стал просто нестерпимым и Григор, стоявший к то время лицом к пещере, заметил, как из нее с невиданной грацией выскользнуло смоляно-черное тело, длиной никак не меньше двух его пик, со огромными крыльями, сложенными за спиной и парой мощных когтистых лап. Издавая губительный для всякого уха рев, оно бросилось на ближайшую цель — робко прячущего свое тело меж камней пейзана Жака. Сверху, над входом в пещеру он заметил берущего разбег Мирслава — но как бы не стало слишком поздно! Черная шея, точь-в-точь повторяя повадки обычных змей, пружиной распрямилась и выбросила скалющуюся десятками зубов голову в сторону жертвы...
Ситуацию Драгуна-Григора разрешили по инициативе
Жак, змей агрессивен, первый раунд баута. С его стороны - укус на 14 кубов в левое предплечье
Ситуацию Драгуна-Григора разрешили по инициативе
Жак, змей агрессивен, первый раунд баута. С его стороны - укус на 14 кубов в левое предплечье
Но пейзан оказался проворнее — вскочив с места, он с неожиданной скоростью припустил прочь от бестии. Тут Мирслав своего шанса не упустил — бряцая тассетами, он с разбегу прыгнул на змея, в чудовищном ударе разрубая нежную перепонку крыла и останавливая меч только в тот момент, когда он наполовину вырвал змею плечевой сустав.
Падение для рыцаря прошло почти без потерь (тот просто повалился, не выпуская меча из рук и был скрыт телом змея), а вот черный изверг испустил крик боли, когда на его и без того поврежденное крыло приземлился латник. Теперь и для остальных настало время проявить себя...
Краткость - сестра таланта.
А тем временем Драгун приник к прицельной планке своего арбалеста, прицелилился и мягко спустил рычаг.
Бритвенно-острый болт-срезень свистнул над полем боя и с хряском вошёл змею точно в правый глаз. Змей, словно по инерции, взлетел с земли и ринулся на обидчика, но, не пролетев и половины расстояния, упал.
Точно к ногам своего убийцы.
А тем временем Драгун приник к прицельной планке своего арбалеста, прицелилился и мягко спустил рычаг.
Бритвенно-острый болт-срезень свистнул над полем боя и с хряском вошёл змею точно в правый глаз. Змей, словно по инерции, взлетел с земли и ринулся на обидчика, но, не пролетев и половины расстояния, упал.
Точно к ногам своего убийцы.
Со склона послышалось одобрительное:
— Метко, метко! Ради таких моментов и стоит жить! — Мшетич спускался вниз, едва заметно прихрамывая и волоча за собой цвайхандер со следами змеиной крови. Лицо, не скрываемое более забралом выглядело куда как более довольным, чем три дня назад в Горне Лупке. Читалось в нем какое-то неземное умиротворение, и улыбался пан легко и широко, обнажая крепкие, пусть и желтые от табака зубы.
Солнце уже исчезло за каменными зубами, окружавшими вершину, но облака над головами охотников по-прежнему отливали благородной бронзой.
- Отличный выстрел ! - выкрикнул рыцарь, когдя прошло секундное ошеломление от пролетающего над ним тела. Горько было сознавать, что пользы сам он не принес. Подняв пику к небу, Григор огляделся.
- Да только рано победу праздновать. Змей то не белый!
А Озрик словно выходил из какого-то немыслимого напряжения, какой-то сверхконцентрации. Вот пальцы в перчатках несколько раз сжались и разжались. Вот сгладились черты лица. А вот он встал, подошёл к змею и медленно провёл рукой по чешуе.
А затем вырвал стрелу из глаза твари. Посмотрел, если целая - убрал в колчат.
А потом начал осматривать добычу, уже ближе, выдавая в себе знатока анатомии и просто одного из лучших охотников этих земель.
Определяю пол, возраст и, если получится, прошлое твари. Бросок интеллекта, точное значение которого так никто и не узнает, 20d10: (2 + 3 + 8 + 4 + 2 + 7 + 4 + 1 + 6 + 7 + 9 + 7 + 10 + 1 + 7 + 3 + 2 + 2 + 6 + 2) = 93 (возьми первые кубы).
Драгун на секунду прервался, чтобы ответить на поздравительный возглас. Его голос прозвучал хоть и громко, но вместе с тем как-то глухо и гулко:
- Благодарю.
Без сомнения, перед Драгуном оказался молодой самец. Несколько шрамов тут и там показывали, что он успел пережить не один бой. Самый свежий был на груди, от глубокой колющей раны. В остальном - здоровый и крепкий, можно сказать, образцовый представитель вида.
Услышав это, Мирслав, уже снявший шлем и расстегивающий свою страшную рукавицу, помрачнел и медленно проговорил:
— Люди всякое говорят. Я бы вот поспорил, что это... как ее, о! Метафора. Не знаю, к чему и для чего, но вот я вижу перед собой черного змея, и глазам своим верю больше, чем бабьему говору.
Жак подошел поближе. Поправил немного сползший на бок шлем, вздернул аркебузу на плечо поудобнее.
- Можетца мы того самова? Ну, эта самае, пещерой ошиблися?
- Можетца мы того самова? Ну, эта самае, пещерой ошиблися?
эй, притормозите немного, я жду ответа мастера на вопрос по почте.
Мне достанет и сердца этого змея. Как-никак, этого убил именно я. Сердца остальных змеев - ваши.
Сказав эти слова - уже своим старым, безразличным голосом - уже отошедший от выброса андреналина Драгун достал большой охотничий нож-резак и стал вырезать змею сердце.
- Бабы говорят разное, но я того змея видел сам, - сказал Григор, пристукнув пикой оземь, - а значит змей здесь не один.
- Не проверим - не узнаем, - молвил рыцарь, оставив пику.
Ищу факел какой и шагаю в зев пещеры.
Пока рыцарь рылся во вьюке в поисках факела, Драгун тихонько (на что ему навык скрытности?) отошёл проверить, выжил змеёныш Шредингера в коробке или погиб печальною смертью. Конечно, если случилось нечто промежуточное, его можно было бы подлечить...
Взяв аркебузу и поставив на ней фитиль подлиньше, Жак поспешил его разжечь и тоже пойти вглубь пещеры следом за рыцарем.
- Ваше благородия, чесслово, кастьми тут все ляжем, уж больна жутка. Радостна мне было вас-то да узнать-то. И помереть нежалка.
- Ваше благородия, чесслово, кастьми тут все ляжем, уж больна жутка. Радостна мне было вас-то да узнать-то. И помереть нежалка.
- Привыкай, Жак, - бросил Драгун, продолжая вырезать змеиное сердце.
- На охоте за кем-то по-настоящему хищным и опасным всегда можно встретить необычных людей, приятно с ними пообщаться, вместе испытать азарт сражения со зверем, а затем с похмельной головой прооперировать и/или похоронить тех, кому на ней не повезло.
Когда факелы разгорелись, а фитиль на аркебузе Жака уютно зашипел, двое рыцарей и доблестный кнехт отправились в самую змееву нору. Неровное коптящее пламя то и дело рисовало на стенах тени невиданных чудовищ, но на деле оказалось, что внутри пещеры гораздо безопаснее, чем снаружи. Пещера, как можно было предположить, являлась огромной полостью в теле горы, из которой вырастало несколько ответвлений. Некоторые из них были глухими, некоторы же имели выход наружу. Через одно из таких и вошли наши герои, другое заметили, как только пробрались сквозь поворачивающий на восток коридор — в потолке зиял проем, через который, пожелай он того, мог бы въехать и Геноз на небесной колеснице, не поцарапав колес.
Третье, судя по свисту ветра, находилось уровнем ниже. Всего-то и делов, что спуститься по сваленным как по заказу камням и углубиться во влажную тьму...
— Грегож, — услышал иллегонец голос Мшетича за спиной, — А зачем тебе это? Змей, все такое. Четверо уже умерли и... я не уверен, что оно того стоило. А после того, как он умер, склоняюсь к тому, что и нет, — голос пана звучал без обычных диких ноток и был совсем лишен могильного холода, наполнявшего его в моменты ярости. Казалось, он впервые за все путешествие усомнился и всерьез задумался над всем произошедшим. Мшетич замолчал, растерянно попинывая валуны и как-то замешкавшись на скуске.
Третье, судя по свисту ветра, находилось уровнем ниже. Всего-то и делов, что спуститься по сваленным как по заказу камням и углубиться во влажную тьму...
— Грегож, — услышал иллегонец голос Мшетича за спиной, — А зачем тебе это? Змей, все такое. Четверо уже умерли и... я не уверен, что оно того стоило. А после того, как он умер, склоняюсь к тому, что и нет, — голос пана звучал без обычных диких ноток и был совсем лишен могильного холода, наполнявшего его в моменты ярости. Казалось, он впервые за все путешествие усомнился и всерьез задумался над всем произошедшим. Мшетич замолчал, растерянно попинывая валуны и как-то замешкавшись на скуске.
- Отринь страх и мысли мрачные, так и смерть не страшна будет. Ты хороший человек, знакомству рад и я.
- То испытание мое. Останусь я простым монахом-рыцарем или достойным сыном Солнца покажу себя? - словно себе вопрошая, произнес Григор, сворачивая к спуску на нижний уровень.
- И не думаю, что это испытанье сил, скорее веры. Достанет духу ли пройти путь до конца, не отвернув? А что же вы? Ты, Мирслав, верно для охоты прибыл, не ошибаюсь я? Но, Жак-солдат, какой резон в охоте для тебя? Неужто ищешь славы? Иль цель другая вперед подгоняет тебя?
Вслед за Григором спустился и Мшетич, наконец найдя того, на кого он мог бы переложить хотя бы часть своего бремени.
— Тоска, Гжегож. Лепо было при Огнегорах с мечом в руке, лепо и под Мочвой на верном коне. А потом все одно и то же, и так шесть лет. Опротивело все, мочи нет. Слава Небесам, кончилась война, а то взвыл бы, как есть говорю, взвыл. Пробовал и осесть, и страны повидать, где зимы нет, а Солнце не заходит, пробовал и на медведя с рогатиной, и на зеля морского... А все тошно. Ну уж в этот-то раз, думаю, дело другое. Ан нет, — когда спуск закончился, пан примолк и осторожно двинулся впереди всех, освещая путь, — А вот и змей, только помяни. Белый, — усмехнулся он.
Именно так. Три отростка выходили из нижней части пещеры. Один смотрел на горы, жадно хватающие последние солнечные лучи. Другой уходил чуть вниз и был забит кучей неразличимого в полумраке добра, а вот третий шел прямо и, заглянув в него, герои увидели двух змеенышей, беспомощно таращащих золотистые глаза на незванных гостей. Раздался знакомый уже писк...
- Долги, милсдарь, долги картёшные. Я хоть и паршивый отец, но все жа не скатина какая. Не хочетца мне деток в долгах аставлять. А жизть солдата, она коротка, сами знаити.
А Озрик тем временем закончил вырезать сердце и пошёл к коробке со змеем. Змеёныш был мёртв. Печально. Озрик положил лёгкую тушку на траву, сорвал пучок стеблей и протёр ящичек от крови. Затем вернулся ко входу. Солнце уже закатилось, начинало смеркаться, и охотнику отчего-то стало грустно.
Увидев горящие глаза, Жак вскидывает в их сторону мушкет, немного позволяет себе прицелиться и разряжается выстрелом в одного из них.
- Стало быть, у тебя и дети есть? И сколько? - только и успел спросить рыцарь как увидал змеенышей.
- Отродья, - сплюнул рыцарь.
"Убиты быть должны, сомнений нет, но от чего так на душе моей тоскливо? Ведь дети это, сродни детям солдатни! Зла не было от них, но сколь быть может! Не то проверка ли, крепка сколь будет вера, сумеет рыцарь ли такое дело сотворить? Сомнений нет, не оставляй в живых отродье. Прими столь тяжкий груз, Григор, как часть пути к перерожденью."
Подняв повыше факел, шаг вперед он сделал, меч занося. Гром выстрела отдался в уши звоном, заставив вздрогнуть.
" Сказал Драгун, что зверя можно приручить, но много времени пройдет до искушенья властью, на кою падки даже благородные мужи? Не буду тем я, кто позволит то проверить."
Лишь миг помешкавши, Григор идет вперед.
Фанатичный фанатик умертвляет дитятку.
То, что могло бы стать змеем, ударилось о стену пещеры, разметав потроха во все стороны. Выстрел аркебузы валил здоровых остербских солдат, куда уж там белому змеенку. Грохот наполнил стены пещеры, а второй детеныш, заверещав, бросился напрямую к выходу из пещеры. Что же сделал Григор?
Драгун между тем услышал разносимый стенами пещеры выстрел. Что-то явно пошло не так. Или наоборот?
И вот уже два ящера обагрили своей кровью холодный камень. Мирслав покачал головой и подошел к последнему из ответвлений пещеры. Его факел осветил кучу костей, среди которой, приваленные останками тех, кто о четырех ногах, лежали несколько доспехов, по частям отделенных от их владельцев, кое-где тускло поблескивало оружье, а глубже всего, на едва ли не на самом дне, виднелось что-то большое, темное и угловатое...
Драгун вошёл в пещеру. Увидев убитых змеёнышей, он только тихо выругался и сплюнул на холодный камень.
Стряхнув с клинка кровицу и Жаку одобрительно кивнув, направился Григор за паном.
- Что там? Сокровища змеиные?
Мирслав в ответ ничего не сказал, молча разгреб мечом кости и парой пинков отправил особо крупные в дальний угол.
Как могли увидеть Григор и Жак, а затем и подошедший сверху Драгун, внутри находилось по меньшей мере две кирасы. Одна изящная иллегонская с обрывками истлевшего сюрко, разглядеть изображение на котором даже самому зоркому было не по силам, другая — ребристая, из земель Касльрейха, вроде той, что носил Грандмастер. Нашелся и насквозь проржавевший нагрудник, литое зерцало, шлем-саллет и бацинет с вырванным забралом, тронутый ржой полуторный меч в насквозь прогнивших ножнах, тяжелая сабля, щит с чеканной металлической пластиной и перевязь с двумя пистолетными кобурами, пустыми, увы, но с сохранившимися золотыми пряжками. А на самом дне, скованный двумя цепями, конец каждой из которых оканчивался клепаной скобой, покоился черный сундучок, никак не меньше доброго порося.
Опешив рыцарь опустил клинок, пот хладный ощущая на спине.
- Нет, вовсе то не змеева кладница. Лишь предсказанье злое, веха новая пути.
Напряжение едва ли не чувствовалось кожей. Четверо стояли и, погруженные в свои мысли, смотрели но останки былых змееборцев. Первым не выдержал Мшетич, который хоть и нашел косвенное подтверждение своим мрачным прогнозам, сам в них так до конца и не поверил.
Намотав одну из цепей на свою титаническую левую перчатку, он поднапрягся и, по стук и поскрип старого, быть может его род ровесника, дерева, воодрузил сундук перед собой. Уже встав на колени, он разобрался с замком, состоящим из двух незатейливых крючков и наконец открыл ларь.
В тот момент, когда пан заглянул туда, его лицо было более всего похоже на камень — безжизненное и бесстрастное. Затем на нем отразился с трудом скрываемый страх, скулы напряглись, зрачки начали расширяться... Пан закрыл ларь и отошел в сторону. Сидя на валуне у спуска, он снял перчатку и начал невротически тщательно вытирать выступивший на лбу пот.
Увидеть ужас легко, а развидеть - уже нельзя. Вместо того, чтобы открывать ларь, Драгун открыл свою медицинскую сумку, достал немного успокаивающего и придающего мыслям ясность растительного порошка (не наркотик), и дал пану его понюхать. Затем спросил:
- Что там?
Пан не глядя принял щепоть и, остервенело двигая челюстями, зажевал, иногда сплевывая под ноги. Факел его потух, как и глаза рыцаря. Не васильковые, в которых вместе с тоской читался еще задор молодости и мелькали искры шляхетского задора, но холодные, напоминающие на виданные Драгуном северные моря.
— Там самое худшее, — глухо произнес он, подхватил свой меч и принялся карабкаться вверх, к выходу.
Опустил рыцарь факел к сундуку поближе, заглянул через край, дивясь и размышляя, что же могло так Мирслава ошарашить да перепугать.
А Драгун ласкающим движением провёл по ложу своего верного врбалеста. Затем потрогал зажигательный болт в кольчане. Можно было бы просто спалить проклятый ларь...
... но рыцарь уже спустился и заглянул внутрь.
... но рыцарь уже спустился и заглянул внутрь.
Крючки снова щелкают, и снова поднимается крышка. Долгую минуту вглядывается рыцарь в содержимое ларца. Нет в его глазах страха, но взгляд потух, печать мрака легла на светлый некогда лик.
"Отец-Геноз! Неужто рассудок оставил меня?"
Осенил Григор себя светлым знамением, закрыл крышку, да к выходу из змеева логова подался, шепча про себя:
- Колдовство. Чары. Не иначе.
"Отец-Геноз! Неужто рассудок оставил меня?"
Осенил Григор себя светлым знамением, закрыл крышку, да к выходу из змеева логова подался, шепча про себя:
- Колдовство. Чары. Не иначе.
- Обожди, Григор. Вот тебе лекарство, от него станет легче.
Драгун протянул Григору щепоть того же травяного порошка.
- Опиши, что ты там увидел. Я хочу знать.
Взял рыцарь щепоть, поглядел на неё взглядом безразличным.
- В порядке я, не нужно мне это, - ответил Драгуну и порошок вернул.
- Ежели рассудок меня не подводит, то зло там, Озрик. Коли знать хочешь, то сам взгляни, но лучше не надо.
- Коли не уверены вы в стойкости духа своего, то в незнании останьтесь, - напутствовал Григор касльрейхского охотника и солдата-крестьянина к выходу направляясь.
По камням взобрался рыцарь, шагом быстрым Пана нагнал.
- Изгони печали из сердца, Мирслав, изгони мрак из мыслей. А коли дрогнула решимость твоя и к худшему готовишься, то есть и на это средство, - твердый в начале фразы голос светлоокого рыцаря едва заметно дрогнул под конец.
- Хоть и не духовный наставник я, но если... если изволишь, то готов исповедь твою принять. Не стою на том, но ежели чуешь, что облегчеье тебе это принесет, то готов я помочь оказать. Негоже тебе в такой момент духом падать.
По камням взобрался рыцарь, шагом быстрым Пана нагнал.
- Изгони печали из сердца, Мирслав, изгони мрак из мыслей. А коли дрогнула решимость твоя и к худшему готовишься, то есть и на это средство, - твердый в начале фразы голос светлоокого рыцаря едва заметно дрогнул под конец.
- Хоть и не духовный наставник я, но если... если изволишь, то готов исповедь твою принять. Не стою на том, но ежели чуешь, что облегчеье тебе это принесет, то готов я помочь оказать. Негоже тебе в такой момент духом падать.
Вздохнул Озрик, и, светя себе факелом, спустился вниз и заглянул в ларь.
Мирслав встряхнул плечами и повернулся к Григору. Изящный шлем с травлением выпал из рук и покатился по склону, прямо в траву, а рыцарь упал, бряцая сталью, на колени.
— Не наставник ты мне, Григор. Но тебя почитаю ближе друга, роднее брата. Буду я храбрее зрабрых, то всякий в Остербьи скажет, а трепещет сердце мое, как пташка малая по тебе. Буду я крепче крепких, а болит оно, как злым железом пораженное! Не можно таить, не можно и сказать, и оттого мечется оно, словно в клетке, грозит грудь младую разорвать. Шел я побеждать Змея скорбен, а тобой побежден — стал весел. И невмочь мне видеть твою гибель от змеицы лап. Пусть то морок, пусть козни Дьяволовы, но не должно здесь оставаться, воротимся, прочь с Чрной Кручи! — И ударил десницей в камень, не в силах глаза отвести, но и не способный в лицо рыцаря смотреть.
Подняв крышку, Озрик увидел, что изнутри ларец покрыт тем же потемневшим и размокшим деревом, что и снаружи. И абсолютно пуст, если не считать его содержимым тяжелый запах сырости с острыми грибными нотками.
Как мог, Драгун изобразил если не страх, то сильные эмоции. А именно, чертыхнулся и захлопнул ларец. Затем же поднялся наверх и сказал Жаку:
- Да, это ещё та чертовщина. Жак, лучше не гляди, если не крепок сердцем. обратная психология
- Не могу отступить я и знаешь ты это! - твердо рыцарь возражает, - не страх и не разум в том меня не направят, не печаль и не скорбь. Не за славой погоня и не добычи жажда мной движут, а долга зов! И пусть не стыдно пред другими за поражение, но как сам с собой я совладать смогу, ежели брошу испытание, своих сил до конца не истратив? Ведь не ради названия Пала-дином сюда я шел, а за вознесением самим, что не понять непосвященному. И сам того не понимал я, пока путь в гору не начал, но теперь с уверенностью сказать могу, что Светлейший Дин - не просто слова, а символ ведичайшего духа и веры твердой, и лучше на склоне Чрной Кручи вовек остаться, чем недостойным быть!
- И не гордыня то во мне говорит, - тихо заканчивает Григор, - а пораженья страх. Ведь кроме веры что есть у меня?
Мшетич зарычал и, ударив уже левой рукой, отчего искры разбежались под ногами Григора, вскочил на ноги.
— Б-баран, скотина не мыслящая! Что же, сломать тебе ноги прямо здесь, да чтобы не прошел дальше ни шага по гибельному пути? Или вырвать руку, чтобы не взяла она меча? Две у него стороны, и вторая вдоволь твоей кровью напьется! — заскрипела до предела натянутая кожа правой перчатки, лицо пана исказилось в чистейшей ярости. Он приблизился на полшага и зашептал настолько тихо, насколько мог:
— Шея треснула, как ветка, вот прямо на этом склоне и лежал там не мой шлем, а твоя голова. Но то змей, от него умер однажды, а от тех умирать до скончания веков. От цепа, от болта и от пули, — шепот становился все тише и тише, а речь ускорялась, — Одолеем их боем, отберем сердце и прочь, хоть ко мне в Остербию, а хоть в твой Иллегон. Не жди ночи, погибнешь, ни сердца ни славы не сыскав.
Теперь в этих глазах виделась решимость раненного и загнанного зверя, готового погибнуть, но совершить свой последний бросок.
- Не потерял ли рассудок ты, Мирслав, - зло рыцарь отвечает, глаза сузивши и пана взгляд встречая, - видениям змеевым поверить готов, мороку колдовскому дурачить себя позволил. Зло и неблагодарность супротив друзей замышляешь, превыше всех свои прихоти ставя? Мысли свои от насланных змеевым ларцом отделить не можешь?
Сжимает кулаки Григор, отстраняется от Пана.
- С пути меня не сбить, не сойти самому. Видит Геноз с колесницы своей огненной, следит за делами моими, испытывает меня, но и направляет. Коли смерть на пути им проложенном ждет меня, то и принять я её с честью должен. А ты о подобном не заговаривай впредь, не испытывай терпения, ведь меч лишь и обида пред нами лягут.
>меж нами
И хотел было молодой Мшетич возразить, но удержал резкое слово, как недавно удержал потянувшуюся к кобуре руку. Кивнул и, спускаясь, бросил:
— Дует дурной ветер. И дай тебе Геноз оказаться в глазу бури этой ночью.
Уже внизу пан поднял шлем и пошел через поляну к осликам. Что-то подсказывало Григору, что ночевать на вершине тот не собирается.
А ночь уже вступала в свои права, но ни луны, ни звезд не было на небе, и только за тяжелыми тучами бледным светом истекали неясные пятна. Ветер и вправду поднимался, завывая в холодных кишках пещеры и царапая стволы сосен. Горы тянули траурную песню — то ли провожая последнего Змея, то ли пророча гибель троим безумцам.
питух
Будем знакомы.
Поднялся и Драгун наверх. Вдохнул полной грудью, поднял взор на темнеющее небо, затем опустил на рыцаря.
- Паскудные у меня предчувствия. Где и как ночевать будем?
- Паскудные у меня предчувствия. Где и как ночевать будем?
- Тут прям и заночуем, - отвечал Григор, - в логове змеевом. Пока двое спать будут - один часы понесет. С одного входа змея заметим, а коль с других пробраться вздумает так учуем ветер или просто услышим.
Разумно. Даже если змей и зажмёт нас в собственном логове, он сам же и потеряет там преимущества полёта и маневренности. Пока он будет думать, как преодолеть твою пику, мы с Жаком по нескольку раз его продырявим.
Скорбные голоса гор сливались в единый гул, разносящийся на многие мили. Но немногие слышали его здесь, в горах Дации. Не было места теплу, не было места звездному свету. Только мутная серая мгла приветствовала охотников, стоящих в шаге от конца пути.
Мощные узловатые пальцы крошили камень с той же легкость, с какой могли бы ломать шеи и рвать податливое мясо. Босые ноги огрубели от долгих лет походов через неприступные дацийские горы и теперь не чувствовали ни холода, ни боли. Карлик карабкался по телу Чрной Кручи, ища пути к вершине горы, стремясь поймать своего Белого Змея. А он скакал с кочки на кочку; огненный бесенок, звездочка яркая. Как ангелок-мотылек, машет крылышками, дует, шипит, а потом вдруг зажигает огни, и зубы со скрипом труться друг о друга, и ногти вылетают из багряных-румяных гнезд, как ласточки, беленькие, змейки мотыльки мозг горит пожар в предгорьях змей белыйзмейбелыйзмейбелыйлелыйлйлй.
Мирслав закутался в два плаща, надвинул пониже шляпу и подул на замерзающую руку. Вторая согревалась у кобуры, то подтягивая, то ослабляя ремешок, обхватывающий грудь. Мшетич на свою гору уже зашел. И со змеем поборолся. Но что-то тут было не так. Чего-то не хватало. Очень важного. По прежнему в его взгляде читалась вязкая, как мед предгорий, тоска. А вопрос увяз в этом меду и шевелил ножками, и дергал слипающимися крыльями, без надежды уже на ответ. И все же что-то двинулось внутри. Лицо Мирслава словно загорелось внутренним светом, идущим из самых глубин сердца. Он поднялся, скинул тяжелый шерстяной плащ на подстилку мха, служившую ему ложем в эти тяжелые часы. Второй распахнулся от порыва ветра, на мгновение демонстрируя руку, сжавшуюся на рукояти пистоля. Пан нашел ответ.
На вершине было неспокойно. Жак забрался поглубже в каменный коридор, озадаченно поглядывая то на неспешно тлеющий фитилек, то на бочку пороха, удобно устроившуюся между камнями почти у самого входа. Дряное время. Дряная стража.
Мощные узловатые пальцы крошили камень с той же легкость, с какой могли бы ломать шеи и рвать податливое мясо. Босые ноги огрубели от долгих лет походов через неприступные дацийские горы и теперь не чувствовали ни холода, ни боли. Карлик карабкался по телу Чрной Кручи, ища пути к вершине горы, стремясь поймать своего Белого Змея. А он скакал с кочки на кочку; огненный бесенок, звездочка яркая. Как ангелок-мотылек, машет крылышками, дует, шипит, а потом вдруг зажигает огни, и зубы со скрипом труться друг о друга, и ногти вылетают из багряных-румяных гнезд, как ласточки, беленькие, змейки мотыльки мозг горит пожар в предгорьях змей белыйзмейбелыйзмейбелыйлелыйлйлй.
Мирслав закутался в два плаща, надвинул пониже шляпу и подул на замерзающую руку. Вторая согревалась у кобуры, то подтягивая, то ослабляя ремешок, обхватывающий грудь. Мшетич на свою гору уже зашел. И со змеем поборолся. Но что-то тут было не так. Чего-то не хватало. Очень важного. По прежнему в его взгляде читалась вязкая, как мед предгорий, тоска. А вопрос увяз в этом меду и шевелил ножками, и дергал слипающимися крыльями, без надежды уже на ответ. И все же что-то двинулось внутри. Лицо Мирслава словно загорелось внутренним светом, идущим из самых глубин сердца. Он поднялся, скинул тяжелый шерстяной плащ на подстилку мха, служившую ему ложем в эти тяжелые часы. Второй распахнулся от порыва ветра, на мгновение демонстрируя руку, сжавшуюся на рукояти пистоля. Пан нашел ответ.
На вершине было неспокойно. Жак забрался поглубже в каменный коридор, озадаченно поглядывая то на неспешно тлеющий фитилек, то на бочку пороха, удобно устроившуюся между камнями почти у самого входа. Дряное время. Дряная стража.
-Абизательно прадырявим!- подытожил Жак, ощерившись и почесав спину рукоятью цепа. Вдоволь насладившись отличным почесуном, Жак полез в пещеру с цацками, оставшимися от прочих охотников за змеевой требухой. По здравому размышлению решив, что им то они точно больше ни к чему. Особенно без надобности покойным змееборцам, по разумению Ганса, были золотые пряжки на кобуре пистолей. Отпоров пряжки, Ганс не удержался и приоткрыв сундук, заглянул в его полное сюрпризов нутро, так напугавшее двух господ-рыцарей.
Захлопнув крышку сундука, Жак на негнущихся ногах направляется к устроенному охотниками лагерю,
-Пресвятая ебанатрия!- заявляет он во всеуслышание и устроившись у каменной стенки развивает свою мысль,
-Адская каруселя в сундуке. Вертится-крутится, а крышка с глазами! Её открывают, а они глядят!- почесав затылок, Ганс собирается с духом и наконец озвучивает мучающий его вопрос,
-Эт самое, гаспадин-паладин, к чаму эта каруселя и как её в сундук пихнули?
- Не паладин, лишь рыцарь, - поправляет Григор, в темнеющее небо глядя, - уж и не знаю, солдат, чем тебе ответить, ведь ничего подобного в сундучке том не было. Сдается, что видит каждый в нем своих душевных терзаний отраженье. Пуст мой сундук был. Лишь с подкладкой жуткой. А что же видел ты?
-Гаварю ж, гаспадин-рыцарь, адская каруселя тама! Помнится мне лет цать назад видал такую в шапите. Мы там га... гар... в общем были там. В шапите ещё ручных блох показывали. Тележку возили и из мортиры бахали, пока адин гаспадин-паладин не сказал, что всё это враки-сраки и сракой этих блох не передавил!- Жак прерывается и шмыгнув носом утирает повисшую на нём зелёную соплю, явно собираясь с духом,
-Так эт самое, гаспадин-рыцарь, может помолитеся солнышку? Чтоб значится клин клином, как тот гаспадин-паладин своей сракой, задавить бисову силу! А то здаётся мне, что змеюка то не простая, а арканистическая!- Жак замолкает, изображая на лице виновато-просительное выражение.
- Последнему лучу сегодняшнего дня молитву вознесу я, - ответствовал Григор, - укрепи дух свой и чернокнижие змеево силы не возымеет.
Отойдя к пригорку ближайшему, извлек рыцарь меч свой и меж камней острием упер, спиной к закату обратившись. Да не просто упер, а с разумением, чтобы отражение луча на лицо молящегося пало. Ибо не смеет непосвященный лик Геноза-Отца зреть при обращении к нему. Слепит свет Солнца недостойного.
Тебе приношу я, Геноз-Отец, хвалу и молитву,
в первую очередь мыслью, в первую очередь словом,
в первую очередь делом, в первую очередь духом,
в первую очередь телом, жизнь приношу Тебе свою!
Восславлю Свет:
Свет – это высшее благо . . .
И долго продолжалась молитва, пока луч самый последний за горизонтом не скрылся. Только тогда Григор оружие свое подхватил и в зев пещеры направился, чтобы отдых телу и разуму дать.
С каждым словом рыцаря, лицо Жака приобретало всё более и более благосто-придурковатое выражение. Под конец, Жак и вовсе пустил слезу,
-Молитеся прям как наш каппелян Жибур, гаспадин хороший, только винишком не пахните и про другое слова говорите!- одобрительно отозвался Жак об ораторско-молитвенных способностях рыцаря Геноза и утерев заблестевшие глаза грязной пятёрней устроился в полости у стены, относительно защищённой от холода и ветра...
...Разбуженный Жак очумело поозиравшись по сторонам, пустил ветра и вытянулся во весь свой рост, разминая затёкшие от промозглой сырости и неудобного положения суставы. Дымился фитиль аркебузы под рукой, дымилась глиняная трубка в зубах. Выждав, пока рыцарь окончательно уснёт, Жак направился к спальному месту грандмессира Драгуна. Со свистом взвилось в воздух железное било,
-Извиняй, гаспадин хароший, но у меня детишки!- тихо прошептал Жак, опуская цеп на голову грандмессира.
>Разбуженный Жак
>Выждав, пока рыцарь окончательно уснёт
А порядок стражи-то Григор-Драгун-Жак, а не Драгун-Григор-Жак.
И с треском маленькая железная смерть вошла в голову Озрика Драгуна, человека, о котором могли бы петь песни, о котором могли бы слагать легенды, в честь которого могли бы, в конце концов, называть детей!
Череп раскололся у виска, лицо исказилось, левый глаз лопнул, выстрелив в пол мутной бурой жижей. Грандмастер дернулся и затих, оставляя судьбу Сердца на совести злодея-пейзана и сына Генозова, проснувшегося от разнесенного сводами пещеры грома.
Череп раскололся у виска, лицо исказилось, левый глаз лопнул, выстрелив в пол мутной бурой жижей. Грандмастер дернулся и затих, оставляя судьбу Сердца на совести злодея-пейзана и сына Генозова, проснувшегося от разнесенного сводами пещеры грома.
Печалька. Только стоп, а где трипкод жаков?
Подскочил Григор, мечом вооружился, на звук поспешил. С первого взгляда ясно все стало рыцарю.
- Что ж такое творишь ты, змей, - вопрошал с горечью солдата, - Не в вызове честном, не в ссоре смерть принес товарищу. Пусть нужда велика твоя, но ужель ты думал, что убийство подлое с рук тебе сойдет? Знал ведь, что один путь теперь у нас.
Поднял меч рыцарь, крестьянину грозя.
- Скажи слово последнее, да где семью найти твою. Не могу тебя я с миром отпустить, но им мир принести обещаю.
Вместо последнего слова Жак выбросил вперед ребристое било, с победным звоном ударившее в полированный саллет вовремя отшатнувшегося рыцаря. Еще немного, и Геноз принял в свои чертоги обоих охотников с разбитыми головами. Но тут у Солнцеликого Отца был свой замысел. Оглушенный рыцарь подался вперед, вскинув меч и загнав обратную сторону лезвия промеж крестьянских ног. Наподдал вперед — и Жак, потерявший на тот момент всякое сознание, с влажным стуком повалился на спину.
Ветер разошелся, тьма снаружи стояла непроглядная, и тут, словно издалек, до Григора донеслись отголоски выстрела...
Ветер разошелся, тьма снаружи стояла непроглядная, и тут, словно издалек, до Григора донеслись отголоски выстрела...
Тело Озрика слабо шевельнулось. Чудовищно выпученный, деформированный, но не вытекший зрачок правого глаза, наблюдавший за сражением, шевельнулся в орбите. Согнутая во сне рука распрямилась к Григору, сведённый болью кулак сжался, большой палец оттопырился в жесте, показывающем одобрение, да так и застыл, сведённый смертной агонией.
Определённо, старому охотнику хватило сил прожить ещё несколько секунд, чтобы увидеть смерть своего убийцы.
Мирслав! NOOOOOO!
Пошатнулся рыцарь, от боли зажмурившись, стянул саллет одной рукой, другой твердо меч удерживая. Кровавый пузырь на губах лопнул. Пинком оружие от солдата лежащего отбросив, опустился рыцарь на колено перед ним по щекам ладонью ударив.
- Очнись, Жак. Очнись, скажи, где детей найти твоих. Солнцем клянусь, что не придется за грехи твои им расплачиваться.
Григор
А Жак молчал, молчал и мелко подрагивал, истекая кровью из срамного места. Но за хрипами крестьянина рыцарь различал и другие звуки, одна мысль о которых могла бы привести в ужас любого другого человека — хлопанье дьявольских крыльев и безумный инфернальный лай! Что-то носилось над Чрной Кручей, рассекая воздушные потоки. И что-то было полно ярости!
Мирслав
Пан опустил ствол пистоля, еще откашливающий едкий пороховой дым и отпрянул назад. Что бы то ни было, оно, дай Геноз, теперь покоилось парой миль ниже, в темноте между камнями. Никто не обещал, что настоящее восхождение будет легким, но именно в этом противостоянии стихии Мирслав почувствовал, как разгорается уголек в его груди, как зарождается азарт борьбы. Он мог бы рассуждать об этом без конца, но вот уже близится выступ, противостоящий змеевой норе, а за ним... За ним в облаках изумрудного пламени бушует огромный белый змей! Он извивается, ловя ветра, он взмывает ввысь и кружит, кружит в своем триумфе.
А Жак молчал, молчал и мелко подрагивал, истекая кровью из срамного места. Но за хрипами крестьянина рыцарь различал и другие звуки, одна мысль о которых могла бы привести в ужас любого другого человека — хлопанье дьявольских крыльев и безумный инфернальный лай! Что-то носилось над Чрной Кручей, рассекая воздушные потоки. И что-то было полно ярости!
Мирслав
Пан опустил ствол пистоля, еще откашливающий едкий пороховой дым и отпрянул назад. Что бы то ни было, оно, дай Геноз, теперь покоилось парой миль ниже, в темноте между камнями. Никто не обещал, что настоящее восхождение будет легким, но именно в этом противостоянии стихии Мирслав почувствовал, как разгорается уголек в его груди, как зарождается азарт борьбы. Он мог бы рассуждать об этом без конца, но вот уже близится выступ, противостоящий змеевой норе, а за ним... За ним в облаках изумрудного пламени бушует огромный белый змей! Он извивается, ловя ветра, он взмывает ввысь и кружит, кружит в своем триумфе.
Вздохнул рыцарь, выпрямляясь.
- Закончен путь твой, - молвил и погрузил меч в сердце поверженного, мучения прерывая.
Уж слышал он змея приближение, чувствовал злобу его, словно к отмщенью за племя свое взывал он. Словно камень с души рыцаря упал, ведь коыльев хлопанье значило лишь одно - конец пути и испытания близок. Заспешил рыцарь, на ходу шлем нахлобучивая и клинок в ножны пряча, подхватил у лежбища пику оставленную и бегом уже к свету звезд бежал. Вот уж и выход впереди, вот и небо Кручное дьявольское над головой раскинулось.
Закричал рыцарь, глотки не жалея, руки раскинув:
- Змей белый! Враг лютый! Демон кровавый, небеса Геноза-Солнца своим нечистым крылом оскверняющий! Я, Григор, пришел тебе по делам твоим воздать, бить тебя в небе, на горе и под горой! Вспомни честь, коей нет в тебе, зла отродье! Направь взор на меня свой и в объятия погибели своей иди!
Я бы фитиль пороховой перед речью зажег и в нору от змея юркнул. А коли нельзя так, то пикой пикирование его повстречал.
Арбалест мой возьми, там в колчане есть огненные, утяжелённые, облегченные и обычные стрелы. Плюс ещё два пистоля и тяжеленный моргенштерн. А разложенный арбалест даёт ещё бонусы к кубам за упор.
А Мирслав уже услышал и биение крыльев в темном небе и крик Григора, пронзивший тишину ночи. И Мирслав побежал к пещере, намереваясь обменять свою жизнь, на жизнь того, кто так неожиданно наполнил существование смыслом, а сердце теплом. Он просто не мог позволить Григору погибнуть в этом сражении.
На ходу пытаясь зарядить пистоль, Мирслав преисполнился решимости сразиться и победить.
На ходу пытаясь зарядить пистоль, Мирслав преисполнился решимости сразиться и победить.
Зеленые языки, всего секунду назад плясавшие вокруг змея, потухли и привычная уже темнота поглотила все, что ни есть н вершине горы. Григор, уже запаливший фитиль и подавшийся внутрь пещеры почуял незнакомый запах. Гибелный, тошнотворный, с нотками падали и болотного смрада. Сперва в лицо ударил он, а затем, не успели сомкнаться веки и опустошиться в поспешном выдохе легкие, в спину врезалась вся адова конница, все колесницы Баала и огненные плети Вельзевула. Темнота разродилась светом, разорвавшим время и пространство и сквозь крепость тела ударившим в шаткий терем григорова разума волной невыносимой боли.
А пан Мирслав наблюдал, как спикировавший с чорних небез змей залаял, захрипел да выдохнул прямо в верхний ход своей норы, выкуривая всякий источник чуждого запаха. И видел, как ночь озарилась зеленым пламенем...
Но не наблюдал пан Мирслав, как гибнет луч света в его жизни, нет, он сломя голову несся навстречу змею и навстречу своей погибели. Бросая на бегу пистоль он своей могучей рукой в расписной латной рукавице сжал рукоять своего верного меча и буквально в ту же секунду обнажил его сталь. Руки сжаты на рукояти подобно печатям на адских воротах, сцены охоты на его броне отливают зеленым блеском в ночи, а глаза его преисполненны ярости и огня, которые вот вот вырвутся на свободу и обрушаться на чертово отродье.
Зеленое пламя ухнуло в унисон с грохотом взрыва у входа в пещеру. Зев захлопнулся, но тут же над ним открылось еще одно отверстие, вдвое меньшее, обрамленное хищно скалящимися осколками камня. Пещера зарычала, выдыхая последние изумрудные искры и затихла.
Змей, довольно пророкотав, повернулся в сторону бегущего через поляну Мшетича и тявкнул, скалясь. Белая шея выпрямилась, крылья расправились и он стрелой полетел навстречу рыцарю, поджимая лапы с грозно блеснувшими в отблесках пламени когтями.
А Григор полз, цеплялся за булыжники, загребал горстями каменное крошево и, превозмогая боль ожогов, выбирался наверх, к воздуху...
Змей, довольно пророкотав, повернулся в сторону бегущего через поляну Мшетича и тявкнул, скалясь. Белая шея выпрямилась, крылья расправились и он стрелой полетел навстречу рыцарю, поджимая лапы с грозно блеснувшими в отблесках пламени когтями.
А Григор полз, цеплялся за булыжники, загребал горстями каменное крошево и, превозмогая боль ожогов, выбирался наверх, к воздуху...
Но не дрогнул и мускул на лице Мшетича, еще опаснее блестнула сталь в его руке, еще стремительнее понесся он на врага. Это был бой из которого мог выйти только один. Мшетич знал это, как и то, что наверняка не ему суждено выйти из этого боя живым. Ноэто было уже совершенно не важно. Жребий брошен. Шестерни судьбы устало заскрипели, придавая движение моменту, лишь для того, чтобы вскоре остановиться.
А змеица раскрыла свою многозубую пасть и, едва ли не скрипнув натянувшимися туже канатов мышцами, выбросила шею вперед, парусом расправляя крылья и в едином порыве сжимая когти-ножи.
Зубы стиснув, втянул Григор воздух ночной, сладковатую гарь самого себя ощущая. Ни стона не издавая, превозмогая боль, что теменью в глаза отдавала, выбрался из норы. Меч сменил пику, что ослабшие руки оттягивала, сапоги понесли вперед, каждый следующий шаг ускоряя и неся рыцаря к зла воплощенью.
Пасть схлопнулась, проминая крепкую сталь иноземного бургиньота. Змея выгнулась, хвост ударил по земле, шея выгнулась дугой и рыцарь поднялся на добрый фут, а после грянул о землю, расставаясь с последними силами. Кровь сочилась по прутьям забрала-решетки, а с ней лился протяжный булькающий стон. Григор же был десятке шагов от белого выродка и...
...и ударил по шее своим лучиком светлым, мечиком рыцарским, блесточкой иллегонской. Выгнулась сталь, распрямилась обратно, треснули позвонки. Сдержали удар ослабших рук. Дернулась шея, распрылась черная ями и пошел смрад трупный, а за ним и ихор гибельный. Григор отшатнулся, облитый пылающей зеленой флегмой. Поляна осветилась. Изумрудный Мирслам лежал неподвижно, выставив напоказ голову, лопнувшую в зубах змеи, как орех в стальной скорлупе. Малахитовые утесы словно двигались под луной, прекратив свою песню и с интересом подступив еще ближе к поросшей жесткой травой скене. Григор горел. Змеица зеленого стекла, кружила, над вершиной Чрной Кручи.
Четверо за столом молчали.
Четверо за столом молчали.
KONIEC?
И вот, четверо взрослых людей, сидящих за большим столом под звездным небом, молчат. Молчит и маленькая деревенька Горня Лупа. Шесть мазанок из дряной глины, прутков и дерьма да одна дорога. Дорога в один конец, потому "путников" тут отродясь не бывало. Разве что немой старик-горбун спустится в предгорья, обменять козлятину, сыр и молоко на муку и скобяные товары. Его-то и ждали четверо мрачных людей за столом, он-то и должен был стать их проводником.
Но проводник не идет. Четверо молчат. Стол блестит в голубом свете звезд. Свечи сейчас без надобности, потому вместо источника света посреди стола торчит разделочный нож, чем придает всей сцене одновременно и завершенность, и надежду на скорое разрешение.
Четверо молчат.